Игра

Я захотел поиграть. Звучит глупо. Я и сам понимал, что из этой затеи ничего не выйдет. Но желание продолжать втянуло меня так сильно, что я открыл в себе такое, чего никогда бы не осмелился в себе увидеть. Похоть? Нет, это давно пройденный этап. Так много лет живя в этом мире, таком порочном по своей сути, не мудрено стать достаточно похотливым. К тому же со временем свобода и сила придают смелости. Наверное, эта смелость и слишком сильная свобода и послужили окончательным толчком к моему сумасшествию. Да, в такие игры обычно не играют. Я и сам это знал. Играть на спор, это должно было быть выше моего существа, должно было. Но я упорно не хочу признавать, что поддался на провокацию. Хотя мне она нравилась, эта провокация. Мы играли. Глупо заставляли себя творить идиотские вещи. Конечно, ничего, что помешало бы нашей повседневной жизни. Не знаю, как бы отреагировал мой братик, если бы узнал, что я творю, во что ввязался. Наверное, он бы сразу начал твердить мне, что это просто глупо, что это, к тому же, опасно, что наши игры могут перерасти во что-нибудь страшное. Но он не узнал. И, я надеюсь, не узнает. Иначе мне будет неловко смотреть ему в глаза. Да, именно так, мне будет неловко смотреть ему в глаза. Потому, что я в зеркало то смотрю каждый раз краснея, когда осознаю и вспоминаю, что я творил. Почему-то мне не хочется это заканчивать. Так глупо. В который уже раз я это повторил? Не знаю. Считать лень. Великий дух, как же я изменился! Такое непозволительное отношение к жизни и к самому себе, к чести. Отвратительно. Хотя нет, не отвратительно, даже приятно. Эта слабость так приятно греет душу, что мне не хочется расставаться с ней вопреки всем моим убеждениям. Так вот, я встретился с этим человеком совсем недавно, даже не понимаю, почему мне было все равно, что это просто человек. Наверное, его нахальное присвоение прав на меня так подействовало на мой воспаленный мозг, что я решил ввязаться в эту игру. Все началось с клуба. Мне бы и в голову не пришло туда переться, наверное, если бы не напряжение и не подстрекание со стороны одноклассников. Мне просто захотелось поддаться на их глупые замечания по поводу того, что я постоянно сижу дома, а потом пошло-поехало. Да, признаю, это был не лучший вариант решения проблемы, которой, по сути, и не было, но мне просто захотелось пройтись с ними туда. Душный зал, темные углы, маленькие столики и мягкие диванчики. Банальная картина, я давно видел ее во многих людских мыслях, видимо, именно это также послужило поводом. Любопытство – страшная сила. Но банальная картина это не страшно, даже то, что парни сразу разбрелись по танцполу, оставив меня сидеть и безразлично глазеть на все это действо со стороны, тоже не страшно. Болтать с ними было не интересно, мысли часто сводились к варианту подцепить цыпочку, а то и устроить груповуху. В их возрасте такие мысли не вызывают никакой реакции с моей стороны. Иногда в их головах возникали экзотические мысли о том, что неплохо бы попробовать нестандартные виды сексуального общения. Но из размышлений о непосвященности этих особ меня вывело, и весьма грубо надо сказать, прикосновение к спине. Сначала я слегка удивился. Не часто встретишь особу, способную так нахально до меня дотрагиваться, а этот тип, присев рядом, по хозяйски обнял меня за плечи. Надо ли говорить каким взглядом я одарил этого субъекта? Вот только ему было явно наплевать на мое недовольство, хотя в мыслях у него не было желания мне навредить, только влечение к моей особе, которой он собирался добиться любым способом. Странный тип, но, как я уже говорил, я захотел поиграть по его правилам. Если я чего-то решил, то я уже не отступлю, так было всегда, исключением является только мое, так сказать, прозрение, которое до меня любезно довел братишка и Ко. Вот почему я согласился на его предложение купить мне какой-то напиток. Полный идиотизм, сам не понимаю, зачем мне это было нужно, но раз решил играть – играй. Вот так состоялась наша встреча. Забавно, не правда ли? А он поверил. Оно и правильно, ведь в чем-то я действительно согласился с ним, с чем-то я действительно стал принадлежать ему. В тот же вечер, когда я собирался уходить, мы договорились встретиться через некоторое время в этом же клубе. Такие встречи не обязывали нас ни к чему, но я захотел быть зависимым, и он заметил, что я выполняю его просьбы, всегда прихожу на встречи, правда, часто опаздываю. Удивило и одновременно привлекло меня то, что этот человек, не смотря на то, что откровенно хотел меня и постоянно об этом думал, не стал меня домогаться. Бывало, мы глупо болтали, смеялись, и я замечал не только в его мыслях, но и физически, что ему не легко себя сдерживать. Обычно это случалось, когда я нахально подтягивал ноги на диванчик, облокотившись о его спинку, или когда я слишком откровенно себя вел. В какой-то момент он предложил зайти к нему в гости. Днем. Да, да, не удивляйтесь, этот человек не простой, и даже мне интересно иметь с ним дело, но об этом я и так уже сказал. Так вот, когда я впервые пришел к нему домой, в глаза бросилось сильное отличие от нашей гостиницы. Весь дом был оформлен преимущественно в белых и светло-коричневых тонах. Позже я понял, что это правило распространялось не на весь дом. Пока рассказывал, забыл уточнить одну маленькую деталь. Совсем о ней забыл, настолько обыденной она стала за эти пол года. Я почти не читал его мыслей, только краткие ощущения, ярко выраженные и лежащие на поверхности его души. Почему? Потому, что мне хотелось начать разгадывать его как головоломку. Чтение мыслей отнимает эту прекрасную возможность. Но ведь не все достойны того, чтобы их отгадывали, некоторые настолько глупы и банальны, что их не интересно даже отгадывать, а читать уж тем более. Он отличался от основной массы. Он был мне интересен. В его мыслях всегда была загадка, иногда он не знал на нее ответа, иногда не открывал даже себе, за этой загадкой приходилось нырять очень глубоко. Через некоторое время мы начали встречаться только у него дома. Это были просто дружеские встречи, ничего особенного. Ничего особенного для простых людей, не для меня, прожившего тысячу лет. Мы играли, смеялись, болтали на разные темы. А когда я уставал играть, мы просто молча смотрели на вечернее небо, а я бессовестно дразнил его своим порочным поведением. По-сути оно не было особо порочным, но сидеть перед ним, в его объятиях, откинув голову назад и прикрыв уставшие глаза, пожалуй, было провокационно. Он не подавал вида, но я спиной ощущал его дыхание и легкую дрожь прикосновений. Он не хотел случайно разорвать эту хрупкую идиллию. Даже не подозревая о том, что я гораздо старше, он все же относился ко мне именно так. Но у него была привычка, к которой я сначала не мог привыкнуть, а потом по привычке шипел на эту вольность. Он не любил называть меня по имени. Вместо этого он всегда звал меня малышом. Как нелепо звучит это обращение ко мне. Но с его губ это слетало так легко и приятно, что вскоре я привык, мне даже стало нравиться. В его присутствии я действительно чувствовал себя малышом. Прожившим тысячу лет, убившим тысячи людей, обладающим огромной силой малышом. Звучит забавно. В один такой вечер он не сдержался и поцеловал меня. Это было не робко, скорее сдержано, осторожно. Он на мгновение забыл, что боялся разрушить эту идиллию, и, осознав, что мог ошибиться, заглянул мне в глаза, ловя мою реакцию на случившееся. Они всегда так делают, когда не могут дождаться ответа, когда боятся лжи со стороны, возможно, испугавшегося или не принявшего их чувства человека. Но я заранее знал о его секрете. Для меня этот поцелуй был просто продолжением, переходом на следующий уровень. Я улыбнулся. А он прижал меня сильнее. Так странно ощущать, что тебя хотят защищать, не желают отпускать и возжелают с такой силой. В какой момент я полностью ему покорился? Не знаю, просто наступил момент, когда я осознал, что делаю все, чего бы он ни попросил. Но это было нормально, ведь он так и не перешел границу. Я сам перешел ее. Знаю, если об этом станет известно, ему не может не поздоровиться. За совращение малолетних можно получить по полной программе. Но я сам этого захотел. Кажется, законы предусматривают такой вариант и наказания не последует, но от власти тоже можно ожидать сюрпризов. Было бы очень неприятно осознавать, что он из-за меня будет нелепо подвергнут разбирательству. Сам захотел лишить себя свободы. Я так глуп, оказывается. Или все же не глуп? Может быть, я просто устал постоянно за себя отвечать, нести ответственность перед своей душой за откровенные желания? А у него возраст примерно как у меня, когда я прощался с жизнью в первый раз. Или нет? Я уже даже не могу вспомнить точной цифры. Вот так, вот до чего дошли. Память не может уже содержать столько информации, она начинает подчищать архив сказанных слов, дат и цифр. Ему не больше тридцати. А вот вспомнить, дожил ли я до этого возраста, я не могу. Помню только, что умер совсем еще молодым. Я умею любить, но давно не люблю. Могу быть привязанным к кому-то, но любить не хочу. Не хочется больше получать удары в самую глубь, не хочется открывать себя целиком. Но ему я говорю все. Он спрашивает, я отвечаю. Я всегда говорю ему правду и никогда ничего от него не скрываю. То, что я от него зависим – это мое решение. Я знаю, что не люблю его, хотя его я мог бы и любить. Даже жаль в какой-то мере. Он не удивляется ничему. Ни тому, что я шаман, ни тому, что я убийца, ни тому, что я решил принадлежать ему. Как-то он спросил, почему я принял такое решение. Я не смог ответить. Не потому, что не хотел, а потому, что не знал ответа. Я просто захотел и все. А потом подошла к концу весна. Мне исполнилось восемнадцать, и мы смогли спокойно встречаться. Хотя я ничего не говорил брату. Мне не хотелось, чтобы он знал. Сколько уже мы были вместе? Почти пол года. Все началось еще зимой. Мы встретились в холоде, начали встречаться в холоде и вместе дошли до тепла. Странно, возможно, но именно в тепле идиллия начала рваться на мелкие клочки, рушиться как старая перекошенная башня. Больно не было, но ведь я все еще был привязан к нему, я все еще принадлежал ему. Я привык исполнять его желания. Все. Я зал, что этому должен был наступить конец. Не думал, что так рано, но знал. Мне бы это, в конце концов, надоело. Но я привык долго делать что-то, не задумываясь о последствиях, не думая о том, что это должно неотвратимо придти к кульминации и окончиться. Я просто играл свою роль в спектакле, где единственным героем был я, а правила написали мои желания. Он как–то спросил, буду ли я исполнять все, что он мне скажет? Я тогда ответил да. Он спросил, смогу ли я умереть по его просьбе. Любой нормальный человек сразу поймет, что это шутка, посмеется, скажет, что он не раб какой-то, что просто принадлежит дорогому ему человеку. Но я другой. Мне действительно было интересно выполнять все его желания. Я уже перестал задумываться над этим. Нет, я никогда не был рабом. Я не подчинялся ему полностью. Но именно подчиниться его мимолетному желанию, стало для меня решением проблемы, которую я сам создал для себя. Наверное, он стал мне слишком дорог, чего я допускать не хотел. Я напугал его. Сильно напугал. Так сильно, что он просто не смог бы больше выносить мои выходки. После тех его слов я начал шутить со смертью. А он пугался. Однажды, во время нашей встречи, я встал, прошел на кухню, взял нож и полоснул по своей руке, улыбаясь. Меня завораживала кровь, щекочущая кожу, а отсутствие страха перед смертью с которой я успел подружиться, только подстрекало мое безрассудство. Меня смешило выражение лица спутника, когда он вырвал у меня нож и потащил в ванную. Я не мешал ему промывать рану и только чуть пофыркивал, когда вата я дезинфицирующим средством касалась ее особенно сильно. После этого случая он меня одного оставлять ни на минуту не соглашался, боясь, что я еще что-нибудь выкину. Иногда взывал к моему здравому смыслу, напоминал, что я уже не ребенок. А в ответ слышал смешки и напоминания о прозвище, которое он мне дал. Понимаю, что вел себя до крайности глупо и не обдуманно. Но иногда так тяжело остановиться перед сумасшедшими желаниями, тяжело устоять перед своим же сумасшествием. Хочется поиграть со смертью, поиграть с эмоциями других. Потом он сказал, что если так пойдет дальше, то мы не можем быть вместе. Мы прекратили видеться. А сейчас я сижу и вспоминаю об этом времени, глядя на тоненькие белые, едва видные на коже рубцы. Я никому об этом не скажу. Пусть эта игра останется только нашей. Так гораздо интереснее вспоминать. Только при виде зеркала воспоминания ярче обычного. Единственное, наверное, чего я не скажу даже вам, так это его имени. Никто не должен его знать.