То, что мы называем домом

На балконе холодно. Ощущение мёрзнущих ног никогда не было приятным, но Вова не позаботился о том, чтобы надеть носки. Он открыл окно застеклённой лоджии и вдохнул уличный воздух. Это помогло привести себя в чувство, совсем немного, но достаточно, чтобы руки, с зажатой в пальцах пачкой сигарет и зажигалкой, перестали дрожать так сильно. Первая сигарета полетела на пол, заставив Вову негромко выдохнуть от раздражения. Первый блин комом. Вторую он, наученный горьким опытом, уже держал чуть крепче. Щёлкнул зажигалкой и высунул голову в окно, чтобы не дымить в квартире. Сигарета во рту не успокаивала, как должна была это делать, а лишь дарила какое-то стойкое чувство дискомфорта и потерянности, но Вова упрямо продолжал курить, ожидая, что вот сейчас, только нужно немного подождать, станет легче. Легче не становилось, а сигарета все так же тлела в его пальцах, оставляя шлейф терпкого неприятного дыма, от которого почему-то начали слезиться глаза. Он уже почти докурил, и достал еще одну из пачки, чтобы хоть на чём-то сосредоточиться, даже если это на самом деле не приносило никакого облегчения, а только распрастраняло по телу горечь. — Вов? Негромкий и заспанный голос Эльдара казался почти оглушительным в этой тишине, прерываемой только вдыханием вредного сигаретного дыма и шумом, раздающимся из открытого окна. Вова надеялся, что Эл не проснется. Он бы докурил и вернулся спать, а может быть ворочался бы до утра, но он точно не хотел, чтобы кто-то знал о его ночных перекурах и дрожащих руках, даже если это самый дорогой человек. Он не обернулся, только неопределённо дернул плечом, чтобы показать, что знает о присутствии Эла, сделал последнюю затяжку и потушил то, что осталось от сигареты о край специально принесённой пепельницы. Поджечь вторую не получилось ни с первого, ни со второго щелчка зажигалки. Вова опять сделал глубокий вдох. Наверное это знак, что курение не поможет? Он упрямо продолжал пытаться поджечь палочку с табаком, зажатую во рту. Между тем, как зажигалка полетела на пол, уже бесполезная и теплыми объятиями Эльдара прошла буквально секунда. Только что раздражённый и подавленный, в руках Эла Вова выдохнул чуть более спокойно, и горечь медленно, но верно начала утекать из тела. Он чувствовал позади себя спокойного и ничем непоколебимого человека, который даже после криков по телефону и многочасовых рабочих марафонов всё ёще обнимался так по-домашнему уютно, доверчиво склонял голову на плечо и, несмотря ни на что, не сдавался. Он садился рядом на диван поздними вечерами, рассказывал, что все наладил, что «Стоило лишь хорошенько поорать и все прекрасно работает, представляешь?» и негромко смеялся. Чужие горячие руки пробрались под футболку, обнимая за талию, нос мягко провел по скуле, а затем Эл нежно прикусил ухо, утыкаясь лицом в копну черных волос. Вова замер, с зажатой в зубах сигаретой, беспокойно подрагивающими руками, а по холодной лоджии распрастранялось тепло. С приходом Эльдара холодный воздух перестал залетать в помещение, словно не решаясь попытаться навести свои порядки и молчаливо уступал. Тёплые руки Эла контрастировали с холодом кожи Вовы, но мерзнущие ноги от этого перестали быть самой важной проблемой и курить больше не хотелось. — Вова. Повторил Эл, задев носом его ухо и осторожно коснувшись живота под футболкой. Вова молчал, не отрывая глаз от вида из окна их идеально застеклённой лоджии, с диванчиком, мангалом, чтобы летом ездить к кому-нибудь на дачу или в лес, книжным шкафом, ковром… идеальная лоджия в идеальной простороной квартире, где спокойно могли разместиться как минимум еще шестеро, при наличии у них раскладушек, с идеальным видом на идеальный ЖК. С обустроенными дорожками, недалеко от метро, со вкусными ресторанами в шаговой доступности и прекрасной шумоизоляцией. Вова резко выдохнул и закрыл глаза, чтобы не видеть это всё. Он вместе с Эльдаром трепетно выбирал жилплощадь: просторную, но не больше двух комнат, чтобы близко от метро, но не в самом центре, с двумя санузлами, новой бытовой техникой, евроремонтом и еще тысяча и одним пунктом. Потом они вместе объездили все строймагазины Москвы и Московской области в поисках той самой штукатурки, подходящей к атмосфере, плитки в ванной, штор, чтобы «было приятно раздвигать их каждое утро» и абсолютно дурацких белых ковров. Когда ремонт был закончен, то вместе счастливо перевозили вещи, попутно покупая кучу всего ненужного, опять же, для атмосферы. И въехав… В целом все было прекрасно первые пару недель. А дальше все с каждым днем рушилось все сильнее. Возвращаться почему-то больше не хотелось и даже сидя с Элом на диване в обнимку под какой-то глупый ромком Вова хотел уйти. Не от Эльдара, а из новой квартиры, которая обещала быть идеальным домом, но почему-то вызывала отторжение. Ему казалось, что он атлант, не справившийся с испытательным сроком и теперь стоявший посреди хаоса и обломков рухнущего неба. И, однажды утром, в пух и прах разругавшись с Элом, Вова собрал чемоданы и уехал в Коста-Рику на полгода. Он не хотел никого бросать и подводить, но скрывать свои полночные подъемы, тремор и осунувшееся лицо больше не представлялось возможным, а о том, чтобы просто поговорить… чтож, он не подумал. Обоюдное молчание после его отъезда продлилось ровно семнадцать дней: однажды утром Вова отправил фотографию рассвета, а Эльдар — селфи со спящим на груди Стикером. Дождавшись момента, когда в голове все наладилось настолько, что он был готов к апокалипсису, извержению вулкана и возвращению домой, Вова опять спонтанно, почти не обдумывая, собрал чемоданы, купил билет, написал короткое «Возвращаюсь» и через два дня с абсолютно выматывающими пересадками, приземлился во Внуково. А там его, несмотря на тяжёлое прощание, несмотря ни на что, уже ждал Эл с самыми родными на свете объятиями. А в квартире вместо белых икеевских стеллажей стояли деревянные из старой квартиры, в совмещенной с кухней гостиной — огромный бабкин ковер, а в спальне — темно синие шторы, которые Вова очень хотел купить, но почему-то сделал выбор в пользу минимализма. Все вещи, создающие «атмосферу» заменили безделушки в абсолютго случайных местах из их старой квартиры, использующейся как склад, и Вова, до этого момента боявшийся сделать вдох, расслабился и улыбнулся тоже заметно нервничавшему Эльдару. — А я ведь начал ненавидеть эту квартиру. Знаешь как тяжело было раздвигать эти блядские шторы и вспоминать то, как ты мне неделю ими мозг полоскал? А, кстати, почему ты тогда выбрал те мышиные? Никогда мне не нравились. Оказалось, что чтобы чувствовать себя спокойно, нужно просто постоять в объятиях Эла и послушать его рассказы про то, что он тут поменял, «Ведь я же знал, что тебе этот минимализм не уперся, вот ты чего молчал, дурак?», а потом поцеловать. И все стало так хорошо, как никогда прежде. Вове стало так глубоко наплевать на то, что что-то когда-то было не так и он позволил себе наслаждаться домом, теплом и любовью. Правда то, от чего он сбежал в Коста-Рику вернулось. Вова не мог точно сказать когда, но он опять начал просыпаться по ночам, курить в два раза больше, вернулись дрожащие руки, но теперь он не мог просто убежать. Вариант «уехать: нельзя остаться» просто не рассматривался, он не был готов опять бросить Эльдара, он не хотел. Но и говорить о том, что что-то не так — тоже. «Уехать нельзя — остаться», — твердил Вова сам себе и чаще просто сидел рядом с Элом, пока тот работал, ходил гулять, ел здоровую пищу, словом все то, что люди делают, чтобы справиться с эмоциональными переживаниями. Он не знал, заметил ли Эльдар что-то, но был благодарен за то, что даже если и заметил — не подавал виду. Обнимал только чаще. И чуть меньше работал. Самую капельку, но Вове хватало. И до этого дня Эл ни разу не просыпался, когда он уходил покурить, безуспешно пытаясь успокоить беспокойно бьющееся сердце. — Отпусти. Шепот рядом с ухом заставил легонько вздрогнуть, и несмотря на то, что он чувствовал необходимость в том, чтобы покурить еще, Вова вынул сигарету изо рта и кинул в пепельницу. Пускай. Он почувствовал, как руки на талии сомкнулись крепче и прижали ближе к чужому телу, а нос вновь коснулся скулы. Эл оставил на его щеке легкий поцелуй, чуть царапнув щетиной. Вова знал, что он говорил не про сигарету, но по крайней мере надеялся, что это сработает, даром, что Эльдар сам дымил как паравоз. Он не разрывал объятий, так что Вова не мог понять, хочет ли Эл разобраться до конца, или все же решил оставить его в покое. И честно говоря, Вова боялся второго исхода не меньше, чем первого. — Холодно. Пойдем. Все так же шёпотом. Эл отстранился и Вова позволил чужим рукам вести себя. Стоя, оперевшись на балконную дверную раму, он смотрел на то, как Эл закрывал окно, чтобы холод за остаток ночи не пробрался в квартиру. Обернувшись, он ободряюще улыбнулся и кивнул куда-то в их кухню-гостинную. К чудачествам Вовы Эльдар уже привык: от видео про ежей, до внезапных пируэтов и танцевальных па с криками «Смотри! Помнят ноги, помнят! Не разучился!», и даже до Коста-Рики, так что ночное нервное курение не вызвало сильного удивления, лишь легкое беспокойство. Они всегда справлялись, Эл твёрдо знал, что так и будет. Вова плюхнулся в кресло и кинул пачку сигарет на журнальный столик, молча наблюдая за Эльдаром. Руки все ещё дрожали, но уже совсем слабо. — Расскажешь? Или я узнаю, что с тобой твориться от Коваля? От сказанных с легкой усмешкой слов, перед тем, как идти делать чай, Вова поджал губы и пожал плечами. После сто третьего выпуска разгонов Эл ни дня не обижался на то, что он ни слова не сказал про мучившие его головные боли, он так и сказал: «Мне неприятно, что я не знал об этом, но я знаю, что ты не со зла. Все хорошо», но все равно время от времени добродушно подкалывал, не желая обидеть и задеть, просто другими словами прося поделиться тем, что его волнует. На вовино сотое за два дня «Элыч, прости меня пожалуйста» он обнял его так, что последующие извинения растворились в безусловном принятии, прощении и «Вова, если ты еще раз так сделаешь, будешь, блять, еженедельно полный чекап огранизма проходить». А сейчас… сейчас они вместе всё решат, Эл его обнимет и станет спокойно. — Я спать не могу, Эл. Оказалось, что сказать очень просто, особенно под внимательным взглядом родных глаз. Севший на диван и так внимательно и влюбленно смотрящий на него, Эльдар не был любителем чая и предпочитал литрами пить крепкий черный кофе: работа у него такая, что не то, что нужно, а необходимо, но он никогда не забывал пополнять запасы чая, потому что чай любил Вова. Он заварил две кружки сорта, с кодовым названием «Красненький такой, вкусный, ну помнишь мы его пили в гостях у Малого две недели назад». Потом еще неделю искали, по всем магазинам этот «красненький вкусный», потому что никто не подумал спросить у Саши что это был за чай. Семь дней выдались жуткими: какой только чай они не пили, и почему-то — у Эльдара явно был талант выбирать — в основном отвратительный. В итоге, конечно, нашли и Вова торжественно нарёк его лучшим чаем в мире и постоянно переставлял в первый ряд на «чайной» полке. Эл принес две кружки именно «красненького», во-первых потому, что сейчас пить кофе было бы не самой лучшей идеей, а во вторых ему казалось, что Вове будет немного легче, если он выпьет любимый чай. — Может мне курить бросить? Отпив немного из кружки с их общей фотографией, которую Эл подарил по-приколу на 14 февряля, Вова улыбнулся краешком губ. Ничего больше не нужно было: Эльдар его услышал. Он это знал, потому что восемнадцать лет этот человек понимал его с полуслова и даже когда они говорили о Коста-Рике Эл не стал задавать вопросы: Вова сам пришёл и рассказал почему, мол, так вышло. И оставалось только слушать. Эльдар понял все еще раньше — об этом говорила их квартира, но он дал Вове объясниться, сделать иначе в его понимании было абсолютно невозможно. И сегодняшней ночью увидев, что Вовы нет рядом в постели, Эл догадался, а трясущиеся руки, брошенная зажигалка и сигарета во рту это подтвердили. Такое уже было, только вот в первый раз он не подошел и не встал рядом. Теперь он эту ошибку повторять не будет. — Ты хочешь уехать? Все существо Эльдара показывало, что даже если Вова возьмет и скажет «Да» — он это примет. Поймет, простит и может быть поможет собрать чемодан. Он никогда не увиливал и задавал правильные вопросы. Честные. А в ответ Вова покачал головой. Он больше не хотел уезжать, по крайней мере в одиночку — то, что он мог сказать абсолютно точно. Эл в ответ хмыкнул и забрал у Вовы кружку. Он сделал большой глоток, хитро сверкнув глазами. В ответ на это хотелось возмутиться, мол, у тебя вообще-то свой чай есть, но Вова не успел это сделать, потому что Эльдар отставил кружку, потянул его за руку, вынуждая встать с кресла и вновь обнял так, что сердце забилось в два раза чаще, но не от нервов, а от любви. Вова чуть отстранился и прижался лбом ко лбу Эла, без слов говоря спасибо за все. За то, что на этот раз проснулся, за то, что не пришлось ничего объяснять и за то, что сейчас он здесь. — Не за что. Пошли спать, Вов? И вновь ему не нужно было говорить. Эл по-доброму усмехнулся и оставил невесомый поцелуй в уголке губ. Объятия, жаркие поцелуи и не менее жаркий секс были в их жизни часто и даже очень, но подобные проявления чистейшей привязанности, нежности, и такой громкой любви, от которой пространство вокруг начинало искрить, стоит только друг на друга посмотреть, случались только так: спонтанно, непродуманно, и так восхитительно неидеально, что, кажется, они влюблялись друг в друга еще раз. Они просто люди, знающие друг друга не один десяток лет, буквально выросшие вместе, вышедшие на абсолютно новый уровень эмоциональной близости, и несмотря ни на что дурные, право слово, абсолюно дурные. — А давай на диване ляжем? Предложил Вова, улыбаясь и наконец отпустив все свои тревоги. Здесь он дома, с Элом и он ни на что это не променяет. И в Коста-Рику они теперь будут ездить только вместе. Он пока не знает как, но обязательно придумает как-нибудь попозже. А сейчас Эльдар улыбнулся и скинул ненужные подушки с дивана. Вова поднял, почему-то валяющийся в углу красный плед из икеи и, обойдя препятствия, лег рядом с довольно улыбающимся Элом. Повозившись под пледом, который явно был мал для обоих, Вова закинул ногу на Эльдара и блаженно прикрыл глаза. Чужая рука в волосах успешно заставляла его погрузиться в сон. — Только попробуй забрать себе одеяло. И было уже абсолютно наплевать, что это совсем не одеяло. И, наконец, сон стал спокойным.