Уровни

POV Финли(Плохого Финли) Я прожил на этом прогнившем насквозь, временном пристанище для душ, около десяти тысяч лет. Что... Вас не устраивают такие размытые цифры? Ради Дьявола… Разве вы наблюдаете за точным временем, когда развлекаетесь в парке аттракционов. Когда веселье в самом разгаре. Особенно, когда веселье в самом разгаре… Так вот. Я за весь этот промежуток отметил одну вещь. Большинство обрезает у хлеба края. Да-да. Делает гребаный бутерброд - ножичком убирает твердую часть. И это не статистика сраных британских ученых (Хотел бы я вообще увидеть этот офис, на котором было бы написано «Те самые британские ученые»). Я это наблюдал с тех самых пор, как в хлеб всякую дрянь начали засовывать. Человек разглядел в микроскоп эту разницу в цепочке ДНК, разжирел, понял, что времена, когда не то что краев хлебца, а куска старого ботинка было не сыскать, прошли. И стал брезгливо убирать неугодные его душонке части хлеба. Насущного, между прочим. Да простит меня… Я края не убираю. Потому что съесть твердую часть, намного вкуснее. То, что сопротивляется, вызывает больший интерес. Гроза-не гроза… Можно подумать, меня раньше не было. Я – все самое темное и мерзкое, что вы скрываете за своими тысячами масок. Я живу на дне каждой души, преспокойно ожидая своего часа. Человек остается ребенком до самой смерти. Он готов обернуть очевидное в непрозрачную пленку и оградить желтой лентой, лишь бы забыть. А когда я предстаю в человеческом обличии, он бьется в истерике, паникует. Вот он я. Напоминание. Обо всем плохом, что вы стираете в памяти так тщательно. Каждую ночь. Малыш Финли тем и был хорош, что не вызывал подозрений. Никто не видел в этом безобидном личике и намека на сатанинское происхождение. Кроме надзирателя… Этот тип наблюдал за Финли везде. Когда он ел, когда подбирал алюминиевые бутылки из-под газировки, когда отдирал от столов жвачку, когда мылся. Не удивительно, что Финна считают недалеким. Как можно было не заметить такой слежки. Не нужно читать мысли, чтобы узнать о человеке побольше. Достаточно залезть в верхний ящик его стола. Чем я, собственно и был занят в ту ночь. Наткнувшись на старую фотографию с подписью, я откинулся в офисном кресле. «Джонатан». Черты этого парня на черно-белом снимке я видел в последние несколько дней много раз. В зеркале. - Грегори-Грегори… Грег. Чем дальше, тем интереснее. *** Финли подходит к спальному району. К двум ночи почти во всех окнах гаснет свет. Выглядывая нужное ему окно, Финн закуривает. Дым заполняет молодой и здоровый организм. Который с непривычки все еще заходится кашлем. Когда маленький, словно светлячок, квадратик чернеет, он выжидает еще час. Поднимается на шестой, проходит по карнизу на стене дома метра три. Прыгает на балкон. В комнате темно. Лишь слабый свет уличного фонаря придает очертания предметам в комнате. Грегори лежит в серой пижаме. На спине. Болезненно бледный и беспокойный. Любопытство заполняет всю сущность Финли. Точнее его нынешнюю сущность. Оно взбирается вверх по венам. Заполняет радужку красным. Финли подходит вплотную к надзирателю. Склонившись, рассматривает его лицо. Когда у Грегори между бровями образуется складка, он просовывает правую руку под затылок мужчины, левую кладет на лоб. Требуется лишь пара предложений на латыни, чтобы прочувствовать то, что беспокоит сон. Даже усилий не требуется. Надзиратель, будто на исповеди, сам рассказывает свою историю. Кадры из прошлого то и дело мелькают на главном экране сознания. «Я не хотел». Надзиратель просыпается. Финн отходит на несколько шагов, пока тот пытается отдышаться. Он нарушает тишину, увидев, что Грегори шарит рукой по тумбочке. В поисках выключателя. - Зачем свет, если ты все еще спишь? - Финли? Что ты, мать твою, здесь делаешь?! - Нееет. Я не Финли, - парень проходит к креслу и садится напротив мужчины, - Я Джон. Помнишь меня? - Ты… Нет. Не может быть, - надзиратель с ужасом отползает. - Если ты каждую ночь был занят тем, что пытался меня забыть, я окажу тебе услугу. Освежу воспоминания в твоей голове. Сколько лет прошло. Двадцать? Я ведь мог бы иметь семью. И водить свою дочку на соревнования по футболу. Поболеть за ее брата. Я мог бы жить и один. Каждое утро делать себе яичницу и, выпивая стакан сока, думать о газоне, что не мешало бы постричь. Если бы не ты… - Я… - Что «ты»? Ты как был подобием человека, так и остался. - Тебя здесь нет. Это все сон… - Я – то, с чем ты живешь всю свою жизнь. Мы ведь были детьми, Грег. Нам было по восемнадцать. С самого детства я защищал тебя от Луиса и его компании. Я считал, что мы с тобой друзья. Ведь не предполагал, как все обернется. И признался тебе в своих чувствах не просто так. Ты ведь тоже испытывал подобное ко мне… - Нет-нет-нет…- надзиратель хватается за голову, словно пытаясь затолкать свои кошмары подальше. - Да, Грегори. И ты отлично помнишь ту ночь. Ты помнишь каждую деталь… Как я стонал под тобой. Несмотря на боль, мне было хорошо. Как дыхание – частое и прерывистое обжигало кожу. Как мы вместе достигли пика, не в силах больше терпеть. Заснули в обнимку. А утром ты ушел. Финли опирается локтями на колени. Сцепив пальцы, наклоняется вперед. Перестав улыбаться, продолжает. - Но даже твои страхи не оправдывают того, что ты сделал. Ты не сказал, что нам нужно расстаться, или нечто похожее. Ты рассказал этим скинхедам. Что «этот гомосек» лапал тебя. Прекрасно понимая, чем все это закончится. Что было потом? - Я…не… - Отвечай на вопрос. Что. Было. Потом. - Они… - Грегори роняет голову. Когда он сдавленно продолжает, на постель скатывается слеза, - они тебя убили. Бросили труп возле твоего дома, написав на лбу «педик». - Знаешь, что самое печальное в этой истории? Не то, что ты решил проблему с чужой помощью. Не то, что твоя душонка, вдруг, захотела вычеркнуть меня, как первопричину твоих собственных комплексов. Это я как-нибудь переживу. Точнее, уже пережил. А то, что эта душонка здорово просчиталась. Ты приносишь каждый год в день моей смерти к могиле белые лилии и все еще любишь меня. - Прости… Пожалуйста… - Тш-ш-ш, - Финли подходит к кровати. Берет в руки лицо мужчины, который уже давно раскаивается, но все еще помнит. Он целует его в губы, перебирая чужие воспоминания о чужой любви, словно бусины. Надзиратель закрывает глаза и отвечает с таким отчаянием. Финли прикасается к виску, заросшему седыми прядками. Проходит едва ощутимый импульс и Грегори засыпает. Подчинять души с помощью куриной крови и пары заклинаний может даже демон из самого низкого ранга. Только это и рядом не стоит с тем удовольствием, что испытываешь от мучений человека. Его попыток доказать самому себе, что не все потеряно. Что он может жить с этим и дальше. - Бог простит, - произносит с улыбкой Финн, когда глаза наливаются красным. *** - Финн? С тобой все в порядке, - Джесс внимательно вглядывается в парня в желтом комбинезоне. - Если не считать того, что из меня изгнали дьявола… Не будем говорить каким способом, то да, со мной все отлично, - Финли кивает, пытаясь выдавить улыбку. К ним подсаживается Руди. - Ты это… Мы ж волнуемся. Просто, вдруг, у тебя там типа… Не весь сатана ушел. - Не продолжай, – Финн вместе с другими перестает есть. - Только дай знать. Алекс, как настоящий друг… - Нееет… Они разом начинают перебивать Руди. Разговор перетекает в другое русло. Финли недоумевает, почему не обрезанный по краям бутерброд или тяга к мясу, должны привлекать внимание. «Скорее всего, сатане было не до еды», заключает он и налегает на еще один двойной бургер.