Исцеление

- Это твое бремя, Эмма. Твое проклятие. Посмотри на себя: ты сломлена. Ты - не Спаситель. Человек, который сам нуждается в спасении, не может быть Спасителем. Знаешь, это как смертельная болезнь... если процесс запущен - его уже не остановить. Но… тебе повезло. У меня есть лекарство. - Твоя очередная уловка? Откуда мне знать, что это не яд? - Брось, Эмма. Убить тебя? Я не настолько великодушен. Даже в темноте, окружающей их, Эмма видела, как сверкнули коварством глаза мальчишки, но он не лгал. Содержимое пузырька могло даровать ей исцеление, в котором она так отчаянно нуждалась. Говорят, что город - единый организм. Сильнее всего мы ощущаем это, когда нас объединяют общая радость или общее горе. Все слишком зависели друг от друга. Искали поддержку и утешение у других, а когда не находили - начинали медленно угасать. Все до одного в этом городе возлагали свои ожидания на Спасительницу, и по мере того как из нее уходила жизнь, их покидала и всякая надежда на тот самый счастливый финал, который непременно должен быть в сказке. Лучик надежды, который служил оплотом для Сторибрука, скрыли черные, непроглядные тучи. И постепенно толпа горящих в предвкушении чуда сменилась несколькими, самыми близкими людьми, бережно оберегающими едва тлеющий огонек. Теми, кто и день, и месяц спустя, просыпался с уверенностью, что сегодня — вот сегодня! - она непременно очнется. Капитан оказался одним из тех верящих. Он приходил сюда каждый день. Если вдруг не удавалось зайти в палату из-за присутствия там Нила, то Крюк просто стоял в коридоре, но в последнее время с этим проблем не было - возлюбленный Эммы стал появляться всё реже и реже. А ведь прошел только месяц. Всего лишь какой-то месяц. Пират плавно потянул за ручку и открыл дверь палаты, откуда неожиданно послышался глухой стук и чертыханье. Войдя в палату, мужчина встревожено оглянулся в поисках источника шума. Генри стоял у кровати матери, склонив голову, его плечи вздрагивали в такт частым всхлипам; у ног мальчика валялась книга. Первым порывом было уйти, оставить мальчишку наедине с ней, но ноги почему-то понесли его в другом направлении. Его рука опустилась парню на плечо, отчего тот испуганно вздрогнул и резко обернулся, но увидев того, кто его потревожил, мальчик успокоился. - Поцелуй истинной любви должен был помочь. Почему же она не пришла в себя? Во взгляде Генри читалась такая обреченность, что Киллиан невольно поёжился. Это не то, что дети должны чувствовать. Совсем не то. И как вести себя в подобной ситуации? Он понимал парня, наверное, даже как никто другой, но совершенно не знал, что нужно говорить. А что тут скажешь? У ребенка на глазах весь мир рушится, и никакими словами этого не исправить. И всё же... Генри должен был увидеть, понять, что надежду утратили ещё не все. - Эй, приятель, мы не знаем наверняка, что с ней. Ответ может прийти внезапно, но ты его не услышишь, если не будешь верить. В палате повисло долгое молчание. Тишину нарушало лишь систематическое пиканье множества приборов, которые якобы поддерживали жизнь Эммы. - Как отец? - Хуже, - еле слышно ответил мальчик, избегая взгляда Капитана. Мужчина почувствовал неприятную горечь во рту; по телу жгучей волной расползался гнев, заставляя кулаки сжиматься сами собой. Кто мог знать, что тот славный отважный паренек, вырастет трусом и слабаком, который будет заливать горе алкоголем. - Я попробую поговорить с ним, - как можно менее агрессивно пообещал Джонс. - Слушай, приятель, а ты разве не опаздываешь в школу? После этих слов малец поник еще больше, но кивнув в знак согласия, поднял с пола рюкзак и поплелся к выходу. Открыв дверь, он остановился в проходе и посмотрел на Крюка долгим внимательным взглядом: - Возможно, тебе удастся услышать. Просто прислушайся. Глухо щелкнула закрывшаяся дверь, и Капитан остался один. Ну, теоретически он, конечно, не был один. В метре от него в состоянии глубокой комы лежала Эмма. Обычно Киллиан приходил к ней лишь на несколько минут, только для того, чтобы убедиться, что она еще жива, но каждый раз, по сути, он шел, лелея надежду, застать девушку в бодрствующем виде. Каждый чертов раз. И день за днем ему приходилось наблюдать одну и ту же неутешительную картину: она лежит словно каменное изваяние; кожа бледная, волосы блеклые, губы бесцветные с каким-то синеватым оттенком. Киллиан ни разу не пытался с ней заговорить, не видел смысла, да и постоянно кто-то ошивался рядом. Пират до сих пор чувствовал себя в этом городишке не в своей тарелке, кроме тех редких моментов, когда он был рядом с Эммой. Она, своим присутствием, пусть и ненадолго заставляла его почувствовать умиротворение и уют. Он смотрел на нее словно завороженный, пытаясь подавить ком в горле. Пират давно не удивлялся тому, как могла обескураживать боль, или как знобило от беспомощности. Ему уже не раз прежде приходилось такое чувствовать. Это жгучее ощущение собственной никчемности пройдет еще не скоро. - Привет, красотка, - он подошел ближе и, затаив дыхание, кончиками пальцев провел по щеке девушки. Она была холодна словно мрамор. Пугающе холодна. - Хотя вынужден сказать, что выглядишь ты не очень. Уставшая какая-то. Пират улыбнулся, абсолютно уверенный в том, что Эмма оценила бы шутку. Возможно, наградила бы гневным взглядом или же парировала какой-нибудь колкостью в ответ. Но она молчала. И Киллиан решил говорить сам, вдруг осознав, что тем для монологов у него предостаточно. - Ты себе и представить не можешь, сколько бед свалилось на мои хрупкие плечи. Присев рядом с Эммой, мужчина подцепил пальцами несколько прядей ее волос и стал плести из них морские узлы. Дело было весьма занятное, а еще ему было приятно «ненароком» касаться её шеи. - Так о чем я?.. - в его руке оказалась третья по счету белокурая прядь, - ах да, беды. Благодаря твоей прекрасной семейке я остался без корабля, крюка и рома! Ты только посмотри, во что они меня вырядили! Последнее возмущение было нацелено на серый блейзер и джинсы, любезно одолженные Дэвидом. - Не то что бы я выгляжу менее сексуально, но какой я теперь пират? Черти! А твоя мать - сущий дьявол! Что, впрочем, не такая уж и новость. «Киллиан, ты не можешь разгуливать по Сторибруку, сверкая своим крюком - ты же можешь случайно кого-то поранить. И переоденься, наконец-таки!» - Все это было произнесено с довольно качественной пародией на голос Снежки. - Потом меня потащили к этой Голубой Стерв… фее. И угадай-ка что?.. Да! У меня теперь две руки. Клянусь, как только ты очнешься, и у меня появится возможность со спокойной душой свалить из этого дьявольского места, я собственноручно отрублю себе эту конечность. Как же она там говорила? Цитирую: «Только избавившись от напоминания о мести, ты сможешь её отпустить». Да за такие речи грех не аплодировать. К тому же я теперь это могу. Прошел как минимум час, а он с пущей пламенностью говорил и говорил обо всем, что его волновало или не волновало, а просто проскакивало в сознании. Однако были и такие темы, которые он с опаской обходил десятой стороной. Вдруг она всё слышит? А было и такое, что он хотел сказать, но оттягивал, как мог, оставляя напоследок, пока вся информативная база для разговоров не будет исчерпана. Тогда он замолчал, прокручивая в голове, раз за разом, фразу, что застывала у него на губах, при каждой попытке озвучить ее. - Эмма. - Он бережно взял её руку в свою, сплетая свои горячие пальцы с её холодными. - Эмма... Эмма... Её имя, произнесённое вслух, вызывало глухую боль в груди, что призывала за собой иные, не менее горькие чувства. И все же где-то среди всей этой мешанины тлел уголек, тот самый, что олицетворял собой надежду. - Помнишь, ты сказала, что тот наш поцелуй был и будет единственным... - Пыл в его голосе угас, оставляя после себя едва заметные дрожащие нотки с ярким акцентом бессилия. Он горько улыбнулся, думая об иронии, которой мир не уставал его удивлять. Медленно и как-то неуверенно пират наклонился к девушке, остановившись в паре миллиметров от ее лица. - Прости. Их губы встретились всего на пару секунд, которые, однако, показались мужчине вечностью. Ее губы были холодными, но совсем не мертвыми. Где-то под толстой коркой льда изо всех сил билась жизнь, стремясь вырваться на свободу, и ей понадобилось совсем не много, лишь капля тепла, подаренная любящим сердцем и мгновенно растопившая весь лед, освобождая её, хрупкую и ослабевшую, но не сдавшуюся, что тут же разлилась по всему телу теплом, возвращая румянец и даруя первый удар сердца. Крюк резко выпрямился, наблюдая за происходящим с широко открытыми, от удивления, глазами. Поднялась и опустилась её грудная клетка в первом вздохе, задрожали реснички, приоткрылись заметно порозовевшие губы... Не ведая того, что он творит, пират обхватил девушку вокруг талии, притягивая к себе и зарываясь лицом в золото ее волос. Она, еще не придя в себя окончательно, слабо ответила на объятия, упираясь лбом об его висок, чтобы не уронить голову назад. - Ты вернулась... - сказал Капитан. - Да, - на выдохе ответила Спасительница.