Любовь, неподвластная смерти...

Дождь лупил по мутным окнам, гром ревел так, что, казалось, сами драконы ожили и взметнулись в небеса, хлопая каменными крыльями и изрыгая молнии… Но нет… Марк знал, откуда на самом деле берётся и гром, и молнии и дождь… Ему приходилось бывать там, где среди гигантских туч рождаются бело-синие искры, которые, объединяясь, падают на землю воплощённым божественным гневом… А потом и сами тучи, собираясь, опускаются множеством тяжёлых капель… Он помнил это… Давно, когда был ещё молод и… и жив… Тлеющие угли в громадном камине, отбрасывали зловещие алые блики на пыльные стены, покрытые шёлковыми нитями паутины. Из стоявших перед ним кресел, одно давным-давно прогнило и, обрушившись под собственным весом, теперь представляло собой груду деревянных брусьев, заплесневевшего бархата и гнилой соломы, в которой копошились мыши. А второе покосилось и обросло паутиной, по которой изредка пробегали маленькие тёмные паучки. Марк, не отрывая взгляда пустых глазниц от огня, разомкнул ссохшиеся челюсти и, едва слышно прошипел: — Мирабель… Пыль в комнате всколыхнулась и рядом с «целым» креслом возникла еле различимая белесая тень. Длинные, похожие на клубы предрассветной дымки, руки и ноги растеклись по неосвещённым участкам пола, а таких было немало. На том месте, где полагалось быть лицу, тень имела лишь клубы серебряного дыма, в котором вяло парили два синих огонька. — Ты тут, Мирабель?.. — голос лича был, как шелест сухих листьев в парке, который уже накрыла своими гнилостными объятиями наступающая осень. Призрак протянул туманную руку и коснулся костлявой руки, покоящейся на трухлявом подлокотнике ветхого кресла. Разумеется, бестелесная ладонь просто прошла сквозь кость… — Да… — этот голос уже напоминал приглушённый перезвон крошечных колокольчиков. Со скрипом и треском рука Марка оторвалась от подлокотника и попыталась нашарить светлую тень. — Я слышу тебя, Мирабель… Но где ты?... Почему не прикоснёшься ко мне… Я не вижу тебя… Призрак скользнул мимо сидящего лича и повис перед невидящими глазами. — Я тут, любовь моя… — невидимая людскому глазу рука коснулась мёртвой щеки, но лич снова ничего не почувствовал. Да и какие чувства могут быть в полуживом скелете? Посыпалась костная мука, и треснувший череп с хрустом повернулся на шейных позвонках. — Где ты… Мирабель?... Я не вижу… Я умер?... Тень попыталась удержать лича от движения, но старые кости уже заскрипели и некромант оглянулся по сторонам. Один из позвонков не выдержал и, стуча, упал на пол. Череп, только чудом не отправившийся следом, повис на обломке шеи. — Мирабель… — в мёртвом голосе слышалось отчаяние. Руки лича дёргались в бесплодных попытках нашарить руку призрака, и каждое движение заставляло кости осыпаться жёлто-белой пылью. — Ты где, Мирабель?... Любимая?... Белесая тень колыхнулась и угли в камине потухли окончательно, не выдержав дуновения потустороннего мира, а в следующее мгновение холодные, туманные губы призрака коснулись мёртвых сухих челюстей. В пустых, чёрных глазницах мелькнули голубые огоньки и лич, перестав сотрясаться, осел назад в кресло… И тут внезапно образы лича и духа померкли, отступили ,будто с картины вытерли толстый слой пыли… Посреди комнаты, аккуратно убранной и залитой сиянием заходящего солнца, стоял высокий стройный юноша в чёрном одеянии и девушка, чьи золотые локоны ниспадали на хрупкие плечи… Руки юноши обнимали девушку за талию, и губы молодых людей были соединены в нежном, тёплом поцелуе… Но вот поцелуй разомкнулся и волшебная картина пропала. Вновь возник пожелтевший скелет в лохмотьях, сидящий на гнилом кресле, и бесформенная тень, парящая между ним и погасшим камином. Но в пустых глазницах скелета теперь мерцал зеленоватый огонёк, а в клубах тумана угадывались черты прелестного девичьего личика… — Я вижу… Мирабель… вижу тебя… Призрак девушки дрогнул, а Марк, подняв руку, провёл ею там, где мерцало невидимое лицо. — Я люблю тебя, Марк… — прошелестела девушка и лич, скрипя костями, ответил: — И я тебя, Мирабель… А дождь всё так же лупил по мутным окнам, соединяя свой глухой гул с рыком небесных драконов, как и уста погибших влюблённых соединились в ещё одном поцелуе.