Желанная

      Руку жгло написанное явно наспех и, тем не менее, с ровно выведенными буквами, письмо. Неделей ранее я отправила отцу коротенькую весточку, предупреждающую о скорой встрече. По его стилю изложения нельзя понять, был ли он рад моей новости, а вот меня эта мысль денно и нощно тяготила. Позор. Отец, наверняка, схватится за сердце, а Александр… Просто хмуро покачает головой. Последние месяцы мне нечем их порадовать. Да и сама я перестала чему-либо радоваться. Глаза без спроса заволокли слёзы, капая на сердцевидный вырез моего муслинового платья. Скоро мне придётся отвыкнуть от столь изысканных туалетов. Возвращение домой не сулит мне никакой почести. Наспех вытерев мокрые щёки, смяла позорящий меня лист в кулак и, распрямив его, высморкала в него все свои чувства. Репутация некогда лучшей шпионки короля быстро и неумолимо катится вниз, грозя уничтожить весь мой привычный покой и мир. И я сама тому виной. Что ж… Как вы относитесь к подаркам, которые вы не просили и которые вам ни к чему не сдались? Из года в год я шла к своей мечте, к светлому будущему, которое планировала построить собственными усилиями. Я, правда, думала, что у меня всё получится, ведь по-другому и быть не могло. Все ресурсы благоволили этому. Внешность, пытливый ум, покровительство Александра и защита короля – всё было за меня. Но оказавшись в незначительной от мечты близости, лишь руку протяни и вот она, оказалось, что она недостижима. Передо мной непробиваемое стекло. А ведь всё началось так банально, с небольшой искры, что промелькнула между мной и Александром. Вовремя не потушенная, она сожгла всё на своём пути. Мои амбиции, его стремление быть опорой Людовика… Наше мнимое совместное будущее, на которое никто не рассчитывал, тоже корчится в муках. Тривиальная обыденность для многих героинь книжных романов. Будучи некогда их читательницей, я чаще посмеивалась над женскими судьбами, нежели сопереживала, убеждённая, что всё в их жизнях не больше, чем очередное препятствие перед очередным счастливым финалом. Но оказавшись на их месте – уже не смешно. Впору посмеяться лишь над собственной уверенностью, что из нашего с Александром романа вышло бы нечто большее, чем интрижка. Не оставалось никаких сомнений, что он позволит мне отдалиться. Разрубить этот чёртов узел, когда-то связавший два раненых одиноких сердца. — Это зашло слишком далеко, Рене. Прекратите мучить меня. Прошу… — Я мучаю вас? Я лгу вам. И лгу настолько искусно, что вы верите. И мне больно от того, что это единственный способ оставаться подле вас, месье. Это больно. Знание, что наша связь неприятна ему, причиняет дискомфорт похлеще, чем моё давно минувшее падение на воздушном шаре. Мне не остаётся иного выбора, как подчиниться его воле. Он того желает. Он заслуживает быть услышанным. В порыве беру его за массивную ладонь, чтобы примкнуть к ней своими устами. Кожа на его руках горячая и упругая. От моих поцелуев не остаётся и следа, когда я, наконец, отрываюсь, захлёбываясь в слезах. Мне больно. Видеть его таким – больно. Больно показывать себя с такой неожиданной стороны: ранимой, словно чайное блюдце. Но я истощилась. Кончилась как самый лихой ливень: внезапно и стремительно силы бороться покинули меня. Сил моих больше нет играть этот театр. Только не перед ним. Плечи стойко держу ровными: моя осанка – единственное, что остаётся непоколебимым в глазах Александра. Вся моя гордость давно разбита вдребезги, лежит ненужным хламом подле его ног, и что? Я решительно беру последнее слово, вдыхая терпкий, наполненный запахом смородины и свежескошенной травы, воздух. Стенки горла саднит от нагрузки, прилагаемой, дабы эмоции не настигли меня с головой. — Мне было безумно хорошо с вами. Не только лишь телом. Все наши ночные разговоры перед сном по сей день согревают мне душу. Я запомнила каждое сказанное вами слово, хвалить которыми меня вы никогда не скупились. Я заберу их с собой. Пусть это всё, что останется о вас на память, я сберегу их. Сберегу, чтобы перед смертью быть уверенной, что когда-то я имела счастье познать любовь. Неудовлетворённый моим ответом, Александр скривил губы, точно услышал несусветную чушь, а не горькую правду. Неоднозначный человек. Что уж говорить обо мне, если даже свои речи и действия Александр подвергает сомнению. Да, только рядом со мной он теряет бдительность, и уверенность его становится шаткой, словно молочный зуб дофина, вырванный давеча. Мне следует отпустить его, я признаю это. Не для своего счастья, нет. А ради его спокойствия, чтобы он смог, наконец, свободно дышать и выполнять свою работу без права ошибиться. Я не имею важность в его глазах. Точнее, нет, имею, но в главенстве всегда будет его служба. А, значит, работа на благо их Величеств, дофина и всего отечества. За всем этим списком меня и не видно. — Заберёте с собой? А что останется мне, Рене? Это вы тоже просчитали? – он злился. Я грустно улыбнулась, не веря его словам, больше похожим на молитвы. Я была непреклонна в своём решении, но нежелание Александра уступить в моей просьбе и с лёгким сердцем отпустить резало ножом по сердцу. Это было вдвойне жестоко. — Пожалуйста, не льстите мне. Наше прошлое… Для вас будет лучше и вовсе о нём забыть. Забыть моё имя, внешность. Избавьтесь от всего, с чем я была связана. — Мне избавиться от всего Версаля? И как, чёрт вас подери, мне избавиться от запаха вашего присутствия рядом. Где бы я ни был, он преследует меня. Слышится везде. Я стал чёртовым параноиком из-за вас, Рене, а вы бежите? — Вы же этого и хотели? Не быть обременёнными чувством между нами. Социальные статусы оказались важнее, и да, считайте меня жестокосердной, но я делаю этот выбор за вас. Вы бы никогда не решились на это. Александр, мой упрямый Александр, молчал, но его сжатые в кулаки руки говорили за него. Он хотел бы поспорить, но знал, что я права. Знал, что Людовик разозлится, узнав, о наших свиданиях за его спиной. Знал, что меня в лучшем случае ждёт брак по расчёту с каким-нибудь небезызвестным бароном или шевалье, к числу которых Александр, как знамо, не принадлежит и, увы, никогда не примкнёт. — Как пожелаете, мадемуазель, — он всё же согласился. Меня пронзила острая как кинжал печаль. — Я подготовлю ваш отъезд в лучшем виде. Вы прибудете в Париж с комфортом, не переживайте. Я позволила себе непозволительную роскошь — на несколько, непозволительно долгих, секунд прижалась к его груди, в последний раз запечатав в своей памяти нотки индийского чая и обычного мыла. На мою макушку тяжело опустилась мужская ладонь. Это робкое движение, полное покорной нежности, пригвоздило меня давно отринутым чувством вины. За все годы, что я прожила в Версале, этот грех — такая мелочь. Мне не стоило оставлять его в неведении, но страх мой сковывал все органы речи, стоило лишь помыслить об этом. Незнание для Александра — мой ему подарок. Его тяготила наша интрижка. Что уж говорить о браке? Я безумно желала бы быть с ним, официально, ничего не боясь, но привязывать его к себе ребёнком – истинная жестокость. Александр никогда не поднимал такую тему, но с другой стороны, что он ожидал получить, ложась со мной в постель? Я выждала несколько месяцев, дабы убедиться, что беременность не надумана. Дала себе мнимую отсрочку, надеясь на развитие наших отношений. Но ничего, кроме нескольких случайных встреч так и не удосужилась. Ждать дольше я не могла. Это изначально было гиблое дело. Авантюра, которая вышла мне боком. Но я не жалела о малыше. Я бы не посмела убить своё дитя. Не от него. Господи всевышний, этот ребёнок сейчас более желанный, чем когда-либо еще. Я уезжала. Александр всё же вышел попрощаться. Но весь его вид давил некой угрозой, предупреждая о шаткой рациональности. Увидев плотно сжатые губы Александра, я не ожидала получить от него ни слова на прощание. Но он снова меня удивил, переступив через собственную гордость. — Вы уверены, Рене? Я покачала головой, зная, что это – наш конец. — Мимо, Александр. Попытайтесь ещё. Я покинула Версаль. Из груди рвались рыдания, громкие, несдержанные звуки отчаяния. Надежды больше нет. Я прижала ко рту платок, в безуспешной попытке замолчать, но слёзы так и лились. Вы уверены, Рене? Дурак! Ненавижу вас! Я покидаю вас не потому, что хочу. А потому, что вы позволяете мне это сделать. Мне станет легче. Обязательно станет, обещаю. Сердце снова зарастёт и залатает трещины, начнёт биться от радости жизни. Во мне уже бьётся одно. Александр был прав. Я забрала с собой абсолютно всё. Его маленькая частичка была лишь моей. Моей личной, оберегаемой тайной. Меня ждёт неизвестность, но, будущее моё, я постараюсь сделать тебя счастливым. Чтобы плакать лишь от счастья.