Она знает

Это было скорее формальностью, традицией, нежели чем-то действительно необходимым. И тем не менее, обе стороны настаивали на этом. Но Мортиша считала, что это ужасно и вряд ли закончится чем-то хорошим. Мать отругала ее за то, что она прикусила ноготь большого пальца, пока юноша пристально глядел на нее своими выпученными глазами. Но Тиш не могла ничего с собой поделать, ей нравилось поглаживать языком свой длинный острый ноготь (у нее всегда были длинные ногти). Они встретились взглядами, и в этот момент она постаралась приосаниться, чтобы хоть немного поравняться с высоким юношей. Не смотря на то, что их разделяло чуть больше метра, ей казалось, будто она привязана к нему. Он держит сигарету в уголке улыбающегося рта. Как же она ненавидит такие улыбки. Словно он не может придать лицу другое выражение, словно он не знает других эмоций. Она кажется себе такой маленькой, что ее начинает смущать его радостное, хоть пока и молчаливое присутствие. Тиш всегда была спокойной, проницательной и властной, однако в ее возрасте это смотрелось скорее неуклюже, чем привлекательно. Мать тянет ее за руку и ставит ее перед молодым человеком, с легким любопытством наблюдающим эту сцену. — Что ж, — мистер Фрамп крепко сжимает руку мистера Аддамса, и Мортише кажется, что она видит перед собой социальную лестницу, по которой так отчаянно карабкается ее отец. — Вы будете замечательной парой. Мортиша внутренне содрогается, ей совсем не хочется выходить замуж за юношу с магнетическими глазами, одетого в костюм в тонкую полоску. Да еще и с сигарой. Она нехотя поднимает на него взгляд, понимая, что выбора нет. Даже в столь юном возрасте она уже может чувствовать страсть — но ей не нравится, что это чувство делает с ней. Она знает, что такое неудобство. *** — Тебе придется, — тихо, но непреклонно произносит отец. Мортиша поднимает голову, устремляя на него твердый и непокорный взгляд. Ему лишь остается отвести глаза, в глубине которых читается вина. — Ни за что. — Это было решено, еще когда вы были детьми, — отец смотрит ей в глаза, такие же черные, как у него самого. — Ты же понимаешь, как это нужно семье. Какой прекрасный союз, Фрампы и Аддамсы. Странное настроение царило сегодня в их обветшалом доме. На улице стояла отвратительно теплая погода, и большую часть дня Мортиша провела, размышляя о плохом настроении, овладевшем ею. Оно испортилось, когда ей пришлось вернуться из Франции, к огромному огорчению всех, кроме нее самой. Мортиша была выслана из пансиона благородных девиц за распущенное поведение с некоторыми особо изобретательными французскими моряками — хотя это было лишь вишенкой на пироге. Директор уже довольно давно грозился это сделать. Она вообще не собиралась возвращаться домой, но передумала — ведь именно родители, которых она уже давно не видела, заставили ее проделать весь этот путь сквозь моря и континенты. И теперь она сидела в тягостных раздумьях, рьяно пытаясь отрицать очевидный факт. Мортиша вздохнула и снова посмотрела на отца. — Возможно, этот брак успокоит тебя. Сама она не может припомнить даже дня, когда она не была бы спокойна. Тиш даже не реагирует на это заявление, вместо этого стараясь вспомнить времена, когда она не была холодной, как лед. И не может. Холодность — ее сильная сторона, кроме тех мгновений, когда этот юноша близко — только рядом с ним она чувствует жар. — Хорошо. Она сидит прямо, плечи развернуты, спина напряжена. Отца не слишком удивляет ее уступка, в принципе, он ожидал чего-то подобного. В отличие от Офелии, Мортиша никогда не спорила с родителями. Она была одной из тех, кто знал, когда лучше промолчать, и понимал всю сложность отношений. Одной из тех, кого никогда не покидали размышления, которые она временами даже не могла выдерживать. Её голова всегда была полна различных идей. Тиш встала и наклонилась, чтобы поцеловать отца в щеку. — Мортиша? — Ей казалось, что этой уступки было достаточно, однако, отцу нужно было что-то еще. — Так действительно будет лучше. — Я понимаю, — соглашается она и уходит. Любовь была одной из тех немногих вещей, которые Мортиша никак не могла понять. Но она знает, что такое страсть. И страсть управляет ею. *** — Здравствуйте, — он стоит перед ней все с той же улыбкой маньяка, но в этот раз одетый более щегольски. Спасаясь от снега, хлопьями падающего за покрытыми трещинами окнами особняка, он надел невероятное пальто, отделанное мехом. На голове его папаха, а на губах играет понимающая улыбка, и она готова поспорить, что в своем наряде он вполне может сойти за какого-нибудь русского генерала. Он слегка кланяется и целует ее неохотно протянутую руку. — Добрый вечер, — она перебрасывает за спину свои черные волосы. — Дорогая мисс Фрамп, — он остановился перед камином и повернулся к окну. — На улице холодно, возможно, ваше пальто… — Моя упрямая дочь настаивает на том, что ей совсем не нужно сопровождать вас, — отец, наконец, оторвался от своей газеты. Она бросает незаметный взгляд на отца и вызывающе смотрит на юношу. Тот в ответ лишь смотрит на нее со своей раздражающе доброй улыбкой. — Пожалуйста, мисс Фрамп, — он усмехается, и она не может не улыбнуться в ответ. — Держу пари на что угодно, вы, так же как и я, понимаете, что это наилучшее решение, тем более, у нас нет выбора. Я могу лишь надеяться понравиться вам. Ей хочется сказать, что он ей понравился, хотя бы своим невероятным монологом, и что он даже кажется ей привлекательным, но пока у нее не получается заставить себя сделать это. — Так что же? — Мне нужно захватить пальто, — улыбается она в ответ. — Пожалуйста, — со смехом отвечает он, — этим вы доставите мне невыразимое удовольствие. — Куда вы везете меня? — надевая свое отделанное мехом пальто, Мортиша, наконец, нарушает молчание. Она с приятным дискомфортом осознает, что даже в его машине прохладно. — Это сюрприз, — отвечает он с улыбкой. Она находит его невыразимо милым, он ее – очаровательной. Мортиша с достоинством кивает ему, хотя чувствует себя так, словно ее бросили в клетку со львами. — Итак, — Гомес подъезжает к обширным семейным владениям, — что вы думаете об Аддамсовских болотах? Снег покрывает топи, делая их еще более опасными, и она не находит слов, чтобы выразить, как они живописны. — Они изумительны, — отвечает Мортиша. Она с неохотой берет Гомеса под предложенную руку, и он ведет ее к старому шатру, стоящему в центре болота. Идти по скользким камням опасно, и она рада, что он рядом и сможет поддержать ее, если она вдруг поскользнется. Изнутри шатер выстлан мехом, шелком и старинным бархатом, а по полу разбросаны пыльные подушки. И хотя внутри немного неопрятно, ей здесь нравится. Едко пахнущие свечи, расставленные вокруг, удивительным сиянием освещают небольшие пыльные участки. — Это прекрасно, — Мортиша смотрит на Гомеса и его лицо сияет чем-то знакомым, чем-то, что он старается подавить. Она игриво улыбается. — Прошу, — он указывает на окруженный свечами серебряный поднос в центре шатра, — не желаете ли отведать чего-нибудь? Он наливает немного вина, после чего усаживает Мортишу на прекрасную (еще рычащую) медвежью шкуру. Она пригубляет вино и чувствует знакомый, волнующий привкус цианида. Гомес видит, что она довольна. — Цианид, — улыбается он, надкусывая подгнившую клубнику. — М-м-м, — она качает головой, — он делает меня слишком легкомысленной. Он приподнимает бровь: — Скажите, мисс Фрамп, какая ваша самая любимая книга? Мортиша на мгновение задумывается над этим самым обычным вопросом: — У меня их много, мистер Аддамс. — Гомес, — отвечает он с улыбкой, — прошу вас, называйте меня Гомес. — Хорошо, Гомес… — она улыбается в ответ, — должна признаться, в свое время я была поклонницей Де Сада. — Замечательный, умный и изысканный выбор, — усмехается он, — я не мог бы желать большего от будущей жены. Уже успевшая забыть о навязанном браке, Мортиша печально склоняет голову. Гомес тут же придвигается ближе: — Прошу, простите меня, моя дорогая Мортиша. Он впервые назвал ее по имени, и ей вдруг стало жарко, казалось, будто кто-то заставил Гомеса произнести его. И оно никогда не звучало настолько прекрасно. — Прошу, простите меня, — продолжает он, — я понимаю, как это трудно для вас… и даже для меня. Вы думаете, я сам желаю этого? Мой отец с матерью настаивают на этом браке. Я лишь мечтаю сделать вас настолько счастливой, насколько это в моих силах, так как понимаю, что вряд ли вы когда-нибудь будете абсолютно счастливы со мной. Она поднимает голову, ее губы оказываются непозволительно близко к его, и они сливаются в несмелом поцелуе. Она знает, что такое романтика. И романтика управляет ею. *** Дождь барабанит в мутные от времени оконные стекла, и они звонко дребезжат в своих рамах. Опасный шум, разрушающий унылую тишину ее комнаты. Для Мортиши это единственный способ вернуть себе власть над этими всепоглощающими, выходящими из-под контроля отношениями. Она сидит в глубоком, массивном кресле напротив лампы, обтянутой истертым красным шелком. Та бросает совершенно ненужные драматические тени на облезлые стены. Ей всегда нравились изысканные ткани, а легкий запах гари, возникающий, когда масло из лампы соединяется с шелком, успокаивает ее, мысленно перенося назад в детство. Раздается какой-то непонятный шум, и она поджимает под себя ноги, выглядящие особенно бледными на фоне черного как ночь шелка, и сощуривает глаза, блестящие на ее бескровном лице. — Вы опоздали. Гомес снимает плащ, пытаясь одновременно залезть в окно, поднимает голову и мило улыбается. Он кланяется и швыряет свой плащ на стул с высокой спинкой, стоящий возле ее туалетного столика. — Я извиняюсь, — спокойно произносит он, вытаскивая из кармана сигару и зажигая ее. Этот источник света, единственный, если не считать лампы, движется вместе с ним, словно светлячок, постепенно приближаясь к ней. Но она только раздраженно впивается длинными ногтями в подлокотники кресла и вызывающе смотрит на Гомеса. Мортиша ненавидит опоздания и не терпит их ни от кого, кроме него. Он наклоняется, чтобы заглянуть ей в глаза, и холодные капли воды срываются с его тела, падая ей на лицо. Одна из капель, успокаивающе холодная, остается на ее губах. Змеиным движением языка Мортиша слизывает ее. Гомес улыбается снова. — Здравствуй. Он наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб и чувствует, как она мгновенно напрягается. Мортиша не любит, когда что-либо выходит из-под ее контроля, и такой романтичный жест заставляет ее чувствовать себя неуютно из-за своей молодости. Но ее руки останавливаются на его плечах, и она мягко надавливает на них, прикасаясь губами к его губам. Он чувствует привкус невысказанных слов на ее языке, но не смеет и надеяться, что она когда-нибудь произнесет их. — Здравствуй, — он кожей чувствует, как изгибаются в усмешке ее алые губы. Он помогает ей подняться, и в красном свете неприлично большой алмаз сверкает на пальце руки, которую Гомес покрывает поцелуями. Его вторая рука по-прежнему лежит на ее бедре, и он притягивает Мортишу к себе, собственнически сжимая. Именно этого Мортиша ждала весь вечер, но она никогда бы не осмелилась признаться в этом. А может быть и скажет, порой ее контроль над собой ослабевает в его присутствии. Она срывает с него прозрачную от дождевой воды рубашку, открывая взгляду грудь, которую она так любит. Ее ногти слегка царапают кожу, но это не останавливает его. Он сжимает ее запястья с ненужной, но приятной силой. Тиш задыхается, когда Гомес прижимает ее руки к подлокотникам и целует ее. Она не знает, как вернуть себе контроль, и поэтому с силой кусает его за губу; этот мужчина имеет над ней слишком много власти. Но может заставить ее улыбаться в тайне ото всех, сделать так, чтобы не было и дня, когда она не вспоминала бы о нем. Из ранки сочится кровь, но это не останавливает Гомеса. Наоборот, он с еще большей страстью целует ее, и металлический привкус крови посылает волны жара сквозь нее. Мортиша прижимается к нему, наслаждаясь ощущением их близости. — Ложись — приказывает она, отталкивая Гомеса со всей доступной ей силой. Гомес догадывается, что она еще очень молода, но не настолько, чтобы быть неопытной. И он подчиняется, ведь он обожает ее и страстно мечтает понравиться своей прекрасной, пусть и немного необычной, невесте. Она медленно обходит его, пока не оказывается настолько далеко, что он чувствует почти физическую боль. Единственное, чего он хочет, — любить ее. Хочет, чтобы этот брак состоялся, хочет быть ее рабом, жить ради нее. Ему не нужно ничего, лишь бы она ответила на его любовь. В это время Мортиша раздевает его, и ее молчание оглушает. Она обводит длинными острыми ногтями контуры его тела, и он не может не взглянуть на нее, когда она касается языком его живота. Он протягивает руку, чтобы коснуться черного шелка ее волос, зарыться в него пальцами, пока она с восхитительной опытностью снимает с него брюки. Гомес не настолько глуп, чтобы считать ее невинной, но он любит ее и хочет обладать ею каждый момент каждого дня своей жизни. — Я люблю тебя, — шепчет он в пустоту. Она не отвечает, но продолжает медленно, дразняще снимать с него штаны. Когда Гомес встает, чтобы снять с нее ночную рубашку, Тиш отклоняется, обвивая его ногами. Ее бледная кожа словно светится в темноте, и Гомесу кажется, что он никогда не видел ничего прекраснее. Она наклоняется к нему, ее снежно-белая грудь прижимается к его бронзово-коричневой. Кровь капает из его прокушенной губы — Я люблю тебя — шепчет Гомес хриплым от возбуждения голосом, но Мортиша не отвечает, и лишь пристально смотрит ему в глаза. Он не может этого вынести и крепко сжимает ее волосы, Тиш тихонько вскрикивает, поднимая взгляд к его губам. Единственное, чего он хочет, это чтобы она любила его. Мортиша в ответ оставляет легкий укус на его ключице. Ее молчание приводит Гомеса в отчаяние, ему хочется, чтобы она произнесла хоть слово. Но она только молчит и смотрит на него прекрасными опасными глазами, так же, как и в тот вечер, когда они узнали о своей помолвке. Порой ему кажется, что он видит, как они искрятся удовольствием, почти любовью, но Гомес никак не может набраться мужества, чтобы задать ей всего один простой вопрос. Она скользит по нему руками, и в ее глазах нечто, что он никак не может узнать. Мортиша видит, как пульсирует венка на его шее, как блестит кожа, покрытая смесью пота и крови. И одного этого вида достаточно, чтобы Тиш с легким вскриком упала на его грудь — она успела хорошо изучить его тело, она может читать его как раскрытую книгу, предсказывать его движения и реакции. И ей не хочется расставаться с ним, она готова раствориться в этом мужчине, сделаться его частью. Руки Гомеса скользят вверх, чтобы прикоснуться к ее слегка взъерошенным волосам. Тиш удерживает его, пытаясь понять, почему она чувствует себя такой несчастной. Стук дождя в окно и привычный красный свет лампы успокаивают ее. Закрыв глаза, Гомес тяжело дышит, стараясь не двигаться, чтобы не сбросить с себя ее руки. Она нежно обводит пальцами контуры его лица, линии, которые разделяют их, делают их старше. — Скоро свадьба, — шепчет он, — что ты чувствуешь?.. — Я люблю тебя, — спокойно произносит Тиш, крепче прижимаясь к Гомесу. — И, боюсь, это единственное чувство, которое я могу испытывать. Мортиша произносит эти слова с удивительной легкостью. Словно ей уже доводилось говорить их. — Что? — Je t'aime, — шепчет она, прикасаясь к вене, все еще пульсирующей на его шее. — Повтори это, — требует Гомес, переворачиваясь, чтобы оказаться сверху, сжимая ее в страстных объятиях. Жар их тел наполняет комнату, дыхания не хватает. — Я люблю тебя, — шепчет она, а Гомес смеется, понимая, наконец, что за чувство заставляет так сиять ее глаза. Любовь. Как же он ее любит, женщину, выбранную для него не родителями, а самой судьбой. Он смеется, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее тела. Убирает волосы со лба и заглядывает в ее глаза, глаза, ставшие вдруг такими понятными, знакомыми — словно любимая книга. — Я люблю тебя. Люблю за твой ум, красоту, загадочность. —Мне весело с тобой, — Мортиша абсолютно по-детски заливается смехом. Меньше всего можно было ожидать чего-то подобного от нее. — Боюсь, я никогда не смогу узнать тебя полностью, Мортиша, — шепчет он. — Мне кажется, что ты так далека от меня. Наши родители свели нас вместе… И с тех пор, я не лгу, я думаю о тебе, всегда. С тех самых пор, когда мы были еще детьми. И я хочу узнать… — Я хочу, чтобы ты знал все обо мне, — ее дыхание скользит по его пылающей коже, когда она сплетает его пальцы со своими, — до мельчайших подробностей. — До подробностей… — Я хочу иметь от тебя детей, — она крепче прижалась к Гомесу, — и я хочу дать тебе все. — Ты уже сделала это, — честно ответил он, стягивая с нее шелковые покровы. Мортиша думает о том, что выйдет за него, пока все мысли не растворяются в облаке экстаза. Она будет любить его вечно, с неизменной силой и страстью. Потому что не может представить, как будет жить дальше, не чувствуя этого огня. Она знает, что такое страсть… и любовь. И любовь управляет ею. *** Вино стекает по подбородку, добавляя новые ноты в пьянящий аромат безумия, царящий в комнате, и капает на свежие царапины на его груди. В воздухе витает миндальный запах цианида. Именно так она решила отпраздновать годовщину их свадьбы, и он не нашел в себе сил отказать ей. Гомес натягивает кожаные ремни, и они врезаются в его и без того истертые запястья — она убрала старинные часы с трюмо, прежде чем связать его. Легким прикосновением Тиш заставляет его отклониться и открыть рот, угощая прекраснейшим вином с цианидом, пока оно не начинает стекать по его шее и груди, снова пощипывая свежие раны. Она стоит у него за спиной, и он ловит в отражении прекрасный вид ее декольте, стоит ей немного наклониться. Мортиша жадно целует его. У их поцелуя привкус яда, вина и едва сдерживаемой страсти, и Гомес задыхается, почти теряя себя в нем. Он никогда раньше так отчаянно не жаждал ее прикосновений, и в то же время он еще ни разу не испытывал подобных ощущений. Впрочем, они не сильно пугают его. Она наклоняется к его уху, и он ощущает холод ее дыхания, смешанного с вином, наслаждаясь раскованным видом своей холодной как лед жены. Он любит, когда она немножко пьяна, он наслаждается ее жестокостью и осознанием того, сколько границ Мортиша Аддамс готова преступить ради него. Она касается губами его ключицы, поливая ее вином и языком собирая его капли. — Я надеюсь, ты будешь хорошо себя вести, — шепчет Мортиша, тяжело опуская хлыст на спину Гомеса. Контраст с прежней нежностью возбуждает его, он подается вперед, ощущая смесь боли и наслаждения. Подход жены к выбору аксессуаров никогда не оставлял его равнодушным. Кожа и шелк, как он знал, могли доставить самую изысканную боль. — Я так и не услышала ответа… — ее голос звучит угрожающе, заставляя его испытать еще один приступ болезненного удовольствия. Гомес силится произнести хоть слово. — Да, любимая, — наконец с трудом выговаривает он. — Прекрасно, — Мортиша впивается ногтями в его грудь, оставляя небольшие полукружья следов. — Хороший мальчик. Она снова склоняется к его шее, на этот раз слегка прикусывая то место, где бьется пульс. Раньше она считала, что успела полностью изучить его тело в тот день, когда они встретились в первый раз, когда они оба ненавидели свою помолвку, но уже были неразрывно связаны. Сейчас все было иначе. Сейчас у них было трое детей и общее прошлое. И она принадлежала ему. Порой казалось, что они почти перестали быть двумя разными людьми, и смысл их существования заключен лишь друг в друге. — Мортиша, — шепчет он с искаженным от возбуждения лицом, — подойди и сядь мне на колени. Она делает шаг назад, на мгновение полностью скрывшись из поля его зрения, скоро появляется вновь, властно возвышаясь над ним. Они оба прекрасно понимают, что единственными вещами, разделяющими их, остаются пояс ее платья и кожаные ремни, привязывающие его запястья к стулу. — Мортиша, — шепчет он, — моя прекрасная опасная Мортиша. Она ничего не отвечает, но Гомес прекрасно видит, как сияют от удовольствия ее глаза. Она широко расставляет ноги, и шелк платья расходится, обнажая ее прекрасные алебастровые ноги в чулках. Он задыхается от одного только взгляда. — Я, — хрипло произносит он, — я не представляю, как ты могла прятать их. — Все это принадлежит тебе, — она смеется, прикладывая бутылку к его губам. Он жадно пьет, в то время как она подходит еще ближе и целует его, разделяя с мужем каждый глоток вина. Гомес стонет, видя, как она возвышается над ним. — Ты все еще любишь меня? — спрашивает Мортиша, пока ее руки скользят к поясу платья. — Навеки да. — Докажи это. — Развяжи меня. — Touché,— она улыбается в ответ на его хриплый рык. — Французский… — М-м-м… — она снова улыбается, но в этот раз скорее романтично, чем по-кошачьи хищно. Она протягивает руки, чтобы неторопливо развязать его, а затем с кошачьей грацией отступает. Гомес освобождается от пут и встает, чувствуя, как тесны ему стали шелковые домашние брюки. Мортиша расслаблено лежит на спине на их огромной кровати, опьяненная вином, целомудренно прикрывшаяся шелковой простыней, и от этого еще более притягательная. Он не подходит к ней, продолжая ощущать, как с каждым ударом сердца распускаются цветы боли у него на груди. Вместо этого Гомес берет кусок старого шелка и отбрасывает в сторону, накрывая им масляную лампу на трюмо. Она улыбается, по кошачьи изгибаясь на кровати. Он ложится на нее, стараясь не раздавить ее своим весом. — Медленно, — шепотом приказывает она. — Мучительно. — Как всегда. Она знает, что такое вечность. Перевод: Je t'aime - Я люблю тебя (фр) Touche; -Туше (в споре, аргумент поразил противника) (фр)