Тридцать два вкуса

      – У нас сегодня новый вкус, мистер Голд, – радостно посулила Изабелла Френч в тот момент, когда последний появился на пороге кафе-мороженого. Не то чтобы в этом была особая нужда: Голд приходил каждый день и покупал один рожок с самого первого дня ее работы в этом маленьком магазинчике. Ее начальник едва из кожи не выпрыгнул, увидев хозяина ломбарда, и немедленно сбежал, бормоча что-то про инвентаризацию. Иззи не могла понять, почему. Мистер Голд был совершенно очаровательным мужчиной, даже несмотря на парочку-другую причуд.       Таких, например, как его отказ обращаться к ней по имени.       – И что за вкус, мисс Френч? – Голд с явным интересом приподнял бровь и, хромая, подошел к прилавку.       Иззи быстро отдала доктору Хопперу его сдачу и перенесла все внимание на любимого покупателя.       – Персик-манго, – ответила она, одновременно зачерпывая из контейнера. Искушающе протягивая ложку с шариком мороженого, она указала свободной рукой на бейджик, – и меня зовут Иззи. Сколько раз вам напоминать?       – Пожалуй, еще один, – ответил Голд в своей привычной манере. С интересом посмотрев на оранжевую субстанцию в ложке, он положил руку на прилавок и кивнул девушке.       Иззи тихонько хихикнула, поднесла ложку к губам и осторожно попробовала. Мистер Голд пристально глядел на ее рот: как она катает на языке сладкое лакомство и облизывает губы, чтобы не упустить ни кусочка.       – Ну? – хрипло спросил он.       – Скорее персик, чем манго, – резюмировала Иззи, изо всех сил старясь полнее описать ощущения. – Сладко и сочно, а в самом конце чуть горьковатый привкус манго, из-за чего мороженое не кажется слишком приторным.       Голд признательно хмыкнул, и Иззи протянула ему ложку. Она следила за тем, как он вбирает губами оставшуюся половинку шарика, ест из ее рук, словно избалованный ручной зверь. Он тщательно облизал ложку, проводя языком по следам от ее языка.       – Восхитительно, – выдохнул Голд, прикипев к Иззи взглядом, и та затрепетала.       Звон дверного колокольчика разрушил очарование момента. Иззи покраснела, представив себе, что бы подумали горожане, если бы увидели этот негласный ритуал. Наверное, они бы шептались, что Иззи Френч не просто наполняет рожки мороженым, а делает для мистера Голда кое-что гораздо большее. Смутившись ходу собственных мыслей, она быстро сделала ему рожок с персиком-манго, добавив сверху лишних полшарика «на удачу», как делала всегда, и, стараясь не встречаться с ним взглядами, протянула мороженое:       – Держите, мистер Голд.       – Спасибо, мисс Френч, – пробормотал он, кладя на прилавок банкноту в десять долларов – за двухдолларовый рожок, – сдачи не надо.       Тут Иззи совсем залилась румянцем, чувствуя себя так, словно ей заплатили за что-то аморальное. С трудом выдавив из себя «до свидания», она повернулась к следующему покупателю, пытаясь убедить себя, что не сделала ничего дурного. Мистер Голд привередлив в выборе мороженого, только и всего. А она его личный дегустатор.       Несмотря на попытки самоубеждения, Иззи весь день была не в духе, более-менее вернувшись к своему обычному жизнерадостному спокойствию лишь к концу вечера, когда зал опустел. Хозяин оставил ее закрывать кафе. Рутинная работа по накрыванию контейнеров крышками и подсчет наличности в кассе умиротворяли куда больше, чем предыдущий многочасовой аутотренинг.       Услышав звон колокольчика, Иззи вздрогнула. Ей не было нужды поднимать глаза, чтобы опознать неровную походку мистера Голда.       – Я встревожил вас, – заметил он от порога, и, хотя его голос казался ровным, Иззи заметила в нем нотки беспокойства.       – Нет. Нет, что вы. Я сама себя растревожила, – заверила его она, устыдившись сделанных ею поспешных выводов. Мистер Голд был джентльменом и любил ее. Конечно же, он не смотрел на нее, как на какую-нибудь шлюху с сердцем из ледяного пломбира.       – Чем могу служить, мистер Голд?       – Вы разве не закрыты? – поинтересовался он, тем не менее, вопреки собственным словам, сделав шаг внутрь магазина.       Иззи улыбнулась, на сей раз искренне. Стремительно обойдя Голда, она заперла дверь и выключила все лампы, кроме одного ряда.       – Да. Но всегда найдется время для последнего рожка. Для моего любимого покупателя.       Впервые их не разделял прилавок, и Голд казался куда ближе, чем был на самом деле.       – Ваш любимый, – сказал он полушепотом. – Дайте мне шарик вашего любимого мороженого.       Наполнить рожок мороженым густого розового цвета было делом нескольких секунд. Тем временем Голд уселся за один из маленьких столиков возле окна: скудный свет уличных фонарей окружил его тенями, придавая загадочный вид.       – Посидите со мной?       Иззи заняла стул напротив и протянула мороженое:       – Брусника*.       Голд взял из ее руки рожок и слизнул верхушку шарика. Она смотрела, как он катает кусочек во рту, и на лице его расцветает слабая улыбка.       – Снаружи розовое и невинное. Кто-то со стороны может ожидать клубнику или нечто такое же банальное. Но ты никогда не совершишь такую ошибку, если хоть раз попробуешь. Оно освежающее и слишком вяжущее, чтобы быть по-настоящему сладким, но при этом притягательное. Одного кусочка всегда мало.       Иззи смутно осознавала, что дышит прерывисто, но не успела даже покраснеть, как мистер Голд протянул ей рожок, и теперь настала ее очередь есть из его рук. Она с силой провела языком, сняв верхушку шарика… Сдержанный вздох Голда совершенно точно не был плодом ее воображения.       Они по очереди облизывали мороженое в одном и том же месте, словно обмениваясь призрачными поцелуями. Шум с улицы постепенно стих, и все, что теперь слышала Иззи, – это мягкий гул холодильников и вздохи мистера Голда – всякий раз, когда она ловила языком норовящие сорваться капли. Один раз она прошлась острыми зубками вдоль рожка, и Голд подавил стон. Свободной рукой он накрыл ее кисть, покоящуюся на столе:       – Мисс Френч…       – Иззи, – попросила она. Это все было не из-за мороженого, не могло быть из-за мороженого, и она была не в силах вынести, что он называет ее по фамилии.       Голд покачал головой, откусывая кусочек рожка.       – Это имя совсем тебе не подходит. Оно поверхностное. Все равно что клубничное мороженое.       – Если Иззи – клубничное, тогда мисс Френч – это ваниль, – парировала она. – Что дальше? Никто не называет меня Изабеллой.       – Уже лучше, что-то вроде вишни с шоколадом. Богатый вкус, но не вполне верный. – По пальцам Голда потекло растаявшее мороженое с наполовину съеденного шарика, но он будто не замечал. Сглотнув комок, он предложил: – Белль.       – Белль… – она попыталась тщательно проговорить это имя, и ей понравилось его неповторимое звучание. – Весьма… брусничное имя. – Она бездумно обхватила запястье Голда и поднесла ко рту, слизывая с его пальцев растаявшее мороженое.       Его глухой стон разорвал тишину:       – Белль…       – Да, – выдохнула она, не вполне уверенная, на что соглашается. Что бы это ни было, она хотела этого больше, нежели щедрых чаевых и брусничного мороженого. Она хотела его.       Голд резко дернул ее за руку, так что она почти распласталась на столике, и приник губами к ее рту. Несмотря на порывистость, поцелуй оказался нежным; язык Голда нерешительно коснулся ее губ, словно бы прося, а не требуя разрешения проникнуть внутрь. Иззи сразу же впустила его, и он исследовал ее рот с ласковой бережностью, пробуя ее на вкус так же тщательно, как до этого пробовал мороженое. Когда Голд, будто насытившись, подался назад, она потянулась следом.       – Ром-изюм, – прошептала она, когда они прервали поцелуй, чтобы отдышаться.       – Что, прости? – Голд моргнул и посмотрел на почти раскрошившийся рожок в своей руке. Пожав плечами, он откусил кусочек, затем предложил ей оставшийся. Иззи проглотила его не жуя, стремясь поделиться идеей:       – Если я – брусника, то ты – ром-изюм. Крутой, и необычный, и не особо популярный… – даже в сумерках она заметила на лице Голда тень боли и поспешила закончить мысль: – но люди, которые любят ром-изюм, действительно любят ром-изюм.       – А ты любишь? – спросил Голд – акцент в его голосе, казалось, стал еще сильнее.       Иззи… Белль улыбнулась:       – Это мой новый фаворит.       До сего момента Белль не была уверена, что Голд вообще умеет улыбаться по-настоящему, но оказалось, что умеет, и от осветившей его лицо улыбки он словно помолодел на пару десятков лет.       – Новое имя для меня?       – Если ты можешь называть меня Белль, я могу называть тебя Рум**, – решила она, намереваясь лишь подразнить Голда, но имя прозвучало до странности правильно, и какая-то часть глубоко внутри нее прошептала «да». – Если, конечно, ты не пожелаешь сказать мне свое настоящее имя.       Улыбка Голда стала немного странной, и он смотрел на нее с почти лихорадочным возбуждением, будто ожидал увидеть в ее глазах ответ на какую-то загадку. Мгновение спустя он покачал головой:       – Думаю, Рум мне вполне подходит.       – Рум, – повторила она, снова взяв его руку в свои. Его пальцы были липкими от растаявшего рожка, и она поднесла их к губам, провела по ним языком, а потом обсосала каждый по очереди, очищая от мороженого. Белль смутно удивлялась, откуда это взялось. Она никогда ничего подобного не делала, она была хорошей девочкой, но Рум глядел на нее, как на божество, и дышал так, словно умирает, и она решила, что добродетель переоценена. – Я хочу тебя.       – Значит, ты меня получишь, – хрипло прошептал он. – Ты получишь все, что захочешь, Белль.       Он двигался неуклюже, но Белль была благодарна за это, потому что это давало ей возможность осознать происходящее. Рум медленно уселся на пол у ее ног, нежно прижавшись губами к ее выглядывающему из-под униформы колену. Он потерся об это место щекой, и от грубого прикосновения его щетины к коже у Белль прервалось дыхание. Это было странным, и колючим, и щекотным, и настоящим, и она ощутила, как ее внутренности превращаются в расплавленное золото.       – О да…       – Да? – спросил Рум, обжигая ее кожу дыханием, и плавно раздвинул ее ноги. – Что «да»?       Он провел пальцами по влажной ткани ее трусиков, и Белль застонала, требуя большего. Она была слишком счастлива, чтобы смущаться, а происходящее было слишком правильным, чтобы думать о чем-нибудь еще. Она зарылась пальцами в волосы Рума, нахмурилась, осознав, что он замер, прижимаясь щекой к ее колену, и смотрит на нее со смесью вожделения и лукавства.       – Да… пожалуйста? – предположила она, надеясь, что это верный ответ.       Услышав ее просьбу, Рум закрыл глаза и прерывисто вздохнул, его лицо напряглось от сдерживаемой страсти.       – Не… совсем, – проскрежетал он. – Что «да», Белль?       Он сделал едва заметный акцент на имени, которое дал ей, и этого намека хватило. Белль вздохнула и еще чуть-чуть сползла на стуле, пока ее бедра не оказались на самом краю.       – Да, Рум. Пожалуйста.       – Продолжай повторять мое имя, – велел он, задрав ей юбку едва ли не до талии и спустив ее трусики до лодыжек, так что она осталась полностью обнаженной и открытой перед ним. – О, моя любимая Белль.       Рум раздвинул ее складки одним медленным, долгим движением языка, и Белль всхлипнула, запрокинув голову от внезапно пронзившего ее наслаждения. Она никогда не ощущала ничего подобного, никогда не представляла себе подобное ощущение, и даже если бы он не просил ее повторять его имя, в ее голове все равно не осталось иных мыслей.       – Рум… ох, Рум, да…       С приглушенным звуком он прижался ближе; его язык был везде, вылизывая ее, как рожок с мороженым – но он никогда не выказывал и половины подобного энтузиазма даже со своими любимыми вкусами. Его руки сжимали ее бедра, и Белль чувствовала, как они дрожат. На миг ее удивило, что он пытается сдерживаться, но затем Рум нашел точку, которая заставила ее вскрикнуть и вцепиться в его волосы – и всякие мысли снова растворились.       Ему наверняка было больно, но Рум лишь зарычал и, убрав одну руку с ее бедра, скользнул в нее пальцем, слегка сгибая его и задевая что-то внутри, отчего у Белль перед глазами вспыхнули звезды.       – Да! Да, Рум, еще… пожалуйста, еще…       Два пальца, затем три, и Белль неосознанно задвигала бедрами, оседлав его руку, словно – и она внезапно захотела этого с невероятной силой – это была совсем другая часть его тела. Рум между ее ног стонал, будто она именно это и делала, и Белль откликалась всем телом. Он с жадностью припал к ней, потом последовал крохотный, нежный укус, и она соскользнула за грань.       Ее тело сжалось вокруг его пальцев, удерживая его на месте так же крепко, как ее руки удерживали его голову. Она кричала что-то похожее на его имя, ее всю сотрясала дрожь; оргазм прокатился по разуму, точно взрыв.       Когда Белль вернулась в реальность, оказалось, что она совсем распласталась на стуле. Рум все еще нежно вылизывал ее, делая наслаждение почти болезненным. Его пальцы по-прежнему были внутри нее, но он убрал вторую руку с ее бедра. Несколько мгновений спустя он застонал, содрогаясь, и Белль поняла, что он делает.       – Рум… – выдохнула она, сползая со стула, чтобы опуститься на пол рядом с ним… чтобы сидеть, обнявшись, под маленьким металлическим столиком.       – Да, моя Белль? – Он зарылся лицом в ее волосы, затем нерешительно поднес пальцы, которыми доставил ей такое наслаждение, к ее губам.       Белль, не задумываясь, вобрала их в рот, слизывая свой собственный вкус. Она пробежалась язычком по каждому миллиметру его кожи, и только потом отпустила.       – Ну? – прохрипел Рум.       – Темный и мускусный, как воздух после фейерверка, когда ты можешь почувствовать серу и искры, даже если не видишь их, и влажный, как летняя ночь перед дождем. – Белль едва осознавала, что говорит, и когда Рум обсосал свои пальцы в поисках следов ее вкуса, она совсем лишилась дара речи.       – Восхитительно, – выдохнул он, глядя ей прямо в глаза.       – У тебя… – Белль пришлось прочистить горло, прежде чем она смогла продолжить, – у тебя появился новый любимый вкус?       – О да, – Рум кивнул, его глаза потемнели. – Ты… не будешь обслуживать никого, кроме меня. Договорились?       Он говорил почти робко, и Белль услышала в его вопросе совсем иное. Пойдем ко мне домой. Люби меня. Сделай меня своим, как я сделал своей тебя. Она улыбнулась, не вполне готовая еще к такому шагу. Не сейчас, но скоро.       – Ну, ты же мой любимый покупатель, – нежно поддразнила она, и Рум вознаградил ее поцелуем, что было куда лучше, чем брусничное мороженое.