научная фантастика

      отношения с человеком, которому уже под тридцатник, это, конечно, та ещё еботня.       не в том смысле, что тебя заёбывают несмешными анекдотами, историями типа "а вот в наше время", жалуются на боль в пояснице да ебаться больше одного раза в неделю не хотят, потому что "я устал, зай, давай в другой раз".       просто человек под тридцать твои выкрутасы инфантильные терпеть не будет. точнее будет, конечно, особенно если он такой же еблан, как и ты, только вот не молча сквозь зубы, а высказывая тебе всё, что думает.       потому что людям под тридцать нужны нормальные отношения, а не хуйня собачья. зрелые, стабильные, без американских горок и эмоциональных качелей, такие, знаете, с расчётом на съебать вместе в закат и завести детишек, ну и, естественно, жить долго и счастливо и коньки откинуть в один год, если не в один день.       и Наце зрелый. зрелый, взрослый, спокойный, без этой юношеской ебанцы, и не курит он, и не пьёт почти, и спать ложится до полуночи, потому что режим ему, блять, видите ли, соблюдать надо, а ещё он не ест глютен, любит готовить и даже пытается бегать по утрам, что получается дай бог раз в неделю, но пытается же.              а Ян не пытается. Яна вообще из всего перечисленного разве что только взрослым назвать можно, и то потому что цифры в паспорте позволяют. да и отношений у него почти не было - так, пара девушек в школе да парень по переписке, что даже отношениями едва считается, потому что всё это время Ян как бы сох по одной неотёсанной псине.       и, видимо, это цветочное хуйло повлияло-таки как-то на его представления о любви и прочей хуйне.       потому что Яну непривычно. Яну пиздец как непривычно.       ибо за Наце не надо бегать, не надо присматривать, не надо следить, чтоб он в очередную ебанину не ввязался. Наце не шляется по барам, не курит всякую хуйню и не заваливается к нему домой в три часа ночи.       ну, заваливается, конечно, но у него на то есть особые причины, да и Ян так-то не против, потому что заваливаются они вместе, друг от друга не отлипая, и во рту у них обычно оказываются совсем не таблетки от похмелья.       у Яна в этом плане опыта меньше гораздо - он сам удивляется, как в его-то двадцать четыре с влечением преимущественно к парням у него на счету едва ли найдётся пара неумелых минетов и дрочка в клубах.       потому что Яну подавай любовь, как в сказках, а не поебаться на одну ночь, да и годы безответных чувств к лучшему другу особо к такому не располагают, а сейчас вроде как у него и чувства к кому-то есть, и взаимные тоже. вроде как.       только Наце опытный дохуя - у него и так, и этак было, и вообще он сразу музыкой заниматься пошёл, а не торчал в универе четыре года, штаны просиживая и выдрачивая вышмат, да и выглядит он, блять, будто вылез прямиком из обложки вог или какой-нибудь другой модной поеботы, и Ян вообще не понимает, на кой хуй он Наце вообще сдался.       он даже как-то раз ему об этом говорит, мол, серьёзно, чел, я, конечно, симпатичный немного и вроде умный отчасти, но не твоего полёта ягода, или как там, блять, говорят, да и вообще я младше намного, тот ещё пиздюк, и до сих пор не знаю, что мне от жизни надо.       Наце ему затрещину даёт, несильно, конечно, нежно даже, - что за хуйню ты, блять, несёшь?       - а я знаю, что мне надо. тебя, еблан ты этакий. ещё раз услышу - пизда тебе.       и Ян верит. вроде как.              потому что Йордану он, походу, реально нравится.       тот не прям об этом кричит на каждом шагу, просто это, ну, заметно. приобнимает его на интервью, гитару настраивать помогает, на Бояна чуть ли не набрасывается, когда тот опять розы свои несёт, хоть уже и без шипов, и взглядом сверлит, мол, только попробуй к нему подойти, руку откушу, ту самую, которой ты ему цветы в рот пихаешь, уёбок.       а на Яна он смотрит так собственнически, желающе, горяще, на концертах особенно, и Яну кажется, что он и на сцене его глазами раздевает, взглядом бегая вверх-вниз по всему ему телу, и от такого Яна дрожь пробирает, потому что его ещё никто так открыто не хотел.       и Ян шарахается от него, конечно же, на первых порах, пока тот хоть что-то между ними инициировать пытается - вдруг Наце реально выебет и бросит? Ян не то чтобы этого прям боится, с ним всякое в жизни случалось, но почему-то с Наце такого не хочется, поэтому и бегает от него, как от огня, в первые недели.       да и первый поцелуй у них смазанный какой-то выходит, кривой - просто на третий день после инцидента в туалете Наце его на прощание в щёчку чмокнуть пытается, ведь надо же хоть что-то сделать, они же об этом не говорят, блять, а Ян голову невовремя поворачивает, и в итоге губы Йордана проходятся прямиком по его рту. не очень романтично получается, короче. нихуя не романтично.       Ян потом исправляется, конечно, засасывает его за сценой после концерта, пока никто не видит, да чувственно очень, горячо, притягивая его за воротник рубашки и язык в его рот засовывая, а тому это только в радость - ходит потом довольный, светится, всё губы облизывает, будто кроме вкуса сигарет там ещё что-то есть.       чего-то большего Ян всё же избегает, потому что ни опыта нет, ни уверенности, и держит себя в руках и штанах, пока после очередного концерта Йордан просто не прижимает его к стене в его же квартире, шепча на ухо “ты пиздец какой горячий в красном”, и даже злосчастный бордовый пиджак с него не удосуживается снять, а сразу забирается к нему в штаны и дрочит, параллельно шею ему вылизывая, пока Ян тихо скулит ему в плечо от возбуждения и всё за руки его держится, ведь ноги-то подкашиваются почти.       первый раз у них тоже смазанный какой-то - Ян, конечно, ссыт перед ним ноги раздвигать, но понимает, что, наверное, надо рано или поздно, и самому вроде как хочется, поэтому разговор у них очень долгий и неловкий. Ян стыдливо признаётся, что с парнями у него прям секса не было никогда, а Наце сначала успокаивает его час, мол, ты ёбнулся, что ли, можем ещё подождать, да и мне похуй, я серьёзно, мне главное, чтоб тебе комфортно было, а потом лекцию ему читает - вот сначала это, потом это, а только потом уже ебаться, - и чуть ли картинки ему не показывает, блять, как ребёнку на уроке полового воспитания, а Ян краснеет даже немного, потому что на эту тему ни с кем, в общем-то, и не говорил, тем более так открыто.       и до секса у них дело доходит не сразу - всё зажимаются в коридорах, пока никто не видит, заваливаются друг к другу домой, и Наце к нему в штаны залезает каждый божий день, да и сам Ян не отстаёт и дрочить ему пытается - неумело сначала, боязливо, осторожно, но Наце всё равно ему в ухо стонет и матерится, “блять, Ян, вот так… блять, да-а….”, и Яну эти стоны как музыка для ушей, и у него самого от них встаёт даже, и кончает Наце всегда с таким низким рыком, что у Яна его голос будто по всему телу дрожью отдаёт, и так охуенно это, так блаженно, что потом целуются они часами, мокро, пошло, тепло, и руками тела друг друга изучают, и Ян сам уже стонет в голос.       в один из таких дней он всё же решается, стягивает с Наце футболку и тянется к его ширинке, мол, давай, а?, и Наце смотрит на него обеспокоенно, переживает, спрашивает, точно ли он готов, а потом сам снимает с него джинсы, выцеловывая дорожку от его шеи прямо до внутренней стороны бёдер, и Ян под его языком, под его руками и пальцами извивается, простыни сжимает, хныкает почти, ведь с девушками всё не так было, и когда Наце между его ног оказывается и над ним нависает, спрашивая “может, всё-таки ты сверху?”, Ян едва ли ему между ног коленом не ебашит, потому что “да всунь ты мне уже, блять”. ему больно, конечно, но контраст с парнями в барах ощущается резко, хоть там всё и оральным сексом ограничивалось - Наце ласковый, аккуратный, двигается медленно, будто разбить его боится, и не дышит почти, сжимает его бёдра нежно-нежно и всё лицо ему зацеловывает, а потом пальцы их переплетает и шепчет ему, какой он красивый, какой горячий, а ещё говорит что-то вроде “ножки раздвинь немного” и “можешь ко мне на плечи закинуть, если хочешь”, и Ян делает всё на автомате, потому что от каждого слова Йордана у него всё тело трясётся, ибо голос у того сексуальный, что пиздец, да и выглядит он, разгорячённый, вспотевший, мокрый, просто крышесносно.       и Ян даже плачет немного под конец, пару слёз роняет, потому что непривычно, блять, пиздец непривычно, что к нему так нежно, так трепетно, и Наце у него даже не спрашивает, просто ложится рядом и прижимает его к себе, целуя в лоб и волосы поглаживая. и засыпают они так, обнявшись, и просыпаются тоже, только утром Ян сам Наце седлает, забираясь к нему на бёдра, и на удивлённое лицо Йордана отвечает лишь “просто молчи”, а тот даже и не против. тот очень даже за.       так у них дни, в общем-то, и проходят: валяются в свободное время, сосутся, обнимаются, сериалы смотрят, фильмы - непременно фантастические и заумные, с расчётами, Ян же типа учёный, физик-математик, и ненаучный бред попросту не переваривает. только все их отношения - как ебучая научная фантастика, основаны на очень научном допущении, что Ян, в общем-то, может быть счастлив.       и Наце покорно смотрит в сотый раз Космическую одиссею, глядит на ворчащее лицо Петеха и улыбается, влюблённо так, искренне, и волосы ему взъерошивает, хоть дома Ян и ходит с пучком. на волосах у Йордана вообще фиксация странная - тот постоянно норовит то по голове его погладить, то пальцы в пряди запустить, то за ухо убрать, мол, красивые, как у Рапунцель, зай, за что получает локтём в бок и шипит, типа обиделся.       во время секса он, правда, за волосы Яна не хватает - боится. и придерживает его осторожно, за подбородок, и по щеке гладит, и по волосам, пока Ян ему отсасывает, только вот никогда его голову на себя не дёргает, наоборот, сдерживается, бёдрами едва шевелит, чтобы Ян не подавился, и всегда хрипит под конец “блять, Ян… хватит, я сейча-….” и отстраниться пытается, только вот Ян насаживается ещё глубже и глотает всё до последней капли, потому что нравится. и Наце его к себе притягивает каждый раз и целует, долго-долго, и Ян охуевает сперва, а потом лежит довольный, пальцами узоры на его груди вырисовывая и носом в шею его утыкаясь. идиллия, блять, не иначе.       у них не всегда так всё радужно идёт - в душе поебаться им так и не удаётся, то вода слишком холодная, то пол слишком скользкий, да и в кино Йордан всё бедро его сжимает, намекая, а Ян стесняется даже за руку его держать, поэтому сидит и краснеет молча, не отвечая, но Наце на это всё равно. он вообще понимающий до пизды, дохуя, точнее, до его, Яна, хуя, и “неопытность” Петеха в сексе с мужчинами его не особо заботит. видно, реально он ему нравится. серьёзно так.       конечно, ссорятся они иногда, иногда Ян истерит без повода, иногда Наце обижается, только вот Йордан всегда к нему мириться идёт с многозначительным “успокоился?” и сигареты ему протягивает, не его, Яна, а свои, хоть он всё так же, блять, не курит и Яна отговаривает, и прикуривает ему даже, аккуратно закрывая сигарету от ветра ладонью, потому что у самого Яна руки дрожат.       Ян понимает, конечно, что так дело не пойдёт, и успокаивается немного, ведь Наце реально на него не похуй. Петех к такому не привык совсем - чтоб ради него что-то делали, на уступки шли, бегали за ним, поэтому смирнее становится, что ли, и сам начинает Наце вниманием и заботой одаривать, что он и так, в принципе, делал, но по-Яновски, а не по-человечески.       получается у него, правда, хуёво. Наце даже приходит к нему один раз и сразу же с порога кашлять начинает, ибо вся квартира в дыму, только бежит он не на выход, а на кухню - Яна искать.       - ты хату спалить решил?       - ага, типа того. пирог делал.       - пирог? нахуя?       и Ян смотрит на него из-под опущенных глаз, как провинившаяся собака, поджал хвост, уши опустил, будто пакость какую-то совершил, будто ему признаться стыдно.       и ведь реально стыдно. потому что не получилось.       а Наце всё не уймётся, стоит, смотрит на него непонимающими глазами и даже немножко насмешливо, очарованно.       - ну? нахуя?       - он безглютеновый.       и вот, казалось бы, он растрогаться должен, мол, пиздец у меня парень романтик, только Наце ржать начинает, как конь, и так от смеха трясётся, что за стол держаться приходится.       вот тебе и романтика, блять.       вот тебе и забота.       и Яну вдвойне обидно, и злится он тоже вдвойне, потому что и сам проебался, удивить его, порадовать не смог, да и тот ещё над ним угорает вовсю, будто он идиот последний, будто всё это - одна огромная ебейшая шутка.       и он уже тянется пирог выбрасывать, как Наце его хватает за руки и к себе разворачивает, мол, не дуйся, уёбок, ты чего устроил опять, и ладонями его щёки гладит, и волосы, которые, наверное, даже в этот ебучий пирог попали, ему за ухо убирает, и целует его нежно-нежно, и Ян уже забывает, нахуй он вообще пирог выбрасывать хотел, да и какой, блять, пирог, когда тут это.       только всё это оказывается лишь хорошо продуманной диверсией, потому что Наце умудряется отломить кусочек от подгоревшего нечто и поцелуй их разрывает, чтобы эту дрянь себе в рот закинуть.       и даже не морщится почти. ну просто фантастика.       - ничё, ничё. есть можно. ты как умудрился-то?       - да руки у меня из жопы, блять.       - нормальные у тебя руки. да и жопа тоже. мне нравится. в следующий раз строго по рецепту готовить будем.       - будем?       - ага. надо же тебя готовить учить. на старости-то лет.       да иди ты нахуй.       - ну окей. как говорится, с тебя яйца, с меня молоко. или как там.       - ага. где обжёгся хоть?       и Ян его придушить готов, потому что думал, что тот не заметит, только вот Йордан знает, знает, что Ян непременно рукой о раскалённую духовку ёбнулся бы, знает, что он бы сразу ожог залечивать не побежал, а терпел бы, знает его, знает.       знает и не бежит.       наука объяснений этому феномену ещё не придумала.       готовкой они так и не занимаются в итоге, хотя пытаются, честно-честно, просто Ян сдержаться не может и каждый раз то молоко на Йордана опрокинет, то яйцо ему об голову разобьёт, то мукой (безглютеновой!) по его футболке чёрной пройдётся. и Наце злится, конечно, показушно так, натянуто, а потом сам Яна на стол сажает и муку вытирает теперь уже его задницей.       и Ян так чётко разницу видит, ощущает физически, что с Бояном он носился, как помешанный, мол, что мне сделать, чтоб ты меня полюбил? с балкона выйти, серенаду спеть, собаку завести, ногти в зелёный покрасить, финский выучить? ты скажи, блять, не стесняйся.       а с Наце наоборот. с Наце скорее надо думать, что Ян вообще такого учудить может, чтоб Йордан его нахуй послал, ибо тот и подъёбы его терпит, и истерики, и костяшки пальцев ему целует, и засосы зализывает, будто раны, и Ян вроде и не боится больше, что всё это какая-то большая искусная наёбка.       только вот если Ян боялся, что Наце выебет его и свалит в закат, то Наце боится, что, стоит Бояну только ладошкой помахать да глазками похлопать, Ян тут же к нему побежит, пятками сверкая, а Наце для него так, временное отвлечение.       Наце этого прямым текстом не говорит, конечно. разговор у них этот вообще по-другому складывается, по-уебански, если честно, потому что Йордан парням рассказать всё хочет, мол, уже почти пара месяцев прошла, а Ян смысла в этом не видит, потому что “не их это собачье дело, да и все уже и так всё поняли”.       поняли, конечно. потому что Наце, который не курит, блять, вечно ходит с ним вдвоём курить. и пачки при всех из кармана достаёт и ему протягивает, как будто ничего такого в этом нет. смешно до усрачки.       честно признаться, Ян этой херни пиздец как боится, потому что серьёзных отношений как таковых у него и не было, а подъёбы от парней терпеть он желанием не горит. да и сам он не понимает, что между ними происходит - вроде как встречаются они, только не обсуждали это вообще никак, и хуй его знает, как Йордан вообще к нему относится.       да и как им, блять, об этом сказать? “мы типа вместе”. “мы вроде как пара”. “мы это, ебёмся иногда и спим вместе, а ещё я у него в телефоне как экстренный контакт записан, но вы не поймите неправильно, это не по-гейски”.       последнее Ян даже озвучивает, на что Наце хохотом заливается, только вот смех этот поддельный, с нотками обиды какой-то, и Йордан от него отворачивается, одеяло на себя стягивая, типа разговор окончен, потом поговорим, давай спать.       а Яну от этого не по себе. потому что видит, что Наце как бы больно - вдруг Ян реально говорить не хочет, потому что для него это не всерьёз? - но и сам ещё не совсем верит, что это всё по-настоящему, реально всё, что он проснётся и всё так же увидит Наце, а не поймёт, что это всё была какая-то злая шутка, сон, галлюцинация, побочка от курева.       только вот Бояну он хотел сделать больно, задеть его, ранить, мол, посмотри, что я могу, как я могу, как я люблю тебя, подавись, и это всё ты со мной сделал, а потом бежать к нему извиняться, на коленях ползти, прости, прости, погладишь по головке?       а с Наце всё по-другому. ему он вообще больно делать не хочет, даже от любви. потому что Наце, хоть он и выше и крупнее Яна, всё-таки хрупкий, хрустальный почти, фарфоровый, блять, и Ян понимает, что только он его таким видит, защитить хочет, а на деле Йордан та ещё скала, та ещё крепость, и всю хуйню от Яна он вытерпит, только вот Ян не хочет, чтобы он терпел, а хочет, чтоб ему хорошо было. счастливо.       и, кажется, Ян ему для этого и нужен. чтоб счастливо было.       так что он поворачивается на бок, обнимает Наце со спины, плечи его выцеловывая, проводя шершавыми губами по разгорячённой коже, и в руках его покрепче сжимает в немом “прости”.       Наце вздыхает тяжко, но всё же берёт его ладонь в свою и к губам подносит, оставляя поцелуй на запястье, прямо над веной.       и у Яна в голове слова крутятся, крутятся, да люблю я тебя вроде как, блять, только вот язык не поворачивается, будто в глотке застрял, будто словами он задыхается, поперхнулся вот, да и в горле першить начинает, поэтому Ян молчит.       и всё у них отлично, всё в порядке, всё замечательно, и они так же таскаются друг к другу, в плойку долбятся и друг в друга, спят вместе, в кино ходят, за ручки только не гуляют, потому что палевно, и на концертах Наце всё так же гладит его по волосам, по подбородку, обниматься лезет, шепчет на ухо что-то, лишь бы поближе к нему наклониться, даже в плечо целует и в шею, расчувствовавшись, за что извиняется потом не раз, да и сам Ян теплеть начинает, то голову к нему на плечо положит, то по коленке рукой проведёт, то руку на талию закинет.       и врастают они друг в друга всё так же, вплетаясь в рутину, корни пуская друг в друга так уверенно и трепетно, и у них уже почему-то по две зубные щётки, и у Яна в шкафу каким-то образом валяются футболки Йордана, которые он даже носит иногда, чтоб того побесить и посмущать, и Ян уже на автомате в магазинах ищет всякую хуйню без глютена и состав всегда читает, проверяет, чтоб дома всегда было что-то, что Наце может закинуть в рот. медиаторы ему таскает, ведь тот просирает их каждую неделю, а Йордан ему носит гвоздики да книжки по математике и физике, ведь “мимо проходил, о тебе подумал”, и Ян знает, что нихуя не мимо, а специально, блять, потому что Наце видит, как он до сих пор с собой тетрадки таскает и ищет ебаные иксы, ибо всё ещё профессором стать подумывает.       и всё это, вроде как, не сон.       и Ян верит.       и Ян тает.       он и так уже растаявший был, растекался, как лужица, каждый раз, когда на него Наце глазами своими смотрел, такими жаждущими, голодными глазами, и от взглядов таких Яну и спрятаться хочется, и утащить Наце в гримёрку, и в стену вжать, даже дверь не закрывая, и целовать, целовать, целовать, пока на губах синяки не появятся.       и смотрит сам Ян на него уже не с опаской, не с подозрением, мол, точно не бросишь?, а уже с обожанием неприкрытым, откровенным, потому что влюбился, блять, по уши, и чувство, будто каждый сантиметр его кожи любовью кровоточит, что вместо пота из него эта любовь выходит по частичке, растекаясь по полу, заливая сцену и аппаратуру до короткого замыкания.       и Яну петь хочется, прыгать, бегать, танцевать, хвостом вилять, ибо разрывает его от счастья, блять, и во время одного из концертов он к Наце подходит, и смотрит на него, как на сокровище, и подпевает “я знаю лишь то, что, когда я с тобой, у меня ничего не болит”, и смотрит на него, смотрит, смотрит, и Наце понимает и смущается даже, улыбаясь, а потом, когда все уже собираются в гримёрке, Ян специально ждёт, что все места займут, и просто садится на колени к Йордану, устраиваясь поудобнее.       и все понимают.       и Наце замирает на пару секунд, а потом обхватывает его за талию, притягивает ближе, чтоб Ян спиной ему в грудь упирался, и улыбается ему в затылок. и Юре улыбается до ушей, и Крис улыбается сдержанно, но довольно, и Боян улыбается, только уж очень облегчённо, и Ян думает, ну и отлично, и как же мне похуй, и как хорошо, что ты со своим финном, а у меня наконец-то есть человек, которому моя любовь не в тягость.       и ведь правда.       хоть Наце и первый всю эту хуйню заварил, Ян до сих пор удивляется, что его собственная любовь для того не бремя, а что-то желанное, родное, заветное. и Бояна он прощает, хоть и болит всё ещё.       и парни не говорят даже ничего особо, просто перешёптываются, мол, "я же говорил", "а мы за вас так рады" и "наконец-то", и Наце ему шепчет потом на ушко "спасибо, зай, что краснеть не заставил", и у Яна всё хорошо. наконец-то всё хорошо.       и он всё так же пытается печь пироги, а Наце всё так же таскает ему книги.       и однажды вместе с книгой, которая “твёрдая научная фантастика, блять, как ты и просил, сахарный”, Наце суёт ему ещё и открытку, банальную такую, простую, белую, только вот на открытке неравенство, которое сократить бы надо, и в конце этого сокращения очень громкое и очень чёткое меньше, чем три, то самое i<3u, и Ян не понимает, как его, блять, угораздило в такое уёбище влюбиться и как ему, сука, повезло.       - пиздец, конечно. ебать ты у меня оригинальный.       и наконец:       - и я тебя, ага.       - ага. я знаю.       - нахуй иди.       - ща, в душ только схожу.       и Ян, естественно, к нему присоединяется, только снова чуть наёбывается на кафельном полу, поэтому о сексе тут и речи быть не может.       и когда Наце ему голову моет, осторожно проводя мыльными руками по волосам и пытаясь в ирокез их сложить, Ян понимает, что, наверное, это они и есть.       счастье это ваше. любовь эта пресловутая.       ну фантастика, не иначе.