Страсть

- Ах, Аркадий! сделай одолжение, поссоримся раз хорошенько - До положения раз, до истребления. - Но ведь этак, пожалуй, мы кончим тем... - Что подеремся? - подхватил Базаров. - Что ж? Здесь, на сене, в такой идиллической обстановке, вдали от света и людских взоров - ничего. Но ты со мной не сладишь. Я тебя сейчас схвачу за горло... Базаров растопырил свои длинные и жесткие пальцы... Аркадий повернулся и приготовился, как бы шутя, сопротивляться... Но лицо его друга показалось ему таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах, что он почувствовал невольную робость... Аркадий стал медленно отползать, вжимаясь в стог сена. Его лицо исказилось непониманием и страхом. Базаров казался настоящим диким зверем, готовящимся напасть. Попасть под дуло ружья и в половину не было так пугающе, как это обыкновенно спокойное лицо. Руки Базарова медленно приближались к шее молодого мужчины. "Я как дрянная лягушка. Он знает как изловить…"-думал Аркадий, смотря в глаза, переполненные каким-то хищным гневом. Резкое движение, секунда и вот Кирсанов пытается сбежать. Евгений быстро вскочил и побежал вслед за ним к "детскому оберегу". Схватил свою жертву и повалил её, сопротивляющуюся, дрыгающуюся, живую, извивающуюся, словно те лягушки, которых он препарировал. - Евгений! - было взмолился пойманный, но его голос перекрыла большая грубая рука, плотно зажимая красивый рот с нежно розовыми и слегка пухлыми губами. Юный "нигилист" оказался лицом к Базарову, лежа прямо под ним, таким большим, грозным, опасным и в то же время таким родным, близким. В глазах юноши ещё сквозила надежда, лёгкая нежная робость. Но и это сменилось на дикий ужас, когда Базаров разорвал на нём кафтан, оставив его торс обнажённым. Распалённая под жарким солнцем, чуть загорелая кожа Аркадия выглядела великолепно и поблескивала от пота. Такой непохожий на Одинцову. Мужчина, совсем молодой, наивный, легковнушаемый, неопытный, излишне романтичный, но вызывающий ещё большую страсть и желание, чем эта дама. Его грудь высоко вздымалась, соски сжались от лёгкого дуновения свежего ветерка. Базаров провёл грубой рукой по нежному, слегка пухлому животу. Кожа бархатная, мягкая, не тронутая. - Ты хорош. - Сорвалось с его обветренных губ. Аркадий снова застыл в страхе, изумившись таким не присущим его другу словам. Евгений медленно убрал руку и припал к его приоткрытым губам. Он покусывал нежную кожу, умело двигал языком, будто насмехаясь над неопытностью аристократишки. Всё тело Кирсанова трепетало под грубыми ласками. От того, что он содрал с Аркадия остатки одежды, от того, как Базаров толкнул его на сено, подложил под бёдра изорванный кафтан. От каждого его движения захватывало дух. Аркадий зажмурился, смотреть на друга в этот момент было невыносимо, стыдно, гадко. - Если не будешь смотреть на меня, я тебя задушу, - прошептал на ухо Базаров и коснулся пальцами шеи юнца и предупредительно сжал бьющуюся жилку. Кирсанов открыл глаза, стыдливо воротя взгляд. Он касался плеч, спины Базарова, но только через одежду. С минуту помедлив, он стал расстёгивать её, высвобождая это крепкое, горячее тело, эту огромную мощь. Страсть Евгения перешла к Аркадию, она волнами захлестнула его разум. Теперь он всем своим существом желал, жался, ласкался. Эта близость казалась правильной им обоим. В доме Одинцовой, они столько были порознь, хоть и спали в одной комнате, а сейчас, вот они, близки до крайности, так, как могут быть близки только самые отверженные или самые бесстыдные люди. Но они были нигилистами и не признавали этих дурацких эстетических норм. Аркадию так нравилось чувствовать ласку, хоть и несколько грубую и даже болезненную, особенно в тот момент, когда Базаров ввёл внутрь него два пальца. Выгибаться под этим человеком, тихо постанывать, сдерживаясь, чтобы их не нашли, обнимать эти плечи, эту спину, прижиматься к этой мощной груди, вдыхать его запах, целовать его тонкие, искажённые кривой, немного сумасшедшей улыбкой губы, ощущать этот дикий голодный взгляд на своём теле: всё это заставляло Аркадия чувствовать себя нужным именно этому человеку. Аркадий точно пошёл в своего дядю, Павла Петровича Кирсанова, готовность положить всего себя, всю жизнь, под ноги того, кого любишь. Внутри Евгения полыхал пожар, всё дребезжало, он любил Одинцову. Но тогда почему? Почему в его руках извивается милый Аркадий? Этот хрупкий, наивный, ни в чём не повинный малец? Эти тёмные глаза, эта нежная кожа, осыпанная будто лепестками роз, отметинами, эти розовые, чувствительные иголочки-соски. Сейчас Базаров не мог думать ни о ком больше, кроме этого великолепного существа, этих сладких мягких губ, вкус которых так отдалился от него за то время в доме Одинцовой. Зачем, чёрт побери, нужны эти гнусные морали, когда можно касаться такого потрясающего тела, когда его можно сжимать, мять, целовать, ласкать, играться, заставлять выгибаться и подставляться, пусть он даже и мужчина? Возбуждение Базарова было на грани. Он приподнял бёдра Аркадия и стал медленно входить в узкое, жаркое, мягкое, такое прекрасное тело. Он поймал себя на мысли, что восхищается не тем, как хорошо принимает в себя девственный парень, не тем, как он быстро адаптировался к болезненным ощущением, а его красотой, такой робкой, любовной нежностью. В сердце снова закралось это волнение, страх, злость. Злость выплёскивалась всё больше и больше, пока он копался в себе и своих чувствах. С медленных, деликатных, даже нежных ласк он перешёл на грубый ритм, ускоренный, глубокий, без поцелуев, с запретами, с ударами по лицу. Аркадий бился в конвульсиях удовольствия и боли. Юноша едва сдерживал голос, он держался за руки Базарова, ему не нравилось,что он не может коснуться своей ноющей плоти, но принимал эти правила игры. Он всегда принимал правила своего приятеля. Чувствуя, что пик его близок, Кирсанов простонал громче, чем положено, чем вывел из себя неуравновешенного, озлобленного в этот момент Евгения. -Чтоб тебя, потише не можешь?! Так я научу тебя этому!- Длинные пальцы Базарова сомкнулись на открытой шее. -Евг?!..кха!!-Аркадий был прерван на первом слоге. Его легкие начало жечь от недостатка кислорода. Сердце, как шальное, билось так сильно, что отдавало в виски. Глаза, казалось, вот-вот выпадут из глазниц. Он содрогался, сжимался, пытался отбиться, но силы были неравны. Волны страха, удовольствия, боли, унижения смешивались в нём, а лицо дорогого человека расплывалось пятном. Слёзы катились по щекам сами собой. Базаров сил не жалел, давил от души, за это проклятое чувство, за то, что его покинула Одинцова, за то, что вокруг него так много шутов, что его почти никто не понимает, за все свои обиды, за все потаённые недосказывания. Вновь и вновь двигался в нём Евгений, заставляя сжиматься. Если рука Аркадия попадала по его лицу, он стал её кусать, сильно, жестоко, до крови. Наконец руки Аркадия сжались на запястьях Евгения, стараясь отодвинуть их из последних сил. Он выгибался, пытаясь высвободиться, боролся, но туман в голове усиливался, пелена превратилась в дым. Всё расплылось и ему показалось, что стало легче, прохладнее. Не было ни этой боли, ни наслаждения, ни этого жуткого июньского зноя. Базаров всё сжимал, сжимал, до хруста, до боли, даже когда державшие его ручки обессилено упали на скошенную, ароматную траву, он всё ещё сжимал. В два сильных толчка, он излился в тело юноши, и только тогда отпустил его. Евгений встал и оделся. -Ладно тебе, Аркадий, вставай.- Он подошёл к ещё тёплому телу. По щеке Кирсанова скатилась слезинка, не поспевшая за остальными. Полуприкрытые , с оттенявшими мутные глаза, длинные ресницы даже не подрагивали.- Аркадий! - Вскрикнул было виновник, но пугаясь своей мысли, медленно присел возле друга.- Аркадий?- Тихо, почти шёпотом позвал он, коснулся ещё тёплой щеки, розовой, утирая слезу. Дотронулся до кончика его носа, провёл двумя пальцами к губам, слегка нажал на них, а затем повел к подбородку и шее, на которой отчётливо виднелись фиолетовые отпечатки рук. "Дыхание затаить можно, а пульс нет." - с этой мыслью он начал было прощупывать бьющуюся артерию, но нет... Он вскочил как ошпаренный, открыл рот в немом крике. Сердце билось, рвалось, стенало. Колени предательски подгибались. "Мёртвый", - донесся отголосок в его голове, - "Мёртвый. Он мёртвый." - Повторял себе Базаров. Чем больше он повторял, тем меньше верил, что впредь не увидит ни лёгкой детской улыбки, ни этого полным счастья взгляда, не услышит замечаний Аркадия. Ему сделалось тошно. Массаж сердца, искусственное дыхание, он пол часа бился над бездыханным телом. Бледным. Холодным. Таким же спокойным, как и г-жа Одинцова. Аркадий покинул его, и это была не просто разлука на некоторое время, а вечность. Сдавшись, Евгений обессиленно обнял Кирсанова и заплакал, будто ребёнок. Базаров вскочил со стога сена, вспотевший, перепуганный, ничего не понимающий. Когда он оглянулся, то увидел Аркадия, мирно сопевшего рядом, в рубашке, под голову постелив свой кафтан. Базаров медленно приблизился к нему и заглянул в спокойное, немного глуповатое лицо. Прикусив тонкую губу он осторожно коснулся кончиками пальцев мягких губ юноши. От прикосновения тот не проснулся, тогда набравшись смелости, Евгений осторожно поцеловал своё сокровище, как он сам начал думать о своём друге, и впервые, с полным умиротворением, стал ждать пробуждения, самого ценного в своей жизни.