Дети Рифтена.

Отмычка в руке и крадущийся шаг, В ночь устремленный пронзающий взгляд. Рифтен давно уж стал их владением, Тех, кто чужое крал с наслаждением. Это их город, город воров, Слава былая вернулась к ним вновь. Люди трепещут, заслышав о Гильдии – Так велики они стали в их виденьи. Лезут в глаза белесые пряди. Зачем ей величие? Чего ради? Есть ли смысл в злате, богатстве, Когда все равно ей неведомо счастье? Кражи ночные, пьяные дни. Как в забытьи проплывают они. Есть лишь одно, что все еще значимо, Что так усиленно прячет она. Ибо иначе удел предрешен: Бросишься в пламя – будешь сожжен. Чувства и страсти несут только боль, Слишком легко обращаются в ноль. Все, что серьезно – запрещено. Это не писано, но решено. Сделки и подкупы, кражи, пари… Места здесь нет для глупой любви. Но ее сердце не слышит приказов, Избавиться сложно от этой заразы. Срывы и слезы затоплены медом… Так и жила она год за годом. Гордость, довольство, достигнуты цели. В городе этом знал он все щели. Гильдии мастер, почти что Глава Жизнью теперь наслаждался сполна. Работа, заказы валятся с неба. Не вспомнишь уже, как тряслись из-за хлеба. Таверны и женщины, плоть и вино… С кем переспать – почти все равно. Лишь бы забыть о том, что мешает, Что по ночам его душу терзает, Что так неправильно, что так наивно. Детское чувство… Ему даже стыдно. Стыдно признаться себе самому: «Ей я поклясться готов, что люблю». Это есть слабость, это есть брешь, В защите дыра – бери там и режь. Он не желал уязвимости этой: Немного капризной, в куртку одетой, Той, что любой вскрывала замок. Но не поддаться влеченью не смог. Бледность луны, рыжесть волос, Самокопание режет как нож. Хочется снова сбежать в плен пороков… Но не поплыть против бурных потоков. Ее силуэт у кромки воды. Неслышно подходит – сноровки плоды. Сложно начать, слова испарились, Все заготовки подло забылись. Стоп. Нерешительный? Он? Как нелепо. Глупо. Зачем вел себя он так слепо? Едва не позволил себе так упасть, Отдаться в чужую, мать ее, власть. Мягкая поступь, все так же неслышно Бредет он в таверну, там выпьет лишнего, Завтра бумаги, отчеты, награды. После – танцовщица в свете лампады. Все будет так же, как было вчера И много дней раньше. Но все же она Будет являться во снах, по ночам, Пока не уступит рассвета лучам. Он не узнает, что шаг его был Настолько же слышен ей, сколь и любим. Он не увидит тех слез, что смешались С грязной водой, с надеждой прощаясь. Подавлены чувства, забиты желания, Во имя их дела сломились мечтания. Быть лучшим вором – превыше всего, Любим или нет ты – здесь все равно. В крепостях принципов заперлись оба, Решив свои тайны прятать до гроба, Таким, как они, не взлетать до небес… Его звали Бриньольф. Ее звали Векс.