Вендиго

Стук в дверь заставил его встрепенуться, и какое-то время он просто лежал, глядя в темноту широко раскрытыми глазами, желая, чтобы этот звук оказался продолжением сна. Чуда не произошло, и в дубовую дверь постучали вновь: резко, отрывисто. Превозмогая слабость, Джаспер приподнялся на локтях, чувствуя, как кружится голова. В доме было стыло. Печь, растопленная вечером, уже успела погаснуть, и, как только он отбросил покрывало из волчьей шкуры, что сшила Мэйбл, холод пробрал до костей. Заправив подол льняной рубашки в штаны, Джаспер накинул сверху камзол, в очередной раз неприятно поражаясь, насколько тот стал ему велик. Сразу сделалось теплей, и он оглянулся на спящую Мэйбл. Полосы лунного света, просачивавшиеся сквозь щели в запертых ставнях, падали на кровать и пол, словно чудной узор. Должно быть, там, снаружи, стояла ясная зимняя ночь. Тонкий профиль молодой жены, ее впавшие щеки и глубокая морщина, залегшая между бровями, заставили его сердце сжаться. Она что-то пробормотала сквозь сон, медленно дрейфуя в мире своих грез, и он сжал челюсти так крепко, словно желал раскрошить их. Джаспер резко отвернулся и протянул руку к ружью, стоявшему у изголовья. Оружие оказалось неожиданно тяжелым для его слабых рук. — Кто там? — настороженно спросил он, подходя к двери. В такой час в этой глуши можно было ждать либо бандитов, либо несчастных, попавших в беду. Но и в том, и в другом случае это означало, что грядут неприятности: первым надо было дать отпор, вторым — кров и пищу, и последнее могло оказаться куда сложнее. Еда. Ее почти не было. У них еще оставались шкурки от заготовленного с лета сала и чуть-чуть муки да несколько горстей гороха, и это было все, чем мог похвастаться их дом. Уже несколько недель они голодали, почти с тех самых пор, когда, вернувшись с охоты на индейку, Джаспер свалился с лютой горячкой, высосавшей из него все силы. Они бы справились, если б их дом посетила только эта неприятность, ведь Мэйбл была справной хозяйкой, при необходимости умевшей расходовать продукты скупо, как Гарпагон... Но, как назло, в довершение бед все куры передохли от загадочной болезни, а бесконечные осенние дожди, зарядившие в ноябре, размыли единственную дорогу к их дому и затопили погреб, где хранились большинство припасов и порох. От голода умер пес, а как только выпал снег, тощий кот тоже покинул их, решив, что умирать на природе лучше, чем в этом грубо срубленном доме, похожем на склеп. Сейчас Джаспер был этому рад: у него бы не поднялась рука оставить без еды бессловесных тварей или, упаси боже, убить их, чтобы съесть самим, но иногда голод был настолько сильным, что все кишки внутри полыхали пламенем. Куда хуже пришлось Мэйбл. Пока он валялся в лихорадке, она добывала пищу: вначале пыталась охотиться и ставить силки на птицу, готовила болтушку из муки, варила одну и ту же порцию гороха несколько раз, разбавляя его лепешками из коры, поджаренными на сале. Джаспер смутно помнил тот день, когда она внезапно приготовила наваристый суп, и только потом, когда сознание вернулось к нему окончательно, до него дошло, что это были пойманные мыши. Вываренные трижды шкурки, коготки и тщательно сложенные в металлическую табакерку косточки говорили об этом ясно. Странное дело, его даже не затошнило от воспоминания о том, что он ел; лишь чувство вины перед женой, сокрушительное и необъятное, затопило душу. Какой из него муж, если его семья голодает? Какой из него вообще человек? Сожаления о том, что они не вернулись ни в форт, ни на восточное побережье, пока еще была такая возможность, каждый день грызли его. Там-то голода можно было избежать. Вот если они выживут... Он вынырнул из тяжелых размышлений, плотным облаком окутавших его. За дверью кто-то переступил с ноги на ногу. — Мы друзья, — глухо послышалось из-за двери. — Это Следопыт. Натаниэль Бампо. И мой друг, Уилл Дарелл. — Следопыт? — ошеломленно переспросил Джаспер и отставил ружье в сторону. Он взялся за засов и, только отодвигая его, подумал, что Провидение привело к ним этого человека в такой страшный час. Привело вновь. В голове его мелькнуло мутное воспоминание: кажется, Мэйбл сокрушалась, что они больше никогда не увидятся с ним, если верить словам Следопыта. Или нет? Или это ложная память, которая раз за разом морочила ему голову в эти страшные зимние дни? Из постели донесся тихий голос, но Джаспер не расслышал, что произнесла жена: настолько слаб был ее голос. Немудрено: вот уже третий день она не могла встать, а если он помогал ей, выбиваясь из последних сил, то она ложилась обратно, ссылаясь на то, что весь мир пляшет перед ее глазами. Иногда она бредила, и слышать это было больно и страшно. Неприятная, ядовито-желтая, щербатая луна, точно лицо, изъеденное оспой, повисла над лесом, и ее отражение глядело вверх из проруби, которую пробил Джаспер, чтобы не лишиться еще и воды. Неправильная луна. Она предвещала что-то недоброе, и на мгновение нехорошее предчувствие овладело им, чтобы тут же исчезнуть и смениться надеждой, когда он взглянул на гостей. Следопыт остался таким же, каким он его помнил, и хозяин дома с облегчением перевел дух. Второй гость был отощавшим, как скелет, едва ли не хуже самого Джаспера, и донельзя утомленным. — Заходите же, нечего студить дом, — хозяин сделал приглашающий жест, и, помедлив на пороге, незваные гости вошли, пригнувшись, чтобы не удариться о низкий дверной косяк. Кажется, еще осталось немного дров, лихорадочно соображал Джаспер. И книги, и лучина для растопки. Свечи из животного жира они съели, но можно было обмакнуть лоскут ткани в горючее масло: какое-то время он погорит. — Осторожно, здесь ларь, — в доме его голос звучал глухо. — Садитесь сюда, к столу. Сейчас будет свет. Джаспер запер дверь, и воцарилась тьма и тишина. Он прошел к столу, на ощупь взяв коптилку, и вскоре дрожащий огонек осветил комнату, выхватив лица гостей из темноты. Рядом со Следопытом уже лежали его снегоступы, а тот, кого назвали Уиллом, мрачно склонился над столом, словно там было что-то интересное. Его рука скользнула к подбородку, и Джасперу показалось, что он почти неуловимым жестом положил себе что-то в рот. Но что? Ничего мало-мальски съедобного на столе они забыть не могли. — Что с миссис Уэстерн? — это был первый вопрос, который задал Следопыт. Он избегал смотреть в лицо, и его обычно спокойные глаза сейчас глядели мутно и тревожно. — Она... совсем плоха, — страшные слова вылетели из уст Джаспера так легко, что он не успел осознать этого. Он не мыслил своей жизни без Мэйбл, но все его пылкие чувства сейчас угасли, затаились на дне, задавленные голодом. — Заболела? — Голод. Так вышло, что мы лишились припасов. — Мы не зря пришли сюда, верно, Уилл? — Следопыт обращался к своему спутнику, и сейчас, при тусклом свете, было видно, как тот уродлив: безгубое лицо, почерневшее, сморщенное — не человек, а живой мертвец. — У нас есть еда, и, конечно же, мы поделимся с вами, мой мальчик. Обращение прозвучало так холодно, что Джаспер вздрогнул. Должно быть, Следопыт обвиняет его в том, что он не смог уберечь Мэйбл. — Мы будем очень благодарны, — тихо произнес он, борясь с раздражением от собственного бессилия. — Не стоит. Я делаю только то, что сделал бы для всякого Божьего создания. Можно мне подойти к ней? Джаспер заколебался, и Следопыт поднял руку, успокаивая его, но взгляд у него был пристальный и недобрый. — Я думаю, что ей нужно подняться и разделить нашу трапезу, — добавил он. — Странствия меня кое-чему научили. — Хорошо. Твой друг ведь поможет мне разжечь очаг? — Джаспер еле сдерживался, чтобы не спросить, что за еду они привезли. Под лавкой у ног Уилла лежали два больших мешка, должно быть, припасы были именно в них. А потом можно будет упросить Следопыта оставить немного пороха и отправиться на охоту. Зверь нынче осторожный, в силки не ловится... или он так и не научился их ставить, несмотря на терпеливые объяснения Утренней Росы. Как жаль, что индианка умерла, не выдержав разлуки с мужем и со своим племенем. Втроем было бы легче. — Лучше принеси воды, — голос Следопыта прозвучал властно, и он уже открыто взглянул на Джаспера как старший на младшего. — Я чую, что в вашем доме она застоялась. Не дожидаясь ответа, он легко встал и приблизился к их супружеской кровати. До Джаспера донесся его голос, неожиданно глубокий и сильный. Певучая индейская фраза повисла в воздухе, сущая абракадабра на слух, но Мэйбл, его Мэйбл, засмеялась! Он резко поднялся, стоически переборов пелену перед глазами, и, точно кукла, управляемая веревочками, вместе с ним поднялся нескладный Уилл. — Помогу тебе, — невнятно произнес он, как будто рот у него был чем-то набит. Пахло от него тоже странно: какой-то болезнью и отчаянием, если можно сказать, что у отчаяния есть запах. Этот пыльный аромат песка, мочи и перца, казалось, пронизывал все, к чему бы Уилл ни прикоснулся. Джаспер не ответил, не отказываясь, впрочем, от помощи, лишь только мотнул головой. На улице он вздохнул полной грудью, стараясь выпустить из себя всё недовольство и подозрения. Следопыт явился, точно к себе домой. Ведет себя так, как будто они расстались не по-доброму, не как друзья. Пытается приказывать, а не просит. Луна по-прежнему глумливо глядела с высоты, и если бы не пересохший рот, Джаспер бы сплюнул. Даже пустое, ведро оттягивало руку, и у самой проруби ему пришлось остановиться и передохнуть. — Скажи, Уилл, — по говору он решил, что это человек из простых, такой же, как и он сам, — легко ли вы добрались? Мне казалось, что путь через болото осенью, после дождей, почти непроходим. Неужели он наконец-то замерз? — О, — ответил тот и замолк. Его пустые, лишенные выражения глаза казались блестящими при свете безумной луны. — Путь был долог. Очень долог. Гораздо дольше, чем ты думаешь. Эти заснеженные леса, этот пронизывающий холод. Этот голод. Эти мертвые приятели. Эта темнота, в которой бежишь и сгораешь на бегу, а потом смотришь из снега на тех, кто суетится и заламывает руки. Не люблю, когда суетятся. Нарастающее изумление Джаспера сменилось жалостью, когда он понял, что, видимо, в пути этим двоим пришлось нелегко, раз бедняга повредился в уме. Он отдышался за время этого монолога, и ему даже хватило сил опустить ведро в прорубь, зато назад оно не шло ни в какую. — Помоги, — сквозь зубы прошипел он и вздрогнул, когда холодная рука дотронулась до его ладони. От мгновенно нахлынувшего отвращения Джаспер разжал пальцы, но Уилл с легкостью поймал ведро, не расплескав. — Руки не так уж меня слушаются, — доверительно сообщил он, наклонившись к самому лицу Джаспера, и на него пахнуло мхом и разрытой землей. — Я думаю, что в этом виновата зима. Она выморозила мои суставы, видишь? — и он подсунул темную, грязную пятерню почти под нос собеседнику, заставив его отшатнуться. — Теперь они ломаются. Так легко, как тонкие еловые ветки. Он поставил наполненное ведро между ступней и вытянул пальцы левой руки. Ничуть не изменившись в лице, Уилл Дарелл отломал себе указательный палец, обнажив темное мясо. Крови почему-то не было, но запах гниения, сладкий, опутывающий своими нежными узами (его хотелось вдыхать вновь и вновь!), окутал Джаспера. Широко улыбаясь, Уилл положил ему на ладонь свой палец, твердый, как камень, со сколотым ногтем и яркой белой косточкой в середине полусгнившего сустава, напоминавшего птичье гнездо. — Попробуй. На вкус как мороженая оленина. Запах ничего не значит по сравнению с голодом, — голос зачаровывал, и Джаспер, точно во сне, поднес палец ко рту. Он уже чувствовал почти забытый вкус оленины на языке, а в желудке заворочался голодный зверь. Громко ухнула сова, и с крыши дома на Джаспера свалился снег, перемешанный с трухой. Он точно очнулся от сна и уже с брезгливым ужасом взглянул на то, что было в руке. В следующий момент палец полетел в сугроб, но Уилл, казалось, этого не заметил, по-прежнему улыбаясь в свете луны. — Не хочешь — как хочешь, было бы предложено, — беззаботно заметил он и, подхватив ведро с водой, зашагал назад ко входу в дом. С крыши вспорхнула сова, и он погрозил ей кулаком. Джаспер взглянул ему вслед. Сейчас он не был уверен, что все это было на самом деле: ведь не может человек такого творить и предлагать. Зато он слышал в свое время о том, как от голода сходят с ума. Должно быть, и сейчас все мерещилось ему в больном воображении. — Может быть, я умираю? — спросил он тихо сам себя, и Уилл, точно услышав его, обернулся у самых дверей. Он не произнес ни слова, лишь только обжег пустым взглядом, словно подтверждая сказанное, и скрылся в доме. Джаспер поспешил за ним, тревожась за Мэйбл. У самой двери он обернулся, и белая сова слетела на дорогу, ведущую к дому. В клюве она держала злосчастный палец. Наклонив голову, птица хитро взглянула на человека. Она дразнит его, издевается, внезапно понял Джаспер, и не нашедшая выхода злоба поднялась из глубины души. — Прочь отсюда! Кыш! — зашипел он на птицу, но та не послушалась. Он сделал неуверенный шаг, затем другой, но сова лишь отлетела чуть дальше. Джаспер наклонился, слепил снежок, чтобы запустить в несносную падальщицу, и окаменел. На дороге не было следов. Чистый и ровный белый снег искрился при свете луны, и, кроме отпечатков птичьих лап и его собственных ног, на нем не было ничего. Но ведь как-то Следопыт и его друг должны были попасть сюда! Не прилетели же они подобно птицам? На всякий случай он прошел чуть дальше, но следов на дороге по-прежнему не было. Джаспер беспомощно обернулся к дому, и один-единственный вопрос возник в его голове: кто же решил навестить их в эту зимнюю ночь? Когда он вернулся, Следопыт уже растопил печь, и в доме впервые за долгие дни стало уютно. Запыхавшийся Джаспер привалился к двери, не в силах поверить своим глазам: разрумянившаяся Мэйбл поднялась с постели и сейчас расставляла деревянные тарелки на столе. Пахло вареным мясом, и он невольно сглотнул слюну. — Удивительно, правда? — Следопыт не обернулся, но обращался к нему. — Какой волшебной кажется еда, когда долго ее лишен. Садись, мальчик мой, за стол. Нынче нас ждет пир. Надеюсь, Уилл не напугал тебя. Иногда в полнолуние на него находит. Но он всегда был хорошим человеком. Мэйбл взглянула на мужа поверх головы гостя затуманенным взглядом, и Джаспер вздрогнул, почувствовав, какой холод на самом деле стоит в доме, несмотря на яркий огонь в очаге. Холод опасности. Холод близкой смерти. Холод души, но не тела. Он присел на край лавки напротив Следопыта. В котелке на огне булькало какое-то варево, и время от времени Мэйбл помешивала его. — Нет, не напугал, — собственный голос показался ему незнакомым. — Вы ведь останетесь у нас погостить? — Разумеется. И на эту ночь, и на следующую... — И до вашей смерти, — ляпнул Уилл, бессмысленно улыбаясь. Мэйбл тоже улыбнулась, и Джасперу показалось, что она все еще спит, не понимая, что происходит вокруг. — Я бы не стал так далеко загадывать, — деликатно заметил он. — Ох, Джаспер, ты иногда такой зануда! — Мэйбл подошла к нему ближе, и теперь он заметил, что ее румянец был неестественным, лихорадочным. Он в смятении взглянул на Следопыта, но тот лишь усмехался, полуприкрыв глаза. — Это же просто шутка. Господа часто так шутят. Господа? Он внимательно взглянул на Уилла, но вслух лишь буркнул: — Не понимаю я таких шуток. — Придет время — поймешь, — загадочно пообещал Следопыт. — Кажется, еда готова. Тарелка, полная дымящегося мяса, оказалась перед ним, и Джаспер привычно сложил было в молитве руки, но никто не поддержал его. Уилл сразу же запустил пальцы в свою тарелку, выискивая кусок пожирней, и его тонкий язык время от времени показывался меж почти невидимыми губами. Казалось, еще чуть-чуть, и гость окунет в тарелку лицо, чтобы не терять времени зря. Он набил себе рот, словно кто-то собирался отобрать у него еду, и Джаспер с отвращением увидел, как месиво непережеванного мяса выпало изо рта Уилла, пачкая вылезший мех на одежде. Зубы у него были острыми, как у хорька. Как будто он их затачивал нарочно. В отличие от Уилла, Следопыт ел медленно, смакуя каждый кусочек. В глубине его темных глаз Джаспер чувствовал скрытую насмешку, и это выбивало его из колеи. Даже Мэйбл, его Мэйбл, и та забыла о молитве!.. — Я думаю, что нам стоит помолиться и поблагодарить Бога за то, что он даровал нам еду на этот день, — словно про себя, заметил Джаспер. — Не стоит, — благодушно отозвался Следопыт, и Уилл согласно промычал, роняя слюни, мясо и черную кровь обратно в миску. — Не Бог привел нас сюда, и не Бог прислал вам еду. За что же благодарить его? Не поминай его имя всуе, мой мальчик. Особенно там, где его нет. Джаспер дернул плечом, не согласившись с богохульными словами Следопыта. Это все дружба с индейцами, решил он про себя. Так, поди, и забудешь какого роду-племени, если вообще когда-нибудь знал. Он закрыл глаза и все-таки наскоро пробормотал про себя благодарственную молитву, из последних сил сдерживаясь, чтобы не накинуться на пищу. Как только последнее слово отзвучало в голове, тяжелый смрад мертвечины окутал его, и Джаспер осторожно открыл глаза. Ложка в его тарелке утонула в гнилостной жиже, почерневшее мясо с приставшими кусками кожи выглядело отвратительно. На одном из кусков виднелся край татуировки: «На добрую па...», и Джаспер внезапно понял, что ему предложили на обед. Он поднял глаза на гостей. Уилл рвал мясо, точно дикий зверь, и Мэйбл с выражением блаженства на лице отправляла себе в рот эту гниль. Этого он уже не выдержал и, выхватив у нее тарелку, изо всех сил шваркнул посуду об пол. Мясо разлетелось по комнате. — Нельзя это есть! — крикнул он ей прямо в лицо, и уголки ее губ, перепачканные гноем и слизью, обиженно поползли вниз. — Но я так голодна... — она жадно взглянула на мясо под ногами. — Пожалуйста, всего один кусочек! — Пожалей свою жену, — послышался насмешливый голос Следопыта, но теперь Джаспер был уверен, что это существо могло быть кем угодно, только не человеком, с которым они прошли множество опасностей бок о бок. — Поешь сам. Это не страшно. Быстро привыкаешь. — Отправляйся к дьяволу, тварь! И изыди из моего дома, — все его немногочисленные силы уходили на то, чтобы удерживать за талию Мэйбл, порывавшуюся наклониться и собрать лакомство с пола. — Не могу. Ты сам пригласил нас. Тебе и расплачиваться, — тот, кто притворялся Следопытом, с любопытством разглядывал Джаспера. Вместо Уилла на лавке сидел смердящий мертвец с выклеванными глазами. Часть его скальпа повисла на тонком лоскуте кожи, и время от времени он откидывал его назад, словно кокетка непослушный локон. Жрать он не перестал, но теперь уже было не различить, где его сгнившее лицо, а где черное мясо. — Да кто же вы такие, черт подери? — в отчаянии взвыл Джаспер, когда Мэйбл вцепилась в его руку зубами. Она окончательно обезумела, и это, похоже, нравилось ночному гостю. — Так, все так, — мерно качая головой, поощрил он. — Тот, кто назвался твоим мужем, ревнует тебя. Он хочет, чтобы ты умерла в муках голода. Для этого он будет мучить и истязать тебя. Тебе нужно всего лишь убить его. Потому что он хочет убить тебя. Убить и сожрать. Эти лживые слова подстегнули Мэйбл, и она вцепилась в лицо Джаспера ногтями, целясь в глаза. Он еле успел увернуться в последний момент и скрутил ее, заламывая тонкие руки. Сейчас в ее лице не было ничего человеческого, оно словно стало слепком с лица Уилла — отощавшего, безумного и безгубого. — Убей его. Убей ее. У нас будет целая ночь, вечная ночь, чтобы бежать за мертвой луной. Мы будем быстро бежать, чтобы не потерять ее. От одного дома — к другому. От селения — к селению. Плач — наше сердце. Ненависть — наша душа. Я — голод. Я — жажда. Я — вендиго, зимний дух, голодный дух, и тот, кто отведал моего угощения, обречен бежать со мной. — Пошел ты... — коротко и ясно Джаспер обозначил место, где хотел бы видеть этого незваного гостя. — Мы не принадлежим тебе! — Да? — скептически поинтересовался тот, и по мановению его руки, словно щепки, Джаспер и Мэйбл разлетелись в разные стороны. Тварь поднялась из-за стола во весь рост, меняя облик с одного на другой, а потом на третий. Она была поистине огромной, и Джаспер не успел испугаться, как невидимая рука сжала его горло, а ноги свело судорогой, и они точно загорелись. — Ты всегда будешь принадлежать мне, человечек, — сказало нечто бесформенное и серое, и он только и смог, что прохрипеть невнятное отрицание. — Никто не спасет тебя. Не сегодня, но завтра я вернусь за тобой. Не завтра, так через день. Я буду в твоем сердце и в твоей душе, пока ты жив. Я встану между тобой и твоей женой. И каждое полнолуние будет для тебя наказанием. Кто из вас побежит первым? Ты или она? Выбирай. Внутренне Джаспер дрогнул: страх и ужас терзали его, а невыносимая боль в ногах жгла и рвала его тело. По сравнению с ней и смерть казалась не более чем веселой прогулкой. «Почему я? — взывала ко всем богам слабая часть его души. — Я хочу жить, я хочу, чтобы эта боль прекратилась!» «Заткнись, ты!» — отвечал он сам себе. Джаспер, скулящий от боли, и Джаспер несгибаемый сошлись в битве, на кону которой была жизнь Мэйбл. — Первым будешь ты, — в конце концов прохрипел он. Джаспер несгибаемый победил и из последних сил, собрав всю слюну из рта, плюнул в эту тварь. Хватка ослабла, и Джаспер кулем повалился вниз. В глазах у него выступили слезы, но дышать отчего-то стало легче, и боль стихла. Он проморгался, стерев пот и кровь с лица. В доме было пусто, только по-прежнему пахло тухлятиной да три тарелки, полные засохшей мерзости, стояли на столе. Там, где сидел Уилл, под лавкой оказалась целая куча дерьма и гнили, а в котелке на очаге кипела болотная жижа. Встать Джаспер не смог и, как был, на коленях подполз к Мэйбл, свернувшейся клубочком в уголке. Ее жестоко стошнило какой-то черно-зеленой слизью, и теперь заплаканное и распухшее лицо действительно принадлежало ей, очистившись от злых чар. Словно ребенка, он прижал юную жену к себе, баюкая и лаская. — Мы выживем, любовь моя, — шепнул он ей на ухо. — Мы выживем и уедем отсюда. Никто нас не догонит. Никто не сможет нас разлучить. Я ведь люблю тебя. Она еле слышно вздохнула, и лицо ее разгладилось. Он провел рукой по ее щеке, ощущая нежную кожу, замер, а затем зарылся лицом в ее волосы, вдыхая особый запах молока и меда, присущий только Мэйбл. Одно Джаспер Уэстерн знал точно: он уедет и никогда больше не вернется в эти края, ни за какие деньги. Слабая часть его души нашептывала, что где-то в этих лесах под мертвой луной бежит вендиго, и путь его лежит до скончания веков, а тот, на ком однажды оказалось клеймо этого демона голода, рано или поздно будет принадлежать ему. За окном занимался рассвет. Дожидаться прихода помощи оставалось всего три дня, три долгих бесконечных дня и три не менее бесконечных ночи.