Назад к звездам и еще дальше

Собственно говоря, я проснулся в чужой кровати, но это и не удивило, и не напугало меня. Если бы это было похищение, например, то, бандиты не стали бы укладывать меня в удобную и свежую постель и уж наверняка позаботились бы о том, чтобы меня привязать. Сделав такие выводы, я хотел снова уснуть. Что вчера под утро творилось в «Лагуне грез», заведении, настолько же мерзком, как и его название, я толком не помнил - значит, я перебрал с выпивкой и очутился неизвестно где, в чужой комнате, в потемках, но навряд ли это может обернуться чем-то серьезным. Мысли ворочались в голове, неловкие, медленные, как сонные рыбины на дне омута, а потом вокруг меня так некстати – и кому только мешал полумрак! - зажегся свет. Я нехотя разлепил один глаз, увидел немного знакомую комнату в синих тонах, а потом в уголке моего опрокинутого поля зрения заметил его. Доктор. Я попятился бы в удивлении, но только не лежа. Между прочим, после того, как он выбросил меня в параллельную реальность, наказав за геноцид далеков, сделал из меня извинительный подарок для Роуз и смылся, прошел целый год и ещё два месяца сверх того. Год и два месяца у меня не получалось сложить себя из обрывков двух сущностей, Доктора и Донны, я не мог ни освоиться, ни распутаться, и сейчас даже не верилось, что когда-нибудь смогу. И, кажется, я уже выгляжу старше, чем он. Если б я выпил накануне не так много, то, наверное, готов бы был сейчас на убийство, или хотя бы врезал моему проклятому родителю, такому безупречному оригиналу, копия с которого получилась плохонькая и невнятная. Гора моих сложностей с похмельем в придачу вдавили меня в постель, и я еле дышал под тяжестью, пока сквозь дрянную муть в голове, сквозь мою тошноту и мою рефлексию, проступал вечный спаситель человечества, бог из старой украденной машины. - Если что, мы в Тардис. Привет. Только Доктор мог так смотреть, по-особенному, когда и осуждение, и сопереживание заодно, и отрешенность, такая отрешенность!.. О, Доктор в ореоле доброго света, в венце из звезд и космической пыли, незабываемый, несравненный, и вообще не человек, в отличие от меня. Я подумал, что это так несправедливо: я выбивал его из себя больше года, а теперь он появился и вмиг уничтожил все мои упорные старания. Туман в моей голове мало-помалу рассеивался, и вместе с тем появилась уверенность, что после вчерашнего вечера, после ночи, я оказался-таки у себя дома. И одежда на мне была домашняя, и, вроде бы, я ехал из бара на такси, а со мной была Джессика, но потом она куда-то подевалась... Куда же?.. А может, у меня вчера оказалась марка кислоты, или что-нибудь ещё такое, или я смешал, а приход затянулся, и вот теперь меня наконец-то накрыло? Точно! - Меня отпустит, и ты исчезнешь, - сказал я Доктору как будто бы даже безапелляционно, без надежды в голосе, без вопроса, хотя вышло хрипло, и я, наверное, был жалок, говоря такие вещи ангелу-спасителю всяких неудачников и прочих обреченных душ. - Нет! - Да. - Я не галлюцинация. - Галлюцинация, - спорить и препираться я всегда был готов. Он сложил незримые крылья за спиной и сел на постель, наклоняясь ко мне, давая себя разглядывать вблизи. Он был неизменен, молодой и свежий в свои девятьсот с лишним, ровно такой же, как в момент нашего прощания, и лучше ему было исчезнуть из моих наркотических видений. Однажды, не то сильно нетрезвым, не то под чем-то, что убило во мне здравый смысл, я уже разговаривал со своим отражением в зеркале и думал, что это был Доктор. Тогда я умудрился разбить от злости зеркало и порезаться, а утром ко мне приехала Кэролайн, чтобы стирать с пола мою кровь и выхаживать меня. Я не пошел на работу, и она тоже не пошла, и это был такой серенький, бездельный, с фильмами и лимонными печеньями день, который стал одним из самых счастливых дней моей тогда ещё полугодичной жизни. А теперь вряд ли кто-нибудь приехал бы залечивать мои раны, и я не хотел, чтобы повторилась история с разбитым зеркалом, поэтому Доктора бить не стал, хотя стоило бы. - Как мне тебя называть? – спросила моя улучшенная версия. - Иордан Бетельгейзе. - Что?! Он, Доктор, хотел назвать меня просто Джоном Смитом, рубахой-парнем Джоном, и именно поэтому я взял себе такое вычурное имя. Первые три месяца в ложной реальности меня звали Полом Тирнаном, но мне быстро захотелось чего-то более экстравагантного, и я сделал себе новые поддельные документы. - Я не буду так тебя называть, - сказал Доктор, - Это не твоё имя. - Может быть, я сплю, и ты мне приснился? – я понадеялся, что вижу его не из-за наркотиков, о которых забыл оттого, что был пьян. - Нет. - Да, - и мы снова спорили, и он опять со мной не соглашался, и тогда я от души его ущипнул, для того, чтобы он исчез. Потом понял, что ошибся и должен был ущипнуть для этого себя, а может быть, всё-таки его: я слегка запутался, но Доктор оказался материальным. Он отбросил мою руку, вскочил с кровати, и возвышался теперь надо мной, моя совесть, что пробилась, черт знает, откуда, идеал, к которому я с самого начала отказался стремиться. - Прости меня, - сказал он, и злость начала бурлить во мне: я оживал. - Я догадывался, что тебе будет тяжело, но не ожидал, что настолько. Я решил взять тебя на борт. - А откуда ты вообще узнал, что мне плохо и всё такое? Откуда ты тут, в чертовом альтернативном Лондоне, взялся, а? - Тардис полетела по неправильной траектории, ну, знаешь, флюктуации в Вортексе, ты должен знать, и она зацепилась за параллельную реальность - знаешь, как тряхануло! - ответил Доктор, - А я чувствую тебя, если сосредоточусь. Я понял за те минуты, пока был там, что с тобой всё не так, и успел забрать тебя. «Успел до того, как рухнуло мироздание, порвались космические струны и разлом между вселенными привел к новому Большому Взрыву» - мысленно дополнил я, зная, чем чреваты проходы между альтернативными реальностями. Всё правильно, он чувствует меня, ведь я плоть от его плоти. Почему Тардис не сбоила таким образом раньше, почему он не сосредотачивался раньше, когда его заносило на темпоральных и черте-каких виражах? Столько времени прошло, моих пьяных и дымных, или грустных и пустых дней. - И что? Значит, я достаточно намучался за то, что помог тебе уничтожить далеков? – спросил я, чувствуя себя перед ним таким обреченным в своей маленькой жизни, словно на меня несется огнедышащий поезд, а я стою в тоннеле, и не отпрыгнуть, не убежать. - Я простил тебя. Ещё тогда. А то, что ты, видите ли, мучился – это ты сам так захотел, приятель, в этом я не виноват. Со всем, что тебе дано от меня, ты, знаешь ли, мог бы стать великим - там. Там? Значит, мы уже в другой реальности, не в моей? Значит, в его? - Где Роуз? Почему ты не работаешь в Торчвуде? Во что ты превратился, слышишь? – Доктор перешел к нравоучениям – обязательной части программы, хотя я предпочел бы похвалы за то, что я, вообще-то не спрыгнул с крыши – там. И, в его выражении выступила гадливость, наверное, я не нравился ему потрепанным и неумытым. Не вставая с кровати, я взорвался и закатил ему настоящую истерику. Я едва не разрыдался, чуть не охрип, вопил дурным надтреснутым голосом, и, безусловно, наговорил ему много лишнего. Среди всего прочего я сказал, что сжег бы Торчвуд дотла по многим причинам, но в первую очередь оттого, что эту мерзкую контору создали благодаря ему. Я сказал, что не смог спать с Роуз, потому что, между прочим, она звала его, Доктора, во сне, что я сжег его синий костюм возле помойки спустя неделю после того, как он бросил нас там. Я высказал ему все обиды, мои и Роуз, наоскорблял его, а потом перешел на себя: - Я - результат генной ошибки! Отброс! Выбраковка! Знаешь такое, Доктор? В том мире я мешал бы тебе блистать – не проще ли спихнуть меня сюда? Не проще ли оставить меня в этой нереальной реальности, ведь он – то есть я - как-нибудь выкрутится, ведь он молодец, он коктейль из генов, тайм лорд с одной жизнью, лучше убрать его с глаз долой поскорее! Какой ты подлец… - Черт побери, остановись, как же ты неправ, во всем неправ, во всем!.. - А что мне было делать с собой? Твои знания – которые не мои, твои девятьсот лет - которых у меня не было, они напиханы в мою голову, как будто с этого может выйти какой-то толк! - И поэтому надо было бросить Роуз и стать пьяницей и неудачником, да? - Я её не бросал, - по поводу остального спорить было сложнее, наверное, он без труда видел по моему лицу, что я частенько выпиваю, а по грязной и безликой съемной квартире догадался, что в моей жизни не всё хорошо, что мой образ жизни слишком человеческий и приземленный, скажем так. - Мы разошлись потому, что оба так решили. По обоюдному согласию, вот. - И что сейчас с Роуз? - У неё есть жених, неплохой парень. - Она счастлива? - Да, - ответил я со всей возможной честностью. Она выглядела влюбленной, и уж точно ей было лучше, чем со мной: я вносил в её жизнь какую-то обреченность, несвободу, кучу всяких сожалений и тоску по настоящему Доктору, конечно же. Роуз с самого первого дня смотрела сквозь меня и видела звезды, которые у меня были только в ложной памяти. Искала во мне Доктора, а я им не был, и упорно не хотел быть – ни для нее, ни тем более для какой-то высокой цели. - Хорошо, если она счастлива. Если ты не врешь. Больше всего я хочу, чтобы она была счастлива. - У тебя всё получилось. Ты оскорбил её своим поступком, и она разлюбила тебя. Нашла силы на это. Теперь она в порядке, - сказал я, и Доктор помрачнел. Это было хорошо, пусть разбиваются его планы сделать всех счастливыми, пускай подумает в следующий раз, перед тем, как легким нажатием ломать чужие судьбы. - И ты что ли, разлюбил её? - Не знаю, Доктор. Это самый сложный вопрос. Роуз не держала меня, а я видел, что мне лучше свалить поскорее, и перестать быть источником досады. После того, как мы разъехались, она очень быстро нашла мужчину и устремилась в «серьезные отношения», спешила выйти за него замуж. Отделаться, наконец, от меня-подарка-Доктора и от Доктора-во-мне, от всей этой истории, которую одно лишь определение «метакризис повелителя времени и человека» делало отчаянно бредовой. С Роуз мы, вроде бы, дружили, иногда я болтал с ней вечерами по скайпу и сходил один раз с её женихом на футбол. Больше близких друзей у меня не было. Я не знал, люблю я Роуз до сих пор или нет, поэтому женщин у меня было много, они появлялись и исчезали: мой характер никто не мог долго терпеть. - Что тебе мешало стать нормальным, а? Ты ведь умный, не хуже меня, ты бы мог кем угодно там стать. - Ты и сам можешь понять. С твоими мозгами, с твоим прошлым, которого у меня не было, всё кажется суетой. Просто дурацкой суетой, от которой не улетишь на Тардис к новым свершениям, Доктор. - Ладно Торчвуд, он мне тоже не очень нравится, но почему ты не справился со всей своей жизнью, как это вышло, черт побери? – Доктор подчеркнул слово «всей» и был прав. - Я живу, как живу. Мне всё равно. Пытаясь выбить его из себя, я часто выпивал, курил травку, не избегал и чего потяжелее, вел себя безрассудно, а порой и просто безобразно. Старательно я делал всё то, чего никогда не стал делать бы Доктор, и дни летели в дыму, полузабытье сменялось разочарованиями и наоборот. Я не смотрел на небо, и не хотел видеть звезды. И да, мне было всё равно. Ещё мне приходилось работать - в этом у нас с Доктором была безусловная разница. Благодаря его блестящему разуму мне легко давалось всё, за что я бы ни взялся. Я попробовал себя в качестве журналиста и фотографа, координатора в общественной организации и даже частного детектива, и тщательно избегал всего, что могло касаться науки или какой-нибудь космонавтики. Потом я устал ходить на работу. В последнее время я переводил на дому всякие тексты, немножко разрабатывал сайты, немножко писал статьи на заказ. Я знаю миллион языков, и спасибо за это Тардис с её системой автоперевода. Я собирался попробовать себя в качестве ведущего новостей, открыть ресторан, а может быть, стать сутенером. А может быть, уехать за полярный круг и работать на метеорологической станции. Я знал, что у меня всё это легко получится, и поэтому мне было неинтересно: я предпочел выпивку, марихуану и работу на дому. Я чувствовал, как старею с каждым ударом моего единственного сердца. - Сотри мне свою память, а? - попросил я у Доктора. Зачем она мне? - Ни за что, - твердо. - Ради всего святого! - Нет. - Ты же можешь, чего тебе стоит! – я умолял его, полубога! - Нет. Даже не думай. Мне хватило Донны. Мне всю жизнь тащить теперь этот груз. - Уходи из моей головы! Уходи! – я заорал, как настоящий буйнопомешанный, из таких, которых упрятывают в клиники, и сорвал голос до тонкого шепота: - Пожалуйста, Доктор... Доктор, который не лечит, и теперь ему ещё и этот груз, в виде вопящего меня, человека, который тонет и захлебывается, нужно на себе тащить. Мне показалось, что он покраснел, хотя в неверном приглушенном свете трудно было сказать наверняка. Честно говоря, мне так хотелось разрыдаться, и я выразительно шмыгнул носом, чтобы его об этом предупредить. - Прости меня, - попросил он и ушел куда-то, и оставил меня наедине с воцарившейся в комнате моей обреченностью. За то время, пока его не было, я ужасно замерз в этой спальне в синих тонах, на постели, пахнущей одним только им. Я сделал вывод, что он не нашел себе спутника и шатается по вселенной в одиночестве. Ни один человек не вынес бы этот промозглый холод в Тардис. *** - Здесь чертовски холодно! - разжаловался я, как только он вновь появился в спальне – с вазочкой конфет и чашкой чая. Как будто от конфет мне станет лучше на душе. Хотя я бы не отказался от такого поворота событий. - Включи отопление! - Может, не надо отопления? Ты так быстрее вытрезвишься, - предложил Доктор. - Я и так быстро! - Ну-ну. Я не мучился подолгу после вечеринок с морем выпивки, и стать по-настоящему наркозависимым мне не грозило – всё же мой своеобразный организм был гораздо крепче людского. Он вытащил звуковую отвертку и пожужжал ею в воздух. - Сейчас станет тепло. - Быстрее, - я по-настоящему дрожал! Ничего не сказав, Доктор лег со мной рядом и обнял меня. Да, он хотел согреть меня – и у него всё равно не получилось бы, ведь у повелителей времени температура тела гораздо ниже, чем у людей. Но всё же он был теплее, чем спальня Тардис, и я прильнул к нему. Он натянул на нас одеяло. Он хотел согреть меня – или отвлечь от идеи насчет того, чтобы удалить из маленького Доктора память большого Доктора, отформатировать этот кусок (может быть, тогда у меня всё и наладится), или черт знает, что он хотел, обнимая меня в этом особенном, безграничном одиночестве, которое всегда просачивается из космоса сквозь стены звездолетов. - Почему ты не винишь меня за далеков? – спросил я, чтобы не вдумываться в свои ощущения от того, что он был рядом. Я ощущал его всем телом, и мы будто оказались в глазу урагана, загодя сцепились, чтобы не разнесло, когда налетит вал. Я лежал на спине, глядя вверх, и так было хорошо: я не видел его лица. Всё же он моя копия, и от этого легко и просто сломать голову. - Я прощаю тебя, - ответил он про далеков. - Но это не значит, что на тебе больше нет ответственности. Ты всё равно виноват перед ними. - Не повеситься же мне. - В том-то и дело. И, всё- таки, как мне тебя называть? - Иордан. - Ну, сколько можно, - Доктор говорил со всей возможной мягкостью, ища примирения. Его торчащие вверх и во все стороны волосы щекотали мне подбородок. Я приобнял его покрепче, он тихо выдохнул, расслабляясь и приникая ко мне. Так было проще и даже как-то правильно: ведь во всей вселенной не было никого ближе, перепутанней и взаимосвязанней нас. - Зачем ты устроил свою жизнь так, словно это всё мне назло, если знал, что я никогда не появлюсь? – спросил Доктор. - Ты бы появился. Я верил. За тобой остался должок. - Какой должок? - Ты должен стереть мне память. - Нет. - Сотри. Мне… - Прекрати. Этому не быть. - Я не отступлюсь и не отстану от тебя. - Какой ты странный! - сказал Доктор. – У тебя такой дар, такие возможности, а ты от них отказываешься. От себя – отказываешься. Я чувствовал телом вибрацию его голоса, и это немного сбивало с толку, но я готов был гнуть свою линию даже в сокрушительной близости. - Я - не ты. Я не должен быть тобой. А себя я найти не могу, - ответил я честно. - Почему?.. Самореализация, поиск своего места в жизни, такие человеческие вещи. Наверное, в девятьсот лет это сложно понять. Но у меня есть и свои воспоминания, Доктор. - Мы разошлись! – за барной стойкой я рассказываю свою жизнь одному парню. Он снимает квартиру напротив меня. - Она собрала вещи и уехала, представляешь себе, мы только что перебрались от Тайлеров, и месяца не прошло, как она ушла! - Тайлеров? – без особого интереса он поглядывает то на меня, то на бармена, то на стакан виски. Моего нового приятеля зовут Билл, у него «тоннель» в ухе. Я смотрю сквозь дырку в Билле и вижу свет. Я был до этого в пабе пару раз в жизни, и ещё не догадываюсь, что скоро стану завсегдатаем всех мест, где много выпивки и погромче играет музыка, где можно не думать, или хотя бы думать о чем-нибудь «земном». - Это её родители! Мы с Роуз собирались пожениться! - Зачем?.. - Ты идиот? Я люблю её! А она любит другого, - и за эти слова мне становится до безумия стыдно перед памятью Повелителя Времени. О великое небо Галлифрея, я человек, я погрязаю и гасну, и мне больше не увидеть звезд из угла любовного треугольника. - Пол, ты хороший парень. Приходи к нам работать? Я поговорю с шефом, - говорит Билл, немного разворачиваясь, и свет в его «тоннеле» гаснет для меня. - Кем? – зачем-то спрашиваю я, подмигиваю Биллу и опрокидываю в себя выпивку. С моей работы меня уже выгнали, наверное – я больше туда не хожу. Билл чешет переносицу и наконец отвечает: - Ну, офис-менеджером, например. - Кем?! Его предложение задевает меня самым болезненным образом. Космос-Тардис-время-звезды… Я роняю голову и впечатываюсь лбом в прохладную гладкую столешницу. Пахнет тряпкой. - Эй, ты чего? – Билл трясет меня за плечо, я пытаюсь отодвинуться вместе со стулом, чтобы он не трогал меня, чтобы не предлагал работать офис-менеджером, в этом нет ничего плохого, но я помню, как летел сквозь туманность Ориона, сквозь переливающееся пылевое облако, от розового к фиолетовому, и вперед, к сверкающему бриллиантами на фоне глубокого черного. Барные стулья приделаны к полу, и из-за этого я просто-напросто падаю между ними. - Пол! Ах, да, меня так зовут. Я не Доктор, я будущий офис-менеджер, который напился. - Да что с тобой?- Билл пытается меня поднять, но мы оба пьяны, и так неловки - я изворачиваюсь, как рыба, которую пытаются выловить из аквариума, и оказываюсь лежащим на спине возле барной стойки, зацепившись ногами за стул. И правда, что со мной? - Экзистенциальный кризис! - выпаливаю я в лицо надо мной. В первое время после прощания с Доктором я бродил по особняку Тайлеров, не зная, куда себя деть, чувствуя себя ребенком, которого из детского приюта забрала заботливая пара. Я тогда был пободрее, и настраивал себя оптимистично. Роуз плакала украдкой, Джеки обращалась со мной так, будто я тяжело болен. Во всем Лондоне не было дома, где двери закрывали бы тише, чем у Тайлеров в эти дни. - Какой-какой кризис? - Эк-зистенциальный, - губы меня не слушаются. Я люблю Роуз, это мои настройки по умолчанию. Когда синяя будка растворилась в воздухе, Роуз сначала бросилась к ней, а потом обернулась ко мне. Я ощутил привязчивое чувство вины. Я прожил десять дней и успел совершить геноцид и расстроить любимую женщину. Не обречен ли я? А мы - не обречены ли? - Какой-какой кризис? – допытывается Билл. Непонятливый Билл, дубина Билл, простой хороший человек Билл. - Эк-зи-стен-ци-аль-ный! – кажется, я неверно подобрал это слово. Не моё оно, но не отступать же теперь. - Какой-какой? – Билл тормошит меня, в лицо заглядывает, а сам уже на что-то совсем скверное похож, на кривляющееся и булькающее. - Мудак ты, - а вот это получилось внятно. Это моё слово, человеческое такое. Билл пожимает плечами, достает купюру и начинает сворачивать её в трубочку, а я отворачиваюсь от него, устраиваюсь с уютом: ладони под щеку, ноги чуть согнуты в коленях, я отпускаю себя и реву. *** Я вернулся из воспоминаний в синюю спальню Тардис, и попробовал хоть что-то Доктору объяснить: - Понимаешь, я - это я, а не ты. Мне не нужная твоя память, и ты, древний поучительный ублюдок, либо сотрешь ее, либо… я даже не знаю, что сделаю. - Ты ведешь себя, как ребенок, - сказал Доктор, и ему было смешно. - Знаешь, мне годик и два месяца! - И ты уже вовсю выпиваешь и принимаешь наркотики, - ответил он в том же несерьезном духе. - Кстати, на тебя ничего из этого не должно действовать, как не действует на меня. - Действует, уж поверь. Хоть в чем-то повезло. - Почему так получилось?.. - Я же проклятая выбраковка, - напомнил я. Он потянулся и взял мою руку. - Ты - метакризис. Единственный во всех мирах метакризис человека и повелителя времени. «Лежит с перепою ни жив, ни мертв, как водоросли на морском берегу. А рядом – невозможный, единственный во всех мирах Повелитель Времени» - я в уме продолжил его слова и ужаснулся – не то себе, не то космически, в целом. Когда он меня утешал – а значит, любил, мне хотелось не то стать лучше, не то напрочь, без осадка, раствориться в нем. - Зачем ты… - и я не знал, как это спросить. Зачем ты обнял меня? Зачем мы так близко? Я никогда бы не задал такие вопросы - ему. Потому что всё же он был ужасно одиноким в своих замерзших космических далях, в их синеве и искрящемся золоте. Тардис, кажется, дремала, даже не замечая подозрительного пассажира, то есть меня. - Я забрал тебя, потому что увидел, что сам ты уже не выкарабкаешься из этой ямы, куда ты себя загнал, - ответил он на другой вопрос. - Думаешь, у меня была депрессия? - Может быть. Ты не обращался к психологу? - Ещё чего. Ненавижу докторов, этих изуверов в белых халатах. - Хм. Значит, и на врачебное обследование ты не ходил? - Нет. - И могут у тебя быть дети или нет, не узнал? - Нет. - Вы долго прожили с Роуз? Хоть съездили куда-нибудь? Всё, что от меня требовалось в тот момент – отвечать «нет», что я и делал. - Это ужасно. Год назад я бы не подумал, что ты так изменишься. Я решил рассказать ему, о чем думал как-то раз: - Вот ты знаешь, почему плохо принимать наркотики? - Догадываюсь! Но вообще-то это не по моей части… Иордан. - А всё потому, что наша человеческая жизнь – сама по себе довольно тусклая и безрадостная штука. А когда ты употребляешь, ты это особенно замечаешь, потому что можешь сравнивать, каково тебе под наркотой и без. И тогда, если ты не под кайфом, жизнь кажется тусклее ещё в сотню раз. От этого плохо. - И зачем ты мне об этом рассказываешь? - Ты знаешь, что такое жизнь после тебя, Доктор? Мы с Роуз знаем. После тебя нам стало тусклее ещё в триллион миллионов раз. Доктор выдохнул и прильнул ко мне еще крепче. Кажется, я как следует припечатал его своим судейским молоточком. - Черт бы тебя побрал. Прости, прости меня. Мне бесконечно жаль… - сбивчиво проговорил он и умолк, и, наверное, концентрация безнадежности вокруг нас зашкалила. Меня легко задеть, а значит, и его тоже. Мне стало немного неловко, хоть я и доволен был, что сказал ему, как действуют его появления среди людей. Чтобы загладить свои неприятные слова, я потрепал его по голове. Невозможно было не испытывать нежность к такому непривычному Доктору, который сладко обнимает меня для того, чтобы мы оба не очень-то расстраивались от вещей, которые приходится говорить друг другу. Конечно, мы вели себя как чудаки. Я вспомнил о конфетах от депрессии. - Увези меня куда-нибудь, - попросил я. Полетим на один край вселенной, а потом на другой (да, да, я помню, что вселенная бесконечна), и ты расскажешь мне обо всём, что мы там увидим, будешь угощать меня конфетами в попытках спасти от хандры, колдовать над консолью Тардис, смотреть на меня так растерянно, словно ты рядом, и в то же время на световой год от меня… Мне почему-то кажется, что тогда я почувствую себя на своем месте, а тебе не будет так по-обыденному одиноко. И я постараюсь не сдохнуть, когда после всего окажется трудно выносить повседневную жизнь, а, может быть, подсяду на что-нибудь и сам смогу разукрашивать существование в более яркие и теплые тона. Ничего такого я не сказал. - Я уже увез. Вставай. *** Мне всего лишь год и два месяца, и в таком возрасте людей можно возить только в коляске перед собой. Я мало чего видел своими глазами, а в заложенных в меня программах роятся ошибки. Когда я вышел из Тардис, показалось, что всё время до этого я смотрел жизнь сквозь грязное стекло или какой-то особый светофильтр. За спиной машина времени, синяя-пресиняя, любимая и вечная, а впереди, и вокруг, и внутрь яростно врывается - новый мир, звезды, старые, но новым рисунком на небе, воздух, широта, ветер, звук – я замер, открываясь навстречу всему, мои босые ноги увязли в песке. Наверное, так часто чувствует Доктор, и до чего же ему, проклятому, везет! - Галактика Андромеда, - объявил он, указав на волшебный розоватый завиток в небе. Мы были на морском берегу, и близкие звезды делали ночь светлой, а вот луны у этой планеты не оказалось, и лунной дорожки на воде тоже: море искрилось, переливалось и подсвечивалось небосклоном во всю ширь. - Это… Сомния? – я покопался в памяти-которая-Доктора и вспомнил, как зовут планету. Вдали виднелась какая-то пристань, там играла музыка, двигались фигуры, похожие на человеческие. - Да. Нравится? - Уж получше, чем чертов альтернативный Лондон. И чем моя квартира, из которой я выхожу порой раз в две недели. Однажды я спустился на улицу и заметил, точнее, прочувствовал, что пока я сидел дома, наступило лето. Кругом всё расцвело, распушилось, зазеленело, а я шел в теплой куртке и чувствовал себя очень по-идиотски. А ещё я необычайно сильно ощущал тогда остроту жизни. Всё жило вокруг меня, четкими контурами, яркими красками, и я тогда тоже жил, сообща с целым миром, и его страсть и движение врывались в меня. Через десять минут мне показалось, что я пьян, я не пошел на собеседование и бродил по улицам, рассматривая цветы и одетые в свежую зелень деревья. Сейчас, возле ночного моря, рядом с Доктором и Тардис, я чувствовал такую же остроту и совместность, сопряженность моей жизни с общей. Планета медленно вращалась, и я чувствовал, как тоже вращаюсь на ней. Вселенная до сих пор расширялась после Большого Взрыва, и это была её жизнь, а в ней была и моя жизнь, маленькая, но сопряженная. Это было здорово. Я разделся догола и влез в море, и оно оказалось ужасно холодным, до дрожи, до синих губ. Впрочем, и это было неплохо, потому что я довольно мутно чувствовал себя после всего, что вчера я в себя закинул. - Не хочешь искупаться? – крикнул я из воды. - Я не люблю плавать, - отозвался Доктор. Я тоже не любил, а теперь полюблю, чтобы противоречить ему, чтобы не походить. Он сидел на песке, на фоне своей Тардис, и они вдвоем были старые-престарые, древние, как камни, страшные боги из истории всего мира, а может быть так, благородные истуканы. Я решил, что заставлю Доктора стереть мне память, во что бы то ни стало – мне не давали ничего хорошего его девятьсот пылающих лет. Я очень замерз в этой тихой звездной воде, выбрался на берег, и тут же у меня подкосились ноги и закружилась голова. - Ох, - не дойдя до Тардис, я упал на колени, и меня вырвало. Вывернуло яростно, наизнанку, до слез, и так стыдно за себя стало, а Доктор всё понимал и отстранился, даже не смотрел на меня, пока я крючился и облевывал песок. Потом я отполз и опустил лицо в воду. Я лежал под звездами Андромеды, дохлая рыба, которую случайно выплюнуло море. Доктор встал надо мной. - Сколько ты вчера выпил, а? В ответ я побулькал, как рыба. Не его это дело. - Может, ты болен? - Все хорошо, - я встал с его помощью. - Я больше не буду. Давай переставим Тардис. Тут у меня появилась одна идея, и я решил обязательно провернуть то, что задумал. Но потом. - Не ходи по консольной, насыплешь песка в сетку, - попросил Доктор, когда мы зашли в машину времени. Меня удивляет этот сетчатый пол Тардис, инженерное чудо. Доктор сквозь него никогда ничего не проливал? - Я готов, - сказал я. К полету, в смысле. Чтобы не топтаться в рубке, я сел в открытых дверях Тардис. - Я буду осторожен, - откликнулся Доктор от консоли, и мы действительно плавно поднялись в воздух. Он угадал моё неозвученное желание, и мы пролетелись над морем низко-низко, я сидел, свесив ноги, и пальцами чиркал иногда по воде. Разлетались холодные брызги, просторы, небесные и морские, стремились нам навстречу, и мне было так радостно, так хорошо. Он не выронил меня на развороте, хотя, даже если бы я упал из Тардис, всё равно не обиделся бы. Мы приземлились в другом месте, ещё дальше от пристани. В километрах от нас мерцал огнями город, а с другой стороны берега подмигивал красным незримый в темноте маяк. - Куда мне с тобой поехать дальше? – поинтересовался Доктор. Он встал возле меня в дверях, я прислонился к его ноге. - На Галлифрей. - Нет. Я не могу. - Тогда никуда. - Зачем тебе Галлифрей? Мало, что ли, других миров? - Я хочу себе Тардис, - я уже представлял, как угоняю её и улетаю над золотыми улицами в оранжевое небо. - Она тебе не поможет. Ты так же будешь скатываться, только в других масштабах. Наверное, так оно и есть. Я ездил бы на ней из кабака в кабак. Мне бы понравилось. - На Галлифрей, либо вези меня домой, - приказал я, - сейчас же. У меня была одна задумка, но я мог провернуть её где угодно, в любой момент. - Знаешь что, - в голосе Доктора мелькнуло что-то такое, что я тут же поднялся на ноги и уперся в него взглядом, - я не смогу вернуть тебя домой. -Что?! - вот сейчас, наверное, я точь-в-точь походил на него удивленной гримасой. - Ты знаешь, чего мне стоило протащить тебя через разлом?! Да я чуть вселенную не обрушил! Я сжег звезды! Тардис чудом не сломал! Ещё бы: из знаний Доктора я хорошо усвоил, что рвать перепонки между реальностями дословно «почти-нельзя». Я с ужасом подумал, что из-за придури Доктора параллельные миры могли схлопнуться, и я никогда уже не проснулся бы после вечеринки в «Лагуне Грез». Представил мою комнату, наполненную белейшим светом, Тардис, с которой водопадами осыпаются искры, и Доктора, который нарушает вселенские «нельзя», берет меня на руки и спасает из моего личного кораблекрушения. Это было рисково и казалось немного неоправданным. - К чему все эти старания, а? Я тебе что, очень нужен? - Тебе же было плохо - там. Так просто – и, конечно, он был сокрушительно прав. Там, в альтернативном мире, без меня наступило серое утро в сером переулке, а от меня осталась только пыль по углам, сигаретный пепел и ноутбук с вирусами. Честно говоря, мне совсем не жалко было попрощаться с моим муторным окружением. Наверное, я устал от него. Я прилег на берегу возле машины времени. Так странно, песок теплый, а море настолько холодное. Наверное, днем здесь всё раскаляется от солнечных лучей. Доктор присел около меня. Он тихо рассказывал мне, что успел сделать, пока я в своем мире валялся с косяком на диване. Я слушал, прибавляя его новые воспоминания к тем, что уже у меня имелись. Доктор гладил меня по голове, пропускал сквозь пальцы мои волосы, которые почти уже высохли под теплым ветром. Наверное, он думал, что у меня шок или вроде того – ведь вся моя старая жизнь и всё имущество остались в той, недоступной теперь реальности. Я даже последнюю одежду умудрился где-то потерять, наверное, забыл там, где меня стошнило. Теперь я был с чистого листа. Как новорожденный. И у меня не было никакого шока, хоть я был немного растерян, но и это всё чувствовалось как-то вдали, отдельно от меня. Я был в порядке, осталось только стереть страшную память, принадлежащую не мне, а только лишь Доктору, и тогда я стану полноценным и полнокровным. Он рассказал мне про планету Марс – довольно коротко, ему явно не хотелось вдаваться в подробности о том жутком, что там с ним приключилось. Потом что-то молвил нехотя про Мастера – не то он ему приснился, не то почудился, и я понял, что Доктор устал развлекать меня рассказами, которые должны были, наверное, показать мне, как здорово быть повелителем времени, и примирить меня с моей получеловеческой сущностью. В памяти-Доктора-во-мне Мастер тоже был, и я априори относился к нему очень сложно, хоть никогда с ним и не встречался. Я помнил его среди клубящейся тьмы, в пиджаке с красной подкладкой, полы которого развевал ветер от лопастей вертолета, зависшего над ним – такой вот образ перешел мне от Доктора. Так интересно. Год назад в этой реальности я увидел фотографию Мастера в интернете. На снимке тех времен, когда он был министром обороны, или что-то вроде того, он сидел в своем кабинете за роскошным столом, а справа от него стоял контейнер с этой несчастной рукой Доктора, из которой я появился. Тогда я понял, отчего в памяти Доктора он такой, демонический и экстравагантный, что ли. Я бы лучше умер, чем пришел на выволочку к начальнику, на столе у которого красуется отрезанная рука. - Сотри мне память,- лениво напомнил я. - Да нет же. Нет. Всё. Может быть, лаской его можно переубедить? Я поймал его руку, погладил большим пальцем ладонь. Это было бесполезно, конечно же: как меня нельзя заставить изменить решение, если я что-то вбил себе в голову, так и Доктора, соответственно, тоже. Рука его была прохладная и твердая; я нажал несильно в мягкой середине его ладони. Море рокотало, лаская берег – так пишут в книгах, хотя сложно утверждать, что речь тут идет об удовольствии – просто эти две сущности неразрывны. Доктор прикрыл глаза, а потом перехватил мою руку так, что наши пальцы сплелись. Я подумал, что когда-то был его частью, плотью от плоти, и начал испытывать желание прирасти к нему обратно. - Пойдем в Тардис? – предложил он, и я вспомнил о своей замечательной задумке. Когда мы были внутри, он захотел пойти принять душ, и оставил меня одного. Мне только это и нужно было. Он вернулся в консольную спустя четверть часа, в пижаме, и волосы его были мокрыми и сверх меры разлохмаченными. Очевидно, его задачи на день по спасению несчастных были выполнены, и он собирался улечься спать, но у меня были немного другие планы на его счет: - Доктор? Либо ты стираешь мне память, либо мы не улетим отсюда никогда. - С чего это вдруг?.., - он облокотился на перила и подпер щеку ладонью, глядя на меня. - Я заблокировал консоль Тардис. Поставил пароль. И я не скажу его, хоть ты меня пытай. Не скажу, пока не сотрешь память. Такая вот сделка. - Сделка?! Это шантаж, идиотский, между прочим! - Это мой шанс. - Как тебе только в голову это пришло? – возмутился он. - Я же умею ей пользоваться. По технической части я не хуже Доктора ни на гран, и Тардис я знаю вдоль и поперек. Хоть человеку это и ни к чему. - Стирай память - либо мы никуда не полетим, - деловито сказал я, новоявленный шантажист. - Да кем ты будешь без своей памяти? - Нормальным человеком… - между прочим, я устал уже всё ему объяснять! - Ты - не человек! - Правильно, я - выбраковка! - Прекращай бредить, слышишь? Снимай пароль, и полетим куда-нибудь. Поверь мне, ты найдешь себе применение во многих мирах. - Нет. Сотри мне память. Мне нужно было его продавить, этого древнего поучительного истукана. - Я сломаю твой пароль, - он, совершенно предсказуемо, даже не думал мне уступать. - Рискуешь сломать Тардис. Всё-таки я молодец, что натворил такое, пока он плескался в душе. - Я буду искать обходные пути, - заявил Доктор, и сел перед монитором, чтобы взломать пароль и освободить несчастный свой борткомпьютер. Процессор которого представляет собой нейронную сеть на боро-кремниевой кристаллической решетке… и так далее. Да-да, я правда хорошо знаю Тардис. Я вспомнил, что собирался прирасти к Доктору обратно, и обнял его сзади за плечи. Я простоял бы так целую вечность, но Доктор быстро уяснил, что программным путем взломать пароль у него не получится. Тогда он решил перекинуть мосты на плате, снял сетчатую панель, лег на пол и свесился в недра машины времени по пояс, орудуя звуковой отверткой. Я продолжал прирастать к нему и держал его за ногу. Он возился под консолью некоторое время, пока ему не стало ясно, что старания вновь не принесут плодов. Я знал об этом с самого начала. - Ух, ну и пыльно же там! Идем на свежий воздух! – сказал Доктор, поворачиваясь ко мне. Он провел грязной рукой по лбу, на его коже остались серые полосы от пальцев. Я помог ему подняться. *** На пороге Тардис, в открытых дверях мы остановились. Перед нами была узкая полоска берега, а дальше только море и небо, черный-пречерный свод, и крупные звезды даже не мерцали, замерли, прилепленные на нем. Я тоже замер, крепко держа Доктора за руку. Волны набегали на берег, их гул то нарастал, то удалялся. - Можно миллион раз увидеть это, и восхищаться точно так, словно видишь это в первый раз, - зачем-то сказал Доктор, хотя можно было и не говорить ничего, послушать ощущения от наших сцепленных рук и машины времени за спиной, и оставить эти минуты в памяти навсегда. - Я знаю. - Сними уже свой пароль, чтобы мы полетели дальше. Хоть ты и помнишь много чего от меня, но тебе обязательно нужно увидеть всё самому, всю красоту Вселенной… Я потянул Доктора вперед, прерывая его бесконечную болтовню, и вот мы уже удалялись от Тардис, шли против ветра, вдоль линии прибоя, будто у нас была какая-то цель – но я даже не имел понятия, куда веду хозяина машины времени, и зачем так спешу. На нашем пути темнели скалы, причудливые каменные зубцы в полтора человеческих роста, они затрудняли дальнейший путь, особенно мне: по острым краям было больно идти босиком. Тогда я повернул назад и увидел Тардис. Она ждала – нас. Не единственного её Доктора, но нас двоих. Я почувствовал это так же определенно, как чувствовал крупный и влажный песок под ногами, как острый запах водорослей, как руку Доктора и его шаги возле меня. Если он сотрет себя из меня, смогу ли я чувствовать Тардис? Её преданность и живую мощь, всё, что в ней сосредоточено? Она даже не обижалась на мою фривольность с блокировкой консоли кодом. - Она приняла тебя, - сказал Доктор. Потревожилось и подалось что-то внутри меня, под ребрами, но мне не хотелось чувствовать странного, и я припустил в обратную сторону, и мимо Тардис дальше, по пляжу в светлую ночь. Бег по сыпучему песку утомителен, я выбился из сил быстрее, чем Доктор сообразил, что к чему и ринулся догонять меня. Я прилег на берегу, вытянулся лицом к звездам в полный рост. Море пело, сердце колотилось, обгоняя мысли, и я уже не чувствовал странного, а Доктор так скоро оказался рядом – как надо, как правильно; я смотрел на него и молчал. - Я пойду, - он кивнул на Тардис, - попробую что-нибудь ещё, раз ты сам не хочешь убрать пароль. Ты со мной или будешь здесь? - Не знаю, - пространно ответил я. Мне не хотелось больше вести разговоры об этом пароле. Доктор достал ключ от Тардис из внутреннего кармана пиджака, положил на песок возле моей руки и удалился. Согревая ключ крепко сомкнутой ладонью, я долго лежал на песке и вглядывался в разверзнутую надо мной бесконечность. Вскоре горизонт порозовел и разделил яркой полоской море и небо, а звезды сдали свои позиции: утро сменяло ночь. Вернувшись в консольную, я не застал Доктора там, но Тардис беззвучно шепнула, куда мне идти, чтобы увидеть его. В знакомой мне синей спальне, в приглушенном свете, на постели, пахнущей одним только им – и в нем, спящем, было столько мира, что можно было найти себя и своё призвание-счастье в том, чтобы наблюдать за тем, как он спит. Я сел на уголок кровати, хотел дотронуться, но лишь занес руку над его предплечьем и застыл. Ведь ты, Доктор, страшно опасен, ты можешь всё небо сжечь, галактику за галактикой, и готов сжечь себя вместе с ними, но это всегда делает кто-то другой за тебя, он так удачно подворачивается – тогда тебе бывает очень, очень жаль. И я знаю (потому что ты знаешь) – от чувства вины можно убегать без конца, пока работает Тардис. Пока она на ходу, тебя не догнать, а красота и разнообразие форм вселенной оправдывают тебя. Но твоя Тардис застряла здесь – по моей собственной воле. И, несмотря на твою беззаботность, на то, что ты уснул, и обескуражил меня своим покоем, теперь я знаю, что ты, Доктор, для меня уязвим. А значит, я хоть чего-то, да стою?.. Я потряс его за плечо, и, когда он приоткрыл глаза, спросил тихо-тихо, чтобы не разбудить до конца: - Как успехи? - А?.. В чем? – сквозь сон переспросил Доктор. - В борьбе с моей придумкой. С паролем. Я гений, правда? - Пароль на месте… - Вот и отлично. Спи. Теперь мы останемся тут навсегда, если ты не сотрешь мне память. - Значит, останемся. Я подоткнул вокруг него одеяло и вышел из комнаты. Консольная встретила меня тишиной и приглушенным светом. Я обошел вокруг панели управления, потрогал в задумчивости рычаги, блестящие, отполированные руками последнего повелителя времени. Она, консоль, была вся в стружках, крошках, пыли и черт вообще знает в чем, и присутствие Доктора здесь было несомненным, казалось, что он рядом, за спиной или вот-вот появится. Необъяснимое наплывало во мне, и сердце колотилось так, словно я взобрался бегом на гору, хотя вообще ничего не происходило. Это показалось неправильным – что ничего не происходило. Ведь передо мной Тардис, а я – наполовину Тайм Лорд. Похолодевшими пальцами я набрал свой пароль, переключил все тумблеры в готовность, крутилки слева – на «десять», те, что под ними – на «двенадцать», эти рычаги - вниз, те - вроде бы, не трогать, стабилизатор на пару оборотов вперед, разогрев двигателя, дематериализация… Ух, как её тряхануло, и миллионы лет вспять! Над первичным океаном бушевала гроза, та же, что и всегда, от образования жидкой фазы на молодой планете, и до моего появления. С низкого неба в туманах лило, от воды исходил густой пар, облака из азота и метана освещались голубоватыми молниями, что вспыхивали и тут и там. Они, молнии, били в воду, сверкали, попадали в парящую в воздухе Тардис, и, благодаря любому из этих разрядов электричества, в жидкости могла появиться первая аминокислота! В царстве теории вероятности, в этом разъяренном, погруженном в свои процессы мире, одному, без Доктора, – мне было неуютно. Я закрыл двери и вернулся к консоли. Всю череду действий для перемещения во времени-пространстве я проделал на этот раз с оттяжкой, с осознанием и удовольствием, и когда пол Тардис ушел из-под ног, а я схватился за выступ консоли, чтобы не упасть, на меня впервые за год с небольшим снизошло ощущение, что я на своем месте. Теперь передо мной был открытый космос. Нежные туманные проблески галактик, маяки ближних звезд, и, конечно же, фоном всему вечная чернота. - Это лучше, чем крэк, - сказал я звездам. Те молчали. В бесконечной дали я увидел медленно плывущий огонек, и подумал, что это космический корабль, но потом определил, что это комета – уж слишком длинный огненный хвост тянулся за летящим объектом. На всякий случай я попросил мысленно у Тардис перехода в режим невидимости – и она услышала меня. Но всё же, мне казалось, что там, где мы дрейфовали, за миллион парсеков не пролетал ни один космолет. И до чего одиноко было перед этими холодными звездами! *** В гардеробной Тардис, среди милого старья и откровенного хлама (и того и другого здесь было в избытке), я оделся, наконец, избегая шейных платков и разноцветных шарфов. Чтобы увидеть себя теперь, когда в моих глазах отразилась космическая бесконечность, я остановился перед зеркалом. В отражении был, безо всяких сомнений, Доктор. Но такая отстраненность, как у него, не стыла в моем взгляде, ведь я не видел сам, как горит Галлифрей. Я вошел к нему в спальню и сел на кровать. Доктор не спал. - Если что, мы в космосе. Привет, - сказал я. - Такую тряску, что ты устроил, невозможно было не заметить! Ты отвратительно водишь Тардис, неужели всего лишь за год можно было так разучиться? - Можно подумать, ты с ней управляешься лучше, чем я. - А ведь ты всё забудешь, если я сотру тебе свою память, - заметил Доктор, становясь серьезным, - а может быть, еще и останешься идиотом, потому что своих собственных навыков, не полученных от меня, у тебя, вероятно, и нет. - Меня вообще нет, - ответил я. - Как это так? - Я – такая случайность, такая причуда теории вероятности, что меня спокойно можно исключить из общей выборки, чтобы она оставалась репрезентативной. Я один такой в мире. А значит, по науке, меня нет. - Но тогда и меня тоже нет. - Да, - сказал я ласково, - Да. По твердой науке, для реальности мы не существуем. Ты – моя галлюцинация, а я – твоя. Нас нет, и никогда не было, и Тардис не парила в межзвездном холоде и вакууме, маленькая снаружи, большая и теплая внутри. - А может быть, наоборот: кроме нас, ничего нет, - ответил Доктор, качая головой. Его глаза смеялись, и я продолжал улыбаться, хотя по моему телу ползали мурашки, и неизвестно откуда взявшийся страх мешал даже вздохнуть. - Древний Бог видит сны? – поддержал я такой странный в этой просочившейся из космоса пустоте разговор. - Это я, что ли, Бог? - А люди давно причислили тебя к божествам. - Тогда, если следовать одной из человеческих религий, ты – сын Божий, рожденный от непорочного зачатия и посланный на Землю, чтобы своими муками искупить людские грехи. - И теперь всё кончилось? - с надеждой и верой спросил я Творца. - Теперь я на небе, то есть, дома, да? Ведь я отмучился, черт возьми, Доктор, я отмучился за тебя, и за себя, и за тех, и за этих, теперь точно всё будет хорошо? - Хватит! – оборвал Бог вернувшегося из странствий сына. И не было вокруг них ни ангелов с арфами, ни перин из облаков, ни даже света. Только маленькая синяя будка, а вокруг - холод, бесконечность и ночь. Я зажмурился, отгоняя морок, и резко открыл глаза. Все было по-прежнему: спальня Тардис, а за стенами – холод, бесконечность и ночь. И мы двое. Друг для друга мы существовали, и это не могла отринуть ни теория вероятности, ни какая-либо другая наука. - Доктор? - Да? - При самом хорошем раскладе, ты проживешь ещё, к примеру, четыре тысячи лет. - Ну, четыре, быть может, и не проживу, но к чему это ты? - А я проживу, например, сорок лет. Но это - при самом плохом раскладе. Это если я буду себя не беречь. Доктор смотрел на меня с опаской и интересом. Я собрался с духом, попытался продумать свои слова и сказал: - Делим четыре тысячи на сорок, получается сто. Моя оставшаяся жизнь укладывается в сотую часть оставшейся твоей. А может, и больше сотой. Но это неважно. Всё неважно, - я перевел дыхание, и огляделся: мне казалось, что вокруг стало темнее. - Доктор. Ты можешь не стирать мне память, можно оставить всё, как есть, и я даже обещаю не трогать больше выпивку и наркотики, но только если на этом маленьком отрезке в одну сотую твоей жизни мы будем... я останусь… - черт побери, я совершенно не умею говорить такие вещи! - Да. Мы будем. Да, - ответил Доктор. Мне хотелось стать сверкающим фейерверком в небе, но я только улыбнулся. Воцарилось молчание. Я лег рядом с ним, и несколько минут мы оба рассматривали потолок. Потом он повернулся ко мне, и я притянул его ближе. Еще ближе. А потом Доктор уснул. Я чувствовал, как тепло от него, и как он дышит, и не знал никаких аргументов против того, чтобы остаться так навсегда. Среди людей звезды Доктора погасли бы во мне, это точно, да и сам я вряд ли продержался бы долго. Но теперь мне не стоит переживать по этому поводу, и, перед сном, с чистым сердцем я прощаюсь со своим человеческим прошлым. - Потребляй! - там, на Земле, из рекламных плакатов заставляли меня мужчины и женщины, чья жизнь удалась, и у них были такие сложные для меня, сытые и наглые лица. - Купи меня! - просил автомобиль, и в выражении его фар было не только заигрывание, но и превосходство надо мной, не таким новеньким и блестящим. - Работай! – и к этому вела вся концепция успешной жизни. Чтобы потребить, нужно купить, а для этого – хоть что-то заработать, и это подтекст каждого рекламного предложения, это голос начальника в телефонной трубке, голос стопки счетов на столе, и я шлю его к черту. Мы не потребляем звезды. Мы летим. Конец