Отчаянный спорщик.

-Привет. -О, явился, не разбился. Проходи, чего маячишь березкой во поле? – блондин радостно отступил в сторону, пропуская меня в квартиру. Я беспечно улыбнулся, проходя. Едва именинник захлопнул входную дверь, как я с бешеным гиканьем сиганул ему на спину, уронив того на пол и заправски заржав. -Скотина тяжеленная! Мои яйца! Убери коленку между моих ног! -С днем рождения, Ковалев! – я смеялся и никак не мог остановиться. Почему-то по дороге сюда мне хотелось пристрелиться, а едва переступив порог этой заветной квартиры –мне захотелось жрать радугу и какать бабочками. Парадокс, прямо-таки. Обожаю этого шизанутого блондина в кислотно-зеленом ободочке. Так, стоп. Ободочек… -Так, ну все, этот кусок ядовитой пластмассы мне уже глаза выжигает. Отдай его нахрен! – я сорвал с лохматой башки незамысловатую конструкцию и решительно направился на кухню с оправданным желанием сломать этот бред укуренного китайского производителя и выкинуть его в мусорку. Олег живо подорвался с места, в дебильном прискоке отправившись за мной. -Отдай! Я его люблю! У нас скоро свадьба! Он беременный от меня! – верещал как полоумная сирена здоровенный сероглазый парень, пытаясь выхватить свою превеликую драгоценность из моих загребущих лапок. -И давно ты трахаешь себя ободком? – флегматично поинтересовался я, остановившись перед возмущенным юношей и отведя кусок пластика за свою спину, чтобы тот до него не дотянулся. -Это моя личная жизнь. – фыркнул Ковалев, надувшись. -У тебя не может быть от меня секретов. Я знаю до скольки лет ты писался в кровать, а ты тут про всепоглощающую любовь дифирамбы распеваешь. -Я убью тебя, Пономарев! – гневно пообещал мне блондин. -Сначала накорми. – парировал я, расплываясь в неимоверно добродушной улыбке. -Отдай ободок- получишь жратву. Даже выпивку в бонус. -Чертов шантажист. – сдался я, возвращая владельцу его кислотное богатство. Ковалев жадно выхватил у меня свою прелесть и, аки Голум, попрыгал в свою комнату. Чувствую, вечерок будет веселым. -Люди встречаются, люди влюбляются, Женя овцаааа! – подвывал Ковалев, допивая энную порцию вискаря. Я беззаботно развалился среди горы подушек, сваленных на полу, и лениво, словно сытый кот, потягивал свою голубую лагуну. Олег уже был пьян, а потому его песни больше напоминали бред окуренного калмыка. Ну, ничего, это еще терпимо. -Две банки паштета, пол батона! Две банки паштета, пол батона! И упаковка димедрола, ууу! -Пожелания на следующий праздник записал, заткнись только. – поморщился я, с недовольной миной пережевывая бутерброд с сыром. Вокалист из него как из меня беременный негр. Ибо абсурд. -Слушай, Макс, а как у тебя обстоят дела с «Принцем», м? – раскосые серые глазки с трудом уставились на меня, прежде чем их хозяин стремительно рухнул на мои колени. Гнида тяжеленная! Я поджал губы, стукнув светловолосого идиота кулаком по лбу. Тот лишь ласково растянул свои губы в улыбке и повторил свой вопрос. -Все у нас нормально. – нейтрально ответил я, не понимая даже, к чему так неожиданно всплыла эта тема? -А он хорошо целуется? – Олег тяжело дышал, а переработанный воздух из его рта вырывался сквозь приоткрытые губы клубами алкогольных паров. -Меня устраивает. – пожал я плечами. -А поцелуй меня, м? – серые искорки блеснули в приглушенном свете торшера вкупе с телевизором, а дыхание парня на моих коленях внезапно замерло. -Зачем? – искренне удивился я. Когда Олег напивался, его бескостный язык выдавал иногда крайне своеобразные фразеологизмы. Такие, как сейчас. -Я хочу почувствовать себя на его месте. – едва различимо проговорил блондин, стянув со своей головы ободок, что его волосы рассыпались по лицу, как изломленные спагетти по дну кастрюли. -К чему тебе чувствовать себя на его месте? – не торопил события я, стараясь копнуть как можно глубже. Что-то понесло куда-то моего милого светловолосого дружочка. -Просто он сейчас получает все то, о чем так грезил я. – Ковалев приподнялся на руках, поравнявшись своим лицом с моим, - Ты думаешь, я просто так нарядил тебя в женские тряпки? Ты думаешь, я просто так уговаривал тебя рассказать этому чертовому «Принцу» правду? Я думал, он тебя пошлет, а я тут как тут: и утешу, и успокою. А все пошло совсем не так. Да он… Всю структуру мне порушил, ублюдок. – Олег бессильно ударил меня кулаком в грудь, низко опустив голову. Я напрягся сильнее, когда его пальцы сжали мою рубашку в районе груди. Рука сероглазого спорщика дрожала, а дыхание было шумным и сбившимся. О чем он вообще говорит? Какие такие планы? Ковалев о чем-то грезил? Ничего не понимаю в этой шизофреничной чехарде. -Ты просто уже пьян, Олежа. Давай я тебя отволоку в постель? С утра поржем вместе, хорошо? -Ты точно тупой, Пономарев. – глухо прошипел парень, комкая ткань моей рубашки все сильнее в своей железной хватке, - Я люблю тебя, имбецил сраный! – окрик прокатился квадратным эхом по всей комнате, рухнув в районе подоконника. Серые, налитые красным глаза, или они мне казались такими от тусклого света, немощно вглядывались в меня, а их хозяин в бессильном приступе поджимал губы, вопросительно-измученно взметнув вверх брови. Я глупо смотрел на тонкую тетиву его губ, которые тоже едва заметно подрагивали. -Ты, кажется, перепил. Пойдем, я тебе помогу дойти до кровати. – я встал, буксиром подняв с пола сотрясающегося уже всем телом сероглазого парня, чья рука не хотела отпускать моей рубашки. Его слова больно укололи меня меж ребер и застряли там, как микроскопическая рыбья кость в горле – хотелось закашляться, но дыхание никак не приходило в норму. Лучше я прикинусь, что ничего не понял, иначе не известно, до чего еще может дойти это пьяное выяснение отношений. Олег, зачем ты говоришь мне это? Зачем, когда сам признаешь, что ты уже опоздал? -Максим, ты сука, прекрати делать вид, что ты ничего не понял! – внезапно встрепенулся Ковалев, тряхнув меня за ворот, - Я не прошу от тебя взаимности, я просто умоляю тебя в мой гребаный день рождения подарить мне какой-то незначительный поцелуй! Разве этого много, черт возьми? Потом разрешаю тебе все забыть и списать все на пьяную голову. Только сейчас – один поцелуй, только с твоего разрешения. С тебя что, убудет?! – голос именинника срывался и хрипел. Я стоял, потупив взгляд. Душа захлебывалась в собственном бессилии. А ведь я не умею плавать, ты же знаешь. -Только один, Макс. – словно вколачивая последний гвоздь в мои колебания, умоляюще протянул Олег. -Я… - я облизнул сухие губы, потянув сероглазого парня за руку к себе. Положив ладонь на его щеку, я бережно коснулся его губ своими. Холодные. С них сорвался тихий чувственный стон, и я тут же невесомо скользнул в глубину его рта языком, проведя самым кончиком по острым зубам. Олег целовался упоенно, размеренно, казалось, запоминая каждую микро долю секунды этого короткого мига близости. Я смотрел на его закрытые подрагивающие веки, а перед моими собственными глазами плохо смонтированным кино пестрели воспоминания из нашего детства: вот мы играем в машинки, строим гараж из кубиков; а вот Олег разбил мамину любимую вазу и рыдает навзрыд, а я успокаиваю его и предлагаю все склеить; ну а здесь он в паническом ужасе зажимает мою распоротую до кости руку, пачкаясь в моей крови и зовя на помощь, а я беззаботно улыбаюсь, стараясь его не пугать. Постепенно картинка обеспокоенной мордахи маленького Ковалева размывается, а на ее месте остается болезненный взгляд взрослых серых глаз, которые глядят на меня в упор, безмолвно меня разглядывая. Когда мы прервали поцелуй? Почему я даже не заметил? -Твои губы самые нежные на свете. – прошептал Олег, как-то замедленно моргнув. Я отчего-то вздрогнул, сжав его руку в своей, которую, как оказалось, я не отпускал все это время. Сердце заходилось, добивая, казалось, предсмертную чечетку. Зачем он говорит это таким голосом? -Они потрескавшиеся. Я же их кусаю. – как-то глупо промямлил я, потупив взгляд. -Это твоя особенность. Я запомнил каждую трещинку. – улыбка робко затерялась на губах Ковалева, медленно, от его руки к моей, перетекая и на мое лицо тоже. Закрыв глаза, я подался вперед, снова вовлекая его губы в паутину своих трещин. Я хочу, чтобы ты запомнил их, как никто другой. *** -Ты сегодня какой-то вялый. – хозяин дорогой машины, которую успели обсудить уже все собравшиеся у моего подъезда бабушки, сделал несколько шагов ко мне навстречу, проведя рукой по моей щеке. Я недовольно фыркнул, отстранившись. Невольный жест владельца изумрудных глаз был безошибочно расценен проворными старушками как новая тема обсуждений на весь день. Вот черт! -Ну что ты творишь? Теперь все будут мне кости обмывать. – я кивнул в сторону оживленной лавки, укутавшись посильнее в шарф крупной вязки. -Я не скрываю того, что я люблю тебя. Только и всего. – невозмутимо пожал плечами высокий статный парень в дорогом черном пальто, провожая меня к машине. -Скрывать- не скрываешь, но жить-то в этом доме мне, а не тебе! – возмущенно взвился я, сатанея от негодования. -Хм. Ты прав. Но это мелочи. – на секунду задумавшись, пожал плечами парень, беззаботно улыбнувшись. Я закатил горе-очи, наконец, усаживаясь в машину. Как он так мастерски умудряется прикидываться валенком, даже хлеще, чем я? Рома сел за руль, заводя мотор. Мы тронулись, а языкочесательные особи престарелого пола остались позади, разношерстно перемывая полученный клочок информации. Главное, чтобы матери своих догадок не говорили. А там пускай судачат, что хотят. Я подпер голову рукой, вперившись взглядом в окно. В голове перемещалось замысловатое перекати-поле с изображением лица моей мамы, меня самого, дивана, пальто, моего шарфа, маминых проникновенных глаз. Я прикрыл свои, позволив этому странному растению разрастись в моем подсознании, заставляя меня вспомнить наш разговор. Она сидела в своем любимом кресле подле старого бра, штопая небольшую кухонную прихватку, которую я по своей криворукости прожог, когда пытался приготовить себе кашу. Я пришел под утро, растерянный и словно опустошенный до краев. Зайдя в зал, я просто сел подле ее ног, обняв за одну из них и положив свою горемычную голову на ее колени. Мама без лишних вопросов положила свою теплую мягкую ладонь на мои волосы, бережно поглаживая. Я блаженно выдохнул, прикрывая глаза. -Мам, я запутался. – едва слышно проговорил я, облизнув сухие губы. В ушах противно звенело. -Что случилось, сынок? – ее голос был ровным, а пальцы не спеша прореживали пряди моих волос. -Я люблю одного человека. И я серьезен в своих ответных чувствах. Но наши отношения с этим человеком крайне напряженные, иногда мне безумно трудно. А тут мне признается в своих чувствах совершенно другой человек. И после поцелуя я понимаю, что этот второй человек- мне тоже немыслимо дорог, что, возможно, мы могли бы быть вместе. Если бы я не был уже связан чувствами с первым…Мама, моя голова такая тяжелая, а на душе настоящая неподъемная мраморная плитка, которая, если я ничего для себя не решу, станет моим надгробием. Ты понимаешь меня, мама? -Ничего, сынок. Ты у меня умный мальчик, ты справишься со всем. Твое сердце – самый лучший советчик. Закрой глаза, прогони из своей головы все ненужные мысли и просто представь тихий морской берег, с небольшим домиком у самой кромки лазурной воды. С кем бы ты вышел из этого дома? -С каждым. Ведь на морском берегу может быть шторм – тогда первый человек мне будет просто необходим, я смогу быть спокоен. А если… -Нет, милый, тут не из соображений выгоды. Ты должен слушать не разум, а свое сердце. Жизнь поможет тебе найти ответ. Просто будь готов его услышать. – наклонившись, мама поцеловала меня в висок, вконец укротив бушующий до этого в моей душе вихрь с осколками стекол, что так болезненно терзали меня изнутри. Мама, ты всегда можешь найти нужные слова. -Я постараюсь, мама. -Ты справишься, родной. – уверенно произнесла она, снова проведя рукой по моим смольным волосам. -Ты мне так и не ответил, почему ты сегодня такой инфантильный. – внезапно череду воспоминаний нарушил бесцеремонно ворвавшийся в мое сознание голос Ромы, в чьей машине я сейчас, собственно, и находился. Мама и ее прикосновения невесомым туманом расстелились по закоулкам моих воспоминаний, отдавая меня обратно во власть нерушимой реальности. -Я просто плохо спал. – отмахнулся я, сфокусировав взгляд на проплывавшей мимо улице, - А куда мы едем? Мы же собирались в кино. -Мне нужно заскочить к отцу, забрать кое-какие бумаги. Это дело пяти минут. Ты же не против? – рука зеленоглазого водителя легла на мое колено, едва уловимо погладив. -Будто у меня есть выбор, честное слово. - флегматично ответил я, хотя внутренне я отчего-то напрягся, словно внезапно скорость, с которой двигалось авто, увеличилась в разы, вдавив меня в сидение. Спустя несколько перекрестков и безликих улиц, мы въехали на огражденную территорию, где располагались самые элитные многоэтажки нашего города. Охрана без лишних вопросов пропустила машину Ромы, опустив за нами шлагбаум и подняв ограждение снизу. Я восторженно оглядывался по сторонам, поскольку был здесь на самом деле впервые. Все до безобразия идеальное: каждый камень или качелька на детской площадке были до возмущения ровными и правильными. Композиция, как бы выразился Олег, не терпит дополнений. Цветовая гамма домов была подобрана с тонким вкусом, а балкончики и вовсе были для меня воплощением архитектурного оргазма. Я все так же пораженно вышел из машины, не переставая таращиться по сторонам. -Кто же твой отец? Рокфеллер? – присвистнул я, оценив ряд некоторых припаркованных машин, среди которых были настолько дорогие, что мне было даже страшно представлять количество нулей в их ценовом вопросе. Все они были до безобразия чистыми, даже не припорошены снегом: видно, что их хозяева лишь на минутку заехали домой, перекусить или что-то забрать, и вот-вот уедут опять по своим делам. А вечером их малышки отправятся на законный отдых во чрево подземной парковки. -Нет. Он просто частный предприниматель. – беззаботно ответил мне Рома, аккуратно подталкивая вперед к нужной домофонной двери. Набрав какую-то комбинацию, Роман повелительным жестом распахнул передо мной дверь, впуская в теплый и опять же до ужаса чистый подъезд. -Проходи. Разувайся. Можешь пока побродить по квартире. Хочешь, я сделаю тебе что-нибудь горячее: кофе или чай? – уже поднявшись, зайдя в квартиру и разуваясь, засыпал меня вопросами парень, пока я пораженным истуканом оценивал уровень достатка владельца квартиры. Может, тут где и гусыня бегает, которая несет золотые яйца? А что, я бы не удивился. -А…Ага. Кофе. Пожалуйста. – потерянно отозвался я, стянув свои сапоги и удивленно зашагав по удлиненному коридору, который был увешан разными непонятными мне картинами и финтифлюшками. Пока Рома нырнул в одну из комнат, я чинно и размеренно вышагивал, замирая у каждого «экспоната». Поворачивая голову в разные стороны, я силился уловить потаенный смысл каких-то абстрактных картин, большинство из которых напоминали мне цветовую палитру на скатерти после бурно отмеченной свадьбы. -Твой отец так увлечен искусством? – громко поинтересовался я, стоя у очередной кляксы и пытаясь понять: то ли я на нее смотрю, то ли она на меня. -Нет. Это ему деловые партнеры то и дело дарят. Он уже не знает, куда их девать. – откуда-то из глубины квартиры послышался ответ, - Сколько сахара в кофе? -Три, пожалуйста. – поспешил с ответом я, шагнув наконец из коридора в просторную комнату, коей он венчался в самом конце. Судя по обстановке- это была гостиная. Диван, широкие кожаные кресла, витиеватые золоченые ручки дверей, декоративный камин, телевизор, небольшой дубовый столик. По первому взгляду нетрудно было догадаться, чей вкус в интерьере унаследовал Рома – очень много мелких деталей здесь перекликалось с убранством его собственной квартиры. В начале коридора послышались неспешные шаги, когда я заметил череду фоторамок, стоявших на камине. О, а это интересно. Подойдя ближе, я стал рассматривать одну за одной, едва различимо передвигаясь от одного края камина к другому. На первой фото Роман стоял во всей красе в черном смокинге и с пафосной мордой. По-видимому, выпускной класс- в руках аттестат, а морда лица выражает титаническую победу. Да, знавали, сам был такой же на фото. Следом шла фотокарточка, на которой темноволосый мальчуган лет тринадцати был рядом с обворожительной длинноногой красоткой, которая глупо улыбалась на камеру, сжав юную мальчишескую руку в своей. Мальчишка недоверчиво буравил знойную брюнетку взглядом, словно силясь ее испепелить. Интересно, кто эта женщина? После нее стояло фото, где Рома был помладше, около лет восьми. Он лучезарно улыбался, обнимая за шею рыжую женщину с приятными мягкими чертами лица. Ее руки заботливо держали парнишку, который был у нее на руках. Словно для контраста, сразу же шла фотография, где Роман был уже лет десяти, а подле него – серьезная дама в деловом костюме со светлыми волосами, собранными в тугой высокий хвост. Они стояли рядом на фотографии, но их лица, которые будто застыли от неконтролируемой волны самообладания, так и кричали о том, что между этими двумя непреодолимая пропасть. Кто же эти женщины и почему… -Это мои мачехи. – словно подковырнув мою черепную коробку ножницами и покопошившись в моих мыслях, ответил мне Рома, что уже стоял позади меня с двумя чашками ароматного кофе. Я дергано развернулся, будучи явно застигнутым врасплох. -Не подкрадывайся так, я заикой останусь. – раздраженно проворчал я, забирая из его рук предложенную мне чашку, - А где твоя мама, раз это все мачехи? -Мама умерла вместе с младшим братишкой – попали в аварию на машине, отец выжил, а они- нет. Я тогда дома остался с бабушкой, они ездили договариваться о его крестинах. Договорились, блядь. – голос Ромы сорвался, а глаза, внезапно потухнув, стали буравить стену по правое от него плечо. Я виновато потупил взгляд, закусив губу. Черт, и почему я такой бестактный? Мне стало ужасно не по себе. Мне хотелось как-то утешить Рому, но почему-то, как назло, никаких подходящих слов не шло на ум. Я лишь безмолвно шлепал губами, с болью глядя на высокого брюнета, что так и замер с нетронутой чашкой кофе. Ну что я за свинья? -Это их последнее фото. Папа забирал маму из роддома, я был у дедушки – заболел ветрянкой, как назло, потому не смог поехать с ним. – Рома подошел к камину, протянув руку и достав откуда-то из глубины фотокарточку в потрепанной, в отличие от остальных, и пыльной рамке. Она стояла позади других и, если бы парень сам мне ее не достал, я бы даже не заметил, что она там есть, - Брат тут такой смешной – кулек с мордашкой. И мама красавица просто. – с легкой улыбкой Рома протянул мне старую фотокарточку, которую я с робкой деликатностью принял из его рук. В следующую секунду перед глазами все потемнело. Горячий кофе ошпарил руку и ногу, но я даже не заметил боли. Покачнувшись, я слепо попытался ухватиться за воздух рукой, из второй так и не выпуская фотографию. Рома что-то крикнул, но я не услышал ни звука, лишь снова покачнувшись и рухнув на пол без чувств. А с фотографии, зажатой в моей руке, все так же беззаботно и лучисто улыбалась моя мама, держа меня на руках…