Я никогда не любил.

-Прости меня, сосед, - нежно протягиваю, когда колючая проволока обвивается вокруг шеи мальчишки, - Эшфилд, слышишь? Так нужно. Мне очень жаль, правда, очень жаль. Вроде бы как несильно впивается. Расцарапало достаточно, чтоб по тощей груди заструилась кровь, но я пока не спешу. -Я так скучал по тебе… - я обнимаю его, целуя щеки, тоскливо вздыхаю, - Ты забудешь все, как простой сон, кошмар. Я все верну, веришь мне? Позволь мне ненадолго выйти. Ты нужен мне. Парнишка вскидывает руки и обнимает меня за шею, глядя в глаза: -Неужели это правда ты? – голубые глазища смотрят неверяще, еще бы, даже он не мог ожидать увидеть меня, - Я… -Помоги мне. Добровольно, я не хочу причинить тебе боли. -Конечно, - я готов завыть, когда он покорно кладет голову мне на плечо. Пусть его шея спутана, пожалуй, безумно больно. Но этот юноша отчего-то доверяет мне, словно я тот, кем был при жизни. Благодаря одному из моих жителей моя территория призрачной стороны достигла и его. Оттого я и могу сейчас быть здесь, рядом с ним; он может ощущать меня. У таких маленьких городов нет личных имен – но я решил для себя, что отныне стану носить имя жителя, с помощью которого я смог выбраться. Да, черт подери, я снова здесь. -Я люблю тебя, мой малыш, - треплю по коротким волосам, повторяя то, что говорил столько раз при жизни этому мальчишке, - Мы еще когда-нибудь увидимся. Потерпи немножко. Он тихо вскрикивает, когда я прижимаю его к себе; я чувствую, что уже мои руки влажные и теплые от его крови. Эшфилд не проснется, пока я буду среди живых. Разумеется, я не позволю ему умереть. Жарко. Американец метался на кровати, цепляя пальцами простыни и тихо вскрикивая. Скорей от ужаса; это бывает редко, это не похоже на простые кошмары. Эти сопровождаются такой реалистичной болью, что ломит все тело, но невозможно проснуться. Мучителя не видно. Запоминаются всегда лишь почти салатового цвета глаза, едва ли не светящиеся изнутри. Когда выгибает от очередного удара…пореза…укуса? Чей-то лай, чей-то вой и звуки неописуемые каких-то мерзких тварей. Просыпается с тихим хрипом, оглядываясь и пытаясь прийти в себя. После несколько минут неверяще ощупывая тело на предмет повреждений – от боли остается тяжелое послевкусие. Когда из яви сочатся сны, Когда меняется фаза луны, Я выхожу из тени стены, Весёлый и злой. Когда зеленым глаза горят, И зеркала источают яд, Я десять улиц составлю в ряд, Идя за тобой. -Ах, извините! – юноша отпрянул от Америки в сторону, пошатнувшись. В руке был уже полупустой стакан колы, а сам виновник ЧП теперь опускал взгляд, отчаянно краснея и переминаясь с ноги на ногу. Длинное, ниже колена, но легкое темно-синее пальто, перетянутое ремнем на уровне талии. Волосы светлые, куда длиннее, чем у того же Франциска, стянуты в хвост, выбиваются лишь передние пряди, которые чуть короче остальных. Джонс же, не слишком отошедший от столкновения, оглядел свою облитую куртку. Затем расхохотался: -Пустяки! Даже и не думай переживать об этом. Ты здесь живешь? -В какой-то степени, - кажется, парень окончательно стушевался и решил отступить, - Я город этого штата… -И как же тебя зовут, город? - Альфред широко улыбается, протягивая руку и кладя ладонь ему на плечо, - Извини, что я сам не помню тебя! Я здесь бываю не так часто... -Ничего-ничего. Я понимаю, - опускает зеленые глаза, но не отстраняется, - Сайлент Хилл. Америка на миг смотрит недоуменно. Шевельнулось где-то тревогой что-то давно забытое, он внимательно вгляделся в глаза юноши, наклонившись к нему совсем близко: -Мы с тобою раньше не встречались? -Нет, не думаю! - щеки длинноволосого заалели, и он тихонько добавил, - Если бы я имел честь лично познакомится с воплощением всей страны, я бы непременно запомнил! -Имел честь? - Джонс рассмеялся, - Ты нравишься мне, парень! Все бы города это осознавали! Слушай, а хочешь, я "окажу тебе честь"...ты торопишься куда-нибудь? Давай прогуляемся вместе! Твоя душа в моих руках Замрет, как мышь в кошачьих лапах, Среди тумана не узнает меня, И ты на годы и века Забудешь вкус, и цвет, и запах Того, что есть в переплетениях дня. Да, мы так с тобою встретились снова. Кто же знал, Джонс, что ты такой трогательный романтик. Кто же знал, что ты совсем не помнишь, кто я - а то я боялся, что мне придется выдумывать другое имя или представиться Брехемсом, другим моим соседом. Хотя, впрочем, он ну нисколько не похож на меня. А ты, кстати, даже не задумался, когда я назвался именем убийцы, кто несколько расширил мои владения с изнанки. Дело было нашумевшее, но ты и его не припомнил. Я и при жизни отличался от соседских городов. Может, виною тому мое любимое озеро. Я, правда, безумно любил сидеть на берегу Толуки, подальше от суеты, наблюдая за рыбаками, приезжающими ко мне на курорт. У меня так спокойно и тихо, что всякий позавидует. Кроме, наверное, идиотов, которые не понимают всей прелести тишины. К сожалению, окружали меня всегда только такие, за исключением, пожалуй, Эшфилда. Ах да, Альфред. Мне никогда не нравилось то, что вопреки моей воле, вы назвали тюрьму также, как мое озеро. Что за насмешка, м? Мы еще поговорим об этом. А пока мне не верится, что я который день нахожусь в квартире Америки в Вашингтоне. С нашей встречи в штате прошло почти две недели. Он взял меня с собою, желая показать столицу. Честно, мне не нравится ни город, ни его воплощение. Мне вообще ничто здесь не нравится. Но больше всего не нравится голос, раздающийся с кухни. Сегодня меня серьезно утомила "прогулка" по городу с этим шумным типом. Честно, и не предполагал, что после смерти я еще смогу ощутить такую усталость. Мое призрачное тело отличалось хорошей выносливостью. Вздрагиваю, когда он возвращается в комнату. Вскакивая с дивана, тихо бормочу: -Я, пожалуй, пойду к себе, ладно? -Спать собрался?! Уолл, время детское! - Альфред подходит, усаживая меня обратно, - Тем более, я уже придумал, что мы будем смотреть! Секунду... Я не успеваю за ним и лишь закатываю глаза, когда он подбегает к огромному экрану напротив дивана, достает с полки какой-то диск. Глубоко безразлично, что там, я просто хочу отдохнуть от него, чтоб не сорваться раньше времени. -И не смущайся ты так! Помнишь, я велел тебе чувствовать себя как дома, а? Откидывается рядом со мною. Правда, пульт находится по мою сторону; и когда Америка тянет к нему руку, я перехватываю за запястье и делаю последнюю попытку: -Альфред, пожалуйста! Я, честно, не хочу... -А чего ты хочешь? - он с не меньшей настойчивостью освободил руку, все-таки схватив пульт. Я был готов взвыть, серьезно. Посему повернулся к нему, снова хватая за руки. Не могу сдержать изумленного вскрика, когда он резко разворачивается и уже мои руки оказываются прижаты к спинке дивана: -Серьезно. Уолл... -Не сокращай мое имя, пожалуйста, - еле слышно, опуская голову, - Я не знаю. Я бы хотел отдохнуть, а завтра я буду полностью в твоем распоряжении. -Хей, смотри на меня! - готов зашипеть, когда он хватает за подбородок. И, словно только сейчас заметил, Америка восхищенно выдыхает, - Черт, какие же яркие глаза! Даже у Англии, пусть тоже зеленые, но куда тускней. Это же не линзы? -Не линзы. Какие уж есть, - кажется, у самого Америки глаза заблестели от восторга, едва я почувствовал, как щеки заливаются краской. -Слушай, ну чего ты такой дерганый? Я не кусаюсь, честно. Но краснеешь очень мило. -И это обязательно озвучивать?! Я просто не могу, когда ты... -Когда я? Широко распахиваю глаза от удивления, когда чувствую прикосновение к губам. Пискнув, резко поворачиваю голову, смущенно добавляя: -Не надо. Я не умею, знаешь... -Серьезно? - то, что в голосе Америки прибавилось энтузиазма, совсем не воодушевило, - Это не проблема! Знаешь, как жаль, что мы не встретились с тобою раньше! Я так рад, что познакомился с тобою... Уолл, ты ведь правда мне очень нравишься. Какая глупость. Я непонимающе смотрю на него, добавить ничего не могу. Я говорил, что люблю тишину? Пожалуй, оттого и плохо получается сформулировать свою мысль. Не слишком привык общаться, а на такое признание со стороны Америки вообще не знал, как реагировать. Мне главное было сдержать хищную улыбку, желание расхохотаться. Мое замешательство было воспринято как-то неверно. Ибо за сиим последовал тихий шепот на ухо: -Не бойся ничего. Я твоя страна, все нормально... Перетерпеть. Перетерпеть то, как он подхватывает на руки, параллельно успев восхититься тому, сколь то ли он сильный, то ли я легкий. Перетерпеть гадкие мягкие простыни и не менее гадкие влажные губы. Его чертов язык, который он пропихивал мне в рот - я бы откусил к чертям, пожалуй, кровь во рту чувствовать вкусней, чем чужую слюну. И в жар бросает от злобы, но он не понимает. Забавно путает отвращение и смущение, но это лишь еще один повод. Перетерпеть одну ночь. Я припомню тебе все. Ты уже давно не моя страна, но пока я не должен сие озвучить. -Я совсем не выспался, - разочарованно протягивает он, лениво отстраняясь; сейчас времени было ближе к обеду, а он так и не соизволил встать с кровати. -Еще бы! Вашингтон совсем тебя изведет. Если хочешь отдохнуть, то тебе следует уехать куда подальше от него. На недельку, свалив все заботы на крупнейшие города... Я произношу мечтательно, дружелюбно улыбаясь. Джонс на миг сводит брови совсем сурово, что меня аж пробрало холодом. Он что-то понимает? -Думаешь, я верю, что ты так обо мне заботишься? - он склоняет голову набок, щурясь; но затем его губы растягиваются в широченную и довольную улыбку, - Сразу мог сказать, что хочешь провести со мной еще немного времени! Как я могу отказать? Да, несомненно, надо ехать от столицы... Куда бы ты хотел? -Честно, я не знаю, - я смущенно улыбаюсь, опуская взгляд, - Я не в курсе, где можно отдохнуть, мне без надобности: я ведь курортный город... Я не ожидал, что все получится так гладко, посему ликование соперничало с удивлением, когда Америка воодушевленно вскрикнул, вскакивая с кровати: -Точно, Уолл! Мы поедем к тебе, не против? Я ведь считаю за свою обязанность убедиться, насколько хорошо обстоят дела у каждого моего города, а здесь - совместим приятное с полезным. Заодно повидаем Мэн! За обязанность. Я чувствую, как поднимается температура; где-то на территории указанного Америкой штата в моем городишке запылало под землей. Из щелей в асфальте наверняка валит дым, а я задыхаюсь злобой на эти пустые и горделивые слова. Ты спишь и видишь меня во сне: Я для тебя лишь тень на стене. Сколь неразумно тебе и мне Не верить в силу дорог. Когда я умер, ты был так рад: Ты думал, я не вернусь назад, Но я пробрался однажды в щель между строк Я взломал этот мир, как ржавый замок, Я никогда не любил ворожить, но иначе не мог. Он заснул в машине. Как забавно: а я же боялся, что когда мы поедем на закрытую территорию, он опомнится. Курортный город, въезд в который огражден решеткой, вряд ли бы внушил доверие с первых минут. Жаль, живым не дано оценить, сколь чарующе прекрасен переход на призрачную сторону. Они могут попасть сюда, будучи перенесенными лишь во сне или без сознания. А я с ласковой улыбкой наблюдаю, как вокруг машины растекается густой туман, краски тускнеют, и улицы словно кто-то второпях, стараясь угнаться за нами, щедро посыпает хлопьями снега. Я торможу у своего дома. Осознаю, что не знаю, что мне делать теперь. Мне нужно разбудить его. Что сказать? Я прекрасно представляю и давно распланировал, как я буду развлекаться с ним на своей территории. Но надо как-то начать? Америка сдавленно простонал, бессознательно теребя ремень безопасности. Снова кошмары? Снова неестественно зеленые глаза, невероятная тянущая боль во всем теле. Он дернулся, слыша ласковый и горячий шепот на ухо; вскрикнув, распахнул глаза. -Не волнуйся, - я жарко выдыхаю, обнимая его за шею, - Во сне тебя больше не будут мучить кошмары. Тебе будет здесь не до сна. Осознав, что это я, он вроде как успокоился. А реплика моя вызвала у него смущенную улыбку. Ну да, Альфред, я найду нам развлечения. Он теперь оглядывается недоуменно. Из-за тумана не видно почти ничего, и Джонс неуверенно интересуется: -Мы сейчас где? Как бы объяснить? Сказать, что с призрачной стороны хода нет? Что, перенеся его сюда, я отрезал все пути к отступлению? Достаю кольт из кармана плаща и прицеливаюсь ему в плечо. Вижу, как расширяются его глаза; мои же сейчас, наверное, святятся кислотно-зеленым изнутри. Вспомнил? -На курорте. Развлекайся. Хм, может поиграем в прятки? Я отхожу от машины, все так же держа его на прицеле. Джонс выходит, оцепенело оглядываясь. -И что это все значит? - он оправляет очки, хмурясь, - Сайлент, мне не смешно... Выстрел в асфальт у его ног. Америка взвизгнул от неожиданности, отпрыгнув, а я повторяю: -Прячься. Попробуй. Или ты хочешь умереть быстро? За моей спиной раздается голодное рычание. Через мгновения через туман проступают силуэты псов; я улыбаюсь, разворачиваясь. Джонс, не двигаясь с места, наблюдает, как я любовно глажу сочащуюся сукровицей и гноем рваную кожу питомцев, как те лижут мне руки, пачкая вязкой липкой слюной. -Альфред, мне тебя подогнать? - поворачиваю к нему голову, не прекращая гладить ластящихся ко мне питомцев, - Соображай быстрей. Ребята, устройте гостю экскурсию по городу. Прибавьте ему энтузиазма. Едва псы срываются с места, и Джонс, взвыв, бросается по дороге в туман, я разражаюсь истеричным и счастливым хохотом. Пусть побегает и утомится. Тебя оставив вспоминать, Как ты меня сжигал и вешал: Дитя Анэма умирало, смеясь. А я вернусь к тебе сказать: Ты предо мной изрядно грешен, Так искупи хотя бы малую часть. Я нахожу его позже. Стоящим на краю обрыва, одуревшим взглядом глядя в пустоту впереди. Окликаю: -Ей, Джонс! Ну как, ты убедился, сколь хорошо обстоят дела у твоего города? Он поворачивается медленно, непонимающе глядя на меня. И спросил спокойно и по-детски: -Как мы могли попасть сюда? -А ты обошел уже все? И тебя до сих пор не сожрали? Подхожу и встаю рядом с ним, ухмыляясь. Приятно видеть, что он настолько шокирован, что и не старается сдвинуться с места. -Скажи, Альфред. Неужто ты не помнишь меня? - разворачиваю за плечо к себе, - Я думал, ты должен был запомнить. Со мной же было столько проблем! Если город создает столько проблем, что даже заслуживает после смерти - я думаю, это запоминается. Или для тебя это нормально? -Сайлент, что за глупости? - он кажется куда серьезней, когда сбрасывает мою руку, - Ты кажешься достаточно живым, и я не понимаю, о чем...Если тебе нужна помощь, я сделаю все! Пожалуйста, пойдем отсюда. Покажи, как мы сюда приехали. -Кажусь живым? - я обнимаю его за шею, тяжко вздыхая, - Альфред, мы не в Америке. Я вообще не знаю, где мы, но я чертовски люблю это место! Размыкаю губы и вижу, как следом глаза американца широко и изумленно распахиваются. Пусть и царапает язык - я выпускаю изо рта нить колючей проволоки, и заточенный конец касается губ Джонса: -Ну же, поцелуй меня. Также, как прошедшей гребаной ночью. Давай же, чего ждешь? Когда он меня отталкивает, я и не сопротивляюсь. Лениво добавляю: -Я убью тебя. Тебе здесь некуда бежать. Это моя территория, и я советовал бы тебе начинать молиться...Нет, правда. Некоторые из людей думали, что это их здесь спасет... Развожу руки в стороны, вслушиваясь в то, как сладко завыл сигнал гражданской обороны. Вместе с городом меняюсь я сам - нет, не раздвоение личности, а скорей два совершенно разных настроения. И когда небо темнеет безумно быстро, и все вокруг словно обгорает, обнажая решетки, я чувствую, как неудержимо губы кривит безумный оскал, и все существо затапливает невыносимое веселье; невыносимый голод. Слышу торопливый топот по металлу. Мне не нужно теперь его искать; я просто чувствую собою его передвижение, чувствую, как за ним тихонько крадутся питомцы, и каждый жаждет урвать кусок теплой плоти. Он поворачивает, без разбору ударяясь о решетки, путаясь в темноте. После ноги его подкашиваются, поскользнувшись в луже крови, он едва успевает вцепиться в трубу рядом, оказываясь с кем-то лицом к лицу. Кажется, это девушка. Кажется, ее тело изувечено так, словно его рвали тупыми зубами. Кажется, глаза то ли выклеваны, то ли неаккуратно выковорены. Темные волосы совсем сваленные, и стекает еще кровь, словно убита она была совсем недавно. Америка падает на месте без сознания. Забавно, он продержался достаточно долго. Ты спишь и видишь меня во сне: Я для тебя лишь тень на стене. Я прячусь в воздухе и в луне, Лечу, как тонкий листок. И мне нисколько тебя не жаль: В моей крови закипает сталь, В моей душе скалят зубы страсть и порок, А боль танцует стаей пёстрых сорок. Я никогда не любил воскресать, но иначе не мог. -Пожалуйста, успокойся! Я направлю средства. Мы восстановим город! Больше не будет пожаров, Сайлент… Это все глупая ошибка, я все исправлю! -Исправить? – я удивленно смотрю на него и на то, как он скоблит пальцами по ошейнику, - Кто сказал, что я хочу этого?! Черт подери! Быть твоим городом? Нет, Джонс. Я говорил уже – я не знаю, где это место. Но оно определенно больше нравится мне…Я здесь хозяин. Я больше не хочу возвращаться. -Не хочешь, - всхлипнул, - Но ты же вернулся! Серьезно, мы устроим все. И…Я не понимаю. Зачем ты тогда снова… -Я хотел рассчитаться, - вздыхаю оттого, что приходится объяснять такую глупость, - И терзать людей скучно! Они быстро умирают. Довольно говорить. Ты трепался последнее время столько…Заткнись, и просто потерпи. Я хочу узнать, сколько продержится воплощение моей страны. -Это…Очередной дурной сон, наверное, - жалобно простонал, закатывая глаза, - Сайлент… -Тшшш. Неужто вспомнил? Мое хобби гулять по твоим снам…Только пока я не мог выбраться в ваш мир. Теперь все серьезней, тебе следует поверить… Америка шагал по коридору; чуть далее двери кабинета, в который он направлялся, сидел юноша, подпирая голову руками. На миг поднял взгляд, борясь с желанием закашляться. Джонс вздрогнул, быстро шагнув за дверь и отмахиваясь про себя от не слишком приятного зрелища города, охваченного эпидемией. Едва закрылась дверь, парень встал, подходя и вслушиваясь в происходящее за ней. Приглушенно, но все-таки достаточно различим диалог страны и штата. -Нужны средства, Америка. Если не будет лекарства, а эпидемия распространится на другие города… -Мэн, успокойся. Такое же уже было, верно? Посади его на карантин, как и в прошлый раз. Можно же просто оградить территорию? -Ты хочешь сказать, я должна снова велеть ему убираться? – голос штата пропускает истеричные злобные нотки, - То, что он выжил после «прошлого раза»…Знаешь, люди не хотели заселять территорию, которая была полностью выкошена болезнью. -Я просто говорю тебе, что делать. От одного маленького города не должно быть столько проблем. Это все? Слушай, и вообще, я так скучал! У тебя есть еще какие-то дела? Отдай распоряжения, а мы пока можем прогуляться куда-нибудь… Юноша больше не слушал; отпрянул от двери испуганно, непонимающе глядя. Опять? Все решилось так быстро? Что стоит огромной стране выделить немного средств? Он не хотел умирать второй раз. Особенно, будучи на карантине. Разве может быть что-то хуже, чем находясь на огороженной территории, наблюдать, как твои жители гибнут один за другим? Потом он узнает. Что хуже может быть, например, сгорать изнутри. Пока тело еще живое и человеческое, это правда участь страшней, чем карантин. Хуже видеть, как собственные жители поддаются одержимости Секты, но быть неспособным повлиять на них. Хуже оказаться на обратной стороне. Но тогда было не с чем сравнивать? Город бросился из здания. Не хотелось видеть Мэн, которая обещала ему помочь. Слышать ее глупые оправдания; он ни в коем случае не винил ее и прекрасно знал, что штат всегда заботилась о своих городах в меру возможности. Пока хотелось прогуляться просто по тихим полупустым улицам своей территории. Когда останемся мы вдвоём, В меня не верить - спасенье твоё, Но на два голоса мы пропоём Отходную тебе. Узнай меня по сиянью глаз, Ведь ты меня убивал не раз, Но только время вновь сводит нас В моей ворожбе. -Это конец, твой конец. Что чувствуешь, герой? Я встаю рядом с ним; американец стоял на коленях, задыхаясь. Я бы извинился за то, что металлический ошейник слишком стискивает его шею, но не вижу смысла. -Открой рот, - ласково прошу, гладя его по волосам. Мне нравится то, что на этой просьбе панический взгляд становится вопросительным. Я на самом деле и не думал о том, чтоб заставить его сделать подобное, а он, видимо, рассудив за меня, устремил взгляд на застежку моих брюк. Забавный. Откупить такими услугами? С другой стороны тянется цепь, заканчивающаяся металлическим крюком. Беру его незаметно для Джонса, встаю на колени рядом с ним, проводя пальцем по приоткрытым губам. Хватаю за язык, оттягивая. Затем слышу надрывный и полный ужаса вопль, когда он видит у меня в руке крюк. Натягиваю цепь - достает идеально. Скулит, проворачивая голову, но укусить даже не может, держу крепко. Когда подцепляю острым концом его язык, он почти визжит; голос срывается хрипом и взгляд совсем мутнеет. Мне нравится слышать, как рвутся под напором острия ткани; наконец зацепка крюка выскальзывает, прорвав насквозь. Вытащить его - значит оставить кусок мяса на зацепке. И двинуть головой он теперь не может: в одну сторону тянет крюк, в другую ошейник. Очаровательно: я не рассчитал то, как протыкал, и теперь Америка захлебывался своей кровью. Но голову опустить нельзя- будет хуже. Любовно глажу по щекам, подбородку, размазывая теплую кровь вперемешку со слюной. Не удержавшись, облизываю ладонь. - Не волнуйся о том, что не можешь говорить,- обеспокоенно добавляю, сцеловывая слезы с перепачканных щек, - тебе не нужно. Никакие твои слова тебе бы не помогли, так что просто молись про себя. Встаю и обхожу его. Я бы скрутил его запястья колючей проволокой, но ему надо упираться ладонями в пол, иначе вряд ли его язык выдержит вес, с коим навалится. Великолепно. Но, кажется, у него нет сил, чтоб кричать, сказывается болевой шок. Черт, уже слишком мало страха. Неужто так сильно уже жаждешь умереть, что решил быть покорным? Глупость какая. Продемонстрируй мне свой голос во всей красе, о моя страна. Рот закрыть ему просто невозможно. Я приобнимаю его за шею, из рукавов моих выползают два плотоядных жучка. Ползут по его подбородку; когда их цепкие лапки уже перебирают по его прорванному языку, он разражается надрывным воплем вперемешку с рыданием. Я еле сдерживаюсь от стона; это безумно чарует, безумно заводит. Да, мой милый, они заползут внутрь. Пытается кашлять, но и головой дернуть не может; вижу, как его скручивает рвотный позыв. По щекам из воспаленных глаз слезы просто хлещут; ах, я не знал, что слез будет так много. Как красиво. Мои питомцы проскальзывают уже в его горло, наверняка расцарапав небо и язык. Пусть погрызут его изнутри. А он, кажется, не соображает уже ничерта, воет, изо рта хлыщет кровавая пена. Возбуждающее зрелище. Мое призрачное тело, наделенное всеми рефлексами смертных, реагирует незамедлительно. Черт, Альфред, я хочу, чтоб ты орал от боли; я хочу изувечить твое тело столько, сколько возможно, я хочу тебя. Стаскиваю с него еще и брюки; оглаживаю ласковыми прикосновениями его ягодицы, прислушиваясь к тому, как он хрипло скулит. -Черт подери, кретин! Знаешь, меня чуть не стошнило, когда ты прикасался ко мне. Твое счастье, что я так терпелив. Теперь я думаю, мне надо рассчитаться. Ты же не будешь возражать, если я тебя оттрахаю? - усмехаясь, провожу пальцами между его ягодиц, - Ты, впрочем, можешь не отвечать. Мои пальцы снова обводят его губы; все-таки кровь - лучшая смазка, особенно загустевшая у него на подбородке, скользкая вперемешку со слюной. Просто потому, что мне было бы неприятно иметь это корчащееся от боли тело насухую. Грубо растягиваю, царапая неаккуратно стриженным ногтями изнутри. Я и не ожидаю от него никакой реакции на конкретно сие действо - чувствуя, как он хрипит и напрягается, понимаю, что его заботит сейчас куда больше ноющая боль в животе. Главное, чтоб не сдох слишком рано - мои жучки самозабвенно терзают его внутренности, и я молчаливо обозначаю им чуть сбавить обороты. Я, кажется, застонал в голос, когда до основания толкнулся в безвольное тело. Вот таким я тебя люблю. Одуревшим вконец, неспособным выдать даже полноценный вскрик. Меня скручивает такой невыносимой нежностью, что, кажется, замутит сейчас. Выгнись так, чтоб мне было удобней. Иначе с очередным толчком затрещит язык. Мне уж плевать, что в итоге он задыхается и тихонько хрипит, что его взор окончательно мутнеет, глаза закатываются. Нет, он страна, он не должен так просто вырубиться. Так что я продолжаю вколачиваться в него грубыми рывками; и даже если надрываю изнутри, знаю, ему все равно. Ах, мой Америка. Ты чувствуешь, насколько ты мой? Я хотел развлечься дольше. Мне надо потянуть его на себя за бедра, чтоб кровь проложила по подбородку еще одну струйку от натяжения. Хотя, там уже не разобрать. Зато он оживился, и снова завыл; я вытаскиваю член и, обходя его, кончаю на его перемазанное лицо. Испытываю эдакое сдержанное ликование; и от зрелища можно снова едва ли не предела завестись. Ничего, поиметь я смогу твой труп. Еще не раз. А пока я хочу просто полюбоваться. Достаю из кармана плаща пачку Марльборо, закуриваю, смерив его ласковым взглядом. Протягиваю, выпуская струйку дыма: -Не замечал я, что ты такой красивый. Мы бы с тобою, может, и поладили. Но я не жалею. Я тебе благодарен, Джонс. Так сильно, сколь тебе сейчас больно... Нет, пожалуй, сильнее. Сажусь на колени и оттягиваю его распухшие от слез веки, заставляя открыть глаз. Воспаленный, и взгляд едва ли может сфокусировать... Ну пусть и не старается. Сигарету тушу прямо о глазное яблоко; я и не знал, что он со своим сорванным голосом способен выдать такой крик. Встаю и с ноги бью по лицу наотмашь, так что с коротким треском крюк отлетает, а он заваливается набок. А раздвоенный язык это довольно красиво, не находишь? -Ублюдок. Я делал так впервые, а за твоим ором даже не услышал, с каким звуком она погасла! - обиженно надуваю губки, скрещивая руки на груди. Нет, мне правда было интересно - забурлит чуть, али зашипит, как обычно? Нет, слишком много крови хлещет ртом. Какая жалость. Я встаю рядом с ним, пиная легонько, сочувственно бормочу: -Ничего, Джонс. Я тоже боялся умирать, но это все глупости. Смотри, я развлекался с тобою меньше, чем хотел. Я очень забочусь о своей стране... Поднимаю его за цепь, хватаю за волосы и целую жадно, языком орудуя в истерзанном рту, ворочая рваные куски мяса, бывшие языком американца. Глотаю кровь; едва успеваю сглатывать, и кажется перепачкал подбородок. А на пол опускаю уже мертвое тело. Ты спишь и видишь меня во сне: Я для тебя лишь тень на стене. Настало время выйти вовне, Так выходи на порог. Убив меня много сотен раз, От смерти ты не уйдёшь сейчас, Ведь ты от злобы устал и от страха продрог, И я тебе преподам твой последний урок. Я никогда не любил убивать, но иначе не мог. -Ты больше не вернешься? Глупый, ты просто убиваешь меня. Почему это первое, о чем ты спрашиваешь, едва приходишь в сознание? Перепугано цепляясь пальцами в рукав моего плаща, словно боишься, что я сейчас исчезну. -Из-за меня ты теперь почти такой же, - я глажу узкие плечи юноши, - Но мне правда лучше не приходить больше. Ты не видел обратную сторону, и лучше не видеть… А ведь Эшфилд из-за Салливана тоже имеет ее. Но нет у него желания, способности попасть туда – и я счастлив. Не нужно ему что-то менять. Пусть наслаждается тишиной своего уютного городка. -Сайлент… Я хочу пойти с тобою. Я хочу, чтоб мы снова любовались Толукой с твоего берега, как тогда. Пожалуйста. -Это равносильно тому, если б ты просил меня тебя убить, - я обнимаю мальчишку, - И озеро с моей стороны почти не видно. Там один только туман. -Мне все равно, честно. Если ты снова пропадешь на столько лет… -Тихо. Все в порядке. А вот Мэн будет переживать, если пропаду не только я, - хохотнул, закрывая глаза. -Я один из самых маленьких городов, - скептически протягивает Эшфилд, - Она и не заметит, что воплощения не будет. Я иду с тобой. -Дурак. Я накидываю ему свое пальто на плечи. Нет, я не хочу спорить больше. Я, пожалуй, слишком эгоистичен, но я не смогу быть там один. Не больше. Беру его за руку. Теперь туман кажется чем-то не сколько спокойным, сколько, пожалуй, романтичным..? Я никогда не любил ворожить, Я никогда не любил воскресать, Я никогда не любил убивать, Я никогда не любил, Но иначе не мог. Он со стоном поворачивается. Нет, на сий раз куда хуже. На этот раз ломит так, что встать невозможно, в голове стучит и молотит. Разомкнул губы, пытаясь пошевелить языком. Все целое, черт подери. Но не покидает ощущение, словно металл еще в нем, а внутри все ноет, словно до сих пор эти твари… Америка тихо заскулил, присев на кровати. Квартира в Вашингтоне. Кровать с измятыми простынями. Он с Сайлентом засыпал здесь; кажется, участок рядом еще сохранил тепло длинноволосого. Трет шею, отчетливо ощущая то, что недавно здесь был ошейник; натертая кожа еще отдает болезненным зудом. Воплощение страны все равно возродится, покуда существует сама страна. Пересиливая себя, Джонс поднимается, проходя в ванную. На бельме одного глаза еще не прошел кровоподтек, и тому остается лишь вздрогнуть от ужаса; глупые мелочи, подтверждающие, что это происходило на самом деле. На тумбочке у входной двери обнаруживает записку, написанную размашистым неаккуратным почерком: «Обе ночи подряд ты был великолепен. Не скучай. Я буду навещать тебя во сне; а если совсем затоскуешь, приезжай ко мне на курорт. Всегда буду рад. Но не вздумай ничего испортить и восстанавливать город. Удачи».