Мама

Книжная страница даже не подрагивает в тонких холодных пальцах, когда приходит Фандрал. Лучше бы это был безликий стражник, коих в Асгарде десятки тысяч. Потому что он не имел бы права говорить с ним так, словно сожалеет об утрате Бога обмана. Приходится проявить всю выдержку, накопленную за время заточения, выстоять в борьбе с самим собой и не показать слабости. Локи медленно и осторожно кивает, принимая новость с должным достоинством трикстера, которого от него ожидают, не дрогнув, не позволив ни единой эмоции выдать внутреннее состояние, даже не оторвавшись от книги. Он ждет. Золотая клетка, призванная к тому, чтобы сдерживать мага внутри, сотрясается невидимой волной энергии, когда Локи поднимается на ноги, аккуратно откладывая на небольшой резной столик потрепанный том легенд, который ему принесла Фригга, а потом сжимает руки в кулаки до хруста. Снаружи ничего не слышно, внутри царит порядок. Все так, как и было до прихода Фандрала. Как легко оказалось сплести магию, призванную защитить названного сына Одина от посторонних взглядов. Безумие охватывает внезапно, пугая огненными тисками боли, сжимающими холодное сердце. Лед так быстро тает, рушится под натиском этой странной, не изведанной ранее эмоции, что Локи пугается сам себя, но не останавливается даже тогда, когда в ладонь впивается первый осколок зеркала. Боль физическая на миг притупила боль душевную, а потому маг со всего размаха кидает в мерцающее золотистое стекло стул, кроша его на мелкие обломки. Следом летит остальная мебель. Кругом разруха, хаос, все вывернуто будто наизнанку, как и он сам. Локи мечется в своей темнице, словно раненный зверь, но не издает ни единого звука, только ощущая, как режет ноги тем, что он оставил на полу. Бог прислоняется спиной к белоснежной стене, опускаясь на пол и прикрывая глаза. Разве не этого он хотел? Ведь Один, наверняка, сейчас не в состоянии мыслить здраво, а Тор, его всемогущий братец, скорее всего, будет метаться из мира в мир, надеясь отыскать виновных. Не об этом ли мечтал? Одно простенькое заклинание, и клетка будет открыта. Иди к трону! Бери его себе! И словно из пустоты тихий шепот: - Не хочу… Фригга умерла. Ее нет больше с нами. Эти слова будут биться в голове, причиняя невыносимые страдания. До тех пор, пока он не найдет способ выкорчевать их оттуда, заставить себя забыть. Мама… Разве можно найти такую магию, которая сотрет из воспоминаний ее нежные руки? Мама… Есть ли в каком-нибудь из девяти миров такие слова, которыми можно заменить ее ласковый шепот, не раз помогавший ему уснуть по ночам? Мама… Сможет ли приемный сын Одина забыть, как она, рискуя впасть в немилость у своего мужа, приносила книги в темницу, едва ли не умоляя его просить Всеотца о прощении? - Один мне не отец! – Локи выкрикивает эти слова в отчаянии, еще цепляясь за свою слепую ярость. - А я не мать, - в глазах Фригги слишком много сострадания, любви и нежности для него одного. - Да… Никогда еще трикстер так не жалел о произнесенных словах, пусть и сказано это было иллюзорному отражению мамы. Ведь она сама учила его плести двойников когда-то давно, в те времена, когда не было между ними этой ледяной стены из правды. И хочется вырвать себе язык за то, что посмел обидеть ту единственную, что принимала его даже таким – жаждущим мести и спотыкающимся на каждом шагу. Но вместо этого он кричит, запрокидывая голову и не замечая, как тело сводит изматывающей судорогой. Так пронзительно, будто просит ее вернуться, пытаясь докричаться до ее души, ушедшей из этого мира. Фригга умерла. Ее нет больше с нами. Нет матери, полюбившей чужое дитя.