Настоящий

– Я тебя ненавижу, – говорит Локи и ухмыляется так, как умеет только он один – насмешливо и злобно. – Ты мне не брат, – пожимает плечами младший, с безупречной безразличностью разваливаясь на троне Асгарда. – Я уничтожу тебя, – обещает Лафейсон и оставляет на шее у Тора длинную прерывистую царапину. – Ты глупый, тебе никогда не стать достойным правителем, – такими словами бог обмана больше всего любит встречать бога грома, встречать и провожать. Локи научился грациозно издеваться. Утонченно. Изысканно. В этом ему нет равных. Он пробует на вкус каждый свой сарказм – достаточно ли он острый, болезненный, достаточно ли глубоко ранит? Ему мало видеть сводного брата на коленях – ему нужно видеть его у самых ног, умоляющего, беспомощного, потерянного. И тогда… – Я разорву тебя в клочья, Тор. Ты мне мешаешь! – Чем? Ледяные зрачки хищно сужаются – значит, старший сумел задеть. – Своим существованием. Тебя не должно быть в принципе, бог, – последнее Локи произносит так, что, кажется, с его губ сейчас потечет яд. Но Одинсон устал. Давно уже. Он не слушает – просто молча разворачивается и уходит – и так до следующего раза, когда снова возникнет потребность в чокнутом младшем братце. Иногда Тору хочется… что-то изменить? Нет, не так. Кого-то. Взять и поменять без права на возврат. Только вот вряд ли стоит. – Знаешь, я поражаюсь твоему вкусу. Жалкая смертная, эта Джейн… ее ведь можно раздавить одним пальцем, – Локи дразнит, пытается найти в брате ту самую злость, гнев, от которого дрожат стены Асгарда. – Только попробуй, – лаконично отвечает Тор, продолжая спокойно заниматься своими делами. Лафейсон взбешен такой реакцией. И одновременно в глубине его глаз мелькает нечто похожее на облегчение. Они не доверяют друг другу. Локи вообще никому не доверяет. Он отучен от этого слова. В его крови крепкий иммунитет к подобной слабости. А вот Тор… У Одинсона с этим серьезные проблемы. – Ты зависим, братик, – Лафейсон с деланно сочувствующим видом хлопает его по плечу, – тебе обязательно нужно на кого-то положиться. Хочешь, я предскажу, от чего ты однажды умрешь? От предательства. Буду это я или другой твой «друг»… неважно. – Ты не протянешь дольше, обещаю, – вежливо кивает Тор. *** Они бы желали разорвать общее прошлое напополам – каждому свое. Отдельно от родственных уз. Пусть и фальшивых, но занимающих чертово значительное место в их жизни. – У меня нет семьи, – Локи беспощаден. – Ладно, – старшему болезненно все равно. О да. Ему все равно. Ему должно быть все равно. – Я – высшая часть мира, а вы – жалкие копии, – неизмеримое количество пафоса. Тору смешно. Болезненно смешно. – Из-за тебя я оказался в этой клетке. А ты считаешь, что совершил невероятно благородный поступок – спас меня от смерти? Как ты слеп, брат. – Заткнись. И делай то, на что согласился, – Одинсон почти рычит. Локи довольно усмехается. Попал. В самую точку. *** Будущего у них тоже нет. Вернее – у Тора оно всегда было. А Лафейсону приходилось с потерями вырывать свой завтрашний день из пасти судьбы. Часто – до крови. Часто – до полумертвого состояния. Еще чаще – на волоске от полной остановки сердца. – У меня есть планы. Но тебе о них знать не нужно, – кратко и холодно. – Я же могу вернуть тебя обратно, в твой новый уютный «дом», – Одинсон язвит не менее талантливо. – Нам обоим прекрасно известно, что – нет, не можешь, – Локи подходит непозволительно близко, и Тор в мельчайших деталях видит, как хрустальная зелень его глаз стремительно темнеет, превращаясь в насыщенную ядовитую издевку, – я – то, что не дает тебе покоя. Я твое извечное проклятие. Мне казалось, ты помнишь. *** Боги рождаются в тяжелую минуту. Всегда. Нет ничего легкого на их пути, ни единого выбора, который бы решился по щелчку пальцев. Тору бы уже привыкнуть, но он волнуется. Незримо, потому что на лице – полная безмятежность. Еще одно важное задание. В очередной раз спасти мир/Джейн/пару-тройку планет – и постараться выжить. – Люблю помечтать перед боем, – Локи потягивается, с хрустом разминая плечи, – например о том, что один из нас не вернется вовсе, и тогда трон достанется победителю… Одинсон молчит. – Прости, я не в силах защищать тебя постоянно, так что… Не обижайся, здесь каждый сам за себя. Ноль реакции. – Было бы, конечно, замечательно видеть тебя с ножом в спине, но мы же родственники… или нет? – Локи… – Наверное, ты прав… лучше представить, как в тебе пылает темная магия, пожирающая изнутри… – Локи, хватит! – Тор резко поворачивается к Лафейсону и смотрит с глухой истерзанной усталостью. – Прекрати. Я не могу больше слушать это. Хотя бы на пять минут – перестань играть, прошу. Я хочу снова видеть своего младшего, настоящего брата, а не эту тварь! Ничего не меняется. Все та же холодная непроницаемость. Секунда-две… Одинсону кажется, что прошла вечность. Правда, он забыл, что такое время в целом. Его собственное время давно уже измеряется обреченностью. В зрачках Локи что-то ломается. Тор даже уверен, что слышит тонкий острый звон. Брат делает шаг навстречу и неуловимым движением прижимает ладонь к его щеке. Одинсон не выдерживает – прикрывает глаза и трется о руку, словно щенок. – Я так скучал… я так скучал по тебе… Невыносимо. Мне не хватает… Я… – Тише, – палец Локи ложится на губы Тора, заставляя замолчать, – у тебя есть всего лишь пять минут, не забыл? Не трать их впустую. Сейчас бог обмана другой – ласковый, переполненный нежностью и теплом, тянущийся, тихонько стонущий, когда Тор покрывает поцелуями его шею. – Почему ты так со мной? Зачем? Я же с ума схожу… Я лю… – Локи не дает ему договорить: впивается в губы, притягивая вплотную к себе, переплетает языки, углубляя поцелуй до взрывоопасного напряжения. Лафейсону страшно. Он знает. Он знает это еще с тех пор, как им исполнилось тринадцать. А может – раньше… Инстинкт старшего – оберегать. Инстинкт старшего – любить. И все было бы по-другому… если б не… Локи слаб. Настолько, что буквально растворяется в руках Тора. А тот не может оторваться – еще, еще, больше, не отпускать, отдавать все до капли и брать безостановочно… – Ты нужен мне, – шепчет Одинсон, зарываясь пальцами в волосы Локи, – нужен, – плащ зеленой змеей скользит к ногам богов, – нужен… – горячая ладонь под рубашкой, на нежной шелковистой коже. –… у тебя осталось три минуты, – задыхаясь, усмехается младший, запрокидывает голову и громко, не скрываясь, стонет. Одна единственная слабость. Пусть будет. Пусть будет так.