Квартирный вопрос

- Может тогда и поселимся вдвоем в скиту!?       Если бы только Иван знал, каким непростым окажется переезд в Москву, то с большой долей вероятности спланировал бы всё заранее. Хотя с первого взгляда ничего и не предвещало беды, ему стоило догадаться, что оторванный от любой земной жизни, их славный «златокудрый херувим» окажется абсолютно беспомощен и несведущ в денежных делах. Иван в некоторой степени винил себя и теперь расхлебывал последствия своих скоропостижных решений.       Алёша виновато опустил глаза и поджал губы, погружая гостиную в напряженную тишину. Эта черта брата – смиренно молчать во время тяжелых и неприятных ему разговоров – Иваном была замечена ещё во времена их общего пребывания в доме покойника отца, который любил распаляться на болезненные для Алеши темы. - Не молчите же, Алексей Фёдорович… - уже намного мягче проговорил Иван. Он понял, что слегка перегнул палку и жалел об этом. Брат стоял перед ним, сутулившись, смотрел на ботинки и вероятно бросился бы просить прощения, если бы Иван вовремя не вышел в другую комнату, чем крайне Алешу удивил. Сев на небольшую софу, обитую нежно-розовой шелковой тканью, Иван Фёдорович устало прикрыл ладонью глаза и прислушался, но никакого движения в гостиной слышно не было.       «Вот что делает с людьми реализм!» - восклицал в минуты отчаяния брат Дмитрий, и теперь Иван начинал его понимать. Их корабль надежд с треском натыкался на подводные камни самой простой, обычной жизни. Хотя Иван и не жил никогда в мире иллюзий, но стоило же всё-таки догадаться! Алеша всегда с благодарностью принимал то, что ему давали в жизни, не ропща и не думая, откуда оно берется. Сначала у родственников, потом в монастыре и в доме отца он вёл достаточно скромный, даже можно сказать аскетичный образ жизни. Младший брат не привык ни зарабатывать, ни тратить деньги. Но видит Алёшкин Бог, Иван был готов и к этому! Вечерами, сидя в приятной тишине с Алёшей под боком и обнимая его за плечи, он думал о том, каким его брат будет расточительным ни в меру и порой даже подшучивал над этим. Расточительным не от тяги к роскоши и богатству, а в силу как раз-таки своей неприспособленности к жизни, не знания, как пользоваться деньгами, которых у обоих Карамазовых после смерти отца осталось предостаточно, даже с учётом «всей Митькиной кампании». Представляя себя неким эдаким «наставником», Иван готов был с лаской и терпением объяснять вчерашнему послушнику все правила непростой мирской жизни в большом городе и учить его бережливости, которую не без некоторой гордости за собой знал и которую привил себе сам.       Но какого было удивления Ивана, когда всё произошло с точностью, да наоборот. Сначала Алёша без ведома старшего брата, с милой и благодарной скромностью (как только он, Алёша, и умел) принял от Катерины Ивановны предложения первое время пребывания в Москве на короткий срок остановиться у её московских тётушек. Иван, с детства не переносивший «чужие хлеба», конечно рассердился, но на любимого всем сердцем Алёшку собак спускать не стал, а лишь строго разъяснил ему всю легкомысленность такого поступка. Катю же он поблагодарил, уведомил, что останутся они у её дражайших родственниц не более чем на неделю, пока не найдут подходящее жильё, и (под активные протесты Катерины Ивановны) сошелся с ней на символической сумме за проживание. По приезде же легче не стало. Изучая объявления о сдачах квартир и даже небольших домов, пользуясь услугами старых знакомых и лично приезжая смотреть подходящие варианты, Иван видел, как Алеша с грустным недоумением рассматривает интерьеры, молчит, а когда они садятся в экипаж как-то неуверенно выдает: «Дороговато…Лучше бы без меня всё это сделал». И это мягкое расстроенное «дороговато…» каждый раз в течение пяти дней перечеркивало все труды Ивана в поисках подходящего жилья. - А сколько по-твоему не дороговато? – как-то спросил Алешу раздраженный брат. - Не знаю… - несколько помолчав, ответил ему тот, - лучше бы ты это как-то без меня решил, Иван. Я-то не смыслю.       Но Иван не хотел это решать без Алеши, желая, чтобы тот принимал активное участие во всех их совместных делах. Научить, подтолкнуть, подсказать, дать возможность на равных решать проблемы насущные, а не поддерживать в Алёше лишь пассивное смирение, к которому он привык. По началу старший брат гуманно терпел, откладывал газеты с объявлениями в сторону, когда видел, что младший тяготится разговором, говорил себе, что «можно еще посмотреть», «подумать», «пока не к спеху». К тому же, когда Алёше становилось совсем уж невмоготу мягко увиливать от квартирного вопроса, он либо поспешно искал предлог и уходил решать какие-то внезапно появившиеся дела, либо вплотную приближался к лицу Ивана, смотрел на него своими невозможно добрыми, кроткими, серыми глазами и думать о чем-либо, кроме как о желании прикоснуться губами к этому ангельскому лику не представлялось возможным. Однако терпение Ивана кончалось прямо пропорционально сроку их пребывания в доме тётушек Катерины Ивановны. И хотя те вовсе и не тяготились их присутствием (а Алешку так вообще заласкали и залюбили до невозможности) и вряд ли бы на седьмой день выставили за порог, Иван был человеком слова и хотел уже поскорее решить это плёвое, с его точки зрения, дело.       Вот и сегодня, он застал Алёшу в гостиной за какими-то бумагами, и тот, видимо почувствовав, о чем пойдет разговор, первый заговорил о документах для восстановления и завершения курсов и судорожно засобирался. - Алёша, не торопись, - осторожно начал Иван, присаживаясь и будто бы боясь спугнуть брата не любимой его темой, - уже шестой день на исходе, надо бы что-то решить. - Да, да…ты прав, прав, как всегда. Ты нашел что-то? – Алеша остановился, доверчиво взглянул брату в глаза и немного нервно улыбнулся. Иван поманил его к себе и взял за запястье, хотя знал, что Алеша от него никуда и не убежит. - Дом вдовы Евдокимовой, что мы смотрели сегодня утром. Чем же плох? Тебе до твоего училища всего двадцать минут пешком, вид красивый, на реку. Комнаты светлые, просторные. - Ага… - как рассеяно пробормотал Алеша, - только вот цена. - А что цена? – немного резко ответил Иван. Ну вот опять одно и тоже. - Дороговато как-то. - С чего же дороговато? Очень даже не дороговато. - Не знаю, - протянул Алёша и, встретившись с несколько раздраженным взглядом брата, тут же сменил тактику, - ну если его хочешь так, давай, я не против. Давай тот, который хочешь, мне всё равно. - Нет, не надо, чтобы было всё равно! – воскликнул Иван, вскакивая с места и теряя терпение, - тебе всё не нравится, как тебе угодить? - Не надо, не надо мне угождать, - испугался вдруг Алёша и поспешил понизить тон, находя в лике брата те нотки болезни, которая терзала его в дни суда Дмитрия. Он замялся, не зная, что сказать. Иван тяжело вздохнул. - Ну хотя бы кровати, - Алеша решил привести хоть какой-то рациональный аргумент, чтобы несколько усмирить эту вспышку негодования, - резные, деревянные, только за них сто рублей сверху платить. Мне ведь не нужные резные кровати. - По такой логике, на полу и за бесплатно поспать можно. - Ну на полу нет, конечно… - улыбнулся Алеша, видимо имея цель несколько снизить градус разговора, - хотя я не привередливый, в скиту и на сене спал. - Может тогда и поселимся вдвоем в скиту!?       Ох, ну и зачем он это сказал? Обидел того, кто всем его сердцем владеет и сам теперь мучается. И ведь Иван понимал, что деньги Алеша бережет не из скупости или прижимистости, они были явственно противоположны его любящей жертвенной натуре, а лишь из-за аскетичной нелюбви к роскоши, подкрепленной в том числе воспоминаниями об отце, который любил гульнуть на широкую ногу.       Поток удручающих мыслей Ивана прервал еле слышный скрип двери, ведущей в гостиную. Он мог и не услышать, как Алеша ушел, но тот, видимо не уходил, и сейчас тихо вошел в комнату, где сидел на софе Иван. Пройдя всего несколько шагов, он остановился возле небольшого столика и присел на стул, напротив брата, так и не решившись сесть подле него. - Иван, прости меня, - тихо, но твёрдо сказал Алёша, виновато смотря брату в глаза, чем вызвал у последнего приступ бесконечной любви и жалости, - я не хотел расстроить тебя. Для меня это всё так не просто: люди, квартиры, деньги. - Понимаю, да и ты меня… - Я не совсем знаю и понимаю, как живут или, прости, наверное, как должны жить люди в таких больших местах. Иногда я совсем забываю, что давно уже не монастырский послушник и жить надо соответствующе, - Алеша вздохнул, будто бы собирался с силами, - если тебе совсем в тягость, мы можем пожить отдельно, хотя бы даже в соседних домах или улицах. Я не буду ни в коем случае в обиде, главное, чтобы тебе было легче, и … Иван не дал ему договорить, встав и обняв сидящего брата, прижал его светлую голову к своей груди и запустил пальцы в густые, уже порядком отросшие волосы. Алеша как будто бы расслабился и с такой доверчивостью прижался к брату, что тому и вовсе стало совестно. - И ты меня прости, Алеша. Я гордый и злой, а ещё упертый, так если уж что идет не по-моему… - Неправда, – по-детски возразил Алеша, чем вызвал у Ивана улыбку. - Правда, правда. Это всё наше, карамазовское, - он наклонился ближе и прижался губами к нежным, мягким волосами Алеши, пальцем накручивая одну из прядей, - я зря тебя и себя мучил. На пустом ведь месте, Алешка, поссорились с тобой. Стоит ли того? Всё о Боге, о Боге с тобой. О высоком. Горы, вершины брали, а ту на какой-то кочке спотыкнулись. Смешно даже. Алёша запрокинул голову наверх, так, чтобы видеть лицо Ивана, а тот в свою очередь бережно убрал со лба младшего брата пару локонов. Его лучистый взгляд всегда был полон любви, большой любви ко всему живому, и иногда Иван думал, что не заслуживает этой светлой прекрасной любви. Ангельской любви. - Мы оба были не правы, - выждав несколько слишком долгих секунд, наконец, произнёс Алеша, - я буду стараться, обещаю. - Вот и славно, - Иван наклонился ближе и, видя, как потемнели глаза младшего брата, прикоснулся к его губам своими. Хоть хозяйки дома и не было, они с Алешей всегда были крайне осторожны. И теперь Иван не собирался распалять желание и страсть в их сердцах, смущая и без того смущенного Алёшу, который ещё не привык к плотским, а не платоническим проявлениям любви. - Завтра тогда поеду туда, скажу, что мы переедем в ближайшие два дня. - Куда туда? – встрепенулся Алеша, видимо его мысли в какой-то момент сосредоточились не на том. - Где резные кровати, - засмеялся Иван, прижимая брата сильнее. - Ах, ты просто не исправим! Просто неисправим! – Алеша отпрянул, но и в его глазах плясал смех. Он любил те минуты, когда они были веселы, когда Иван радовался и смеялся. Алеша, наконец, встал, оправил ворот своей рубашки и положил Ивану руку на плечо. Тот в свою очередь наклонил голову, коснулся щекой лежащей на плече ладони. И улыбнулся.