Зона Отчуждения: ЧЕЛОВЕК

1. Что представляет собой граница между миром живых и миром мёртвых? Что является призрачной нитью, натянутой между реальностью и воспоминаниями? И, наконец, что такое человек, прошедший за эту запретную черту и балансирующий теперь на канате, над глубочайшей пропастью недр памяти? Я вижу перед собой лицо, навеки застывшее за стеклом рамки для фото, я вижу глаза, навсегда выражающие счастье, я вижу улыбку – хранительницу искрящегося смеха. А вокруг – много других людей; на их лицах – та же радость и веселье. Я сам среди них испытываю божественный экстаз полноты жизни и ярких эмоций. Это лишь миг. Миг вспышки фотокамеры, миг радости и счастья, миг единства с окружающим миром, миг гармонии с собой, миг жизни, длиною в нажатие кнопки фотоаппарата. Всё это давно ушло, превратилось в навязчивое воспоминание, в иллюзорную картинку, что это есть, это осталось. Нет, нет. Некоторые люди с фото уже умерли, и среди них – я, хотя всё ещё жив. Жизнь – это динамика, непрерывный процесс постоянного движения – тела, мысли, действий. Всё что застыло, то умерло. Моя жизнь забальзамирована глянцем и похоронена в плоском стеклянном саркофаге. Всё остальное – просто дни, бесконечно тянущиеся, стремительно летящие годы, и однообразная чёрно-белая череда абсолютно одинаковых, одноликих, однобоких, однотипных событий. Бывает лишь яркая вспышка молнии или громовой раскат, а потом снова – ливень, ливень, ливень. Непрекращающийся дождь, похожий на монолитную стену, холодные стрелы, не ранящие, но дарующие вечную мерзлоту конечностям, сковывающие колени и локти. И только дрожащие, немощные руки единственное, что я по-настоящему имею. Иногда мне кажется, что жизнь – это то, что происходит не со мной. Стремительная, как сон, как картинка, проносящаяся за окном переполненной маршрутки или движение перематываемой киноплёнки. Отдельные кадры, смешанные в одно целое, собранную в одну общую кучу, представляют собой лишь взаимосвязь и целостность. Ни один из кадров не может быть рассмотрен в отдельности, он сух и не несёт смысла. Вот он есть, и вот – его уже нет. И вполне вероятно, никогда не будет снова. 2. Апатии бледная тень неотступно преследует. Пожирает душу, не даёт покоя, заставляет ходить из угла в угол и искать иллюзорное нечто, выход из вязкой паутины скуки и однообразия. В этих душных стенах боюсь потерять самое ценное, что у меня есть – себя. Тело устало, разум устал. Но шлейф бессонницы оказался очень жесток. В эту ночь проходят года; воспоминания летят из зияющих впадин памяти в чёрное Никуда; ассоциации тоже медленно пожирают рассудок. Тонкие цепкие пальчики тянутся к мозгу, вонзают в него ногти – и от головной боли хочется биться об стену. В немом крике выходит отчаяние, но кто услышит его?.. Только темнота… Апатия жестока, она никогда не убивает сразу, ей нравится тянуть мучительно сладостный экстаз наслаждения пытками. Только она может так искусно создать иллюзию никчёмности, заставить поверить в собственную ничтожность и сделать разум похожим на испитую чашу вина… До последней капли. Комод знает. Подушка слышит вопли истерзанного мозга. Пыль на столе давно спит. Книги молчат. И только дождь за окном равнодушен и следует своему предназначению. Часы на стене опаздывают. Стрелка бежит и бежит, только не понимает, что всё больше отстаёт от истины. Она так наивна, и поэтому я не верю ей. Но мы просто ужасающе похожи! Куда спешу я? Я никогда не останавливался, чтобы задуматься. Но когда остановился… Раздумье слилось с вечностью, и какой-то важный шурупчик в моём механизме оказался потерянным, и всё развалилось к чертям, превратилось в груду бесполезных камешков и шестерёнок. Куда закатилась эта деталька?! …Если бы часы на стене не опаздывали, я бы стал искать быстрее. 3. Я видел свет солнца! Я видел небо! Сегодня я шёл домой из колледжа, глядя на своё отражение в рыжих лужах и в бликах на мокром асфальте, ощущая, как шлейфом тянется за мной моя тень и понимал, что я – лужи под своими ногами, я – листья над своей головой, я – поблёкший пейзаж на портретной фотокарточке в альбоме. Изгибы дороги вели меня вдаль, я ходил по кругу за самим собой, ища сущность жизни, выводил бесчисленные формулы для доказательства аксиомы, не имеющей доказательства. Я хотел найти единственно верный, единственно правильный ответ на вопрос: «Что такое жизнь?». Ницше, Кант, Шопенгауэр. Гегель, Вольтер, Руссо. Декарт, Аристотель, Платон – я уходил всё дальше в самые глубины первопричин и натыкался на вопросы вопросов. Я – песчинка макрокосма. Или высшая ступень микрокосма? Вокруг потянулись незнакомые мне дома. Я не запоминал дорогу, по которой шёл, да и не задумывался о каких-то знаках, которые помогут систематизировать моё хаотичное движение по инерции. Я повиновался плавный изгибам дворов и переулков, пока не вышел к холмам… Они были покрыты жухлой, мёртвой травой и сухими листьями. Я ощутил себя на острове, оторванным от всего мира, за пределом цивилизации, всех проблем. И вдали от себя самого. Открывшееся зрелище настолько заворожило меня, что перехватило дыхание. Я увидел поля. Обширные поля, за которыми Город казался новорождённым ребёнком, несущим чуму. А я был на краю… Я чувствовал под ногами землю. Я чувствовал землю ногами. Я чувствовал ноги частью земли. Я сам был землёй. Внизу люди казались точками, тёмными жалкими комочками, сгустками жизни, бредущими медленно, осторожно. Единицы людей, которые среди полей были землёй, были мной, а я – ими. Мне в тот же миг показалось, что за спиной выросли крылья и начали раскрываться навстречу эфиру… Я мог шагнуть в него, утопая в сияющей белизне плотных облаков, висевших так низко, что все формы жизни застыли в изумлении. Как давно я не видел неба! Неба, простиравшегося в бесконечность; неба, состав которого был выдуман космической пылью; неба, в котором заключался смысл божественного; неба, в котором заключался смысл жизни! Соглашаясь с моей мыслью и услышав её, из-за свинцового, страшного облака, грозившегося дождём, выглянуло солнце и осветило моё бледное лицо своим ласковым, приветливым лучом… Может быть, именно тогда я смог вывести формулу счастья и… улыбнулся. 4. Вечер. Задёрнута штора. Комнату наполняет золотистый свет. Каждая вещь нашла своё место в беспорядке. Привычно незастелено спальное ложе. Обычный вечер из сотни вечеров моей жизни. Один и тот же маршрут по дому. Кухня – чашка чая, зал – оторванная занавеска, полка – поиск книги и её ненахождение, диван – сесть и обхватить руками колени. Взять телефон. Пролистать старые фото. Положить. Снова взять. Аккумулятор разряжен. Вздох. Включить музыку. Amorphis. Снова вздох. Одна и та же песня по нескольку раз. Лечь. Закрыть глаза. И погрузиться в бездну скуки. Снова… 5. Закрытые двери тянутся безумным лабиринтом. Скука… Страшное слово, которое рано или поздно приведёт к сумасшествию. Мрачные стены, обитые войлоком. Решётки на окнах. И тишина… Тишина, изредка нарушаемая биением сердца или прерывающимся дыханием, пульс иногда доходит до истерики. Угол, тупик. Тупик, угол. Ноги-циркули меряют расстояние от стены до стены. Раз угол. Два угол. Три угол. Четыре угол. Пять угол. Сесть в него. Сесть и думать, думать, думать… 6. Тянутся, тянутся закрытые двери. Единственная распахнутая форточка затянута зелёной москитной сеткой, чтобы два человека, находящиеся в одной комнате, могли дышать шумным городским воздухом. Когда форточка захлопывается, людям становится нечем дышать, и молчание затягивается, доходя до крайности или абсурда. И каждый ищет в стенах щели, ковыряя их пальцами в поисках нового источника воздуха. Но люди стоят спинами друг к другу, и перебирают в руках ключи от закрытых дверей. Вот миг – и ключ находит свою замочную скважину, но немного покрутившись в ней, снова возвращается к хозяину. Ещё миг – и снова открывается форточка, и пыльный городской воздух проникает в лёгкие. И тянутся, тянутся закрытые двери, и пока есть форточка и тишина, они вряд ли откроются… 7. «Ты не хочешь перед другом своим носить одежды? Для твоего друга должно быть честью, что ты даёшь ему себя, каков ты есть. Но за это он посылает тебя к чёрту!». Ф.Ницше. Начинается новое утро и новый день. Снова начинается новое утро и новый день. Встаю – обязательно с правой ноги! – иду заваривать поганое, противного вкуса кофе, вызывающего по утрам лишь чувство дурноты. А что поделать? Это единственный способ смыть привкус сна. Опять нужно выглядеть хорошо. На все сто, быть с иголочки одетым. Я же не последний человек в колледже и должен быть прилежным студентом во всех смыслах этого слова. Белая рубашка, галстук, пиджак. Подумать только! Как нелепо в зеркале смотрятся мой потускневший взгляд и горькая улыбка… Тонкий аромат одеколона превратился в ореол обаяния. В ящике стола лежат маски. Долго приходится выбирать среди них нужную… О, вот она. Маска идеального человека. 8. Утренние сумерки. Сумерки кумиров. Мокрый асфальт, лужи распростёрлись под ногами. Злой ветер рвёт полы серого плаща, острые капли дождя стекают с ресниц и волос. Чему верю я? Я верю в путь вперёд, я верю изгибам дорог и закоулкам дворов, я верю скрипу одиноких качелей, я верю глазам, что привыкли лгать… Я верю туманному утру, верю сонным окнам, подёрнутым лёгкой дымкой усталости, я верю высотам домов и хмурому небу… Небо вот-вот упадёт и раздавит, но прочь страх. Запахи и звуки тишина обнимают, и только шёпот леденеющих капель и шуршание ветра в заиндевевших, одиноких листочках на костлявых веточках нарушают гармонию утра… Даже мои собственные шаги с гулким эхом являются частью всего этого. 9. Бросаю всем улыбку, как монеты голодным и нищим. В суете мирских дел это нечто естественное, почти обязательное. Улыбка скрывает и защищает. Улыбка обезоруживает и подчиняет… И меня, и вас. Жизнь моя разделена на две половины – белую и чёрную. Но вы никогда не узнаете той худшей её границы, которая лежит за пределами улыбки и ослепительного блеска в глазах. Среди вас я – часть вас, но когда я один… Часть чего я? Часть стен и постылой меланхолии, часть странных иллюзий и неясных образов. И, конечно, часть неудовлетворения – ни собой, ни вами. Долго смотрю на фото в жёлтой рамке, оказываясь в его атмосфере серых оттенков. Почему же серых? Потому что это цвет старого и ушедшего, потерявшего свои краски. Может, и я выцветаю, когда меня выбрасывает из круговорота ваших жизней и ваших эмоций? Кто знает. А, может, я состою внутри из шероховатых серых пластинок, лишь сверху покрытых радужными цветами? Отважившиеся взглянуть внутрь моего мира заскучают, сойдут с ума и навсегда потеряют ко мне интерес. Но я же не могу этого допустить! Мучение одиночеств преследует меня, старость мысли и тусклый, бесцветный пейзаж за окном в едином своём образе и составят вам то, что я есть. 10. Прикосновение тёплых, мягких рук к моим замёрзшим запястьям. Хрустально-звонкий смех разбивается о серый асфальт моего сердца. В её присутствии я улыбчив и галантен, отзывчив и вежлив. Мне хочется быть её частью, частью светлого, нежного, молодого чувства любви, подобному бутону распускающейся розы. Но я не могу превратить алую розу в мёртвый гербарий. Когда-нибудь сами осыпятся её лепестки, и она станет жертвой неизбежности. Но неизбежностью буду не я. В очередной раз уйду, как сотни, тысячи раз назад. Шагнуть навстречу, подать руку – это шаг в будущее, которого нет. А если будет? Что тогда? Что такое завтрашний день? А она всё смотрит в мои глаза, ловит в них отблески счастья и своего отражения и думает, что я счастлив. Ведь её нежная, ранимая душа привыкла видеть лишь истинное изображение в кристально чистом зеркале, но моё зеркало растрескалось под натиском проблем, и потому оно коверкает любые эмоции, любые изображения. Не стоит верить тому, что видишь, ибо я иллюзорен, призрачен и эфемерен, как ускользающий сон. Или мутная рябь на поверхности бездонного омута. Я буду улыбаться и дарить свою улыбку тебе, любимая. Чтобы ты понимала, что я рад смотреть в твои глаза и касаться твоих рук. Но знай, что к тебе прикасается пропасть, в которую можно упасть лишь раз и разбиться о тёмные скалы моего безразличия. 11. Обещания, обещания… Обещания бесчисленных встреч и лжи, вновь походящей на искренность. Кого я обманываю? Тебя? Себя? Я не могу объединить столь противоречивые понятия единой нитью слова «мы». Есть ты и я. И огромный мир вокруг с сотнями дорог и событий. Они скрещиваются и разбегаются снова и снова, как планеты в бесконечных лабиринтах звёзд и просторах космоса. А ты всё ждёшь и ждёшь очередного столкновения. Столкновения со мной – в троллейбусе, на пустынной улице; ищешь меня в окнах домов, в посеребренных фонарным светом лужах и даже в поблёкшем кусочке луны. Да, как сладка ложь. Я придаю ей столько оттенков, что довёл искусство маскировки до совершенства. Опасайся блеска в моих глазах, о прекрасная, ибо он способен превращаться в молнии, пронзающие душу насквозь и несущие погибель нежным сердцам... 12. Ловлю своё отражение почти везде – в стёклах витрин и автомобилей, в неоновом мерцании вывесок и в свеченье звёзд. Что я вижу? Буду рад познакомить вас со своим отражением. Высокий светловолосый юноша лет двадцати. Серо-голубые глаза с оттенком безразличия. Прямой нос, немного высокомерно вздёрнутый на кончике. Сжатые тонкие губы, бледные и слегка растрескавшиеся от холодного ветра. Бледная кожа оттого, что в моём мире нет солнца. Длинный серый плащ из синтетической ткани, в котором я сливаюсь с толпой. Серый шарф и серые замшевые перчатки. Я являюсь частью сумерек – моим любимым временем суток. Я умею превращаться в дождь и часто бываю болен. Я умею искать, но находить – никогда. А имя… У меня его нет. Впрочем, как и у вас. 13. А теперь я скину свой плащ, как змея кожу, и покажу вам другое моё обличье. Кафе. Мягкая музыка. Тепло. Всё наполнено романтичным вечерним светом. Золотистые блики тонут в хрустальных бокалах с искрящимся шампанским. Упоительно и тихо, с загадочной тонкостью звучат голоса людей. Самый последний столик у стены слишком притягателен, чтобы я не занял его. Она ещё не пришла. Но больше всего на свете я люблю ждать, вы же знаете. Я закажу себе терпкое красное вино или горький абсент, и в нём утонут все мои тревоги и мысли… Взгляд блуждает по лицам и телам, каждый изгиб, каждая линия завораживает меня. Но покров полумрака не даёт вам возможности понять, что я созидаю, изучаю, классифицирую. Но потом – забуду, и ничего не останется от вас. С лёгким щелчком входит она. Моя алая, цветущая роза… Найди же меня, о прекрасная, найди тень среди теней. Но она находит сразу. Магнит её сердца тянется ко мне, и она ему верит, и летит, как бабочка на огонь… На завораживающие языки пламени, не боится испытать наслаждение и боль в один миг. Моя принцесса! Как жаль мне твои крылышки… Почему именно я? Почему не прекрасный принц из твоих мечтаний и снов? Кого видишь ты? Слепое, полудетское воображение может привести к роковому обрыву. Но бледный, аристократичный юноша с горящими, ослепительной красоты глазами, лет двадцати, в мистически – чёрном костюме, где каждая складочка на своём месте, протягивающий букет бордовых георгинов – я… 14. Ты сладко спишь, моё хрупкое невинное создание, мой милый ангел с опалёнными крыльями. Ты спишь и не знаешь, что сегодня я разобью твоё сердце и исчезну, как исчезает тепло тела с шёлковой простыни. Ты прижимаешься ко мне спиной, и наше дыхание – одно целое, и наши пальцы переплетены. Ты поймала дым, моя милая леди, дым от угасшего пламени страсти, от огненного танца. Как долго ты будешь вспоминать обо мне и об этой прекрасной, призрачной ночи? Но я хочу, чтобы ты забыла всё, что связано со мной. Да, я эгоист. Эгоистичны все тени, что исчезают в полдень. Я поцелую тебя в лоб на прощанье, но ты не проснёшься. Луч солнца, который смотрит на меня в повелительном наклонении, гонит прочь, в мой мир, где солнца нет. Оно заклинает меня убираться. О, принцесса, я ничего не могу дать тебе взамен себя. И потому не надеюсь, что ты когда-нибудь меня простишь. 15. «Воспитай в себе одиночество», - говорит мне отражение. Отвернуться от мира, от всех, кто дорог и кто был дорог, отвернуться от самого себя. Странное это ощущение – стоять на ниточке над пропастью собственной души. В глаза смотрит бездонный мрак, мрак бесконечных глубин. Странное чувство, когда ощущаешь тишину и холодное безразличие спиной. Странно говорить с закрытыми глазами и беззвучно рыдать. Но что мне нравится больше всего – это отдёргивать руку от протянутой руки помощи и уходить в своё страдание одному, погружаясь с головой в немую нирвану. Ваше сочувствие моей усталости не больше, чем жалкое подобие участия, но я же знаю, что наши с вами контакты – всего лишь столкновения атомов в хаотичном движении. Вы глядите в мой омут, в его ледяные прозрачные воды, а я со дна его смотрю на вас, мои глаза больны и наполнены горечью. Иногда вы рисуете на воде узоры своего сострадания, заставляя меня испытывать это ничтожное прикосновение и улыбнуться губами, не ведающими радости. И вы боитесь утонуть, сделав единственный шаг… Скоро зима. Холод заключит воды в снежные объятья, нетающий по весне снег погребёт под собой мой взгляд, и душа превратиться в ледяной дворец, не знающий тепла. Стены будут ловить и отражать лучики ваших глаз, эхом разнесутся по коридорам звуки вашего хрустального смеха так, чтобы вы сами слышали его… Я надену таинственную маску на свой голос, и выдам за него ваш… А вы… Вы так и не поймёте, что я уже умер. И отражаясь в моих зеркалах, вы бродите по залам в полном одиночестве… 16. Вряд ли вы знаете, что такое смерть или хотя бы страх смерти. Говорят, что если человек умирает хоть раз в жизни, потом ему не страшна смерть. Это не правда. Я боюсь умирать снова и снова. Страхи материальны. Мои конечности обездвижены, глаза скрыты тугой плёнкой безраздельного, абсолютного равнодушия, апатичны мысли. Состояние комы, длящееся месяцами. Это почти смерть. И я стал испытывать подобное всё чаще. Последний раз был самым тяжёлым. Я уже думал, что меня больше нет… Мир вокруг меня растаял, лишился материальной оболочки. Я оказался в сумасшедшем, ненормально устроенном пространстве, и за бесчисленными масками потерял своё собственное лицо. Остались лишь лица лиц. Как я и говорил – я боялся, и это свершилось. Наши страхи, наши потаённые желания – реальны, они управляют нами, но не наоборот. Я потерял счёт времени своему безумию, лишь слепо подчинялся ему, не веря в его окончание. Знаете, каков последний этап жизни? Гибель надежды. И когда я остался в своём одиночестве из тысяч одиночеств, наедине со своим отражением, я увидел лунный свет. Свет – холодный, мертвящий, равнодушный, и одновременно с этим – исцеляющий. Кто-то шепнул мне на ухо: «Иди». Неясный, туманный совет, которым я не имел права пренебречь. Коробка, где я жил, показалась мне удушающе тесной, в ней не хватало воздуха, и лёжа на полу, мне было недостаточно места, чтобы вытянуть ноги. Казалось, кто-то связал меня на узел, упаковал, написал правила, которые я не смел нарушать. Как фотографии пролистывались сцены моей жизни – один и тот же сюжет с разных ракурсов, чёрно-бело-серые оттенки. И я испытал страх. Потушив сигарету, я вскочил с пола и взял в руки фото в жёлтой рамке. Свет луны коснулся снимка, и к моему изумлению, он стал обретать цвета. Каждая линия, каждая эмоция вдруг заискрились, я услышал призрачный смех – слишком искренний, живой, чтобы не поверить ему. И тут я понял, насколько напрасны были мои искания себя и своей жизни. Я притворялся идеальным вместо того, чтобы быть идеальным. Я пытался изображать эмоции вместо того, чтобы по-настоящему испытывать их. Я создал шаблон себя, пытался обрести себя в глубинах метафизики, в чужих философских раздумьях. И когда моя смерть подошла к концу, мне на помощь пришла жизнь, которую я так старательно отвергал. Луна ласково касалась светом моего лица, и я, наконец, поднял к её сияющему диску уставшие глаза. 17. Наверное, тогда я первый раз в своём безликом существовании испытал счастье. Я не нашёл ответы, которые искал, и послал к чёрту все глубины диалектических споров и противоречий. Кто-то резко сменил декорации в моём маленьком кукольном театре. Осень ушла, заморозила зима всё вокруг, покрыла всё вокруг белыми отблесками вечности. Теперь всё выглядело по-другому, поменяв значение и форму, словно семантические законы сошли с ума и приняли в себя хаос. Небо было металлически-белым, кое-где приобретало голубоватый оттенок невинности – я не мог оторвать от него взгляда. Гипнотичное, словно магнитная аномалия, проникала мне в сердце и душу, наполняя их чувством восторга. Над деревьями, проглядывая сквозь тёмные паутинки-веточки, раскинулся небесный дворец Его Величества Солнца. Сегодня оно было особенно щедро и покрывало золотом своей славы и любви всё вокруг. Не оставило оно и меня – я грелся у его любви, тонул в его нежности, позволял проникать во все мрачный подвалы и лабиринты моего существа, пил его божественный нектар жизни… Снег, переливаясь всеми цветами радуги, звонко хрустел под ногами, нарушая утреннюю морозную тишину. Я оказался в моменте совершенной гармонии и умиротворения. Не отрывая глаз от гипнотичного неба, я шёл по знакомой до безумия дороге моих мыслей и горестей в колледж, но теперь меня переполнял свет; он распространялся вокруг меня, бил в окна домов, прыгал солнечным зайчиком. Необычный контраст – серые стандартные высотки, служившие линией горизонта, сегодня были озарены ярким золотым светом. Каждый правильный угол приобретал совсем другой вид, смазывался и терялся. И вот что я понял – цивилизация не властна над Природой, над Вечностью, ибо менялась даже в немыслимых солнечных градациях, щурилась и жила по законам времени. А Время стоит на месте. В далёком тёмном Космосе вращаются планеты и звёзды. Они живут своей собственной жизнью, подчиняются своим эпохам. Лишь Солнце – едино. Подумать только – это самое небо простиралось над головами людей давно канувших в Лету времён! Под этим самым небом проходили величайшие исторические события и войны; под ними бились Аттила и Наполеон; под ними свершались великие географические открытия, революции; ему молился древний индеец майя и, с надежной на победу, взирал на него воинственный кельт. Теперь на него смотрю я, хотя обычно я вижу лишь его отражение – в лужах, в витринах, в стёклах домов и автомобилей. И я счастлив, что сейчас передо мной нет никакой призмы – только я и небо, солнце и снег. 18. В странных размышлениях об отражениях в зеркалах, что я однажды вычитал у Ремарк, прихожу к выводу, что всё это - сумасшествие, вечная попытка сбежать от правды. Мы видим не то, что есть, мы видим то, что хотим видеть, видим то, что нам кажется, и в конце концов, заставляем себя на это смотреть. Лишь иллюзия, созданная нами и созданная для нас. К категориям такого эфемера я отношу и счастье – вот оно есть, и вот перед нами снова наши унылые серые будни. Счастье обладает странным парадоксом – оно никогда не бывает безвозмездным, и после того, как оно вновь горделиво от нас отворачивается, словно по мановению приходят взамен горечь и разочарование. Наверное, в этом мире ещё нет ничего, что могло бы принести мне удовлетворение и сделать меня счастливым. По-настоящему счастливым, без той лжи, которую люди привыкли видеть на моём лице и слышать из моих уст. Иногда так хочется сказать: «Да, я счастлив!» - и почувствовать правду своих слов, чтобы она отозвалась в глубине моего сердца. Angst. Только страх. Страх верить, верить моменту, всецело отдаваться ему… 19. Вместе с Мечтой о Весне появилась Она. Как тёплый солнечный лучик появилась она в моей жизни, растопив глыбы льда в моей душе. Тогда я ещё не понял, что случилось. Понял лишь то, что мне отчаянно хочется жить, я понял, что стены моего эгоизма потерпели крах и рухнули, как древний храм. Я увидел её совсем скоро после того, как написал о счастье. И снова судьба решила надо мной посмеяться, загнать в нелепые оправдания, ибо мои теории, что я создал по крупицам, были жестоко опровержены. Я ждал слишком долго, и вот, когда я проснулся от своей комы, то увидел, что под Её ногами тает снег, лучи света струятся от Её глаз, и моё чёрно-белое видение мира обретает те оттенки, которые я никогда прежде не видел, если Она оказывалась рядом. Произошли удивительные метаморфозы, сердце дрогнуло, пульс участился, я онемел. Мир рухнул. Больше не было ничего, кроме меня, и кроме Неё – моего Кумира, моего Божества. Я не знал, откуда Она появилась, но это произошло слишком внезапно – мои тщательно выстроенные и систематизированные иллюзии распались в один миг. Я понял, что больше ничего не хочу. Я хочу лишь жить – какое же это великолепное слово! 20. Небо преобразилось. Оно больше не надменно – металлическое, оно похоже на ясную лазурь, синь, в которую хочется упасть. Из-за крыш титанической цивилизации показалось Солнце – великое Солнце, ибо Она стояла рядом со мной и смотрела мне в глаза. Потом улыбнулась – и улыбнулся весь мир. И я улыбнулся. Как же хочется оставить навек это ощущение счастья, этот безумный миг жизни, который открыт для каждого из нас! Кто-то услышал мою просьбу. Она протянула мне свою руку. Когда я робко коснулся её пальцами, мне показалось, что моё сердце разорвётся от счастья. Время остановилось. 2010 год.