Отчаянный спорщик.

Стоит ли говорить о том, что меня теперь практически ежесекундно пасли в полном смысле этого слова? Не стоит? Вот и я так считаю. Часы бесперебойно отмеряли минуты, а я выжидающе таращился на парня напротив меня. Рома сидел на стуле и самозабвенно вчитывался в какие-то бумажки, параллельно то и дело надкусывая приготовленный мной бутерброд. Я молчаливо провожал взглядом опускающиеся на стол прочитанные листы, после снова возвращая его на зеленоглазого юношу. -Почему не пойдешь в зал и не посмотришь телевизор? – неожиданно раздалось в полной тишине, что я даже вздрогнул. Кажется, я стал излишне дерганым. -Мне одиноко. – с терпким вздохом отозвался я. -Я почти закончил.- не отрываясь от бумаг, отчеканил Рома, прикончив легкую закуску. -Да, я понял. – лениво ответил я, поднимаясь из-за стола, направившись в зал. Недельное заточение выматывало меня, я уже не знал, чем себя занять и куда ступить. Рома каждый день отвозил меня в институт, на протяжении всего дня упорно навещал, в конце дня, не смотря на то, есть ли у него еще пары или нет, забирал меня и отвозил домой. К нему домой. Два раза мы занимались сексом прямо в туалете нашего учебного заведения. Это было неимоверно пошло, уничижительно развратно, и до одури горячо. Зеленоглазый брюнет то и дело шептал мое имя, перемежая его с напоминанием о том, что мы братья. Лучше бы он не говорил этого. Каждый раз слыша, как с его губ срывается шелестящее «Братишка», я начинал задыхаться и вырываться. Меня раздирало на части. Почему все вышло так? С Олегом мне было запрещено видеться, потому что, по словам Ромы, он плохо на меня влияет. От этого запрета увидеть Ковалева хотелось еще сильнее. А помимо этого я безумно жаждал вернуться в свою квартиру и наконец поговорить с мамой. Обо всем и сразу. Не спеша передвигая конечности, я достиг кожаного дивана, упав на него безвольным месивом. До чего же херово. Скосив глаза на журнальный столик, я отметил стоящую на нем початую бутылку ликера и пару небольших рюмок на ножке. От выпивки уже порядком тошнило, но это было единственное, что спасало меня в этом омуте безпограничной шизофрении. Налив себе рюмку приторного алкоголя, я быстро осушил ее, поморщившись и параллельно предположив, не слипнется ли моя задница. -Я сказал пойти посмотреть телевизор, а не нажираться. Уж прости, но у меня слишком свежо воспоминание, как в начале недели тебя изрядно прополоскало из-за того, что ты перебрал. – Рома возник как всегда бесшумно и с сарказмом, - Иди ко мне. –юноша сел в широкое кресло, протянув ко мне раскрытую ладонь. -Я не хочу. – скривил губы я, отвернувшись, -Ты все равно не сможешь держать меня в своей квартире вечно. Я домой хочу. -Ты уже дома. – безэмоционально ответил парень с изумрудными глазами. Каждый раз этот никчемный диалог приходит к одному и тому же итогу. И когда мне надоест? -Это ты дома. А я в заточении как какая-то ебаная Рапунцель. – я дернулся, вскочив на ноги и двинувшись к балкону. -Куда это ты? – безучастно поинтересовался хозяин квартиры, провожая взглядом мою напряженную фигуру. -Волосы сброшу. Может, залезет кто. – фыркнул я, доставая уже на ходу сигареты. -У тебя парик. Твой спаситель разобьется. – усмехнулся Рома, щелкнув пультом и включив плоский телевизор, потеряв к моей персоне всякий интерес. -Значит, сам сброшусь. – уже себе под нос пробубнил я, прикуривая и заходя на крытую лоджию, бесшумно прикрыв за собой дверь. Поглубже затянувшись, я блаженно прикрыл глаза, отмечая как приятно голова потяжелела и едва заметно поплыла. Мысли в черепной коробке замедлили свой ход, выстроившись в пропорциональную кучку, и начали последовательно выстраиваться, оседая на дне сознания выгравированными шлакоблоками. Про выброситься самому –это я, конечно же, загнул. Во-первых, я не могу быть таким эгоистом и оставить одну мою мать. Во-вторых, как бы ни было это порой абсурдно для меня, но я боюсь смерти. Боюсь умирать, потому что несколько раз я уже едва не переступил ту грань, когда сознание больше не может вернуться в чахлое бессознательное тело. И я прекрасно помню это клокочущее липкое существо, сотканное из ужаса, которое занимает твое место в твоем же мешке из костей и плоти. Именно память об этом заставляет меня двигаться и идти вперед, как бы ни было тяжело. В-третьих, я так и не сжег ободок Ковалева. А это бы стало для меня невыполненным делом, и я бы скитался по земле неприкаянным призраком. Да зачем мне этот геморрой? Ковалев. Я затянулся вновь, выпуская дым через нос, криво усмехаясь. Он терпеть не может, когда я так делаю. Говорит, что я становлюсь похож на какого-то бича, у которого от чувства этики и прекрасного остались только две резиновые калоши на босые ноги. А я люблю немного раздражать его тонкое чувство вкуса этими шаткими проявлениями ногтевой грязи, как когда-то я охарактеризовал это явление. Люблю, как он морщится в такие моменты, состроив мину, словно у него жуткие колики. Шкодный. Олег. Я, сухо облизнув губы, затушил сигарету о собственное запястье. Прикусив нижнюю губу, я заворожено наблюдал за тем, как несуразным кружочком потемнела кожа, а пепел осыпался на деревянное покрытие лоджии. Олег, я хочу, чтобы ты снова отругал меня за мое безалаберное отношение к своему телу. Ведь ты умеешь, я знаю. Вот увидимся, я тебе покажу этот ожог, а ты закатишь к небу глаза и начнешь сетовать на мою природную тупость. А я… я обниму тебя и бережно поцелую. Потому что скучаю без тебя, белобрысый идиот. В первые дни я откровенно и с напором пытался достучаться до Ромы. Я просил его о том, чтобы мы разорвали наши отношения. Я хотел видеть в его лице только брата. Никого больше. Наши отношения были лишены смысла и любви, это был какой-то извращенный секс с примесью душевных пыток и эмоциональных терзаний. Для меня. Я умолял хозяина малахитовых глаз дать мне вольную, но тот лишь похабнее улыбался, повторяя как одержимый, что ему нужен только я, и что лишь его брат сможет удовлетворить все его сексуальные потребности и желания. Я не видел ничего впереди. Только улыбку Олега. -Ты решил выкурить всю пачку? – на балконе появился высокий темноволосый парень, по-хозяйски меня обнимая. -Нет. Я уже заканчивал как раз. – отвернулся я, натянув рукав джемпера сильнее на запястье. -Тогда пойдем в спальню. – мягкие губы коснулись моей шеи под самой линией волос, на несколько мгновений так и замерев, -Я так истосковался по твоим бедрам. -Ты специально подбирал фразу как можно развратнее?- раздраженно цокнул я языком, нервно отстранившись и повернувшись к нему лицом. -О да, ночь не спал, сочинял все сидел. –расплылся в улыбке Рома, наступая на меня. Потупив взгляд, я отступил слегка назад, буквально сразу упершись поясницей в балконный бортик. Брюнет тут же поспешил воспользоваться ситуацией, положив свои руки по обе стороны от меня на этот самый бортик. -Рома, я хочу съездить к матери. Она там совсем одна. Я волнуюсь. – подняв голову, встретился я взглядом с зеленоглазым юношей, отмечая его сбившееся дыхание. -Что-то раньше ты так за нее не переживал, когда жил у меня. Нам было хорошо. Так что же изменилось, Максим, м? – горячее дыхание Ромы обожгло мое ухо, а его напряженное тело слегка навалилось на меня. -Ты мой брат, Рома. Я уже говорил тебе и не раз, что для меня эти отношения так же невозможны, как пешая прогулка до Луны и обратно. – с легкой ноткой негодования отозвался я, опасаясь разозлить своего старшего брата. -А мне и не нужна Луна. Мне нужен ты.- чувственный поцелуй оставил россыпь красных отметин на моей шее, после чего Рома едва слышно продолжил, -Почему ты не можешь забыть о нашей братской связующей и просто вести себя так, как вел до этого? Мои чувства к тебе почему-то не изменились! А вот ты как хамелеон. – с укоризненным уколом отозвался брюнет. -Может быть потому, что ты мне об этом столь учтиво каждый раз напоминаешь? Особенно в постели! «Максим, мой сладкий братишка, разведи ножки», «Братик, ты такой сексуальный», «Братец, сделай мне минет». И после этого ты просишь меня вести себя так же, как и до этого?! Три ха-ха и клоунский нос к твоему юмористическому монологу! Я не могу тебя любить как парня, пойми! Ты мой брат! Уясни это раз и навсегда. – не на шутку распылился я, в качестве жирной точки пихнув в грудь напористого любовника. Рома покачнулся, отступив и опустив голову. Я тяжело дышал, с ужасом оценивая возможные последствия моего горячего норова. Хорошо, что с языка все-таки не сорвалась шальная мысль, которая благоразумно зацепилась за островок трезвого мышления, о том, что я просто люблю другого. Эта идея причудливым ростком расщепила мое подсознание, когда Рома коснулся своими губами моей кожи. Мне были неприятны эти прикосновения. Я уже не испытывал прежнего тепла. Я хотел бежать отсюда стремглав, желая прикосновений совсем другого человека. Как же хорошо, что я все же промолчал. Иначе бы… -Но ты ведь понимаешь, что я тебя не отпущу, Максим? –четко произнес Рома, поднимая голову. Его взгляд полоснул меня по лицу, словно яростно отточенный клинок. Сердце заглохло старым запорожцем на окраине и больше не билось. Я уже запомнил, что значит этот взгляд. Будет больно. Очень больно. Мне. -Ты только мой. Я болен тобой. Я дышу тобой. И я выгрызу зубами из чужих чьих бы то ни было легких мой личный кислород. Я люблю тебя, Максим. – сильные руки сжались на моей шее, перекрывая мое дыхание, заставляя меня хвататься и царапать пальцами с обкусанными ногтями его нежную мраморную кожу. Мама, где же я оступился? *** В моем доме царил вязкий полумрак. Старые ковровые дорожки в плохом освещении напоминали своим узором карту затерянных сокровищ. Я едва различимо передвигал ноги по витиеватым островкам и причудливым океанам орнамента, капая на неразборчивые линии соленой влагой, что беспрепятственно срывалась вниз с моего лица. Слезы душили, царапали горло, опаляли грудь. Какие незначительные капельки, а столько боли. Сколько глубокого страдания таится в этих крохах? Вытерев тыльной стороной ладони неконтролируемые слезы, я открыл дверь в мамину комнату, шагнув в образовавшийся луч света. Внутри все клокотало, заливая мой пищевод вязкой обидой. -Почему ты мне никогда не говорила о том, что у меня есть брат, мама? – мой голос прозвучал хрипло и надрывно. Вздрогнув от неожиданности, женщина уронила расческу, которой еще секунду назад водила по своим длинным русым локонам. А цветом волос ведь я в нее пошел. Я криво усмехнулся. Мама неверящим взглядом смотрела на меня, широко распахнув глаза, с каким-то неимоверным усилием поворачиваясь в мою сторону. -Почему я ничего не знал о брате, а? Это что, очередная жизненная необходимость? – желваки на моем лице подрагивали, а клокочущая злость разливалась цементной патокой по грудной клетке. За что ты так со мной, мама? За что? -Максим, это…Просто Рома…Мы с папой… -Хах. Так значит, это ваш сговор с отцом? Но почему? Почему мы с братом должны терпеть такую боль из-за вас?! – я сорвался на крик, сократив расстояние между мной и матерью до одного шага. Она с нескрываемым ужасом смотрела на меня, боясь что-либо произнести. Ее глаза загнанной пичужкой метались по моему лицу, а я не сводил с нее взгляда своих малахитовых глаз. Таких же, как и у Ромы. Черт… -Максим, просто отец…Он полюбил другую женщину. А меня…меня заподозрил в измене. Ты…Не знаю, был ли это просто предлог, или же…Он просто забрал у меня Рому, запретил видеться. Оставил меня с тобой на руках почти без вещей, в комнатке в общежитии. Запретил мне говорить о том, что у тебя есть брат, чтобы ты не искал его, потому что пригрозил, что убьет такого выродка как ты. – женщина поджала губы, надрывно всхлипнув. -Почему это «выродка»? – нахмурился я, едва не задыхаясь от потока боли, которым меня просто сшибало с ног, словно штормовой волной хлипкое суденышко. -Потому что он уверен, что ты сын другого мужчины. Но это не так, Максим! Я никогда не изменяла твоему отцу, поверь! – мама отчаянно замотала головой, со скрипящей мольбой глядя в мои глаза. -Почему же ты так долго молчала, мама? – выдержав некоторую паузу, наконец смог выдохнуть я. Перед глазами стояло лицо улыбающегося Ромы, после- его губы, которыми он так уверенно произносит, что виделся с матерью, что это именно она виновата в том, что сейчас творится в моей никчемной жизни, во всех моих огрехах корявой судьбы. -Я…Я просто…Я так испугалась за тебя, родной! Прости меня, глупую. Ты же уже взрослый, а я…Я…Все старалась тебя уберечь. Прости меня, если сможешь…- мама сделала неуверенный шаг мне навстречу, крепко обняв за шею и уткнувшись в мои ключицы. Плечи женщины сотрясались от рыданий, а мой джемпер быстро намок от ее горьких слез. Я замер, с болью вслушиваясь в надрывный голос собственной матери. Внутри все засасывало в тягучий водоворот безучастности. Словно ее слезы вымывали из моего нутра все обиды и горечь ненависти, все сомнения и каждый миллиметр ядовитого плюща гнева, что успел уже глубоко опутать меня своими сетями. Я не знал наверняка, врет она мне или же со мной был нечестен Рома. Но я знал точно одно: я люблю маму несмотря ни на что. Поколебавшись еще секунду, я крепко обнял ее, горячо прижимая к себе. На мгновение ее рыдания прекратились, и мама замерла, безмолвно затихнув. -Прости, что накричал на тебя. Я просто очень… -я замолчал, подбирая нужное слово, снова силясь прогнать из головы образ Ромы, который шепчет мне в самое ухо «Братишка»,- …Испугался,- наконец, нашелся я,- Когда узнал, что у меня есть брат. – я облизнул пересохшие внезапно губы, прислушиваясь к ударам своего сердца, - Мам, прости меня, слышишь? – я, и сам не заметив, перешел на шепот, прижимая слабую женскую фигурку к своим сильным плечам. Мама больше не плакала. Она лишь сильно сжимала своими пальцами ворот моего джемпера, крупно дрожа. -Я и не сердилась на тебя, сынок. – спустя какое-то время, наконец, ответила женщина, - Я сама виновата во всем. Прости, что молчала… - сделав над собой усилие, мама отстранилась, посмотрев на меня своими заплаканными глазами. Сердце при взгляде на нее болезненно сжалось и защемило, от чего захотелось тихо скулить. Поджав губы, женщина с непреодолимой горечью во взгляде, положила ладонь на мою щеку, бережно проведя по ней. -Колючий. – ласково улыбнулась она, сильнее прижимая нежную кожу ладони к моей щетине, - Мой мальчик. Такой уже взрослый. Я мягко улыбнулся, прикрыв глаза и сосредоточившись на этом островке любящего тепла на моей щеке. Поддавшись порыву, я взял руку матери, подведя ее к своим губам, и нежно коснулся ее ладони в немом поцелуе. Я прощаю тебе все, даже обман, если он имел место быть. Я не знаю. И ты прости меня за все, если сможешь, мама.