Орел красного знамени

 Это был всего лишь день. Еще один нервозный день. Крики и шум. Возмущения и стоны. Они не смолкают, как бы ни разворачивали свое направление события. Одно за другим захлестывает горло и к глазам подступает влага от горя и усталости. От гнева и агрессии. От лихорадки, от новой идеи. От новой идеи старого покроя.  Ивана разрывало надвое и от того к горлу подступала горечь. Ему хотелось вернуться к старому. К старой спокойной жизни, в которой уверен, что будет, и знаешь, что есть. Знаешь, что нужно. Он не хотел изменяться. Он желал изменений. Его тянуло всеми силами к новому. Даря ощущение, что настанет светлое будущее. Все недостачи исчезнут. Ему станет лучше. Его не будет разрывать надвое, если он перейдет на плоскость с грани.  Но ему хотелось мира.  Ивану, ему, только ему, не одному, хотелось мира.  Его замучили внутри.  Его теребят снаружи.  Его пытаются вылечить.  От чего?  ведь светлое будущее... его ждет.  Зачем?  это ведь не чума... ребят.  Но "ребята" испугались. Ивана поглощала лихорадка. Хотя это не было видно по нему, но чувствовалось, стоило лишь подойти, побыть рядом на соседнем кресле. У него не было температуры, но источалась злость. У него не было насморка, но свет в глазах притух. Глаза не были матовыми, но по ним читалась изможденность.  Это был еще один день. День подавления болей. Болей, которые расхищают запасы сил. Силы, которые рассеялись. Рассеялись и пали. Пали и застыли. И хочется только тишины. Умиротворения, - спасения от горя.  И от того укола в душу. Душу, что закрылась в сердце за коркой льда. Льда, через который проникли... и выстрелили пулей.  Льдинки долго таяли, отламываясь по кусочкам, пока не раскрыли безысходность и тоску. Боль уже остыла.  Снова обычный тот же вечереет день.  Иван лишь презренно и бессильно смотрел в глаза Альфреда, тот ухмылялся. И было так пусто, так люто, что поднять руку казалось лучшей наградой Альфреду, а не наказанием. Ивана вынудили выйти, Альфред же предал сознательно. И Артур. И Франциск... а Кику...  Был этот обыкновенный день. Еще один вечер. Вечером становится спокойнее. Наверное, вечером спокойнее. И Ивану становится легче. Наверное, ему полегчало, как не тяжелело давно. Было тяжело. Температуры нет. Может быть, хорошо? Веки устают. Сегодня выдался буран. Снег мягкий и искрится. А зевота слепляет глаза. Ноги вязнут. И месяц в небе сокрыт. Вот в темноте промелькнуло. Снег за ворот метет. Мышцы ослабли. Холодно ведь. Холодно и снегом в лицо. Дыхание еле касается рук. Вот зевота пропала. Хочется спать. "Может прилечь. Вот здесь. На снегу". Колени поджаты. "Не чувствую пальцев". Так сладко уже закрываются веки... Последний зевок.  В эту ночь выдался славный буран. ***  Белые равнины расстилаются повсюду, и снег искрится на свету под зимним солнцем, которое освещает зеленые ели вдалеке на горизонте. Везде равнинная тишина с тихим ветерком, и, казалось бы, что ничего не должно пробудить медведя от зимней спячки, но небольшой бугорок снега рассыпается врозь. Слышится кряхтение. Но не медведь садится в снегу, а Иван поднимает голову к небу. Небу ясному и голубому. К солнцу. Солнцу яркому и золотому. К птице, на небе в полете у самого солнца. К орлу, чей гордый окрас кажется красным с такой высоты. — Настало наше светлое будущее. — Шепнет себе Иван.