I'm not your mom, baby

18:45. Если дети – это цветы жизни, тогда мне никогда не быть флористом. Вот мы стоим около входа в очередной подъезд. Девочка испуганно смотрит на меня, то и дело поправляя легкую шапку, явно купленную в дорогом магазине. - Холодно, - жалуется она. Я говорю: - Сейчас тебя уже заберут. Я думаю: - И больше на улицу ты вряд ли выйдешь. Через пару минут дверь распахивается и из нее выходит мужик. Мужик как мужик, ничего особенного. Берет ребенка за руку, отдает мне кейс антрацитового цвета и уходит. Я сажусь в машину и спешу в офис. Я – кто-то вроде продавца. Нет, скорее наркоторговца. Есть люди-наркоманы, а есть педофилы. Как велел добрый Боженька? Всем на свете этом должно быть благо. Собственно, именно поэтому я и стараюсь удовлетворить тот слой населения, которому «благо» дается весьма неохотно. 21:50 Дети – ну что с них взять? По-моему, самый равнодушный товар. Это как покупать щенка на «птичьем» рынке. Ты все равно знаешь, что когда-нибудь он сдохнет, пусть ты и привяжешься к нему. Так есть ли смысл в этом вообще? Собственно, именно поэтому у меня нет домашних животных. А еще я выступаю за легализацию марихуаны. Когда меня посадят, суд присяжных загнется от моей биографии. В душной комнатке бегает много людей. Все они оказались здесь по разным причинам. А цель одна – деньги. Все в этом блядском мире вертится вокруг них, как тут не думай. Где-то в сумке жужжит телефон. Эту модель я тоже купила лишь благодаря очередному личику, на которое со временем будет спускать кто-то. - Робин, давай отрывай жопу от стула. Сегодня заказ везешь сама. Я сдираю ногтем наклейку с монитора. Я кашляю и говорю. - Это кому такая честь? - А тебя волнует? Привозишь товар – получаешь деньги. Я отключаю телефон. Я так не люблю эту модель. 22:15 Всевышний, видимо, решил позабавиться, и кидал сверху грязный колотый лед вперемешку со снегом. Я сидела в машине и курила. На самом деле, я не курю. Но надо же как-то казаться взрослой перед сопляком, который умостился рядом со мной. Худой, страшно худой, немытый, с плохими зубами и акцентом грузчика. - Тебя как зовут вообще? - Дебил. - Это я уже поняла. Мальчишка спокойно принял мои слова. - Вообще, по паспорту я Оуэн. - Мерзкое имя. - Какая разница. Они будут трахать меня, а не мое имя. Я почему-то посмотрела ему в глаза. Ну, глаза как глаза. Ничего такого особенного. Это как покупать сыр в магазине. Сыр он и есть сыр, пусть он даже с плесенью, фруктами или еще какой-то хренью. Я говорю. - Слушай, есть хочешь? - Ужасно. 23:20 Мои мозги не придумали ничего лучше, как привезти этого доходягу в Макдоналдс. Он сидит в своем зачуханном свитерке и потрепанных джинсах и жует картошку, засовывая ее в чумазый рот грязными пальцами. Он икает и говорит: - Я вообще сирота. Мамашка сильно пила, поэтому с 2 лет я жил в детском доме. Там выносимо было лет до 12. А потом все стали обзывать меня педиком. Только потому, что я красил ногти черным лаком, свистнутым у девчонок, и подводил глаза. Когда меня первый раз побили, я дня четыре лежал и думал. А потом убежал. Учился я неважно, пришлось устраиваться на работу в третьесортную забегаловку. Полы мыл. А потом туда пришел какой-то мужик. Давал денег. Сказал, что потом отработаю. Видимо, уже срок. Фастфуды мне не нравились никогда. Тут шумно, все толкаются, бегают. Сейчас я смотрела на этого мальчика. Просто смотрела, но казалось, что кроме него никого нет. Вообще в принципе нет. - Сколько тебе лет? - А сколько дашь? Он подумал. - Лет 20-25, - он скинул листик салата себе под ноги. - Хорошо сохранилась. Мне 31. - Классно. Я всегда хотел переспать с женщиной старше меня. - Откуда такая гарантия, что я тебя поимею? - Не знаю, - он искренне улыбнулся. – Я почему-то в это свято верю. - Ты девственник? - Так заметно? - Есть чуть-чуть. Поехали? - Куда? - Ко мне. Телефон я выбросила в мусорный бак. 00:30 - Сейчас, погоди, - я открывала двери, а потом их же закрывала. – Вот и всё. Остаток фразы у меня пропал. Ребенок спал, присев около стены. Вам когда-нибудь случалось переживать что-то неимоверно гадкое, то, после чего вы понимаете, что вся жизнь ваша, в общем-то, была сплошным наполнением блевотины и бреда. Пусть это пришло только сейчас, но сознание становилось настолько острое и реальное, что хотелось просто пойти и застрелиться. Я позвонила охраннику. Я говорю: - Поднимись ко мне. Он пришел через 48 секунд. - Отнеси ребенка в спальню. Простыни у меня были чистые, поэтому мальчика пришлось раздевать. От этого замарашки несло тухлой рыбой и еще чем-то жутко противным. Тоненькая, прозрачная кожа, через которую просвечиваются все, даже самые мелкие, сосуды. Хрупкие мелкие косточки и хрящики. Болезненное истощение, которое до безумия идет. 08:10 Я не помню, когда уехала из дома. Из ощущений остались только запахи и вкус. Как и теперь: мама стоит на кухне и готовит любимый завтрак. Не противную молочную кашу с пенками, а яичницу с беконом. Бегу по лестнице вниз. Разумеется, никакой мамы там и в помине нет, зато есть этот грязнуля, который теперь вовсе не грязнуля. Вымытый, в моем чисто выглаженном халате, готовит завтрак. Мне. Нам. Какая разница. Я поняла, что не хочу его увозить, отдавать кому-то. Я поняла, что пусть это будет несправедливо по отношению к другим детям, но он. Он как-то сумел залезть внутрь меня, что-то задеть и вывернуть наружу. Да что там, этот мальчик провел почти вскрытие, изучив мои органы. Он лишил меня девственности через уши, заставив слушать и внимать ему. 02:55 Я достаю из пачки сигарету. Вынимаю зажигалку. - Мне понравилось. Он сворачивается клубком у моих ног. Он говорит: - Я тебя никогда не брошу. Не бывает секса без секса, но бывает близость. Я не знаю, как это правильно называется. Я просто чувствую, я ощущаю. 17 и 31. Разница между цифрами равна 14. Разница между нами двумя – целый век. Весь этот век я скулила по нему.