По-другому

На самом деле все было совсем по-другому. Слишком хорошо он помнил ту безобразную сцену, сколько ни пытался ее забыть – с помощью работы, алкоголя или сна – она все равно возникала перед глазами Шона. Как очередной кадр очередного кино. Красное от ярости и боли лицо Кристины, его почти полностью скрывают ее черные растрепавшиеся волосы; ее крик: «Это ты соблазнил моего мужа!» И – и напротив – абсолютно спокойное, только очень бледное и сосредоточенное лицо Элайджи. Он моргнул, еще раз. Повернулся и молча вышел. На самом деле, все было абсолютно по-другому, но некому и незачем это рассказывать. И все-таки Шон твердил это себе – в поездках на студию, в самолетах, на съемках, даже засыпая: «Это я соблазнил его, это я виноват!» Как будто раскаиваясь. Как будто оправдываясь. Но даже перед лицом смерти он сказал бы, что ни о чем не сожалеет. Как можно сожалеть об одном из самых прекрасных событий твоей жизни? Таких у Шона было два. Любовь Элайджи и девочки. Именно из-за них… Бог мой, да как же было не полюбить его! Подросток – синеглазый, худенький, приехавший тогда на студию, в 1999 – они крепко искренно обнялись, пожали руки – им же работать вместе, нести это проклятое кольцо! Искоса Шон рассматривал тогда будущего Фродо. Важничает, волнуется. Вырядился вон как. Заикается от волнения, разговаривая с Пи-Джеем. Что-то в нем тогда было, лишь теплилось, какая-то искра. Но уже через пару месяцев Элайдж превратился в самое восхитительное существо на свете, с этими синими прожекторами глаз, заразительным смехом, с подначками и шутками… При слове : "Снимаем!", он становился нечеловечески серьезен, играл так, как будто от этого зависела его жизнь, Шон мог поучиться у него этому. "Когда же произошло то самое?" - много раз спрашивал он себя. Как будто это могло что-то изменить. Наверное тогда, когда он впервые отметил его красоту. (Он совсем НЕ СОЗНАЕТ своей власти над людьми. Как же это заводит!) Или когда он выглядел трогательно беззащитным, и в этот момент его губы… Черт, черт… хотелось приласкать его, погладить завитки волос на затылке, сказать: «Малыш, я могу утешить тебя, у меня есть то, чего тебе не хватает…» Но секунда – и ангел превращался в дьявола, пропуская через мягкие губы божественной формы такой мат, который приводил Шона в смущение… Ему как будто все не хватало чего-то, и тогда он словно издевался над Шоном, поддразнивая его скромность, лишний вес и трогательно заботливое отношение. Хотелось прижать к себе, сказать: «Тихо, малыш!" Блин, эта роль Фродо, навязла в зубах, но Лайдж и в жизни такой же… "Я только утешу его и позабочусь о нем" – лгал себе Шон. Это произошло там, на озере Те Анау… Удивительный день. Все друзья, как всегда, поехали по барам их маленького городка, лишь они остались, даже не сговариваясь. Решили поехать к озеру. Шон вел машину, и руки его дрожали. В глубине души он понимал, что пора как-то объясниться, но мысленно зажмуривался и посылал все к черту. Лайдж тоже был непривычно молчалив, (как часто в последнее время), сидел в машине опустив глаза, и порой атмосфера в салоне накалялась донельзя. Машина остановилась. Внезапно Элайжда вскрикнул и прижался лицом к стеклу: «Шон, смотри! Снег!» Это было удивительно. Очертания озера будто припудрили или посыпали сахаром; и всюду – тут, там, везде – на деревья, землю, воду – садились белые нежные хлопья! Они вышли из машины, снег хрустел под ногами, падал им на волосы. «Холодно снаружи - и горячо, как в аду, на душе», - подумал Шон. Лайдж закурил. Постояли, и опять, не сговариваясь, пошли по какой-то тропинке, мимо больших разлапистых деревьев, мимо камней. Шон подумал о том, что в последнее время они все делают не сговариваясь, как будто читают мысли друг друга или прожили вместе не один год. Лайдж поднял шишку и бросил ее в озеро. «Тут глубоко наверное!» - крикнул он весело. Повернувшись к Шону, он увидел что-то такое у него на лице, что бросился к нему: «Шон, тебе плохо?» Почувствовав совсем близко от себя его дыхание, пахнувшее сигаретами с гвоздикой и чем-то совсем невинным и нежным, Шон ощутил, что сходит с ума. Он судорожно отстранился от него, чувствуя, что еще немного, и не выдержит... "Шон, ты женат, у тебя ребенок", - прошептали остатки разума. Он попытался быстро придумать какую-то ложь, чтобы уехать, даже сказал: «Да, я…» – и остановился, замерев и не сводя глаз с Элайджи. Потому что в глубине ЕГО расширенных зрачков он увидел такое напряженное ожидание, что привело его в трепет. Он стоял так близко, он тоже дрожал, и впервые Шону в голову закралась мысль, что… Элайджа стоял, засунув кулаки в карманы и не сводя с друга глаз. - Шон! - повторил он, задыхаясь. – Шон! Его голос и успокаивал и подбадривал… И тогда Шон решился. - То, что я скажу тебе сейчас – должно остаться между нами, - начал он. - Да, конечно, - прерывисто вздохнул парень. - Ты знаешь меня, – опять начал Шон. – Я женатый человек, я - натурал со стажем, мне никогда не нравились мужчины, и я… Я просто люблю твою душу, то, какой ты, - он сбился. Лайдж молчал, замерев, опустив ресницы и весь превратился в слух. Казалось, он может так стоять вечно. - Так вот, – перевел дыхание Шон, - мы с тобой много времени проводим вместе, и твой голос, твой смех… Блин, да я просто не могу видеть тебя! Это какая-то болезнь, мать ее так! А когда не вижу - будто умираю, меня убили! Появляешься ты,– и я снова жив! Я не могу даже поздороваться с тобой, взять за руку без бешеной эрекции. Меня заводит все, что ты делаешь, и… - Я люблю тебя, Лайдж! – крикнул он, задыхаясь. Признание дышало болью как открытая рана. Тишина. Шон зажмурился, чувствуя, что на него сейчас обрушится лавина бесподобного отборного английского мата, где слова «гребаный пидарас» будут самыми приличными. Тишина длилась, и Шон нашел в себе смелость открыть глаза. Элайджа стоял совсем близко – он просто смотрел, - но КАК! - с этими хлопьями снега на волосах… От его взгляда в душе Эстина взорвались и растаяли все снежные айсберги стыда и страха. Внезапно Элайджа крепко прижался к Шону, чего тот уже вынести не мог, загребая в охапку этот божественный запах, и шелковую кожу, и… - Лайдж! – едва смог выговорить он, – пошли в машину, иначе я трахну тебя прямо здесь, на снегу. Они пошли, обнявшись, так как просто отпустить руки для них сейчас было хуже смерти. - Но ты любишь меня, скажи? – внезапно остановился Шон. Почему-то это было так важно сейчас. Лишь счастливый смех был ему ответом.