Начало большой дружбы

Первое правило Бойцовского клуба – никому не рассказывай о Бойцовском клубе. Второе правило Бойцовского клуба – никому никогда не рассказывай о Бойцовском клубе. «Хуйня все эти правила», - думает Мёнсу, вытирая кровь с разбитой губы. Никто по доброй воле не будет трепаться, что он зарабатывает себе на жизнь драками. Никто не выйдет в круг света под улюлюканье толпы, чтобы сбросить адреналин. Хотя, может, есть такие долбоёбы. Такие же тупые, как американский писатель, чье имя Мёнсу забыл. Только дурацкие строчки про бойцовский клуб всплывают в памяти. Мёнсу ухмыляется и бьет ногой противнику в живот. Гадёныш заслужил. Тот падает на колени, жалобно скуля, прижимает ладони к солнечному сплетению, посетители вяло аплодируют. И тогда Мёнсу добавляет еще пару ударов по почкам, просто, чтобы разогреть публику. Самое прекрасное в боях без правил, что в них действительно не существует правил. Он выходит на улицу, глубоко затягивается дымом, ощупывая тоненькую пачку вон в кармане. Слишком мало, но протянуть какое-то время хватит. Денег хватит на полторы дозы герыча – при мысли о дури вены Мёнсу начинают просяще звенеть, и он сплевывает на землю тягучую слюну, слегка окрашенную кровью. Вот уже два месяца Мёнсу в глухой завязке. Он бредет домой, прикуривая одну сигарету от другой, лишь бы унять выворачивающую внутренности жажду. Он вспоминает, как укололся в последний раз – Ёнхи долго искала вены, слепо тыкая иголкой в кожу и глупо хихикая. Тогда он вырвал у нее шприц и ввел герыч под кожу, ощущая, как постепенно расслабляется тело, как отступает копившееся весь день напряжение. Мёнсу очнулся уже в больнице. Ёнхи умерла от передоза. Гребаный барыга подсунул им паленый героин. Он разбил ублюдку лицо и переломал пальцы – по одному, чтобы тот успел повизжать, как, наверное, визжала Ёнхи перед смертью, пока сам Мёнсу валялся в отключке. Легче не стало, но баловаться наркотой он себе запретил. Переломался еще в больнице под жалостливый шепот медсестер. Курицы думали, что хорошенького мальчика обманули злые дяденьки с героином. Мёнсу было похуй, что они там думают, пока втихаря вкалывают ему обезболивающее. Красота – не то, что нужно лишь бы выжить, хотя иногда помогает. Мунсу открывает ему дверь, хмурится, глядя на разбитую губу, но ничего не говорит. Знает, что иначе огребет подзатыльник или затрещину – нечего лезть в дела старшего брата. Он единственный из семьи в курсе, как Мёнсу зарабатывает им на жизнь, с тех пор как мама заболела. Сюжет для слезливого фильма – мальчик сражается на боях без правил, чтобы заработать мамочке на лекарства. Мёнсу хочется блевать от этого шаблона, вот уже месяц хочется тупо блевать – лишь бы не вспоминать высохшие мамины руки и ее постоянное «позаботься о братике». Позаботься, бля. Мёнсу о себе не умеет заботиться. Он разводит себе и Мунсу рамен, подсовывает младшему тарелку, пока тот продолжает пялиться в монитор, и только тогда осматривает в зеркале лицо. Мало того, что губа распухла, так еще под глазом наливается шикарный фингал, чтобы в темноте не заблудиться, видимо. Мало он тому ублюдку по почкам съездил, надо было рожу разбить, чтобы на себя год смотреть не мог. Горячий рамён неприятно обжигает рот, Мёнсу ругается про себя. При мелком он не позволяет себе выражаться, и так – не образец для подражания. А Мунсу любит копировать старшего братца. Гордится, наверное. Было бы чем гордиться. - Скоро вернусь, - бросает он, засовывая грязную тарелку в раковину. Пусть Мунсу оторвет жопу от стула и хоть что-то по дому сделает. С тех пор, как мама в больнице, он почти забросил школу – торчит день и ночь в интернете. Мама говорит, что тот пытается справиться с горем, Мёнсу думает, что младший брат – просто оборзевший нахал. Но всерьез учить рука у него не поднимется. Мунсу всегда был маменькиным сынком. Он выходит на улице, закуривая на ходу – дома никаких сигарет – и натыкается в подъезде на Сонёля. Сосед встревожено смотрит на его лицо, но ничего не говорит, просто протягивает руку. Мёнсу, тоже молча, вручает ему пачку. Если мамочка Сонёля узнает, что тот курит – откусит головы обоим, но риск благородное дело. Хотя какой это риск. Сонёль – мальчик из хорошей семьи, прямо как с картинки. Тщательно вымытые волосы. Отличные оценки, пианино и драмкружок. Даже джинсы у него всегда выстиранные и, блядь, выглаженные. Кто сейчас гладит джинсы? Правильный ответ – долбанутая мамочка Сонёля. Они садятся на скамейку недалеко от дома, синхронно затягиваются и в первый раз за вечер улыбаются, легко толкая друг друга локтями. Им не нужно разговаривать, обсуждать, что случилось вчера и что произойдет через неделю, делиться планами и обсуждать футбольные матчи. Все это – для других. Если Мёнсу кого-то может назвать другом, то это соседского пацана, с которым они за месяц обменялись едва ли десятком слов. Звучит еще банальнее, чем больная мамочка, но что поделать, наверное, ему на роду написано состоять из штампов. В воздухе пахнет помойкой, чужой блевотиной и травкой. Городская романтика, хорошо хоть сегодня без кислых кимчи. Тетка Чинью свалила в Пуссан к дочке на пару недель. Жаль, она там навсегда не останется. Мёнсу сам не понимает, как постоянно оказывается в курсе соседских дел, словно сплетни липнут к нему, как жвачка к кроссовкам. Вот, например, он знает, что мамочка Сонёля трахается с каким-то мужиком – то ли коллегой по работе, то ли просто альфонсом. Хотя одно, конечно, не исключает второе. Ну, трахается и трахается, Мёнсу все равно – лишь бы не палилась так глупо. Ему интересно, знает ли об этом Сонёль. Скорее всего, да, поэтому и ходит последнее время смурной. Но Мёнсу плевать, Мёнсу на все плевать. Уколоться бы сейчас. Он сползает по скамейке вниз, кладет голову на колени Сонёля, и тот запускает ему пальцы в волосы, ероша грязные пряди. С тех пор, как умерла Ёнхи, никто к нему так не прикасался. Вообще никак не прикасался, если не считать драк в клубе, да слабых объятий мамы. Сонёль – парень, и по идее Мёнсу должен сейчас напрячься, но ему так хорошо, что даже герыч почти не требуется. - Пидоры, что ли? Резкий голос вырывает его из полудремы. Три парня нависают над ними – тупые быки, у которых много мускулов и мало мозгов. Он насмотрелся на таких в клубе. Большинство из них воображает, что умеет неплохо бить. Хотя обычно они слишком неповоротливые, чтобы продержаться хотя бы пару минут. Стероиды не помогают драться. Только выпендриваться перед бабами, да пугать ботаников. - Я вас спрашиваю, уроды. Мёнсу чувствует, как дрожат пальцы Сонёля в его волосах, но руку тот не убирает. Смелый, глупый мальчик. Он одним плавным движением поднимается на ноги, пару секунд смотрит в опухшие глаза качка. А потом без предупреждения бьет раскрытой ладонью по жирному горлу. Парень, хрипя и задыхаясь, оседает на землю. Пусть скажет спасибо, что он ему кадык не перебил. Его приятели с ревом бросаются на Мёнсу, и тут же получают свое – один по яйцам, второй по груди – и тоже укладываются отдохнуть. В лунном свете глаза Сонёля кажутся большими, как у героинь в аниме, но в них больше нет ни тени страха. Только восхищение. Мёнсу тянется за сигаретами. Блядство, какое же блядство. В клубе сегодня многолюдно. Мёнсу терпеть не может толпу, каждого из них – и толстяка с потными подмышками, и его юных подружек, меняющихся чаще, чем реклама по телевизору, и престарелую бабу, которая не стесняется запускать руку в трусы во время боев. Дрочит на адреналин, старая сука. Видимо, на молодых мальчиков бабла не хватает. Мёнсу мысленно передергивается от отвращения. Но он хорошо знает – чем больше посетителей, тем больше денег. Пусть хоть обкончаются, пока платят. Дону, бармен, смотрит на его нахмуренное лицо, а потом пододвигает Мёнсу «кровавую мэри» - сплошной томатный сок, водка только для запаха. Не то чтобы правилами было запрещено пить перед боем, некоторые успевали нажраться так, что едва на ногах стояли, но это глупо. Мёнсу предпочитает, чтобы его голова оставалась ясной. Выпить он всегда успеет, да и не фанат он алкоголя. Дону знает об этой особенности, поэтому его коктейли для Мёнсу можно спокойно давать маленьким детям – не отравятся. Он представляет себе маленького ребенка в клубе и хрипло смеется над картинкой. Вот только детей тут для полного счастья не хватало. Дону не знает, почему он ржет, но все равно улыбается в ответ. Дону вообще любит улыбаться – по делу и чаще всего без дела, словно постоянно обкуренный. Хотя это не так – Дону не пьет, не курит, не ширяется и почти не ругается. Он неплохо дерется, Мёнсу видел его пару раз на помосте, но до хорошего, по-настоящему хорошего бойца. Дону не хватает злости и азарта. Он даже бьет, как гладит, будто жалеет противника. Хуевое качество в драке. На одной, даже идеальной технике, далеко не уедешь. Наверное, поэтому Дону больше на помост не выходит – торчит за барной стойкой и ржет в свое удовольствие. - А новенький ничего, - Дону кивает в сторону помоста, подливая Мёнсу томатного сока в стакан. Он недоверчиво хмурится – бармен редко отвешивает подобные комплименты – и резко разворачивается на стуле. Сонхву он знает давно – не самый сильный боец, но и не слабак, пару раз неплохо потрепал Мёнсу, а вот его противника видит впервые. Поджарый пацан с густо подведенными глазами, которые орали бы «пидорас», если, конечно, глаза умели бы орать, белая майка – ненужный выпендреж – босые ноги. Сонхва больше его раза в два, но пацана это явно не смущает, он стоит, как на подиуме, горделиво улыбаясь толпе, красуется, как петух в курятнике. Петух и есть. Мёнсу сплевывает на пол, шумно прихлебывает сок. Он ненавидит таких еще больше, чем баб с мокрыми трусами. Те хоть не выставляются. В глубине души он надеется, что Сонхва сейчас покажет петушку, где его место. Дону как читает его мысли, поэтому добавляет. - Он действительно ничего, хотя и пижон. Мёнсу недоверчиво пожимает плечами. Сонхва размахивается, чтобы врезать новенькому, пока тот выпендривается перед публикой, но парень неожиданно изящно уходит от удара и, не прерывая движения, бьет по челюсти. Голова Сонхва дергается от силы удара, на губах выступает кровь, посетителя радостно свистят. «Хороший, блядь, удар», - раздраженно думает Мёнсу. Ему не нравится этот новенький, не нравятся его босые ноги и накрашенные глаза, но драться тот определенно умеет. Это злит. В конце концов, никто не любит конкурентов. Пока он размышляет над несправедливостью бытия, новенький заканчивает с Сонхва: удар по печени, в солнечное сплетение и издевательский – по яйцам. Дону восхищенно хмыкает за спиной, Мёнсу кривится – пижон, как есть пижон. - Как его зовут? - Ухён, - почти мурлыкает старуха, подкравшаяся из ниоткуда. Помада у нее размазалась вокруг рта, превращая лицо в маску клоуна, трусы воняют на пару кварталов, глаза блестят, как у кошки во время течки. Старуха словно невзначай кладет руку на бедро Мёнсу, продолжая призывно улыбаться. Он отодвигается как можно дальше, пока Дону наливает клиентке «куба либре» - много рома и на донышке кола. Ухён – имя такое же тупое и выпендрежное, как сам новенький. Мёнсу в качестве противника достается Джинки – пять лет хапкидо и не грамма мозгов. В боевых искусствах нет ничего плохого, пока не начинаешь считать, что вот сейчас ты со своей техникой всех уделаешь. Сам Мёнсу тоже ходил на тэквондо и каратэ, но драться он учился на улице. Хорошая растяжка и поставленный удар обычно плохо спасают от кастета или обрезка трубы. Он позволяет Джинки повыделываться, даже пропускает пару выпадов – как укус комара, честное слово – а потом ловит момент, когда тот поворачивается к нему спиной и без затей лупит по бритому затылку. Джинки впечатывается носом в помост и уже не поднимается. «Какой идиот будет подставлять спину во время драки», - думает Мёнсу, кивая разгоряченным посетителям. Потом он поднимает глаза – и вот она, картина маслом. Новенький Ухён салютует ему бокалом, издевательски ухмыляясь. Незнакомый парень обнимает его за плечи – слишком близко, слишком не по-дружески. «Точно пидор», - передергивается Мёнсу, пытаясь не вспоминать пальцы Сонёля в волосах. Сейчас он ничем не лучше позавчерашних тупых качков. Хотя, нет, Мёнсу на порядок их круче. Он-то умеет драться. Ухён перехватывает его взгляд, и все так же продолжая улыбаться, что-то шепчет своему спутнику. Отсюда по губам не прочитаешь. Оба заливаются счастливым смехом, и Мёнсу жалеет, что у него нет автомата. Джинки – слишком мало, слишком быстро, злость и адреналин все еще бурлят в венах. И нет ни Ёнхи, ни герыча, чтобы успокоить Мёнсу. Он вываливается из клуба, нащупывая сигареты. Никотин – плохая замена, но другой у него осталось. Сигареты-то Мёнсу находит, а вот зажигалки нигде нет, вывалилась по дороге, наверное. Он яростно бьет кулаком по стене – сильно, но недостаточно, чтобы переломать пальцы. - Держи, - спутник Ухёна протягивает ему зажигалку, и Мёнсу с трудом удерживается от желания врезать ему по морде. - Спасибо, - бурчит он, наконец-то затягиваясь. Парень сдержанно кивает и закуривает рядом. По правилам вежливости полагается хоть имя его спросить, но Мёнсу не любит правила. Тот тоже молчит, только улыбается краешком рта. Мёнсу просыпается от кошмара. С тех пор, как он пришел в клуб, они нечасто ему снятся, наверное, поэтому к ним невозможно привыкнуть. Ёнхи наклоняется к его члену, обхватывает губами, ведет кончиками пальцев вдоль выступающей вены, захватывает мошонку в горсть. Пальцы у нее ледяные, и Мёнсу знает, что она мертва, гниет на дне могилы, но он не может пошевелить руками, чтобы ее оттолкнуть. Лицо Ёнхи расплывается, она постепенно превращается в Сонёля с густо подведенными глазами. Сонёль пытается заглотить его член, кашляет, изо рта капает слюна. Мёнсу просыпается весь в поту и со стояком. Пару минут он борется с желанием быстро подрочить, чтобы снять напряжение, но на соседней кровати мирно сопит Мунсу, да и забыть, как поплыли черты Ёнхи, никак не получается. Он крадется на кухню, открывает окно и закуривает, выдыхая дым в свежий осенний воздух. Отец сегодня в ночной смене, так что некому дать ему по ушам. Хотя папаша давно не осмеливается поднимать руку на старшего сына. Такой же трус, как большинство. Неожиданно для себя Мёнсу припоминает парня из клуба – спутника Ухёна - прикидывает, кто из них сверху, а снизу. Все, что он знает о пидорасах – один засаживает второму в зад, и ему интересно, неужели кто-то добровольно на это соглашается, неужели это так круто. Наверное, у него слишком давно не было секса, раз встает на мертвую подружку и лучшего друга. Мёнсу стискивает член поверх трусов, представляя как Ухёну в задницу засовывают огромный розовый вибратор. По идее, это должно его отрезвить, но Мёнсу возбуждается еще больше. Он прижигает ладонь сигаретой, впечатывает окурок в кожу, зная, что останется след, один из многих. Стояк наконец-то спадает. Мёнсу прижимается лбом к холодному стеклу, выравнивая дыхание. Если бы он умел писать, то обязательно бы сочинил книгу. Что-то типа «Как превратить свою жизнь в полное дерьмо». Ему хочется знать, когда же все пошло не туда, когда же он свернул не в ту сторону. Мёнсу понимает, что исправить ничего нельзя, но ему все равно любопытно.Наверное, все началось после первого укола или после первой уличной драки, а, может, вообще с рождения. Бабушка говорила, что в этой жизни расплачиваются за грехи прошлой. Мёнсу подозревает, что тогда он был маньяком или кем похуже. Ладонь неприятно саднит – теперь пару дней нормально сжать кулак не получится. То есть, никаких боев, никаких денег, никакого блядского Ухёна. Мёнсу сам не понимает, чем же его зацепил новенький – не он первый, не он последний в клубе. Круговорот идиотов в природе. Мёнсу аккуратно топит окурки в раковине - если кто-то запалит сигареты под окном, скандалу не оберешься – распахивает холодильник и воровато впихивает в себя остатки вчерашних кимчи, которые отец притащил с работы. Женщины его там жалеют, подкармливают, даже рубашки гладят. Надеются, что когда жена умрет, он возьмет их замуж. Всех сучек скопом. Мёнсу старается не жрать папашину еду, но сейчас желудок просто скручивает от внезапного голода. От отца не убудет, завтра ему опять натащат. Брат собирался к матери в больницу, надо будет спросить, как она там. Мёнсу – плохой сын и больницы ненавидит, поэтому нечасто бывает у мамы. От этой мысли ему становится окончательно тошно. Он возвращается в постель и неожиданно для самого себя вырубается. В этот раз Мёнсу ничего не снится. Днем он отправляется подработать в супермаркет. Раз уж в клубе ему пока нечего делать, он может потаскать тяжелые коробки. Мёнсу надевает перчатку, чтобы хоть немного защитить обожженную ладонь, но помогает, по правде говоря, не очень – саднит и дергает болью. Домой он возвращается усталый и злой, как тысяча голодных чертей. Сонёль сидит на скамейке непозволительно близко от незнакомого пацана, больше похожего на девчонку. Они держатся за руки и напоминают парочку самых геистых геев в мире. Какой-нибудь Элтон Джон удавился бы от зависти. Мама Мёнсу очень любит Элтона Джона, покупает его альбомы и смотрит концерты, вот откуда он знает две вещи: чувак – пидорок и занудно поет. Но сейчас это совсем неважно. Гораздо важнее пальцы какого-то ушлепка на коленях Сонёля. - Привет, Мёнсу. Это Сонджон, мой друг. Мы раньше жили рядом. Он хмуро кивает в ответ. Светские беседы – не к нему. - Вот, он решил меня навестить, - Сонёль треплется, словно за каждое лишнее слово ему пообещали сто баксов. – Я так удивился, когда он мне позвонил. Похожий на девчонку Сонджон радостно улыбается. Мёнсу думает, что его ровные зубы будут хорошо смотреться на дорожке возле дома. - Тебе, наверное, с нами неинтересно, ты же не очень любишь болтать. Увидимся завтра? Хотя, может, ты пива хочешь? - Я хочу сдохнуть, - цедит Мёнсу. – А пиво, нет, не хочу. Он разворачивается и уходит, затылком чувствуя взгляд Сонёля. В эту самую секунду Мёнсу верит, что ему похуй, что он спокойно проживет без друзей, секса, клуба, без чего угодно. В квартире он, не раздеваясь, топает в свою комнату. Мунсу, к счастью, где-то шляется, так что хотя бы сегодня обойдется без брезгливо поджатых губ. Мёнсу распахивает «Бойцовский клуб» - подарок Ёнхи на прошлый день рождения. Она переезжала по этому американскому писателю, чуть ли наизусть цитировала. Сам он одолел полкниги и забросил, только строчки про дурацкие правила застряли в голове. Тоже ничего, помогают перед боем сосредоточиться. Листы в книге аккуратно вырезаны битвой, и в углублении спрятан небольшой пакетик. Прощальный подарок того барыги – он ползал на коленях, растирая по щекам слезы и кровь, и уверял, что это самый лучший и чистый героин, какой можно достать в Сеуле. Врал, конечно, но Мёнсу наплевать. Он сжимает пакетик в пальцах и идет на кухню за ложкой. В раковине полно грязной посуды,– Мунсу окончательно обленился – на столе тарелка с засохшим раменом, на холодильнике записка от отца, прижатая магнитиком с «хелло китти». Магнитик купила мама, когда они ездили отдыхать на Чечжу несколько лет назад. Наверное, она смеялась, когда его покупала, Мёнсу не может вспомнить. Хотя покупать магнитики с «хелло китти» без тени улыбки могут только десятилетние школьницы. Он стискивает пакет в ладони, так что тот практически впивается острым краем в свежий ожог. Почему-то в этот момент он думает не маме или брате, даже не о Сонёле, а том, как улыбался тот дружок Ухёна в клубе – словно знает ответы на все вопросы и немного больше. Мёнсу одной рукой выгружает посуду, стараясь не разбить, а потом аккуратно ссыпает белый порошок в раковину и наблюдает, как все, что осталось от Ёнхи, исчезает в городском водопроводе. Надо купить еще сигарет, одной пачки в день ему больше не хватает. - Сука, - шипит Ухён, хватаясь за грудь, и откатывается в сторону. Пару секунд – и он на ногах. Скула у него рассечена кулаком Мёнсу, темно-красные капли медленно стекают по щеке. Жаль, что не бровь – тогда бы кровь заливала глаза. Ухён неожиданно сильно бьет его ногой в живот, хорошо, что Мёнсу успел сгруппироваться. В этот раз его очередь вскакивать с земли – быстрее, еще быстрее, пока целы все зубы. Они кружат друг вокруг друга, выбирая момент, чтобы ударить посильнее, чтобы противник уже не смог подняться. Мёнсу знает, что они с Ухёном равны, а он давно не встречал тех, кто действительно хорошо дерется. Адреналин зашкаливает, но он пытается сдерживаться. Доля секунды – и рискуешь оказаться в больнице с переломами ребер, а то и в морге с разрывами внутренностей. Удар, еще удар. Глаз постепенно начинает заплывать – хуево, значит, придется быть еще внимательнее. Ухён размазывает кровь по лицу, превращаясь из гламурного пидораса в гопника из подворотни. Он слегка прихрамывает – Мёнсу все же хорошо съездил ему по бедру, но пока это не мешает. Пока. Нужно продержаться еще немного. Пока Ухён не начнет хромать сильнее, пока не вымотается окончательно. Третье правило бойцовского клуба – новичок обязан принять бой. Или это четвертое, пятое, сто десятое… Мёнсу уворачивается от кулака Ухёна, и опять пытается съездить ему по ноге. Гад оказывается проворнее, чем он рассчитывал. Какой идиот придумал, что в бойцовских клубах нужны правила? Глаз уже почти ничего не видит, грудь саднит при каждом вздохе – сегодня Ухён в тяжелых ботинках, и ногами в драке он пользуется отлично - по животу, как танком проехались. Одно утешает – его противнику сейчас не лучше, Мёнсу тоже не жалуется на силу удару. Он перехватывает руку Ухёна, пытается выкрутить и уже почти слышит хруст костей, когда его практически поднимают в воздух. - Вы охренели? – орет Дону. – Что вы тут за разборки устроили? Вам даже не заплатят за драку. - Нахуй деньги, - Ухён пытается крикнуть в ответ, но выходит только хрип – Мёнсу неплохо приложил ему по горлу. – Пусти меня! Он пытается выкрутиться из рук своего то ли парня, то ли друга и незнакомого пацана, но те держат крепко. Так же крепко, как держат Мёнсу. - Убери лапы, Сонгю! Мёнсу медленно моргает, пытаясь отойти от драки. В него вцепились Дону и Сонхва – сильно, на руках синяки будут. Все тело будет в синяках. - Какого хрена вы лезете? – он не орет, он спокоен. Ему кажется, что он убийственно спокоен. Правда, Дону явно так не думает. - Это против правил, - хмыкает он. – Не рядом с клубом. А еще, потому что вы два дебила без мозгов, но это личное мнение. - Отпустите. Не буду я его бить. Мёнсу высвобождается, хлопает по карманам. Сигарет, конечно, нет – вывалились во время драки. Вон и затоптанная пачка валяется. - Держи, - Ухён вытаскивает из карманов своего приятеля сигареты и перекидывает их Мёнсу. – Убей себя за мой счет. - Ну, вообще-то за счет Сонгю, - фыркает незнакомый пацан. - Заткнись, Хоя, просто заткнись. - Ховон, - незнакомец неожиданно протягивает Мёнсу руку. – Классно дерешься, парень. Он кивает в ответ и, не оборачиваясь, уходит. Ему кажется, что сегодня проиграл. Не стоило лезть в драку с Ухёном возле клуба, но этот гад так мерзко улыбался, так откровенно нарывался на ссору. Мёнсу уверен, что таких стоит учить, хотя уроки обычно не идут им впрок. Сонёль ждет его на скамейке. - Слушай, я хотел извиниться, - бормочет он, заворожено глядя на синяки и ссадины на лице Мёнсу. – Сонджон…он..Он просто приятель. Ты мой друг. - Что за розовая херня? Дорам пересмотрел? Сонёль сглатывает слюну – под тонкой кожей перекатывается кадык, который так легко сломать. - Ты мой друг, - упрямо повторят он. Мёнсу садится рядом с ним на скамейку, протягивает полупустую пачку. Они оба молчат. Лучше уж молчать, чем нести девчачью ерунду. Но Мёнсу на удивление спокойно. Может быть, сегодня он не проиграл, кто знает. Сонгю, кстати, курит дурацкие сигареты. В клубе Мёнсу не появляется недели две. Драться в полную силу он все равно не может, а таскаться туда просто так – ищите дураков. Подрабатывать тоже выходит хреново. Грузчик из него сейчас никакой, а больше он ничего не умеет. Мёнсу безвылазно торчит дома. Еду и сигареты по очереди таскают Мунсу и Сонёль, который наконец решил, что может зайти к ним в гости. Они даже начали разговаривать о всякой ерунде, типа футбола и Формулы 1, прям, как настоящие друзья. Ладно, хоть не о бабах. Хотя Мёнсу сложно представить Сонёля с девчонкой, да он особо и не пытается. Если бы не мамины счета, он бы в клуб больше не поперся. Сонёль его успокаивает лучше любой драки, даже лучше Ёнхи. Наверное, потому что не колется и не орет из-за ерунды. Впервые за долгое время Мёнсу хорошо. Нет, правда, хорошо, даже героин не нужен. Но проклятые деньги. Мёнсу понимает, что зря не послушался интуицию, когда из-за угла выступает гребаный барыга, мерзко улыбаясь. Пальцы у него срослись неправильно, и рука, затянутая в перчатку, кажется уродливой и такой же гнусной, как рожа этой сволочи. Хотя, конечно, руки гнусными не бывают. Но они тут и не сочинение по корейскому пишут. Парни за его спиной выглядят крепкими и уверенными в себе, а еще их слишком много для Мёнсу. Двое-трое куда ни шло, но десять здоровых лбов легко раскидать только Джекки Чан может. Да и то в кино. Мёнсу не трус, но на лбу у него выступает холодный пот. Так страшно ему давно не было. - Ну, что, детка, поговорим? – игриво усмехается барыга. – Помнишь, как ломал мне пальцы. Я решил должок вернуть. - Поговорим, - резкий голос за спиной заставляет обернуться. Ухён, Сонгю и Ховон идут плечом к плечу, перегораживая узкую улицу. Ховон набирает номер и громко, так что, наверное, в Кванджу слышно, сообщает: - Дону, нам тут небольшая помощь нужна. Сколько ребят в клубе? Ага, ну давайте. Мёнсу ошарашено смотрит на них, еще более ошарашено, чем барыга и его качки. - Не многовато ли на одного? – интересуется Ховон. – Помощь нужна? Он кивает в ответ, потому что, конечно, Ухён – козел, но помощь сейчас нужна и еще как. Выделываться можно будет потом. - Сонгю, не лезь ты, - ворчит Ухён. Тот улыбается в ответ – знакомой улыбкой, что затрагивает только краешек губ – и наматывает ремень на кулак, пряжкой наружу. Ховон достает кастет из кармана. - Шли бы вы, ребята, - барыга откровенно злится, аж багровеет. – Это не ваше дело. - Вы хотите набить морду моему другу, - притворно удивляется Ухён. – Это наше дело, честное слово. При слове «друг» Мёнсу косится на Ухёна, тот широко ухмыляется и подталкивает его плечом. - Ну, у нас еще все впереди. Ховон и Сонгю одновременно фыркают от смеха. Очередной штамп из дорамы, но если штампы спасают жизнь, то похуй, пусть будут. Потом они смогут вместе напиться, найти работу, стать чертовыми айдолами и завоевать мир. Нужное в списке подчеркнуть. Мёнсу смотрит в глаза барыги – долго-долго, пытаясь вспомнить лицо Ёнхи, до того, как она впервые укололось, и у него не выходит. А потом размахивается изо всех сил.