По капле

Ма-ка. Её имя – такое лёгкое, но вместе с тем такое трудное – якорем тянет его в нормальную жизнь. Туда, где на тебя не скалится твоё собственное отражение, где тебя слушаются руки, ноги… и голова. Штейн понимает, что он в своей лаборатории. Конкретно – в ванной, в крошечной комнатушке, где едва умещается вся необходимая сантехника. Над раковиной – пустой прямоугольник. Раньше в этом прямоугольнике было зеркало. Достаточно опустить взгляд вниз, чтобы понять: зеркало – на полу. Оно разбито на тысячу крошечных осколков, переливающихся в свете тусклой лампочки, как капельки росы. Из зеркального крошева на Штейна устремлены взгляды тысячи пар безумных глаз. Его глаз. Штейну невыносимо хочется вдохнуть свежего воздуха и покурить. Достаточно выбраться за пределы стен лаборатории – это уже будет победа над всем миром и самим собой в частности. Солнце ещё высоко; наверное, сейчас часов пять… может, меньше. Вокруг – ни души. И от этого Штейну немного спокойнее. Одна душа всё же скрывается неподалёку. И Штейн знает сразу две вещи. Первая: если её обладатель решится показаться – он непременно скажет, что пришёл сюда случайно. Вторая: он соврёт. Сюда невозможно прийти случайно – разве что будучи совсем уж безумцем. Совсем уж безумцем во всём Городе Смерти был только он, Штейн. И он, надо заметить, здесь жил. А у обладателя этой чистой, светлой души с сильным антидемоническим дыханием был крепкий и ясный разум. В конце концов, он же умудрился вырвать его из лап безумия? - Профессор? – голос искажён хрипотой. Слышится покашливание, и вопрос повторяется: - Профессор? У вас всё в порядке? Штейн улыбается. - Конечно, - говорит, будто иначе и быть не может. - Вы выкуриваете уже седьмую сигарету подряд… - доносится робкое замечание. Штейн смотрит под ноги. Да, точно: вокруг его ботинок валяются семь окурков; от двух из них ещё ползёт вверх тоненькая змейка дыма. - Всё в порядке. Тестирую. - А ты здесь откуда? - Я здесь случайно, - пожимает плечами. А Штейн только лишний раз убеждается в своей правоте. - Врёшь, - чиркает зажигалка – и вспыхивает кончик ещё одной, уже восьмой сигареты. - Ты знала? – Штейн привык спрашивать напрямую, зная, что этот человек его точно поймёт. - Не знала. Скорее, чувствовала. Это сложно объяснить. - Хм. Необычно. Штейн думает, что ему стоит поблагодарить её. Сказать «спасибо». Но он молчит. Произнести «спасибо» почему-то ещё тяжелее, чем её имя. - Может, останешься на чай? - А не поздновато? – подозрительно щурится. Штейн вспоминает о разрухе, воцарившейся в лаборатории после его очередного приступа, и уже жалеет о том, что позвал. Он бывал один раз в её квартирке, где она живёт со своим напарником – ему такая чистота не снилась даже в кошмарах. - Боишься? Молчание красноречивее любого ответа. Она ещё некоторое время стоит рядом с ним, одергивает юбку и мило улыбается; затем разворачивается и уходит. Штейн знает – она не боится его. Не боится и его безумия, и мрачной лаборатории, и даже вид хирургических инструментов не вызовет у неё паники. Просто она уходит сейчас, чтобы во время следующего приступа быть рядом с ним.