Твоя любовь — мои раны

Царапины начали появляться на теле Тобиаса в весьма юном возрасте. Это раздражало. У него было достаточно забот и без ран от его шлюховатого соулмейта, а постоянные потеки крови на одежде бесили до белых точек перед глазами. Ну и мудак же ходил у него в паре. Так что он без малейших угрызений совести соглашался на почти каждое предложение провести вместе ночку без обязательств. Он был молод, он был красив, он умел доставить удовольствие и себе, и партнеру — а если его случайные любовники держали язык за зубами по поводу исполосованной спины, на которой старые шрамы причудливо переплетались с едва схватившимися корочками новыми порезами, секс и вовсе можно было назвать охуенным. Так было, пока он не встретил Грейвза. Точнее, пока до него не дошло, кого именно он встретил. Не было внезапных вспышек, фейерверков или хотя бы ангельского хора, было только растущее ощущение привязанности. Малкольм — громкий, грубый, тупой, неряшливый (а еще неунывающий, энергичный, дружелюбный, добросердечный) — просто постепенно обосновался в сердце Тобиаса легко и прочно, словно вставший на место кусочек пазла. И Тобиасу было страшно не то что сказать ему об этом, — даже дышать в чужом присутствии как-нибудь подозрительно, чтобы не потерять то немногое, что у них было. Так что, когда он уловил связь между малкольмовскими развлечениями и своими порезами, он искренне решил, что сошел с ума. Мог ли Малкольм, который сочувственно слушал все ругательства Тобиаса по поводу "этой ебаной шалавы", "перетрахавшей половину Валорана", на самом деле быть его соулмейтом? Мог ли он знать — и молчать? А ведь когда Тобиас полюбопытствовал насчет ран от соулмейта Малкольма (насчет ран, причиной которых был он), тот без малейших сомнений ответил "я развлекаюсь — пусть развлекается". Еще посмотрел так многозначительно, как вспоминалось теперь. С ухмылочкой. Знал, значит, собака. Сначала Тобиасу очень захотелось вцепиться ему в горло. Но, если мыслить здраво, а за что? Малкольм никогда ничего ему не обещал. Любовь, предназначенная самими звездами? Во имя Бородатой Леди, это всегда было полной чушью, в которую Тобиас не верил, даже будучи ребенком. Если бы вселенная правда хотела указать людям на их идеальную пару, она бы выбрала более предсказуемый и менее кровавый способ. Раны же были очередным напоминанием о дерьмовости этого мира. Не это ли ты постоянно твердил себе, Тобиас, человек, чей соулмейт поклал на тебя невероятных размеров хуй уже очень давно? И он без зазрения совести ушел в отрыв. Новый любовник каждую ночь, от грубого перепихона в любой подсобке до вдумчивого многочасового наслаждения — наверное, это была попытка мести. Наверное, это даже сработало бы. Возможно. Если бы Тобиас сумел бы куда-то деть совесть. Потому что однажды он застал Малкольма, осторожно бинтующего искромсанную в мясо руку. Тот словил полный ужаса взгляд и ободряюще улыбнулся в ответ: — Выглядит хуже, чем есть на самом деле, честно. Надеюсь, это было хотя бы заебись. Тобиас тогда трусливо промолчал в ответ, а чувство вины вгрызлось в грудь не хуже стаи смертогрызов. Он не хотел мести — он хотел Малкольма. А Малкольм его не хотел. Тупая сказка с хуевым концом. И Тобиас сколько угодно мог пытаться делать вид, что ему все равно (или даже радостно от чужих страданий), но себя обманывать он никогда не умел. Пусть вся его кожа была исчеркана, словно какой-то садист играл на ней в крестики-крестики по живому, это не значило, что он был готов сделать то же самое с Малкольмом. И вроде как все пришло к хрупкому равновесию. Малкольм трахал, кого хотелось, Тобиас тоже (но ему не хотелось никого; трогательный лебединый целибат, мать его), все счастливы. Насколько это слово можно было применить к происходящему. Пока не случилась облава, и тогда, видит Бородатая Леди, Тобиасу стало вообще не до того. Малкольм исчез за толстыми стенами Тюряги, а Тобиас… Тобиас после пары провальных попыток его спасти тоже исчез. Твистед Фэйт, появившийся вместо, срать хотел на всех окружающих, кроме себя. Он спасать Малкольма не пошел, разумеется, только по причине охуительного бессердечия. У Твистед Фэйта вообще недоставало множества важных кусков в душе: у него не осталось ни совести, ни жалости, ни надежды. И соулмейта тоже не осталось. Одни шрамы и редкие-редкие, словно случайные, длинные тонкие порезы. На которые он смотрел с видимым отвращением — дай ему волю, срезал бы с себя всю кожу, только бы не видеть их появления. Только бы не чувствовать это уродливое сочетание вины и зависти (ведь у Твистед Фэйта таких чувств не осталось, совсем-совсем) и не смотреть на капли крови на дорогущих рубашках как на величайшую драгоценность. "Кого ты, блядь, умудрился найти там, — ядовитой яростью исходил Фэйт, бессильно рассматривая редкие раны, — и чем, сука, в свое время был нехорош я?" ("Только попробуй сдохнуть, сраный мудила, — с дикой надеждой думал Тобиас, отчаянно рассматривая редкие раны, — пожалуйста, вернись ко мне".) Но жизнь не закончилась на проебанном соулмейте, скорее даже наоборот, отрастила когти, без жалости гоняя Фэйта по всему материку. Вина отболела и прошла, прошли и злость, и зависть, оставив Фэйта бесконечно равнодушным и бесконечно же одиноким. Шулер и маг с лукавой улыбкой и мертвым сердцем, не этого ли он пожелал, отдавая имя реке? Где-то там, в толще воды, наверняка заливисто смеялась Мать-Змея, раз за разом дающая Фэйту все, о чем он просил, и раз за разом же доказывающая, что это не то, что он хотел. Бесконечная круговерть игровых домов (и никто не сидит у бара, чтобы прикрыть его), заказы, большие и маленькие (и никого, чтобы схватить его за плечо и швырнуть за спину с недовольным "хватит выебываться, не бессмертный!"), выпивка (собутыльники за барной стойкой все еще имелись, но он не настолько сошел с ума, чтобы доверчиво набухиваться в чужом присутствии) и поток денег, проходящий сквозь руки (на одного теперь хватало с лихвой). Жил он или выживал, было непонятно ему самому. В самые плохие дни он думал, что с удовольствием поменялся бы с Малкольмом местами. Когда до Фэйта наконец-то дошли слухи о побеге из Тюряги, он был уверен, что просто что-то не так понял. Может быть, была просто попытка побега. Наверняка неудачная. Никто не сбегал из этой тюрьмы. Тобиас знал, он пытался устроить побег. Он, сука, мог нарисовать план этой ебучей тюрьмы по памяти (до сих пор, наверное, может, и это не то, о чем он правда хочет думать слишком сильно) и все равно не сделал вообще ничего. Слишком сильна охрана, слишком глуп он, слишком много слишком. Но не для Малкольма, мать его, Грейвза. Раны снова привольно раскинулись по всему телу, но в кои-то веки Фэйт был этому даже рад. Малкольм был жив, Малкольм был здоров, Малкольм был на свободе, а еще он… …а еще он, как с усмешкой поведали Фэйту в каком-то задрыпанном притоне, покупал любую информацию о том, где носит Фэйта. И отнюдь не для трогательной встречи старых партнеров. Скорее чтобы всадить ему в брюхо пару кило хекстека, и этот раз, увы, Фэйт был уверен, что понял все правильно. Мало-помалу слухи принесли ему и подробности: оказывается, он Малкольма продал. За большую сумму, разумеется. Подробности того, как именно он это сделал, разнились от человека к человеку, но Фэйт все равно был впечатлен. Ебать, как он красиво-то все провернуть умудрился. Ай да он, скользкий сукин сын. А главное, абсолютно сухим из воды вышел! (Примерно на этом моменте его пробивало на нездоровый смех — как же, как же, изменять своему соулмейту он так толком и не смог, но вот продать, видимо, совесть не почесалась.) Бегство за все это время уже стало чем-то привычным, но вот от Грейвза Фэйту убегать было в новинку. Он так до конца и не поверил, что Грейвз правда решил, что Фэйт его продал, но он не был самоубийцей, так что доказывать ничего Малкольму не собирался. Если для этого тупого барана даже факт их соулмейства значил ровно нихрена, что вообще можно было попытаться ему объяснить? Малкольм Грейвз всегда был тупицей: это был его дар и его же проклятье. А у Фэйта не осталось никаких надежд уже очень давно. Их сказка о "браке, заключенном на небесах" на самом деле была весьма паршивым бульварным романчиком без счастливого конца. Правда, того, что они станут врагами, даже Фэйт не ожидал. Дальнейшее и вовсе словно вылезло из напыщеных демасийских романов: внезапная встреча, внезапное же спасение и абсолютно внезапное же возобновление партнерства. Фэйту казалось, что он спит, — и он делал все, чтобы не проснуться. Даже постарался забыть, что они соулмейты. Благо Грейвз теперь настолько сильно трахаться с чужими не рвался. А обманывать Фэйт всегда был мастак. Даже себя иногда получалось. А потом… потом случился чертов Бомболини. Который своими тупыми и неосторожными словами будто нож в сердце всадил и провернул раза два, больно напомнив про то, чего у Фэйта никогда не будет. Если их брак и был заключен на небесах, мрачно думалось Фэйту, это были небеса френдзоны. Решение хорошенечко нажраться после происшествия с Бомболини было принято единогласно. Нетипично задумчивый Малкольм заявил, что ему смерть как нужно это все запить, а уставший Фэйт его поддержал. Бомболини, как настоящая сука, умудрился наступить на больную "мы с Малкольмом соулмейты, но он это игнорирует" мозоль, и Фэйту тоже не помешал бы алкогольный анестетик. Неудивительно, что налакались они оба быстро. — Все хотел спросить, — Грейвз был мертвецки пьян, и слова едва можно было разобрать, — неужели ты так и не нашел свою… ту… как ты там ее называл-то… "главную шлюху Валорана"? Сначала Фэйт не понял, о чем речь. Потом до задуманного алкоголем разума дошло, кого он так называл, — и Фэйт не понял, о чем речь еще больше. — Со… соулмейта? — все же уточнил он. — Мг. — Ты щас издеваешься, что ли? Потому что у Фэйта больше не было вариантов. Либо Грейвз издевается. Либо сам Фэйт жестоко проебался по жизни. И второй вариант звучал откровенно паршиво. — Прст интересно, — пробормотал в ответ Грейвз. — Ты раньше о ней не затыкался. Пиздец. Полный. — Малкольм, — Фэйт зачем-то заглянул в пустой стакан (скорее всего, потому, что смотреть на партнера не было душевных сил), — Малкольм, ты конченный тупица. И я, походу, тоже. — Эй, — лениво-возмущенно гавкнул Малкольм в ответ, — за себя говори. То, что моего сол… соул… солмемейта носит хр знает где, ничго не значит. Встретимся как-нибудь. Тобиас взглянул на Малкольма. Потом на стакан. Потом снова на Малкольма. И уронил голову на руки, беспомощно рассмеявшись до предательских слез. Грейвз правда не знал. Комедия, мать их, положений. Обхохочешься. — Эй, Тоб, ну ты чего, ну я же не хотел обидеть… — вслед за растерянным бормотанием на плечи опустилась тяжелая рука в знакомом утешающем жесте. Фэйт захихикал совсем уж истерически. — Придурок, — все же нежно и обреченно выдавил он, смаргивая влагу. — Ты его двадцать лет назад встретил. Малкольм пьяно задумался. — Кирпич?! — с ужасом в голосе вопросил он. Фэйт смутно припомнил, что было между этими двумя что-то… этакое. И привычно подавил ревность. — Я, — после некоторого колебания уточнил он. — Не, — мотнул головой Малкольм. — Не-не-не. Ты же весь исп… ипсп… в шрамах весь. Я с кем попало не спал. Ну… не тк часто. Фэйт моргнул. Через секунду до него дошло: — Если с одним несколько раз — тоже считается. — …блядь. Они молча выпили. И еще разок. И еще. Фэйту сказать больше было особо нечего. Половину жизни его метало от любви до ненависти к Малкольму, а все было так просто. Грейвз просто не знал. Задним числом думалось, что Фэйт мог бы всего этого избежать, если бы у него хватило духу открыть рот и задать вопрос… мог бы, если бы не был таким конченым трусом. Почему молчал Малкольм, было неясно, но меньше всего Фэйту хотелось выяснять, что он там себе думал. Он просто надеялся, что Грейвз не надумает свалить. Сам Фэйт после таких новостей бы свалил. С концами. Если бы не был так давно и безнадежно влюблен в тупого придурка, сидящего рядом. — Ты меня наебваешь, — уверенно заявил Малкольм, стоило им вернуться в номер. — Нахрена? — лаконично поинтересовался Фэйт. — Не ебу. Но я бы заметил, что ты… что мы… ну говно же какое-то выходит. Фэйт пожал плечами. Его чувства были делом давним и давно принятым. Можно сказать, родным, словно старая заноза, застрявшая в пальце. В сердце, в этом случае. Да, пьяным у него получались не лучшие метафоры. — Зато ясно, почему я тебя люблю, — с пьяной откровенностью заявил Малкольм и бахнулся на кровать, заснув еще в полете. А вот Фэйт от таких заявлений, кажется, даже немножечко протрезвел. — Да ты издеваешься, — выдохнул он, подавив порыв растормошить Малькольма, чтобы убедиться, что ему не послышалось, — все равно бы не вышло, он знал по опыту. — Сукин ты сын. Утро началось мерзко для них обоих — по-другому, разумеется, и быть не могло. На зеленого Малкольма было тяжко смотреть, а помятый вид Фэйта не спасала даже его невероятно обаятельная улыбка. — Мал, — осторожно пихнул Фэйта напарник, когда они оба перешли из состояния "пристрелите прямо сейчас" в состояние "ладно, можно даже позавтракать", — ты помнишь, что вчера было? Все его нутро вопило, что и самому Фэйту нужно сделать вид, что ничего не было, и не рисковать, но если их разговор ему не приснился, то… хватит. Намолчался уже на всю жизнь. И последствия этого расхлебал тоже всю жизнь. — Только не говори мне, что мы потрахались, — пошутил в ответ Грейвз, и у Фэйта упало сердце. Не помнит. — Я невероятный любовник, ты бы такое точно запомнил, — снова струсил он, скрывая глаза за полами шляпы привычным жестом. — Бля, мы о чем-то важном говорили, да? Тоби, не еби мозг с утра пораньше, скажи прямо. Новое дело? Или… — Грейвз замолк. Фэйт поднял взгляд — чтобы увидеть на чужом лице поистине священный ужас: — Мы соулмейты?! — Да не ори ты так! — взвился в ответ Фэйт, искренне возмущенный чужим страхом. Такое ощущение, что Грейвзу сказали, что у него в соулмейтах крокодил. И то, на крокодила реакция наверняка была бы радостней. — Я же тебя не под венец тащу. — А, то есть ты не хочешь? — Грейвз звучал даже разочарованно, снова все нахрен запутывая. Фэйт глубоко вдохнул. — Малкольм Грейвз, если ты сейчас же четко и ясно не скажешь, что ты, блядь, имеешь в виду, я тебе въебу. И я поверить не могу, что эти слова говорю именно я. — Да это ты пиздец на ножках! Скажи уж прямо, хочешь меня или не хочешь, придурок ты этакий. — От придурка слышу! Да я тебя хочу с того момента, когда узнал, что мы соулмейты! — Отлично! — Замечательно! Они уставились друг на друга крайне недовольными взглядами. Первым не выдержал Фэйт — и расхохотался от абсурдности ситуации. Грейвз понял все пару секунд спустя и рассмеялся тоже. Начало отношений у них вышло такое же тупое, как и они сами.