Калейдоскоп Воспоминаний

Кроткая богиня, Научи меня играть И радоваться, как ты, Крошечным милым вещицам. Научи меня нежности, Сладости песни твоей. Я хочу петь Так же, как ты поешь, Когда тебя слушает Локи. Я хочу быть одной из тех, Кого ты так бережно держишь В нежных руках, Ярким цветком на твоей груди. Научи меня любить Так же, как любишь ты: Не требуя ничего. (Призывание Сигюн. Галина Красскова)

«Это случается со всеми». Алым заревом полыхали облака. Красным вином было залито небо в этот вечер. Кровью умылось умирающее солнце. Смерть пришла в чертоги царской семьи. «Не мы первые, не мы последние. Однажды это случится с каждым из нас. Однажды… но почему сегодня платим именно мы?» Молодая женщина, скорее даже девушка, в очередной раз отжала полотенце. «В чем наша вина? В том, что мы пришли в этот мир? В том, что выживали? В том, что боролись? Или в том, что отчаялись?» Отчего дрожали её руки? Любой вошедший, увидел бы её со спины и решил, что виной всему холодная вода. И только гаснущее небо знало правду, своим легким дыханием врывалось в окно и срывало с ресниц прозрачные капли-жемчужины. «И если мы что-то сделали не верно, то почему первым стал ты? Почему не я?» Судорожный вдох всколыхнул ледяное безмолвие. Тонкая рука вновь потянулась к тазу с водой. «Я не верю, что твоя вина больше. Мы с тобой одно целое. Мы равно грешны и равно праведны». Деревянный, старый, ещё из приданого матери гребень так привычно и удобно лег в руку. Как всегда беспрепятственно скользил сквозь черную смоль волос. - Ты слышишь меня? – надтреснутый, глухой шепот. Это всё на что она была способна в данный момент. – Что стало с тобой? Когда все так изменилось? Как я не заметила этого? - запах масел и благовоний обволакивал стройную, лежащую на роскошной кровати фигуру. – Я бы ушла следом, но мне не позволительна сия роскошь… - полным нежности жестом она коснулась бледного, такого родного и ставшего таким безразличным, лица. – Мне не позволено ничего, что бы связало нас. Слуги толпились за дверью, она слышала их семенящие шаги, тихие перешептывания. Они не осмеливались войти. И это было разумно с их стороны. Очень разумно. - Нас разлучили при жизни и даже в смерти мне не найти покоя, - на шелковые простыни капали горячие слёзы. – Нигде теперь мне нет места, - словно ребенка, она гладила его по волосам. – Ни в одном из миров мне не скрыться от горя. Ни в одну из ночей не уснуть мне спокойно… - она дрожала уже всем телом, сдерживаясь из последних сил. Защищая своё горе от посторонних ушей. – Смертные… считают нас богами,… но это не так,… где же настоящие Боги? У кого мне спросить, почему всё это выпало на нашу долю? Что глодало твою душу там, в одиночестве, когда меня не было рядом? Она закрыла руками своё опущенное лицо. Она не могла больше видеть этот мир. Он жег её, словно раскаленная добела печь, терзал одним своим видом, одним дыханием жизни. Она чувствовала, как холод расползается по венам, как проникает он в кости и замораживает разум. Все снега Йотунхейма не сравнились бы сейчас с её замерзшим сердцем. Ей стало страшно. Казалось, что вот-вот она обратится в глыбу кристально чистого льда. Холод и страх затопили её разум. - Ответь мне! Словно крик раненой птицы прозвучали эти слова. За дверью разом отпрянули, кто-то упал, кто-то наступил кому-то на ногу, уронили миску, разбился флакон. Шум. Не значащий для неё ничего. - Проснись, - она опустилась на колени, светлое платье пролитым молоком растеклось по полу. – Проснись же, - она прижала его руку к губам. – Что с нами было… что с нами стало… зачем, зачем, глупый мальчишка… ты так и не вырос, ты так и не обуздал свою ярость… не смирил гордыню… не высказал боли… Годы проносились в её памяти. Вращался калейдоскоп воспоминаний. Над Асгардом ярко сияло солнце, окрашивая небо в немыслимые для смертных цвета, алое зарево полыхало над крышей главного чертога, разбивалось мириадами искр о башни и низвергалось разноцветными потоками вниз по небесному полотну. Асгард, мир Богов, коих люди считают бессмертными и неуязвимыми, могучими воинами. Мир Богинь, чья красота способна лишить разума, а милосердие – залечить самые израненные души, и чей гнев страшен, как судный день. В одном из садов небесного мира, на белокаменном бортике небольшого фонтана сидел подросток, словно не принадлежащий тому, что окружало его, так выделялся он среди цветущих кустов роз, так бледен и худощав он был. На вид ему нельзя было дать больше семнадцати лет. Юный Бог был печален и вместе с тем зол, обида переполняла его. В прозрачную водную гладь то и дело летели камни. - Тебя снова прислала моя мать? – он даже не обернулся, просто знал о её присутствии. - Нет, я пришла по собственному желанию, - из-за невысокой арки вышла девушка. – Я видела вашу с братом тренировку, ты делаешь успехи. - Не лги, - он упрямо мотнул головой, сжимая в кулаке узорчатую гальку. – Это был провал. Я снова проиграл брату. Я не достаточно быстр, я не достаточно силен. Всего во мне недостаточно. Отец был разочарован. - Ты не прав, - шитое золотом одеяние с легким шелестом скользнуло по земле, когда богиня присела рядом с юношей. – Магия – великий дар, и великая сила. Путь разума, а не кулаков. Твой путь, Локи. - Не нужен мне этот путь! - вскинув голову, с какой-то горечью крикнул он. – Не нужна эта магия! Нет от неё никакого проку… - он снова затих, опершись локтями о колени и запустив пальцы в черные, как смоль волосы. - И это говорит мне принц? – покачала она головой. - Хочешь поговорить с принцем – иди к Тору, - слова прозвучали резко и зло. - Я хочу говорить с тобой и пришла к тебе, - девушка заправила за ухо выбившуюся темную прядь. - В это верится с трудом, - горько усмехнулся он. – Обычно ты находишься рядом по чьей-то просьбе. Но почему к брату не приставляют никого? Он же вспыльчив и груб, он может выкинуть что угодно. - В тебе говорит обида, - её задевало недоверие. – За тобой вовсе не следят. О тебе беспокоятся. - Как о ребенке. Я уже не ребенок, Халла! Далеко не ребенок! Скоро мое совершеннолетие, а меня все ещё опекают, все ещё присматривают! И из-за этого я вынужден терпеть насмешки брата! - Мы были детьми, - пылало небо. И время, отведенное им, сгорало вместе с этими легкими облаками. – Мы были другими, наивнее, проще… добрее. Осталось ли что-то он нас прежних? Даже имя моё исчезло в водовороте времени. Только ты помнил его… Только ты называл меня «Халла», - улыбка тронула её губы. – Как редко это бывало. Как редко я слышала твой голос, обращенный ко мне, - гребень вновь порхал в её измученных руках. – Лишь сейчас я осознала это… Всегда нам было достаточно взглядов. Молчанием мы больше говорили друг другу, чем смогли бы сказать всеми изысканными речами девяти миров. Но сейчас, я скучаю по твоему голосу. Злись на мир, кричи, всё что угодно, только говори, только позволь слышать тебя. Слышать не только сердцем. Позволь ещё хоть раз… Глаза её не лучились больше светом, и золотые локоны, словно потускнели, напитались отчаянием и горем. - Я готова была всё разделить с тобою, но не ведала, сколь многое было от меня сокрыто, - она всё говорила и говорила, не в силах замолчать. Не в силах принять удар тишины. Ей казалось – стоит стихнуть её голосу, как тьма нахлынет из углов, из незаметных теней и утащит её за собой, закружит в безумном водовороте и затопит её сердце, разум и душу. «Так это было с тобой? Это ты чувствовал? Если да, то нет ни в чем вины твоей. Этот страх, этот ужас бездны, не сравнится ни с чем». Мысли её дробились, путались между собой и вместе с тем ни к чему не вели. Халла чувствовала лишь пустоту. Холодный провал на месте сердца. Вертелось колесо времени, обращался вспять калейдоскоп воспоминаний. В зале играла музыка, разбивались о свод неровные голоса, распевающие удалые песни славных воинов. Лилось рекой вино и столы ломились от яств, то тут, то там срывались в пляс, задевая окружающих и едва не опрокидывая лавки. Празднество во всей красе, великий пир в чертоге Одина. - Не потревожу? Если бы не опустившаяся на плечо рука, Халла и не услышала бы обращенного к ней голоса. Две смеявшиеся и до того веселившиеся девушки-придворные разом замолкли, смотря поверх её плеча округлившимися глазами. Пришедшего не любили здесь. Халла обернулась. - А разве для Вас есть разница, Ваше высочество? – учтиво склонила она голову. - Хороший ответ, - улыбнулся стоящий перед ней. – Не оставите нас? – это было сказано уже сидящим с ней за одним столом, которые тут же с готовностью выполнили просьбу. - Отчего же принцу Асгарда не весело на пиру? – едва исчезли посторонние уши, как Халла растеряла добрую половину предписанного этикетом официоза. - Ты же знаешь, я не люблю эти шумные, бестолковые сборища, - раздраженно дернул плечом Локи, садясь рядом с нею. За соседним столом кто-то звучно стукнул о столешницу кружкой, а затем швырнул её на пол, тем самым вызвав одобрительные крики и звонкий смех. Принц поморщился. - Знаю, но обычно ты на них и не ходишь, - она подвинула к нему блюдо с фруктами. – Поешь хотя бы. - Я не голоден, - он почти сразу почувствовал неловкость за столь резкий и грубый ответ. – Брат празднует победу над своим врагом, я должен быть здесь. - А ко мне пришел потому что…? – Халла проследила за направлением взгляда младшего принца. – О! Ясно! – она рассмеялась, увидев Тора сидящего в обнимку с одной из девушек. – Мне тоже сесть тебе на колени? - Не говори ерунды, - пузатая виноградина, которую Локи до этого вертел в пальцах, лопнула, и он раздосадовано отбросил её в сторону. - Если пришел не за этим… – Раз уж я не могу уйти, то предпочитаю общество, которое мне не противно… и в котором я не буду лишним, - он снова бросил взгляд на брата. И девушке показалось, что на дне его глаз промелькнула затаённая горечь. - Может, расскажешь? – тогда она не поняла, отчего он так быстро вскинул на неё глаза. Не поняла, что задела что-то потаённое. Сама того не зная, попросила рассказать о гложущих его мыслях. – О битве, - добавила она, не дождавшись ответа. – Как бы могуч ни был великий Тор, но вряд ли ты сыграл в ней последнюю роль, - его скептическое выражение лица вызвало у неё улыбку. – Я не верю, что тебе нечего рассказать. Хотя… вместо этого можем станцевать, - она встала, потянув его за руку. - Ты пьяна, - одернул он её, вновь усаживая на лавку. - Ты сам-то в это веришь? Я лишь хочу, чтобы ты не умер от тоски, потроша несчастные фрукты. Принц отодвинул блюдо с ощипанной веточкой винограда. - Спасибо за заботу, - слова прозвучали чуть насмешливо. Халла отвернулась, жалея, что проявила учтивость. Злясь и на саму себя и на упрямого принца. - Сейчас, я бы хотел немного помолчать. В другой раз, я обещаю, - он чуть сжал её ладонь в своей руке. Вокруг веселились воины, вертелся мир в радужном хороводе. Ощущение щемящей нежности, столь неуместной сейчас, разливалось в душе молодой девушки из Асгарда. Небо погасло. Стало черной золою, лишь тлели едва заметно звёзды-угли. Халла отложила гребень. Она уже слышала тяжелые шаги солдат Одина, призванных забрать тело, подготовленное ею к похоронному обряду. Она слышала, и звук этот был подобен опустившемуся топору палача. Замолк набат. Она в последний раз сжала в пальцах его холодную руку. В последний раз коснулась губами лба. Ещё раз коснулась волос. Прошептала слова прощания. - Госпожа, пора, - голос слуги оборвал существование мира. - Халла, дорогая, пора! – крик подруги пробился сквозь толстые двери. «Что может быть лучше свадьбы!» - думала молодая девушка, радостно сбегая по лестнице. «Что может быть хуже смерти?» - Халла неотрывно глядела на входящих солдат. - Принцесса, быть может, вам лучше не смотреть? – девушка-придворная, вошедшая вместе с ними, учтиво коснулась её руки. «Всего час, и я больше его не увижу. Ты думаешь, не стоит смотреть? Не стоит запомнить? Не стоит выжечь свою душу дотла? Не стоит окончательно обратить её в пепел?» Но вместо этих слов, она лишь покачала головой. Она не видела смысла отвечать. Плотно сжав губы, она стала в хвост процессии. Она должна была выдержать. Этот день казался ей невероятно долгим. Переходящим в дурную бесконечность. Словно прошли года с тех пор, как взошло солнце. И даже вспомнить удавалось не всё. Она помнит, как сидела за шитьём в своих покоях. И на душе отчего-то было светло, почти радостно. Не давило на неё больше призрачное видение темницы, и дышалось от этого так свободно и легко, словно сама благодать была разлита в воздухе. Игла скользила сквозь полотно, подобно ныряющей в воду рыбешке, и так же как чешуя, блестели её изящные края, освещаемые взошедшим на небосвод солнцем. И в глубине души жила наивная детская надежда, что вернется он свободным. Что всё будет… пусть не так как прежде, ведь есть вещи, которые невозможно вернуть… Халла помнила и то, как отворились резные двери. И вошедший без стука стражник, преклонивший перед ней колено, запомнился до мелочей, все изгибы доспеха, каждая черточка лица. А вот слова, сказанные им, ускользали. Будто беззвучно открывал он рот. И какие-то смутные отрывки, смазанные кадры реальности… уколотый палец, упавшее рукоделие, опрокинувшийся стул, сотни ступеней, выхваченные из водоворота окружающего мира взгляды, лица, шепот… до боли знакомый силуэт. Было полное надежд и стремлений утро… И вот она уже стоит перед телом мужа. И вот она уже должна оттолкнуть погребальную ладью. «Я не могу, - неожиданно осознала Халла. – Не могу!» Руки её, словно бы стали неживыми и не повиновались ей больше. «Всеблагое небо, всеблагие предки, помогите…» Здесь, на священном берегу, где провожают павших, собрался весь Асгард. Собрался… но сколькие на самом деле скорбели? Сколькие пришли по собственному желанию, из собственной скорби, а не из дани уважения царской семье. Быть может она одна… Она чувствовала на себе выжидающие, надоумленные, недовольные взгляды. Почти физически ощущала их. Особенно сильны они были в той стороне, где стояли товарищи Тора. Перед Халлой, словно воочию возникла красавица-воительница Сиф, с каменным безразличием на лице и искрой немого презрения в глазах. Стократ это было хуже прежних времен. Времен, когда в ответ на эти взгляды она могла склониться в вежливом поклоне и удалиться в общество мужа. Тогда это было неважно, потому что она была с ним. И даже позднее, оставшись в одиночестве, став женой преступника, она черпала силы из его незримого присутствия, из самой сути его существования. И ни стены темницы, ни каменная твердь дворца не могла разлучить их. А теперь… «Кто-нибудь, помогите! – ей отчаянно хотелось закричать. Но губы замерли, сомкнувшись в узкую нить. И только непролитые слезы жгли нутро. – Нет! Не заставляйте меня!» Отчаяние застилало разум ледяной пеленой. Отпустить его, было выше её сил. Ко всеобщим добавился ещё один камень. Громадная каменная плита надавила на плечи. Взгляд Всеотца. «Уж лучше сгореть. Уж лучше вместе с тобой, чем здесь в одиночестве. Чем влачить это существование в боли и горечи…». Сжались сильнее пальцы на борте ладьи. - Госпожа, - едва слышный шепот. Халла едва нашла в себе силы повернуть голову, оторвать взгляд… - Моя госпожа, - служанка протянула ей серебряную шпильку. Свадебную шпильку. С самого утра чертог Одина стоял буквально вверх дном – все бегали, что-то выясняли, таскали столы и просто мешались под ногами. Вот и сейчас кто-то ретивым жеребцом промчался по коридору. - Может заколоть и эти пряди, снизу? – Халла в очередной раз повернула голову, силясь увидеть, как же выглядит прическа сзади. Каждая попытка оканчивалась неудачей, и девушка уже подумывала о том, что бы попросить служанок принести ещё одно зеркало. - По-моему не стоит, - голос, донесшийся со стороны балкона, заставил девушку вздрогнуть, а служанку, укладывавшую ей волосы – выронить все серебряные шпильки. - Локи! – она едва удержалась от того, что бы вскочить и повернуться к Трикстеру лицом. - Уже не смотрю, - поспешно отступил пришедший. - Уже! – всплеснула руками девушка. – Тебя вообще здесь быть не должно! Так принято! Несмотря на наигранное возмущение, она была рада его визиту. - Глуп тот, кто выдумал это, и ещё глупее те, кто верят в подобное, - судя по всему младший принц прислонился к стене, тем самым устроившись весьма удобно, и уходить не собирался. – Тебя это никоим образом не касается, - предотвращая обмен любезностями, добавил он. - Пусть так, но ведь есть традиции. Им следовал твой отец и отец твоего отца и так… - Много-много поколений подряд, я знаю, - закончил Трикстер за неё. – Всё это я выслушал нынче утром, перед тем как навестить тебя. - Ты неисправим, - Халла покачала головой, и тут же пожалела об этом – острая шпилька впилась в голову разъяренной осой. – Как ты вообще сюда попал? - Пара балконов, двойник в моих покоях и немного удачи, - упрекнуть принца в прилежности не смог бы даже самый искусный праведник. – К слову, тебе идет этот цвет. Надеюсь, с этого дня ты станешь носить его чаще. Серебро тоже чудо. Девушка скользнула взглядом по салатовому платью и украшениям на шее и руках. Искорка подозрения закралась в её мысли. - Ты же уже не смотришь, - лукаво поддела она. - У меня прекрасная память. - Ловко выкрутился. - Благодарю. Халла не выдержала и первой рассмеялась. И она готова была дать на отсечение копну своих длинных золотых волос, что Локи сейчас тоже улыбается. Сдержанность в эмоциях была, чуть ли не главной его чертой, не считая самоуверенности и гордыни конечно. - К слову, ты должен мне танец, - в зеркало она видела лишь подол зеленого плаща да черные пряди волос. – За прошлый раз. - Что-то не припомню подобного, - асгардец сложил руки на груди и пожал плечами. - Не допускай и мысли о том, что увильнешь и в этот раз, - девушка чуть слышно хлопнула ладонью по столу. – Сегодня моя свадьба. - Какое совпадение, моя тоже. И снова она рассмеялась, будто горный хрусталь рассыпали на мрамор. Столько тепла и света было в ней, что принц подался вперед. - Моя госпожа, что вы решили с прической? – подала голос служанка, застывшая позади девушки. - Оставь, - взмахнула рукой Халла, спасая бедную прислужницу от каверз жениха, не любившего, когда его прерывают во время беседы. Локи довольно улыбнулся. Халла знала, как важно для младшего принца, что бы к его мнению прислушивались. - Б… благодарю, - потрескавшиеся губы изогнулись в улыбке, и больно было смотреть на улыбающуюся принцессу, чьё сердце рыдало слезами алыми, словно кровь. – Серебро… просто чудо, - выдохнула она, опуская украшение на укрытое бархатом ложе. – И этот цвет, я буду носить до смертного одра, - добавила она уже громче. Нарушая все традиции молчаливого прощания. Ломая все запреты. – Жизнь моя принадлежит тебе, и я не в силах ею распоряжаться. Раз на то воля твоя, я останусь здесь…. – исчезло всё, взгляды, домыслы и слухи. Остались только они вдвоем. Так всегда было для неё. Так будет и впредь. – Но сердце моё, душу мою, ты забрал с собою. Муж мой, - и отталкивая ладью кончиками пальцев, она добавила неслышно, одними губами: - Царь мой. Ты оставил меня вдовою, И теперь я чернее ночи, И теперь я бледнее снега, Горше яда слезы мои. Ты оставил меня во мраке, Лучше б уж забрал за собою, Лучше быть мне такой же холодной, Чем живой и пустой прозябать. Ты оставил меня одинокой, Бросил сердце моё прямо в пропасть, В душу выплеснул все свои чары, А теперь ушел навсегда. Ты оставил меня… зачем же? Пред тобою, чем я провинилась? Где же, как, и когда оступилась? Я не сделала всё что могла… Ты оставил меня вдовою, Я теперь уж сама умираю. Я держу твои мертвые руки, Что тепло обнимали меня. Ты оставил меня, а я же Не могу я проститься с тобою. Отдала тебе всё, что имела, Я с тобою отныне мертва. Завершился обряд. И замерли звёзды на небе. И замерло сердце в её груди. - Вас проводить в покои? – воин замер за плечом девушки, разом постаревшей на несколько лет. - Нет, благодарю, - она развернулась и прошла мимо него. – Мне незачем более туда идти. Халла шла и не узнавала места вокруг. Тот ли этот сад? Та ли терраса? То ли небо над головой? Всё было другим. Таким чужим и холодным. Мёртвым. Она шла, невозможно долго. Всё шла и шла. Ступени, ступени, ступени… Сотни ступеней, и каждая, словно новый всполох огня, пожирающего мосты за спиною. А впереди лишь череда мерцающих и жмущихся к стенам огней. Да вот только мрак души не разогнать и сотней факелов. Не задавая вопросов, перед ней распахивали череду тяжелых дверей. А она шла, не видя никого, не видя ничего перед собой. Отказать ей уже не имели права. Не было причин не пускать её. В чем смысл запрета, если там её уже никто не ждет? Если ей уже не к кому идти? Если она никому больше не нужна. Её веру уже никто не использует во зло… Яркий свет, льющийся из множества белостенных камер, на мгновение ослепил её. Она замерла на пороге, словно боясь переступить этот последний рубеж. Оставить позади последнюю доску горящего моста. Ей было страшно. Но терять было уже нечего. Она сделала шаг. Мерцающая стена, призванная удерживать заключенного исчезла. Исчез абсолютный, аскетичный порядок. В камере царила разруха. Сломанные, разбросанные вещи. Подобно крови пролитое вино на полу. «Так вот, что ты испытывал. Вот, почему всё так обернулось…». Она больше не удивлялась. Она больше не чувствовала ничего. Она была рада тому, что окружают её лишь пустующие белые прямоугольники комнат. Она больше не могла быть сильной. Даже ради него. Даже зная, что он был сильным до самого конца. Она ведь была всего лишь женщиной. Уставшей, сломленной, бесконечно одинокой. Она легла на остатки безногой софы, повернувшись лицом к испачканной белой стене. Она просто лежала, прижав к груди одну из найденных книг. Лежала без движения, и казалось, даже без мыслей. Лежала, закрыв глаза. Так становилось легче, просто лежать, в полном одиночестве, в этом отдаленном от внешнего мира месте, лишенном каких либо воспоминаний. Кроме последнего. Кроме самого важного. - Зря пришла, - этот оскал, эта чужая ухмылка заставили сердце болезненно сжаться. Шрамом обезобразили его лицо. Девушка не ответила. Она не знала что сказать. Они не виделись так давно. Но все слова покинули разум, спутались в неясный узел. Халла молчала. - Молчишь? – он запрокинул голову, глядя в потолок. – Правильно делаешь. Что ты можешь сказать мне, кроме пропитанных ложью речей. Уж лучше так и стой. А я посмотрю, как тебя вытолкает отсюда охрана. Принцесса чувствовала, как жжёт глаза, как ноет в груди. Не он говорил всё это, не его это голос, исполненный яда и ненависти. Этого просто не могло быть. Младший принц сел было в кресло, явно собираясь проигнорировать пришедшую девушку. Однако само её присутствие, то, как в немом укоре опущена её голова, безвольно обвисли руки, так беззащитно опустились плечи. Всё это вызывало лишь слепую ярость. Желание ударить, накричать, прогнать. Сделать всё, что бы она исчезла и никогда больше не появлялась перед ним. Чтобы не напоминала о былом. До скрежета зубов хотелось стереть её с лица мироздания. Эту глупую, наивную, лживую, лицемерную… Халла чуть подалась вперед, словно набираясь смелости, словно ища отклика. Надеясь на чудо, на то, что всё это лишь видение, что сейчас перед ней появится тот, по кому она так тосковала. Этот доверчивый жест не укрылся от взгляда Трикстера. Пальцы, держащие книгу, побелели от напряжения, а взгляд невидяще уперся в переплет. «Ещё один шаг. Одно слово. И ты будешь жалеть о том, что не умерла прежде, чем явилась сюда», - говорил весь его вид. И она видела это, понимала, но остановиться уже не могла. - Локи… - тихо, на выдохе, словно прося прощения, защиты, милости. И это стало последней каплей. - Убирайся! – в одно мгновенье он оказался у прозрачной золотистой стены разделяющей их. Девушка вздрогнула, словно бы от удара. Она всё так же стояла, не подняв голову. Ей было страшно взглянуть на него. Она боялась понять, что всё тщетно. Что она потеряла его навсегда. - Локи… - она предприняла ещё одну попытку. Горло сжимало, будто в тисках. Она чувствовала себя крошечной, совсем маленькой девочкой. - Я сказал – вон!!! Он сорвался. В этот момент он ненавидел её всем сердцем. Но самого себя он ненавидел намного больше. Ноги девушки подкосились, и она осела на невысокие ступени. На миг прижала руку к лицу. - Зачем пришла? – принц снова взял себя в руки. – Сказать, что отреклась от меня? Не трудись, я это давно уже знаю. Он надеялся, что она не захочет отвечать. Что разочаруется. Что просто уйдет. - Это ложь! – восклицание вышло отчаянным, будто бы последним. - Кто посмел сказать тебе подобное?! Она вскинула голову. Он не успел отвернуться. Она увидела, что это действительно он. - Я сам. Иначе и быть не может, - он говорил хлестко, резко. - Ты слышишь себя, глупец? – она не видела пред собою мужа. Лишь застывшую маску. – Что говоришь ты? - Лишь правду. Всю жизнь меня окружали ложью, и ты ничем не отличаешься от других. С самого начала ты лгала мне! - В тебе говорят горечь и злоба. Слепая ярость правит тобою! – она не могла поверить, что он действительно так считает. - А тобой, женщина, владеет лишь глупость, раз ты думала, что я позволю дурачить себя до конца моих дней. - Одумайся, прошу, - она порывисто встала. - Тебя месть поглотила на столько, что ты перестал надеяться на прощение… - Мне не за что просить прощения, - отрезал он, наклоняясь к ней ещё ближе. - Потому что ты боишься этого сделать. Я же вижу… - в печальной улыбке дрогнули её губы. - Ты бредишь, - тихий, почти змеиный шепот. - Всю жизнь я бредила тобою. Сколько прошло времени? Никто из них не знал. Но отчего-то казалось, что совсем мало, что ещё не пора вновь расстаться. Халла снова сидела на ступеньках, перебирая в руках разноцветные бусины. - В саду расцвели розы из Ванахейма. Но не желтые, а розовые. Должно быть под кустом кто-то пролил вино, - переливались в белом свете шарики цветного стекла, перекатывались в пальцах девушки, сталкивались пузатыми боками. – Ко мне вчера прилетал ворон. Большой, черный. Очень смешной и взъерошенный, будто не ворон это, а воробей. На тебя похож был. - Ну, спасибо. Крайне лестно, - уголками губ улыбнулся заключенный. Он сидел возле девушки, на полу темницы, по другую сторону золотой стены. - Я ему насыпала зерна, но он не стал клевать, - как-то совсем по-детски пожаловалась принцесса. - Ещё бы, вороны едят мясо, - фыркнул принц. - Тогда пусть лучше прилетают ласточки. Я обзаведусь славой умалишенной, если начну бросать птицам свиные окорока. - О, хотел бы я на это взглянуть. - Не сомневайся, в тебя бы я запустила первым из них! – она рассмеялась, впервые за долгое время. Так же звонко, как прежде. Как так произошло? Никто из них не знал. Она просто села. Сидела долго, что-то тихо напевая и перебирая тесемки на рукаве платья. А потом заговорила. Так, как говорила всегда. Спокойно, ласково. Она говорила о всякой ерунде. И её хотелось слушать. Хотелось, чтобы она не замолкала, ни на миг. Потому что она была настоящей, такой теплой, словно сотканной из чистого солнечного света. Она не помнила, в какой момент Локи сел возле неё. В какой момент стена между их душами рухнула, вновь обращая их в единое целое. Но эту радость, это счастье, от того, что всё снова так, как должно быть, она не забыла бы и через миллиарды лет. Гулко разносящиеся по подземным коридорам шаги вырвали Халлу из цепких когтей небытия. Вдребезги разбили её целительное «ничто», заменившее здесь время, которого, как казалось, и вовсе не существовало в этом месте. Девушка повела затекшей от долгого лежания рукой. Движение отозвалось колкими иголочками в кончиках пальцев. Всё так же ярко горел свет. Она никак не могла уснуть. Слишком ярко. Слишком шумно. Слишком больно. Слишком бесполезно. Кроме таких отрывочных определений мира, ничто больше не волновало девушку. Никаких мыслей, никаких забот. Блаженное «ничто», желало поглотить её. - Моя принцесса, - голос служанки, хоть и говорила она почти шепотом, звучал для Халлы необычайно громко. – Ваш день был полон забот и печалей. Когда вы вернетесь в покои? Вы желаете чего-нибудь? - Да, - отстраненно пробормотала Халла.- Пожалуй, я попрошу приготовить ванну. Я вернусь очень скоро, - она снова прикрыла глаза. – Быть может через неделю… или месяц. - Моя принцесса, - что-то происходило за её спиной. Но Халла не замечала этого. Тень, отбрасываемая служанкой, преобразилась. Чьи-то сильные руки укрыли её зелёным плащом.