Надеясь, что утро не наступит никогда

Данталион смотрит непонимающе и устало. Новый избиратель совсем не оправдывает его ожиданий. Новый избиратель — наглый, своевольный мальчишка, — смеется ему, герцогу преисподней, в лицо и кривит губы в самодовольной ухмылке. Данталион выходит из себя, когда Уильям опять опровергает все его слова, все его доводы, да что там — всю его жизнь он ставит под сомнение всего лишь какой-то жалкой человеческой наукой. Когда, презрительно хмыкнув, парень уходит, обрывая нефилима на полуслове, когда говорит, что выбор кандидата на место Люцифера его не касается — вскипают не только нервы. И демон бесится еще сильнее, когда видит в упрямом самовлюбленном мальчишке повадки его доброго и понимающего Соломона. Человека, который его подобрал и приласкал, словно бездомного кота, приручил к себе. Полюбил и заставил полюбить себя. Его Соломона, который стал для него абсолютно всем, который научил его жить. Который оставил его одного на долгие столетия. «Соломон умер», — напоминает сам себе. И тяжело вздыхает, и позволяет предательским воспоминаниям взять верх всего на мгновение. Представить очертания его губ, зелень изумрудных глаз, услышать его голос, почувствовать мягкое прикосновение его пальцев. У Данталиона трясутся руки, когда он видит на безымянном пальце Уильяма кольцо Соломона. «Этот перстень передавался из поколения в поколение в моей семье», — отвечает Твининг. С этими словами развеиваются последние сомнения. И Данталион начинает сравнивать их, Соломона и Уилла, неосознанно часто. Он воссоздает в памяти каждый жест, каждый взгляд давно умершего человека и всё тщательнее вглядывается в черты лица другого, живого, но так предательски схожего с ним внешне. Но, всё же, глаза, как замечает Данталион, у Соломона были другие, их мягкий взгляд привораживал и манил. У избирателя же он — холодный и резкий, и отталкивающий даже немного. Демон сонно вздыхает и закрывает покрасневшие от усталости глаза. И в голову лезут совсем не нужные сейчас мысли и ассоциации, которые, кажется, уже начинают сводить его с ума. Он смотрит на Уильяма, и видит Соломона абсолютно четко, но всего секунду. Подобные помутнения рассудка — уже не редкость для нефилима, они стали для него своеобразным наркотиком, которого хочется ещё и ещё. Данталион сгорает от желания. Он хочет видеть Соломона, он хочет его касаться, он хочет его целовать. Снова и снова. - Эй, ты меня вообще слушаешь?! Чего так уставился? — раздраженно. Уильям бросает очередной неприветливый взгляд в сторону демона. - Нет, ничего. Я слушаю, — зевая. Твининг озадаченно хмыкает и демонстративно отворачивается. Данталион опять видит не его. И в какой-то момент запертый в клетке зверь срывается с цепей. Он подходит к Твинингу сзади, бесшумно ступая по паркету. Он ловит чужие запястья и сдавливает их до хруста, до синяков. И затыкает чужой рот поцелуем прежде, чем Уильям успевает закричать. Данталион бросает парня на кровать и садится на того сверху, коленями сжимая чужие бедра. И осыпает тонкую бледную шею поцелуями-укусами, и языком слизывает выступающую кровь на ключицах. От металлического привкуса нефилим окончательно теряет голову. Твининг приходит в ужас, чувствуя упирающейся ему меж ног чужой стояк. И судорожно бьется под демоном из последних сил, тщетно пытаясь высвободить из крепкого захвата хотя бы руку. Он чувствует неподдельный страх, наверное, впервые, когда Данталион разрывает его одежду, оставляя на груди кровоточащие царапины от когтей. Он пытается закричать, пытается сопротивляться, пытается спастись, руководясь одним лишь инстинктом самосохранения, на что демон только сильнее прижимает его к кровати. Когда брюнет вводит палец, Уильям вскрикивает и откидывает голову назад и рефлекторно пытается отползти куда-то в сторону. Но утыкается лицом в подушку, кусая её и скрывая слёзы и расширенные от шока зрачки. А Данталион добавляет второй, а затем и третий пальцы и разводит их в стороны, от чего юноша издает приглушенный протяжный стон. Демон входит во всё ещё сопротивляющееся тело наполовину, выбивая из груди Уильяма воздух и на мгновение заставляя захлебнуться немым криком. И начинает медленно двигаться, с каждым толчком проникая всё глубже и увеличивая темп, пока не входит полностью и делает несколько размашистых толчков. И начинает вбиваться в напряженное до предела тело со всей силой, желанием и похотью. А Твининг кричит от жгучей, нечеловеческой боли, пока наконец не срывает горло и выходит только сдавленно хрипеть при каждом новом толчке. Нефилим на пике наслаждения изгибается в дугу и изливается вовнутрь. Обессиленный, он валится рядом с едва живым парнем. И засыпает практически мгновенно впервые, пожалуй, за последнюю неделю. Будучи в полусознательном состоянии, Уильям чувствует, как горячее семя вытекает из него, скатываясь тонкими струйками по внутренней стороне бедер. Кажется, будто его вот-вот стошнит. И засыпает он опустошенный, сломленный и разбитый, стараясь ни о чем не думать. Надеясь, что утро не наступит никогда. *** А потом Данталион будет не в силах что-либо сказать кроме «Прости» и «Я видел не тебя». И не посмеет поднять на избирателя усталый, и в какой-то степени разочарованный взгляд. А Уильяму не нужны будут эти пустые извинения и ничего не стоящие оправдания, от которых станет только больнее. От каждого слова будет нестерпимо тошнить, а голова будет переполнена тысячами панических мыслей, которые не дадут ему покоя ни через день, ни через месяц. Не проронив ни слова, Твининг соберет изорванные в клочья вещи и покинет эту комнату ещё до рассвета, обещая себе больше никогда не переступать ее порог.  — Не попадайся мне больше на глаза, — хрипло прошипит и закроет за собой дверь. И уйдет, не оборачиваясь, тихо ступая босыми ногами по холодному полу, ладонью стирая вновь подступающие слёзы. Данталион впредь не увидит Соломона даже во снах.