Silly Good Chemistry

Дикие студенческие вечеринки, устраиваемые великолепным Пак Чанёлем (в каком, интересно месте, хотя постойте, не надо), где, судя по восторженным рассказам тех, кому удалось проскочить хотя бы разок, запретными бурными реками льётся бесплатный алкоголь вперемешку с когда-то бывшим исключительно привилегированным «волшебным белым сахарным счастьем», никогда, честно говоря, не привлекали Кенсу. Вот ни единого разочка, как и его такого же отстранённо-безразличного к разгульной жизни университета и совсем нескромно умного соседа по комнате, что создало им обоим далеко не радужный образ обдолбанной неэлитной элиты. Но это ладно, кто не был хоть раз лузером, тому не понять тонких прекрасностей замкнутой и вынужденной кое-как существовать в социуме жизни, совмещённой с отчаянным ощущением бесполезного прожигания юности и томными холодными вечерами, полными самоуничижения и негромких разговоров-уверений о том, что «они просто слишком особенные и на самом деле куда круче тех, у кого вместо мозга член думает». Кенсу, кажется, ни за что не признается Бэкхёну (равно как и Бэкхён лучше согласится перестать подводить глаза (хотя вероятность критически мала), нежели расскажет то же самое), что иногда просто невыносимо, почти до воплей истерики и зуда в руках хочет рядом одного из Тех Самых, у кого «хотелка» вечно работает в неспящем режиме. Одного определённого, разумеется. Ему нравятся руки Ким Чонина, потому что они кажутся довольно сильными, чтобы крепко обнимать в трудные минуты (или просто так), чтобы приподнять и без труда удержать, когда захочется совсем недвусмысленно обхватить ногами чужие бёдра. Ему нравится цвет кожи Ким Чонина, слегка загорелый и походящий на конфетную сладость, по которой так и тянет медленно провести язычком, пробуя на вкус, и, кроме того, он безумно хорошо сочетается с его собственной, почти молочной. Ему нравится низкий бархатистый голос Ким Чонина, сплетённый из сплошного оргазма и неприкрытого желания (странно, что говорящие с ним девушки не залетают мгновенно, просто вдыхая), от которого по телу проходит сгибающая пополам судорога. Ему безумно нравится лицо этого парня (о теле можно и не говорить даже) – и особенно губы, которые обещают подарить невозможное наслаждение одним прикосновением, губы, которые могли бы целовать долго и глубоко, не торопясь, или же грубо и порывисто, почти кусая, или нежно, почти невесомо, успокаивая (ну вдруг, дайте помечтать). Однако фантазировать о Балетном Принце Ким Чонине равносильно самоубийству со счастливой улыбкой идиота, и даже не до конца понимающий, но всё же понимающий Бэкхён сочувственно подставляет худое плечо, поглаживая по голове и говоря, что, на самом деле, это ещё не самая печальная кандидатура, которую только можно представить. И какое-то неясное эхо огорчения заставляет поверить, потому что последние несколько месяцев он несчастен почти так же, как и Кенсу. -Эй, чудила глазастый, принеси журнал с деканата, я забыл!.. Даже не стоит оборачиваться, чтобы понять, к кому обращается насмешливо звенящий голос, поэтому, устало выдохнув, Кенсу отвлекается от негромкой распевки гаммы, пока учитель не пришёл, и бредёт в сторону выхода из класса, потому что спорить с острым на язык Ким Чондэ, самым успешным учеником вокального отделения на потоке и вообще личностью довольно опасной, себе дороже. Проще без пререканий сделать то, что просит староста, и пусть даже Бэкхён снова хмурится, поправляя гигантские очки (исключительно понтовые, разумеется) и провожая недовольным взглядом. Вообще, Кенсу сам себя жутко раздражает, что уж говорить об остальных. Когда за поворотом в коридоре слышатся знакомые и явно веселящиеся голоса Неких Закадычных Друзей, внутри холодеет с такой стремительной скоростью, что вроде как даже начинает проступать пот от испуга (пока ничего не понятно), однако ноги вопреки самим себе продолжают идти, пока сознание ноет, даже нет, истошно вопит, моля о побеге и расписывая все доступные на данный момент кары, которые только могут случиться и, собственно, обязательно случатся. Такое чувство, будто он давно не смазанный скрипучий человек из старого железа, еле-еле переступающий с ноги на ногу. Всё это наверняка выглядит очень смешно. И вот священный момент случайной встречи у угла, короткая вспышка глаза-в-глаза (о, боже), из-за которой (дурацкое неудовлетворённое тело) становится НЕВЫНОСИМО душно и жарко, а ещё и стыдно, и стрёмно, и счастливо даже до самого отчаянно громко стучащего сердца. Кенсу мгновенно опускает взгляд, стараясь ничем себя не выдать (наивный) и прикусывая губы в попытке сдержать радостный писк от того, что объект его пылкой и неизлечимой зависимости, наконец-то, обратил внимание (Чондэ точно попадёт на Небеса за свою говнистость). Проходя мимо, совсем рядом, нос улавливает головокружительно мускусный мужской аромат Ким Чонина, и только чудо удерживает Кенсу от того, чтобы не затянуться этим воздухом как почти завязавший наркоман кокаином. До Кенсу счастлив и возбуждён, однако он не знает, что в ту секунду, когда его секретное «доки-доки» (или же более приземлённый «ту-дуум») теряет свою скрытность, в голове оставшегося незамеченным лучшего друга Чонина возникает совершенно коварный план… Когда Бэкхён уходит тратить стипендию (одну из самых высоких, между прочим) на новые книжки (куда, спрашивается, больше, ведь скоро горы эти упадут и завалят его насмерть, Кенсу уверен) и дерзкие вещи (он умный и красивый, а ещё одевается классно и поёт как Бог, такое тоже бывает), До решает воспользоваться моментом и частично одолжить без возврата крем для тела со слишком заманчивым ароматом папайи и дыни, после которого кожа не только мягкая, но и почти съедобная. Собственно, а что такого? Парень не может о себе заботиться? Вас что-то смущает? Пускай обросшие шерстью мужики и дальше продолжают своё благое хозяйское дело для процветания страны, а он себя запускать не намерен!.. Да и пахнет вкусно, написано на крышечке, что витаминов много… Когда дверь в неофициальное сообщество «Фриковый и ещё Более Фриковый» резко распахивается, Кенсу даже не знает, что именно должен делать, потому что комната у них одна, а он сидит на кровати только в нижнем белье и щедро покрывает вытянутую ногу кремом. Но всё это на самом деле ничто по сравнению с тем, что на пороге застывает от увиденного Пак Чанёль, глаза которого выглядят круглее, чем сама Земля. Они так и молчат, разглядывая друг друга с притаившейся истерикой, пока пришелец (а он действительно не от мира сего, но его почему-то никто не троллит), не закрывает дверь, проходя внутрь и за несколько гигантских шагов не оказываясь рядом, плюхаясь на кровать с такой силой, что Кенсу чуть подпрыгивает под протяжный стон пружин. -У меня к тебе дело, Кенсу… Крем выпадает из рук, и опомнившийся До, тихо выругавшись, тут же пытается собрать как назло жидкую субстанцию с одеяла. Бэкхён его точно убьёт, эта штука по почте три месяца шла. -Ты знаешь, как меня зовут? -А это так странно? -Вообще-то, да, очень. Такие, как ты, не должны даже знать о моём существовании. -И, тем не менее, я здесь. Кенсу страшновато перевести взгляд в сторону рыжего кучерявого «нечто», но ещё больше смущает собственная почти нагота и дурацкий, долго впитывающийся крем на одной ноге, который не вытрешь уже никак без кощунственной растраты продукта. И ещё этот Чанёль странно втягивает в себя воздух. -Это Бэкхёна, не моё, - неожиданное оправдание слишком неожиданное. -Я знаю. Ладно, возможно, есть вещи в этом мире, в которые лучше не лезть, решает Кенсу, сдвигая ноги ближе. -Твоё дело… -Ах, да, - приходит в себя Пак, чуть тряхнув головой. – Дрочишь, небось, на Чонина, а? Этот вопрос, сказанный с такой дурацкой уверенностью, заставляет подавиться воздухом. -Вовсе не… - автоматически достигший высоких нот голос обрывают. -Да ладно, все же знают, ну, разве что сам он ещё это не видит, идиот, - хмыкает парень. – Ты миленький и даже местами секси, правда, я могу помочь тебе завалить балеруна… -Но взамен..? – внезапно-расчётливо продолжает Кенсу, пропустивший неожиданный и, чёрт возьми, довольно корявенький комплимент, заставляя рыжего удивиться столь быстрой смене. -Ты… ты не мог бы… как-нибудь… пожалуйста… Бэкхёна… Помочь мне с Бэкхёном?.. Мир сошёл с ума окончательно, нужно проверить, не рухнула ли Эмпайер Стэйт Билдинг на Бэтмена и Железного Человека, если Пак Чанёль(?!) просит его помочь(?!!) «с Бэкхёном»(?!?!), но главный приз слишком желанен, и Кенсу сдаётся практически без боя, обещая сделать всё, что только будет в его силах. Напоследок Чанёль неловко просит немного крема. До совсем не хочет думать, что он будет с ним делать. Бэкхён мог бы кричать, но слишком доволен очередными купленными сверх узкими джинсами из разряда «мама айм э рок-стар», отделанными шипами ботинками и коллекционными изданиями рейтинговой манхвы рода «мама айм э сэкс-криминал». Он прощает всё, что только можно простить, красуясь перед зеркалом в обновках и совсем не подозревая, что над слишком сексуальной, чтобы можно было сдержать слюнотечение, задницей, сгущаются опасные тёмные тучи. -Ты знаешь Чанёля с нашего потока? – начинает Кенсу издалека, но, судя по реакции мгновенно поперхнувшегося лапшой друга, понимает, что нужно было запланировать ещё «дальше». -Видел пару раз, - прокашлявшись, вроде как небрежно выдаёт Бэкхён, однако глаза с проступившей влагой начинают нервно бегать по кастрюльке с едой. Хороший знак. -...Сегодня он подошёл ко мне и сказал, что у него совсем проблемы с химией… -Когда подошёл? – как в допросной. -Эээ… когда тебя не было… Его могут отчислить, хотя ты знаешь, какой он классный рэпер, да и вообще парень ничего… -С чего это он вдруг тебе понравился? Кенсу пытается продолжать улыбаться как ни в чём не бывало, однако его правда чуть пугает внезапное агрессивное настроение Бэкхёна и его резкие, похожие на приказы и обвинения, фразы. -Да просто показалось… Так он хотел, чтобы я помог ему, вроде как моя «аура» ботаника его прельстила, но мы с химией как разведённые после трёх дней брака, ты же знаешь, она не хочет понять меня и всё то, что между нами, а я просто хочу её сжечь, так что… Я сказал, что этой твой любимый предмет… Каждый знает, что кроме пения Бён Бэкхён испытывает странную и необъяснимую нежность к разноцветным колбочкам и пробиркам, а так же к их бесконечным взаимодействиям и образующимся реактивам, и при возможности почти из ничего запросто может приготовить кислоту или сделать ярко-бирюзовый ббууу-ум из вполне себе взрывоопасного медного купороса (гениальный же). И это ещё один, кстати, повод для «беспорядочной серой массы» его избегать. Мало ли. -…Ты не мог бы… позаниматься с ним вместо меня?.. Бэкхён совсем не хочет ломаться, это видно по странно заблестевшим глазам и прикушенной губе, однако гордая натура его не позволяет сдаться так вот сразу, заставляет «задумчиво» покривиться. -У меня столько дел, совсем не успеваю ничего, а ещё курсовую начинать… -Ладно, тогда пошлю его… -Я ЕЩЁ НЕ СКАЗАЛ «НЕТ»! Полдела сделано. Пак Чанёль озабоченный идиот, потому что стоит ему только оказаться в их комнате, как он тут же забывает обо всех договорённостях, глядя на вроде как неряшливого и незаинтересованного Бэкхёна (только Кенсу знает, сколько часов стоит за каждой растрёпанной светлой прядкой), одетого в старый растянутый свитер неопознанно-графитного цвета и свободные спортивные штаны (и всё подобрано по цвету, между прочим). Кенсу так и хочется подставить под подбородок мисочку для слюней, потому что стоит только Бёну отвернуться хоть на секунду, как ментальный краник открывается во всю мощь, а в глазах сразу становится заметно То Самое Желание, хотя его, наверное, и из космоса будет видно. Химия. Определённо процесс окисления и цис-транс изомерия могут обзавестись двояким смыслом. Но как же Кенсу? Маленький, брошенный и неудовлетворённый До Кенсу?.. После «первого занятия» явно с нулевым коэффициентом полезности Чанёль немного смахивает на наркомана своими гигантскими глазами и тормознутой реакцией, и для Кенсу всё за мгновение встаёт на свои места, когда он видит, с каким восторгом рыжеволосая башня следит за указывающим на пример пальцем Бэкхёна. Божечки-божечки, это будет самая дурацкая и невероятная парочка на свете, но, несомненно, и одна из самых милых. Однако дело есть дело. -На следующих выходных снова будем гулять, - стремительным сбивчивым шёпотом говорит Пак, неожиданно подлавливая До у лестницы, - приходи, всё будет… Ну что же, нужно зачёркивать дни. Кенсу уже почти привык к вечному присутствию Чанёля. Ах, так неловко получается, что он не понимает, как высчитывать заряд элемента, хотя наизусть почему-то знает, кто всегда положителен, а кто – нейтрален (а кто не знает?), и вот тут ещё проблема с построением липидов, всё слишком сложно и плохо, чтобы разобраться самому, а эти этанолы и метанолы вообще кошмар – глупее повода не выдумать, но Бён (все «дела» которого таинственным образом испаряются с каждым приходом) не отказывается объяснять и в четвёртый раз, добрея на глазах и позволяя себе даже смущённо хвалить «ученика» за «успехи». Ох, ну привали ты его уже к столу и разложи на всех этих таблицах, Пак Чанёль, что ты строишь тут из себя недотрогу и праведника в такой подходящий момент? И сколько ещё Бэкхёну обмазываться своим кремом и фонить на весь этаж?.. Пятница-развратница подходит совсем медленно, но всё же подходит, и Кенсу морально и физически готов, кажется, ко всему, что может встретить на пути. Кроме Чанёля, окончательно обдолбанного привалившим счастьем в виде соизволившего посетить «мероприятие» Бэкхёна (отбивающегося от десятка не заманчивых предложений сомнительного времяпрепровождения, пока Пак отвернулся), и сующего в руки что-то странно пахнущее и прозрачное. Пей, говорит он, одна стопочка текилы ещё никого не убила, и Кенсу верит, а потом, едва не плача от ожога самой высшей степени, клянётся, вытирая уголки глаз, что больше никогда и ничего не будет брать из рук этого рыжего недоразумения. Дышать становится всё легче, двигаться – всё веселее, и Кенсу вдруг понимает, что под одобрительные возгласы отжигает посреди набитой людьми комнаты совершенно грязные и дерзкие танцы в духе всеми любимого и ну в самом деле заводного преподавателя женской хореографии Сонджона, извиваясь так пылко, что спина завтра явно откажется поднимать с кровати. И ему не страшно, он не думает ни о чём ровно до того момента, пока разбуянившийся и без алкогольного допинга Чанёль не приглушает свет и не зовёт всех присоединиться, и неизвестные До люди в наглую начинают пристраиваться, обступая со всех сторон. Чёртов любитель испортить удовольствие Пак Чанёль. На бёдра уверенно ложатся ладони такие горячие, что, кажется, могут запросто проделать дыры за секунду, и резкий, испуганный поворот головы (не каждый вечер кто-то дышит на ухо и прижимается к заднице) едва не доводит до инфаркта. Храни тебя Всевышний, великолепный Пак Чанёль. -«В тихом омуте», да?.. – негромко и хрипловато смеясь, Ким Чонин открыто смещает ладонь на ягодицу, обтянутую почти подаренными бэкхёновскими джинсами, и вызывает негромкий несдержанный стон. – Это было... круто… -Не настолько, как ты умеешь… Волшебная текила как маленькая раскрепощающая фея – иначе, что ещё придаёт такой смелости податься назад, прижимаясь и чувствуя с трепетным и долгожданным «ту-дуум» во всём теле позади себя напряжённого и совершенно точно желающего Чонина? -Оу… - тот наклоняется и ощутимо прикусывает чужое ушко (и колени сразу подкашиваются), скользя языком по мочке. – Тогда я могу научить хёна, если он будет прилежным и старательным… Радужная радуга освещает утопающий в сияющей радости окружающий мир (и без намёков тут), музыка перестает быть непонятной, прерываемая чьими-то криками (кому какое дело), ловкие руки Чонина успевают побывать везде (и принести с собой маленькие извержения сотен Помпей в мозге), а Кенсу в полнейшем счастье и предвкушении думает о том, что сегодня кто-то получит первоклассный секс с человеком, после снов с которым приходится кончать по несколько раз сразу. И даже вопящий Бэкхён (Бэкхён же?), не испортит его планов, что бы он там не натворил. Чонин утаскивает подальше от начавшейся, судя по масштабу вовлечённых людей, далеко не самой безобидной драки, где то и дело мелькает адски рыжая голова и ещё две чьих-то светлых, разливается, перекрывая абсолютно все звуки, матерная китайская речь, и Кенсу, которого тянут из комнаты почти как машинку на прицепе, даже успевает пожалеть, что не досмотрит шоу. В коридоре пусто и темно, а стенка приятно холодит разгорячённую кожу и цепляется, шершавая, пока Ким Чонин, периодически прижимая к ней, целует так умело, что До умирает на месте сразу же, умоляя себя не кончать раньше времени. Кажется, они направляются в комнату младшего, потому что эти повороты Кенсу совершенно незнакомы. Когда дверь открывается, первое, что слышит спиной вперёд пропихиваемый Кенсу, это неожиданный «эй!» Чондэ, от которого становится ещё лучше (хотя это вряд ли возможно). -Сваливай, - коротко рычит соседу (всё же совпадения такие совпадения) Чонин, до восторженных визгов (про себя, разумеется) толкая До на кровать и начиная снимать с себя футболку. О Боги, пожалуйста, скажите, что это всё на самом деле не сон, и что такой великолепный и так сексуально-хрипло, тяжело дышащий и влажный от напряжения Ким Чонин, почти избавившийся от всей одежды, на самом деле собирается отыметь его... -Чондэ-я, либо вали, либо смотри и не мешай, - младший с трудом стаскивает как прилипшие к ногам джинсы, подтягивая Кенсу к себе и обхватывая за ягодицы, и охнувший До успевает показать мгновенно собравшему на выход Чондэ средний палец, еле сдерживаясь, чтобы ещё и не высказаться впервые за столько лет. Хлопает дверь (слишком истерично, не кажется же?), и ищущий новых поцелуев Чонин едва не прокусывает чужие губы, оставляя на стройных ногах краснеющие пятна. -Я думал, у тебя есть парень… - и Кенсу не может сдержать дурацкого смеха, потому что да ладно? Он что, серьёзно это говорит таким раздражённым тоном? -И кто же? – о, зачем же ты так трёшься, Ким Чонин, хватит юлить и вырывать скулящие стоны. -Бэкхён, разве нет? На несколько секунд До внезапно ярко представляет свою потенциальную совместную жизнь вместе с Бёном, и решает, что драки за зеркало и одежду вовсе не то, чем он хотел бы заниматься по утрам, а учитывая, что Бэкхён хочет, чтобы любили одного только его, и причём любили постоянно и во всех доступных смыслах этого слова, возникают… определённые проблемы. -Мы бы не договорились относительно позиций «активности», это невозможно… Хватит думать, Чонин, просто бери и трахай, сколько можно уже так вот странно смотреть?.. Бён Бэкхён и Пак Чанёль теперь сосутся везде, где это только возможно, и даже гигантский фиолетово-синий синяк на скуле, едва прикрытой всё теми же нечеловечески рыжими кудрями, им не мешает, хотя определённые проблемы с ноющими рёбрами сбивают дыхание, заставляя брать небольшие паузы. Иногда Кенсу даже удивляется сначала, когда видит, проходя в туалет или комнату Чонина, тесно прижавшуюся к какой-нибудь стеночке башню, однако затем различает на его шее сомкнутые в замок руки и высматривает между Чанёлем и бетоном тонкую жировую прослойку из Бэкхёна. Начало этих стопроцентно бурных отношений стоило Паку подбитого почти глаза и ушиба всей груди. Собственно, на той вечеринке Бэкхён внезапно стал чуть ли не звездой всего вечера, а всё потому, что нечего было одеваться так, что обдрочиться можно было в любую секунду, и глаза подкрашивать. И пока еле-еле удавалось отбрыкиваться и отпихивать от себя всяких страждущих, ища глазами Пака, внезапно случается "охтыжматьмояженщина": чья-то рука совсем по-хозяйски залезла ему в джинсы, сжав ягодицу (хотя как, как это вообще возможно было, там же узость ткани овер сотенного лэвела?!). Разумеется, если бы это был Чанёль, то всё стало бы гораздо проще, но это был совсем не Чанёль, поэтому вскрик был вполне оправдан. -Ты не Исин… - с всё нарастающим страхом выдаёт побледневший и ещё один идеальный Ву Ифань, глядя на свою руку с таким ужасом, будто она теперь на веки вечные проклята. -Зато я – Исин! Что же происходит в этом чёртовом мире, думает Бэкхён, если парень его хорошего хёна просто так вот залазит к нему штаны (перепутал он, дааааа), а сейчас этот самый хён стремительно уносится прочь, эффектно продираясь сквозь толпу локтями, ибо бегает Чжан Исин очень быстро, а Ифань – самый неловкий из-за своих длиннющих ног старший, и ещё он вечно о что-то спотыкается. Дальше становится только хуже: решивший отомстить Исин подцепляет плывущего по общему течению пати и уже неплохо пьяного О Сехуна, вроде как не занятого официально (ключевое здесь «вроде как»), и накидывается на него с теми самыми "онетнетнет" Поцелуями Мести. Катастрофа. Ву Ифань орёт, пытается пролезть и грозится стереть несчастного и ничего не понимающего О с лица земли и растолочь его пепел до мельчайших частиц, а потом поджечь ещё раз, Исин, и до этого бывший не совсем трезвым, грозится навсегда порвать отношения, едва не плача и продолжая висеть на бледном как мел Сехуне, внезапно вмешивается Чанёль, услышавший о произошедшем и метнувшийся с другого конца комнаты, чтобы разобраться, кто это посягает на священную задницу его бекона (что?), а ещё появляется Лухан. Просто разъярённый Лухан, который очень любит макнэ и очень хочет подпортить Чжан Исину миленькое личико, чем, собственно, и занимается. Первый удар в священного единорога знаменует собой Начало Конца, и попытавшийся разнять друзей Чанёль получает от обоих сразу, отключаясь и падая в окружившую толпу. Бэкхёну не то что бы удобно, но он пытается как можно быстрее покинуть опасную зону, потому что лицо ему ещё дорого, а глупый Чанёль, сволочь, тяжёлый, но любимый. -Вы отлипнете друг от друга когда-нибудь, провальная парочка? -Только когда вы, озабоченные потрахушками. Сидеть по голову укутанными в одеяла на стоящих напротив друг друга кроватях странно смешно.