Умру и буду жить

Знакомый «мерс». Навстречу из него выскакивает Иван, открывает заднюю дверцу, меня бережно усаживают на кресло. Но ехать не торопимся. Иван закуривает и бесконечно тихо матерится, нервно топчась рядом с машиной: «Ёбаны в рот… ёбаны в рот…» Дамир Асхатович облокотился на кузов «мерса» и беседует по телефону: — Он у нас. — … — Плохо выглядит, но живой. — … — Я понял. Только ты сам позвони своему айболиту. — … — Не стоит ехать. Андрей, ты меня слышишь? Соберись! Слышишь меня? Всё будет хорошо. Он жив, это же главное! Всё, мы поехали… Дамир садится на переднее сидение, велит Ивану, который жадно докуривал: — Едем к Алексею Фёдоровичу. Там я вас оставлю, ты дождёшься его, — он кивает в мою сторону. — Потом домой, надеюсь, ты справишься один? Звони Мазурову, если что. Иван молчаливо соглашается и дёргано стартует. Мы едем долго, по незнакомой мне части города, Иван рулит по дворам, лавирует в медленно плывущем потоке автомобилей. Останавливаемся около двухэтажного домика внутри глухого двора с зелёной надписью «Парацельс». Дамир ведёт меня внутрь, держит за плечо. В конечном пункте, в небольшом светлом кабинете нас встречает пожилой, маленький, толстенький доктор в стильных очках на носу. — Привезли, значит! — радостно воскликнул он. — Бандиты! Главный-то бандит побоялся сам прийти? Звонит! Что-то невнятное бормочет! Трубки бросает! Сопляк! Доктор этими словами сразу расположил меня к себе. Он подошёл, положил мне руку на лоб и вперил взгляд в мои глаза. — Видишь меня? Я киваю, вижу. — Странные глаза… Что ж, раздевайся, посмотрим… А вы уматывайте отсюда, — обратился он к Дамиру и Ивану, — как-нибудь без бандитского пригляда справлюсь. Я провёл в этом центре не менее трёх часов. Алексей Фёдорович без умолку болтал на всякие анекдотические темы, изредка хмурил брови. Ощупал меня везде, светил в глаза какой-то штукой, выспросил о головокружении, на первом этаже мне сделали компьютерную томографию. Мне поставили несколько уколов. Шов над бровью смазали каким-то жёлтым клеем. Целый час полулежал в кресле стоматолога (или челюстно-лицевого хирурга? Хрен его знает!). В десну тоже ставили укол — вся правая половина лица онемела. Алексей Фёдорович с любопытством выглядывал из-за плеча стоматолога кавказской внешности, говорил всякие медицинские термины. Я понял, что врач что-то вычищал из десны, какую-то «кровянку». Там же мне установили во рту проволочный каркас, очень неудобно, рот не закрывается. Стоматолог сказал, что челюсть цела и зубы тоже вполне можно спасти. Достал пузырь с прозрачной жидкостью и велел полоскать полость рта почаще. Алексею Фёдоровичу рассказал о Серафиме. Тот заинтересовался, чем она меня поила, но доктор был больше недоволен, нежели впечатлён: — Нет чтобы в больницу увезти парня! А если бы мозговая гематома? Разрыв диафрагмы? Да много чего же быть могло! А у них какие-то примочки, заговоры, молитвы! — и вдруг неожиданно перевёл тему разговора: — Это всё Андрейка тебя так изувечил? Я замолчал. — Андре-е-ейка… — расстроенно ответил сам себе Алексей Фёдорович. — Теперь понятно, что с ним. Что мне матери его сказать? Ума не приложу… По окончании всех процедур мне передали визитку с телефоном центра. Доктор лично проводил меня до машины, где изнемогал от жары Иван. Передал водителю пакет с лекарствами, сказал, что надо будет привозить меня на процедуры, что сам позвонит «паразиту-Мазурову». Мы поехали. Всё это время я находился словно во сне, даже речь была заторможена, не осознавал, что все мои мечты о доме разрушены бесповоротно. Торкнуло, только когда въехали на территорию мазуровского дома. Иван остановил «мерс» у входа в дом, сидит, ждёт, когда я выйду, смотрит на меня в зеркало заднего вида. А у меня извержение слёз. Я не могу сюда возвращаться! Я же здесь уже умер! Влага проложила мокрые русла по моим щекам, капает на футболку, оставляя стыдные пятна беспомощности. Даже руками не вытираю слёзы. Упрямо сижу в машине, упиваюсь жалостью к себе. А Иван вдруг закурил внутри машины, пережидает мою беззвучную истерику. Наверное, минут десять-пятнадцать просидели. — Пойдём, — тихо говорит Иван. Он видит, как я вцепился в кожу кресла. — Вот увидишь, он больше не посмеет… Он видел… Он видел наутро, как ты стрелял в себя. Видеонаблюдение срабатывает на движение, так что… Стась, надо жить. — Зачем? — шепчу. — Надо, — Иван вышел из автомобиля и открыл мою дверцу. Пришлось вылезать. Медленно выпрямляюсь и смотрю наверх, на окна эркера, там долбаный кабинет. Может, показалось, но портьеры шевелятся. Ждёт меня? И меня ведут «в мою комнату». Там чисто, бельё поменяли, на тумбочке лежат аккуратно сложенные мои джинсы, чёрный пуловер с квадратиками и красная книга с афоризмами. Я вернулся. От ужина, предложенного Иваном, я отказался, так как мутит, да и с проволокой во рту есть не могу. Выпил только микстуру, что доктор дал, она седативного свойства. Сразу лёг спать. Понял, что меня не заперли. Понял, что микстура сильная. Понял, что ночью кто-то заходил, сидел рядом. Понял, что впервые увидел цветной сон, как будто я муха с зелёными глазами, я летаю. Я летаю в кабинете с тёмными королевскими обоями. На полу сидит человек ко мне спиной, он вырезает из глянцевых журналов по дизайну красивые фотографии и клеит из них домик. Получается красиво, именно домик цветной. Я кружу над чёрной макушкой этого человека, наблюдаю, как здоровски тот конструирует бумажный дворец. Вдруг человек поднимает голову и говорит: «Домик для мухи, не улетай». Конструктор — Мазур. *** Как они уехали на работу, не слышал. Проснулся один в доме, встал, скрипя всеми суставами и осторожно разминая скрученные мышцы. Сначала прислушивался около двери, а когда удостоверился, что никого нет, прошаркал на кухню. Там для меня холодная каша и записка: «В двенадцать приедет Иван, увезёт на процедуры». Надо же! Сам написал. Иван приехал даже раньше. О чём с ним разговаривать, я не знал. Вот и не разговаривали. В «Парацельсе» меня облучали какими-то лучами, примерно час я лежал под капельницей, и ещё какой-то штукой мне лечили мой член. Алексей Фёдорович сказал, что есть опасность развития стриктуры уретры, раз мне болезненно ходить в туалет. Вот и лечат. Бо-о-о-ольно! Причём лечит симпатичная женщина. Сты-ы-ы-ыдно! Засовывает тонкую спицу внутрь, йоу-у-у… И водит хитрой «слушалкой» по мышце. Мне сказали, что это ультразвук. Еле вышел из «Парацельса». Залечили в хлам. Иван меня тут же помчал «домой». А потом сразу за Мазуровым укатил. Весь вечер я просидел в комнате, смотрел телевизор. Даже когда приехали хозяева, не выходил. Ужин мне принёс Иван. Я погадал по афоризмам: «Сопротивляться любви — значит снабжать её новым оружием. Жорж Санд». Какая любовь? Лучше бы французская писательница что-нибудь о проблемах мочеиспускания сказала мудрое, ибо ходить в туалет всё равно больно. За дверью в основной части дома тихо. Мазуров телевизор не смотрит, музыку не слушает, ходит на цыпочках. В моей комнате он не появлялся, а я и не нарывался. День прошёл, а я его и не видел. Уф-ф-ф… Так потекли дни. Каша — утомительный переезд по пробкам — процедуры в «Парацельсе» — вдвойне утомительный переезд по пробкам назад — телевизор и афоризмы — ужин от Ивана — душ, сон. Разнообразие явилось в лице Ани. Она пришла раньше, чем меня увезли. Мы с ней мило поболтали, она ни о чём таком не спрашивала, видимо, предупреждена. В больнице разнообразие предстало в виде посещения стоматолога на пятый день лечения, мне сняли проволочный мост. Прихожу в норму. В воскресенье я в «Парацельс» не ездил. Но Мазурова и Ивана дома всё равно не было. Работали или пили? Вечер показал, что работали — никаких пьяных демонстраций по коридору не было. Мне пришло в голову, что Мазуров меня избегает. Он укрывается на работе. В воскресение позвонил в салон Гале. Та начала исступлённо в трубку орать: — Жи-и-и-ив? Ах ты, паскудник, едрит твою налево! Ах ты, сволочуга! Что же ты такое творишь? Почему не объявился у меня, когда сбёг? — Гала, а что ты знаешь? — Так твой этот, который с хуем, и его верный татарин окопались у нас. Рыскали, нюхали, ко мне домой нагрянули! Прикинь, а у меня та-а-акой срач! Задолбали расспросами: где ты можешь быть? Кто у тебя в друзьях? Ты сейчас-то из подполья звонишь? — Не, нашли меня… — Нашли-то они? — Они. Кто ж ещё? — Хто-хто? Мурад в пальто! Он вслед за ними прискакал, винища нам приволок, разговоры разговаривает, тихой сапой всё выспрашивает! Мы под эту дудочку с этим хрычом выпили, он подрасклеился малость. Сказал, что ищет тебя. Его, едрён-батон, какой-то хлыщ осаждает, требует тебя подать. А тут щастье! Паскудник от папашки сбежал, вот у Мурадика шанс и зачесался! Караулит он тебя, Стасичка. — Да это не он… Заказчик… У вас как дела? — Эфиоптвоюмать! Как у нас могут быть дела? Стригём да бреем, жрём да серем! Ты своему-то про Мурадика скажи, пусть охраняет тебя, а то уволокут в свои джигитские арабические страны ягнёночка! — Скажу. — А ты что от него сбегал-то? Он серый-серый припёрся. Он что, бил тебя? Или он торопыга двухсекундный? — Да… торопыга. Мы поссорились. — Правильно! Урок ему: поймал мыша — еби не спеша! Стасичка, а ты мне правду говоришь?.. Ты цел вообще? — Цел, цел! Гала, целую тебя, привет всем. — Целует он! Без справки твои поцелуи мне не нать! Стася, не пропадай. Жду тебя. Умеет Гала ласковое слово сказать! Мурад, значит, активизировался, как узнал о моём исчезновении. Блин. Если бежать, то «во глубину сибирских руд», не иначе. Пока я в мазуровском доме, у него руки коротки, понятия очерёдности соблюдает. Стоит мне на свободе оказаться, то меня очередной спектакль ожидает. Если бы я ему нужен был в гарем в «арабические» страны, то меня уже давно бы тупо сцапали на улице и угнали с первым караваном. Нет, он заказ выполняет, ему нужно, чтобы я сознательно, сам пришёл. Как в последний раз, ведь факт — квартиру съёмную его люди подожгли. А потом с ножом к горлу: долг верни. Нет денюжек? Так ждём тебя, дружочек, покупатели копытом бьют, так должок и вернёшь… Покупатели. Один всего, ублюдок. Не успокоился, значит, господин Стоцкий. Ненавижу. *** В понедельник мой больничный режим продолжился. Опять каша, опять Иван в двенадцать, опять пробка, опять стоматологическое кресло, опять симпатичный уролог. Сегодня, правда, она сказала, что «мы справились». Необычное началось после «Парацельса». Когда я вышел, по обыкновению ожидая Ивана, смотрящего в машине киношку, «мерса» не было. Но на маленькой чугунной решёточке сидел, как на насесте, Мазуров. Увидев меня, он медленно встал, собрался что-то сказать, но со второго этажа послышался звук открывающегося окна и голос: — Андрей! Что же ты не зайдёшь к старику? Мы задираем головы. Мазуров отвечает: — Здравствуйте, дядь Лёша! Как ваш пациент? — С пациентом-то всё нормально! А вот некоторым племянникам я бы руки поотрывал! Сам-то как? Всё прошло? — Нормально, дядь Лёш! – Мазуров покосился на меня. — Лечение-то долго ещё будет? Может, что-то особенное надо Стасю достать? — Стасю надо подальше от тебя быть… А ты матери почему не звонишь? — Позвоню, обещаю… Ну, мы пошли… — Паразит… Мазуров поспешно повернул меня за плечо и подтолкнул вперёд, заставляя идти побыстрее. — Там на въезде во двор всё перерыли, — объясняет свой приход Мазуров, — Иван не может заехать, вот я за тобой пришёл. Мы сейчас поесть заедем. Ты ведь не обедал? Не против? Я останавливаюсь, киваю, но он тащит меня под руку дальше. В машине звонит в итальянский ресторан «Феллини» и делает заказ, требует отдельный кабинет. Ресторан приличный, внутри всё бело-бежевое, на стенах виды Рима, персонал вышколен: левая ручка на пояснице, в глазах ноль любопытства, длинный коричневый фартук без единого пятнышка. Нас проводят в отдельный кабинет, мы садимся напротив друг друга на небольшие диванчики, почти сразу приносят еду. Конечно, паста. У меня с морепродуктами, у него болоньезе. Не спрашивая меня, Мазуров налил в бокалы-тюльпаны белое вино, пододвинул ко мне ближе тарелку сыра и оливок. Начал есть. И я. Порции огромные, и мы под соусные всхлипы методично поглощаем вкуснейшие макарошки — аперитив беседы. Я жду основного блюда: что он мне скажет. Я вижу, что он тянет, ему трудно начать. Он начал неожиданно: — Я тебе обещаю, бить тебя не буду. Обещаю, веришь? Я киваю. — Ты тоже обещай: что бы ни случилось, не стреляй в себя. Живи. Я киваю. — Скажи мне, ты голубой? Я пожимаю плечами. — Ну… ты же спал с мужиками. Только за деньги? Мотаю головой. Нет. — Значит, голубой… Я понимаю… Что ты не можешь… Поэтому я буду платить. Сколько это стоит? И тут мне пришлось заговорить: — Стоит что? Он покраснел и прохрипел: — Секс с тобой. Я буду платить. — Нет. Вы заплатили уже Мураду. Я смогу и так. Я же… шлю… — Нет! – прерывает он меня. – Ты куришь? — Иногда. Он достаёт незнакомую мне марку сигарет, прикуривает от золотистой зажигалки. Передаёт мне! Достаёт другую, прикуривает для себя. Выпивает вино, чокаясь с моим бокалом. Отваливается на спинку дивана, прикрывает глаза: — Ты когда-нибудь любил? Ну… по-настоящему. — Нет. Только ненавидел. — Ммм… это близко. Я тоже ненавидел... тебя. Наверное, за Филина. Сначала это было из-за Филина. Да! — Мазур как бы убеждает себя. — А потом забыл про другана. Ненавидел, так как ты такой... такой... Когда я проснулся тогда, я боялся зайти в кабинет. Я был уверен, что убил тебя. Но потом обнаружил, что тебя нет. Иван сказал, что ты ушёл, взяв сумку. Я даже обрадовался сначала: тебя не будет рядом, я выздоровлю, буду нормальным человеком, да и ты ушёл, значит, я не убийца… Весело пошёл блевать вчерашнее пойло и очищать место для завтрака. А на завтраке Иван мне сказал, что просмотрел записи видеонаблюдения, он удивился, что запись вообще была. Иван был белый, паниковал. Я пошёл в мониторную. И… Прости, — Мазуров поменял позу, опёрся локтями на колени, налил ещё вина, выпил. — Иван пробежался по округе, тебя не нашёл. Но я всё равно поехал на работу. На работе стало плохо во время обеда. Стало рвать. Я решил, что отравился. Мой партнёр, Кротов, отправил меня домой, лечиться. Дома стало хуже, меня крутило и выворачивало. Лило из всех дыр. Когда пил активированный уголь, я тут же изрыгал его назад. Потерял сознание в коридоре, Иван напугался, вызвал Алексея Фёдоровича, он мой дядя. Меня увезли к ним. Взяли все анализы, что только бывают. Но диагноз не поставили. Меня полоскало сутки, исходили уже желчь и кислота. Потом дядя Лёша поставил мне укол в вену – успокаивающее. И меня вырубило. Я три дня жил за счёт этих инъекций. Но уже в этих мутных снах-неснах я понимал, что вся эта хрень из-за тебя. Потому что меня рвало, а я представлял твои глаза. Мне снилось, что ты мёртвый лежишь где-то под забором, в лесу, на свалке. Глаза у тебя открыты, а вокруг них зелёные мухи. Это снилось каждый раз! А когда просыпался, ты был здесь, — он стучит по груди. — Приехал Дамир, он не только за безопасность отвечает, но и мой друг. Выслушал, вытер мне сопли и слёзы и пообещал тебя найти. И ни хрена не получалось! Где мы только не были! Я же не мог ни есть, ни пить, ни спать. Как будто инфекция какая… На этом фоне глюки начались. Однажды вижу тебя, знаю, что ты мёртвый. Ты говоришь мне: «Попроси за меня у Бога…» — и пальцем мне грозишь. Я почесал в церковь, заказываю службу, а меня спрашивают за здравие молебен или за упокой? Я за здравие заказал. Плохо стало в церкви, упал. Опять меня к дяде Лёше привезли. После семи дней такой пытки Дамир мне посоветовал выбить клин клином, переспать с каким-нибудь парнем. Он мне его и нашёл. Ничего так парень, симпатичный. Вертелся, крутился, томно пил лимончеллу. Но… у меня не встало даже, когда он в рот взял. Никак. Никак! Я заплатил и выгнал его. А сам пошёл опять блевать. Как я желудок с пищеводом не выплюнул? В общем, работы уже нет никакой, я просто издыхал, лежал как бревно. И ещё смотрел твои фотографии. Они же были — в фотоаппарате. Дамир же действовал. И вот он мне позвонил и сказал, что ты купил билет на Смоленск, предъявил паспорт. Ты жив! Я сразу встал! Я хотел ехать за тобой и чувствовал в себе на это силы. Это были одиннадцать дней ада. А сейчас никаких симптомов. Это потому, что ты рядом и ты живой. Мазуров замолчал. Закурил вторую сигарету. Нам принесли кофе. — Знаю, всё это смешно как-то… — опять говорит Андрей. — Не смешно, - перебиваю я. И он, наконец, поднимает на меня глаза. — Ты ведь не уйдёшь? — Не уйду. Мазуров закрывает лицо руками, меж пальцев торчит тлеющая сигарета. Мне показалось, что у него мокрые глаза. Андрей глухо сказал в ладони: — Если что-то не так, ты просто скажи, не молчи. Я исправлюсь, я изменюсь… — Я понял. Хотите, я приду сегодня к вам?.. Он поднимает на меня глаза и хрипит: — А я не знал, как тебя попросить...