Умру и буду жить

Купили мы всё быстро. Для меня шоппинг никогда не был привлекателен, а для Ивана тем более. Пару труселей, пару носков, пару футболок, хлопковые бежевые штаны, синие джинсы, скромную толстовку, шорты, кеды и туфли-лоферы. Не удержался и приобрёл на халяву растаманскую вязаную беретку и облегающую оранжевую футболку с надписью «I'm blind» (я слепой) и с нарисованным кротом. В аптеке взял смазку и свечи от геморроя. Без проблем нашли нужный зарядник. Но главное, Иван отвёз меня в их фирменный строительный магазин, где я разошёлся! На всякий случай взял разную эмаль, растворитель, абразивы для шлифовки, клеевые гвозди, саморезы, разные крепежи (вдруг!), понравились подвесные канаты для мебели или качелей. Иван, ходивший следом, без конца отговаривал от покупок, предупреждая, что многое, на что я нацеливался, в доме есть. А потом ещё ругался полдороги на то, что я затеял «хероту». Меня мало интересует его мнение. У меня руки чешутся! Поэтому, как только мы всё сгрузили и Иван, перекусив, удрал на работу, я взялся за дело. План был прост: из ободранного «бельведера» сделать беседку в восточном стиле, поменять кардинально облик дворика. В подвальном помещении Иван мне показал тот строительный материал и инструмент, что был у Мазура. Я понял, что действительно много купил зря. Пофиг! Не разорится! Вытащил высокую стремянку на улицу. Снял верхние решётчатые панели беседки. Разложил полиэтилен вокруг беседки и начал с шлифовки всей поверхности. Нужно было убрать с дерева остатки белой краски, выровнять материал. Манное крошево весело оседало на моей одежде и сыпалось на полиэтилен. Потом пришлось осторожно прибирать эту шелуху от шлифовки, так как траву нужно было сохранить красивой. Мастикой замазал дыры от пазов для решётки и трещину на несущем столбе при входе. Проолифил дерево — запахло новой химической жизнью. Несмотря на то, что дневное время унеслось в прошлое за работой, решил, что крышу покрою сегодня. В подвале обнаружил две упаковки мягкой битумной черепицы прямоугольной формы. Осталось от крыши дома. Та-а-ак, здесь есть описание товара и технология покрытия. Цвет — «дерево». Очень подходит под мою задумку, получится, во-первых, ансамбль с домом, во-вторых, этакий эко-стиль, для восточного решения — самое то! Конусообразная крыша с небольшим уклоном сделана из дерева. Может, не нужно обрешётку? Не буду её делать! Лезу наверх, вымеряю, целюсь, крою, начинаю с края конуса. Первые плитки клеил долго. Проложил пять штук и сразу прошил саморезами по верху. Мешает остаточная боль в мышцах, тем более что работая по кругу, приходится спускаться-подниматься по лесенке много-много раз, но «охота пуще неволи». Клеил, колотил, «дрелил», пока не спустились сумерки, но крышу закончил! Весь измазанный в олифе, припорошённый мелкими ошмётками от шлифовки, с дорожкой холодной испарины пота по линии позвоночника, сладко шмыгающий носом, сгрузил все материалы в саму беседку и прикрыл полиэтиленом. Любуюсь, щурясь на свой труд, я — Самоделкин, Винтик и Шпунтик — три в одном. Доволен! Не все умения положил на алтарь стрижки, укладки, завивки, покраски. Завтра буду мастерить основную красоту. Если буду жив… Где этих опять носит? В доме увидел, что время уже десять вечера! Охренели! А если меня украли? Или я сбежал? Вот и будет потом блевать от профуканного шанса. Я плотно набил желудок, спел несколько арий в душе, на распухшее от воды тело померил вещички, что купили сегодня. Погадал на афоризмах. Выпало короткое: «У победителей раны не болят. Публий Сир». У меня болит спина, живот, руки, пальцы — кто кого победил: я беседку или беседка меня? Или этот Сир про другое говорил? Короче, долбаные строители домой не торопятся. А я что? Буду их ждать у окошка, каждые полчаса супчик разогревать? Лёг спать! И сладкая мечта разлилась по трудяге-организму: вот бы они вообще не приехали! Я бы зажи-и-и-ил! У-а-а-а-о! (зеваю) Ага, пока бы Мурад на меня не вышел. Поспать мне не дали. Бамс! Свет зажёгся, и пьяный Мазур, опасно накренившись надо мной, недовольно завопил в ухо: — Я тебе чего сказал вчера? Чего сказал? Скажи! Ты меня совсем не отражаешь? Какой бы я н-н-не был этот… пидор, я х-х-хозяин! Быстро на место! — На какое место? Ты где-то конуру мне построил? — заскулил я сонно-жалобно. — Я сплю уже вовсю! — Я-а-а сказал! Живо! — Отстань, пьянчуга! — С-с-слепой паразит! Ну-ка, иди ко мне! — и лапами меня сгребает вместе с одеялом, поднимает, блядь, пьяный грузчик. — Андрей! Я сам! Ты уронишь… ёб! — бесполезно вообще орать, а лягаться опасно. Он и так еле стоит, а если груз ещё и трепыхаться начнёт, то падение с тяжкими последствиями неминуемо. Мазуров тащит меня в спальню, стукает башкой о косяк, идиот! Повторяет упрямо: — Я сказал! Я сказал! Будешь тут! Я сказал! Ну до кровати он, конечно, не дошёл. Запнулся на ровном месте, и мы грохаемся, сотрясая дом девятибалльным телотрясением. Блядь! Бедная моя голова! Несчастный мой локоть! А копчик? Сколько можно на него падать! Да ещё и Мазур лбом вмял живот: весь ужин отбил! На грохот прискакал Иван, тоже пьяный! Они на чём домой-то приехали? Водила матерится, разлепляет металлолом наших тел, читает какие-то нотации своему более молодому шефу. А Мазуров как заведённый: — Я сказал, а он не слушает! И кто он после этого? Су-чо-нок! Ва-а-ань, ты тоже меня не уважаешь? — Мазур! Я, бляха-муха, так уважаю, так уважаю, что звездец, как уважаю… Я понял, что вмешиваться в этот содержательный разговор двух уважаемых людей бессмысленно. Лёг в кровать Мазура, зарыл голову в подушку и попытался вернуть себе сон. Два пьяных друга ещё пофилософствовали, тыкая друг другу в грудь, и раз тридцать сказали «всё, спать». Мазур даже нашёл в себе некие волевые ресурсы и пыхтел в душе. Вновь вывел меня из состояния сна, прижав моё тельце к спинке угловой кровати, пророс через меня руками, душно обвил этими лианами, а в довершение картины ногу сложил и смешно-страстно зашептал в ухо: — Я такой бритый! Все охуевали весь день… ага… и я… туда же. И я буду ре-е-едко… Я буду бороться, поборюсь, поборюсь и побежду, победю, победню, ёб… всё против меня… Мой слепыш-ш-ш… И я понимаю, что это финальная увертюра. А руки, ногу и алкогольный дух придётся терпеть всю ночь. *** Нудно, настойчиво гудит телефон. Пихаю Мазура локтем, тот мычит и отыскивает этот настырный гаджет. Но разговаривать, видимо, удобнее на мне. Придурок, опять сложил на меня часть себя и отвечает не только в приёмник телефона, но и в моё ухо, поэтому слышу весь разговор: — Это я… — А это я! Вы опять где? Когда вы вчера уехали из ресторана? — Так сразу за тобой! Мы уже едем на работу… — Мазур! Ты должен уже тут быть! Всё стоит без тебя! — Дамир, щас буду… — Уже пора в норму-то приходить! Всё же нормально — Новак у тебя! Факт, под боком лежит! Любовь людей окрыляет, а тебя наоборот… — Так! — Мазуров дёрнулся и отлепился от меня. — Я сказал, что едем! Скоро будем! Андрей бросил телефон на тумбочку. Пауза. Его рука проводит по моей голове, по плечу. — Я не обидел тебя вчера? — Шибанул башкой об пол! — Прости, — он разворачивает меня на спину, наваливается сверху и присасывается к губам, вернее, опять их жуёт. Я отталкиваю, он недовольно и зло смотрит на меня. — Ты целоваться, что ли, не умеешь? — так же недовольно спрашиваю я. — Умею… — Извини, но это не поцелуй, а укус. — А так? И он целует заново. Ух ты, как умеет! Без клыков и без выедания мозга. Нежен. Мягок. Чуток. Ловок. Неутомим. Заставил меня отвечать, выпросил-таки мой язык, я даже глаза закрыл, чего со мной не случалось ранее. Рукой шарит по мне, гад! Лезет в пах, и там застукало и заколебалось нечто. — Нет! — категорично я отталкиваю. — Не надо, я понял, ты умеешь… Тебе на работу! Он быстро сдаётся. Скрывается в ванной комнате, предварительно проорав в коридор: — Ива-а-ан! Подъём! Они не позавтракали. Бегали по дому, лихорадочно одеваясь. Я стоял, завёрнутый в одеяло, на первом этаже и наблюдал за этим бешенством. Уже спине Мазура я крикнул: — Андрей! Не пей хоть сегодня! Он остановился, повернулся, сглотнул и ничего не сказал. У меня же опять праздник! Один! Весь день мой: я и моя беседка! Быстро закинул в себя пару бутеров, переоделся во вчерашнее одеяние и, потирая ручки, вышел во двор. Сегодня работаю быстрее, так как строительной части практически нет. Выбираю доску пошире, размечаю и болгаркой закругляю оба края так, чтобы доска стала скобой с небольшим уклоном, подыскиваю ещё доску, совершенно прямую, режу, чтобы она была равной по длине с дугообразной. Теперь «на пленэр». Режу, вгрызаясь в дерево, пазы на двух четырёхугольных столбах входа в беседку и привинчиваю доски дрелью на большие дюбеля: одну – широкую к самой крыше, сверху — рогами вверх дугообразную, ниже — через двадцать сантиметров — ещё одну, которая уже. Поверх нижней планки прибиваю «рейки-уши» от столбов. Что получается? Тории – имитация японских синтоистских ворот, «птичий насест». Приделать доски на такой высоте было тяжко. Особенно дугообразную. Она дважды брякнулась, и я содрал кожу на ладони. Но теперь я добился того, чего хотел! Перед покрасочными работами выкушал банку сгущёнки. Вырезал болгаркой заднюю решётчатую стенку восьмигранной беседки: теперь на входе — тории, а напротив входа — дыра, решётчатые экраны остались на трёх боковых гранях слева и справа. Начнём красить! Все балки входа с упоением мажу петушиным красным. Остальные балки и перекрытия золотисто-коричневым. Уффф! Красотень! Напоследок – мой каприз. Из снятых верхних решётчатых панелей делаю сиденье и спинку. Вымеряю балансировку и прикрепляю канат на крепежи. Получились ка-че-ли! Пришпандорить крепёж к балке крыши оказалось тоже трудным делом, но я бог! Тра-та-та-та-та-та! Осталось только покрасить сиденье. Качели будут красными. Аккуратно подметаю щёткой пол, понимаю, что надышался эмалью «по самое не хочу», до рези в глазах. Да и смеркаться начало. Для близоруких время, когда начинают гаснуть краски дня, самое неприятное. Но мне нужно закончить. Грязный, обляпанный красной и золотистой краской, в пыльной одежде, потный и растрёпанный, решаю добить натруженное тело работой камненосильщика (есть ли такая?). Но не получилось. Как только отправился за камнями к ограде, сразу заметил на лоджии Андрея. Он переодет в домашнее, курит. Облокотившись на перила, внимательно наблюдает за мной. Окна спальни как раз выходят на беседку. И долго он там стоял? Как только я уцепился за самый большой камень, не обращая внимания на зрителя в ложе, Мазур крикнул: — Охренел, что ли? Не смей! — и скрылся с лоджии. Охренел-не охренел, но камень поменьше взял и понёс к беседке. Навстречу из дома вырулили Мазуров и Иван. Последний катил тачку. — Упрямый гадёныш! — возмутился Мазур. — Позвать-то не судьба? Куда ты камни хотел? — При входе у столбов и чуть дальше по периметру, примерно на метр… Больше я не перенёс ни одного камня. Мужики перетаскали на тачке самые крупные и сложили так, как я велел. Иван притаранил ещё две неслабых каменюки из-за ворот, с улицы. Всё! Стоим втроём, пялимся на мой шедевр. Иван меня пихает локтем: — Качельку-то себе сделал? — Дам покачаться! – парирую я. — Когда шашлыки-то разведём там? — Как только краской перестанет вонять… — Может, обмоем? Пару напёрстков саке? Японская же фигня получилась! — Иван! — вмешивается Мазуров. — Свали в дом! Водила, по-моему, обиделся, но, бурча что-то под нос, удалился. — У меня вопрос, — тихо говорит Андрей, — зачем тебе это было надо? — Ты не поймёшь… — Постараюсь. — Мне нужно было… просто необходимо… иначе не выдержал бы… Хотел почувствовать себя не… — и я замолчал, на черта я начал ему объяснять. — Хотел почувствовать себя не шлюхой? — заканчивает за меня Мазур. Значит, он правильно понял. Я молчу и не смотрю на него. — У тебя получилось здорово, мне нравится. И так быстро. Почему ты не работаешь по профессии? Я пожимаю плечами. Он действительно хочет услышать, как меня из-за их дела чуть из вуза не выперли. Как мне пришлось перейти на заочку, как съехал из общаги, как искал квартиру и работу. А некий милый препод, узнавший, что мальчик, отказавший ему в интиме, оказался продажной шлюхой, организовал информационную атаку по всем подходящим фирмам. И дизайнер-шлюха, пусть даже с отличным дипломом и рекомендательным письмом с практики, везде получал от ворот поворот. И только случайная знакомая — Гала — сжалилась и устроила стричь дам и дамочек. Мазур не дождался ответа. — Ты ел сегодня? Я киваю. — Интересно, когда? Ты весь грязный и в краске… Пойдём, дизайнер, накормлю и вытру. Есть не хотелось: нанюхался растворителя, олифы, эмали. Поэтому пира по поводу моего гения не получилось. Склевал что-то безвкусное. Зато обещание «вытереть» оказалось выполнено на полную катушку. Мазуров намочил тряпочку подсолнечным маслом и растирал ей сначала руки, не пропуская ни одного пятнышка, потом обнаружил, что штанина на коленке пропитана красной краской. Снял штаны и, сев на пол, оттирал коленку. И, наконец, россыпь золотистых брызг на лице. Для них новая тряпица, для них ещё закушенная нижняя губа, для них ни одного комментария, для них вся серьёзность взгляда. Я вижу, он сдерживается. Когда пятна на лице смешались с пахучим маслом и были ликвидированы, он решил смыть масло. Губами своими. Он не сдерживался. Целовал, впитывал меня, трудолюбивую подсолнечную семечку. А потом прижал к себе крепко. Я знаю, он сдерживается, он терпит. И я даже думаю, что могу позволить себе сказать: — Андрей, могу ли я сказать тебе «нет» сегодня? Он чуть крепче сжал. И очень спокойно ответил: — Нет так нет… Сегодня мои мышцы, моя спина и мои ушибы совсем не болят. Я, наверное, просто не чувствую боли. Сир, я, наверное, победил.