Nightmare

Бесконечно-высокое голубое небо. Белые облака, неторопливо плывущие по нему. Отдалённые звуки просыпающегося города. Скорее всего - спального района, расположенного где-то в пригороде. Зелёные ухоженные лужайки, симпатичные жёлто-белые дома, похожие один на другой. Обязательно проезжает разносчик газет - какой-нибудь щупленький паренёк. Может быть, на него лает чья-нибудь собака. Непременно с обыкновенной кличкой, а возможно, и с чем-то более сладким, вроде Черри или Свитти. Суть не в этой мелкой породистой сучке или кобеле. Гораздо интереснее заглянуть на чай в один из этих пронумерованных картонных ящиков. Например, в гараже этого дома будет две машины среднего класса, весьма комфортные, но без особых претензий. Возможно, будет забор вокруг подстриженной лужайки, и не низенький, ровно выкрашенный. Пара бутылок молока или же одна из разбросанных тем разносчиком газет окажется не на пороге дома, а на кухне. На большом деревянном столе, заказанном в фешенебельном магазине, в центре этого самого города. Рядом с тарелкой чудесного жареного бекона для главы семейства. Успешный бизнесмен любим не только в семейном гнезде. Кстати, у красавицы жены получилось двое замечательных детишек, очень похожих на отца. Мужчина полон сил, впереди его ждёт плодотворный день, обещающий закончится удачной сделкой, а после - не менее удачным вечером, который он посвятит выполнению супружеского долга. Жена заканчивает жарить пару яиц (или блинчиков), сервирует тарелку и ставит перед младшеньким, целуя в светлую макушку. На кухню вбегает умница-дочка, возмущаясь по какому-то несущественному поводу. Все говорят о предстоящем волнующем дне, однако их улыбки белоснежны и заразительны настолько, что беспокойство пропадает само собой. Не правда ли чудесно? Настоящая американская мечта. За исключением того, что родители - японка и кореец. В школу детей должна отвезти мать, но ключи от семейного авто берёт отец. Брат с сестрой нехотя собираются. И вот они уже на заднем сидении машины, а отец замер перед водительской дверью. Ругаясь, они лишь через несколько минут замечают, что всё ещё стоят на месте. Отец семейства, снимая свой серый пиджак делового костюма, идёт по направлению к девушке в коротком красном платье, непонятно откуда взявшейся в столь неподходящем наряде для района, где все примерные семьянины. Или почти все. Мать семейства оказывается на крыльце. Лаковая сумочка падает к соблазнительным ножкам, обутым в «лодочки» - и тут же женщина сбегает по ступенькам, каблучки стучат по брусчатке. Она бросается на молодую девушку, целующуюся с её мужем. Сухие костлявые пальцы путаются в длинных волосах разлучницы, дети кричат. Женщина отпускает знакомую, запечатлев отпечаток карминовой помады. Брошенные ключи подняты женой. Она увозит детей от незакрытого дома. Девушка смущённо улыбается и отводит меня к машине, на которой приехала. Облупившийся седан ждет своего хозяина, ещё заведённый. Мы садимся и уезжаем. Распахнутая дверь от сквозняка ходит туда-сюда, плохо освещённую прихожую заволакивает темнотой. Но мне этого уже не видно. Я смотрю только вперёд, рука покоится на колене спутницы, которая, запрокинув голову, прикрыла глаза. Ей не видно этой бесконечной прямой дороги, тянущейся среди кустарников, ползущей из степи в полупустыню. Коротенькие джинсовые шорты смялись и собрались складками под нависшим через ремень животиком. Я отрываю взгляд от шоссе, чтобы понять, что происходит: - Маста, не надо, - её глаза по-прежнему закрыты, капельки пота выступают на шее, к которой прилипли её волосы. Пальцы Кин останавливают меня. Я убираю руку с её прохладного живота, задранная майка возвращается на своё место. Сенбон оказывается в левом уголке рта. Я уже и забыл, каково это ехать туда, где ещё не бывал. И дело не в том, что никогда не пересекал границу Мексики, а в том, что никогда не ездил туда со своей Кин. Карбюратор неестественно клокотал, пока наконец не заглох. Мы остановились у единственного на ближайшие триста километров мотеля. Ночь незаметно наползла на иссушенную солнцем землю. - Выходи, - мой глухой голос разбил молчание, стоявшее в салоне машины. Бросив тяжёлый взгляд на меня, Кин выставила свои стройные ноги, исследуя пыльными разодранными кедами землю, будто это была инопланетная высадка. Взяв рюкзак с заднего сидения, я сам вылез и осмотрелся. Грязная вывеска над полуразрушенным крыльцом не предсказывала шикарных апартаментов. Безразличие ко всему окружающему не давило на меня, как это обычно бывает. От меня вроде уже ничего и не зависело. Порядок событий заранее был предопределён и совершенно не хочется что-то менять. Вряд ли это состояние можно назвать апатией. Шерстяное покрывало неприятно трётся о кожу; смесь запахов, наполняющих комнату, не так сильно режет нюх. Освежитель воздуха не может скрыть ни затхлость непроветриваемого помещения, ни пыль. Серый экран телевизора – сигнала нет. Я лениво перевожу взгляд на Кин: - Маста, - она сбрасывает с себя всю одежду: кожаная куртка и майка с потрескавшимся принтом, потрёпанные джинсовые шорты. Все стопкой ложится возле кровати; её гибкие руки ловко расстегивают тоненький лифчик, который вместе с трусиками оказывается там же, – у меня противозачаточные кончились. - Тебе не хочется ребёнка от меня? - А можно? – в этот момент проявляется вся наивность в её лице. Кин подлетает ко мне, хватаясь за мою холодную мелово-белую ладонь. Но пальцы проскальзывают сквозь её. Запрокинул голову, чувствуя, как она ненавязчиво пытается соскользнуть. Удерживая, заставляю замереть, - следующее движение тоже должно быть за мной. Не торопясь, вывожу член, который так бесчестно лишил мозг крови. Но руки мои, зафиксированные на её бёдрах, не позволяют шевелиться. И вновь шлепок. Её спина изгибается, будто Кин хочет подняться. Она этого не делает, зато сухие, с побелевшими костяшками, руки вцепляются в мои. Отбиваю и скручиваю, заводя под лопатки в длинные тяжёлые волосы, наматывающиеся на них. Не будучи терпеливой, она уходит вперёд, ныряя грудью в мятую простыню и скомканное одеяло. Следуя за ней, наваливаясь, пресекая возможность даже к лишнему вдоху, но не стону. Отрывисто хватая воздух губами, даже не пытается понять, что бессознательно шепчут мои губы. Подавшись вперёд вновь, оказываюсь в ней, ловя самые разнообразные ощущения. Не так, как обычно. Теперь можно различить всё, что я испытываю. Несколько капель холодного пота, сливаясь, скользят струйкой в направлении поясницы. Интересно, за болью, пляшущей от копчика до самой шеи (голова, оттянутая за волосы, приводит её в напряжение), она чувствует, насколько колючи мои ноги, когда касается их гладкой задницей? Приняв коленно-локтевую позу, ожидает. Но вместо этого мужчина пальцами разводит её челюсти, разомкнув губы. Он держит одной рукой свой член, обнажив странно-вытянутую кораллового цвета головку, второй схватив её за волосы. Нагло щёлкнув по ней пальцами, Кин с хладнокровием всё же касается ее губами. Не могу сказать, что её игривость раздражает. В ней скорее смущает покорность, с которой она выполняет мои пожелания. Это чересчур наиграно. Предоставляя свою глотку, Кин самоотверженно делает так, что даже не пожалуешься. И язык, и зубы, а главное – умение – всё при ней. И несильно надавливающие пальцы необычайно ловки. Словно профессионально обученная этому, теряет одну немаловажную уловку. Может быть, просто с ней не сталкивалась. Вцепляясь в её плечо, сдавлено рычу, пытаясь не выпускать из себя головокружительного ощущения удовольствия. Разве что ей можно позволить чуть-чуть прикоснуться к моему наслаждению. Подцепляя белые капельки, заталкиваю их в её рот, попутно массируя язык. Легко поцеловав её подбородок, удаляюсь в ванную. А может быть, это не я ухожу, а он? По внутренней стороне бедра скатывается липкая капля. Собирая её, подношу к носу. Терпкая. Солёная на вкус. Как помадой крашу губы, не понимая себя. Тревога, до этого бывшая внизу живота, поднимается вверх - вот и сердце колотится чаще. А она уже бьётся о рёбра и распространяется по всему телу. Садясь на свои же ноги, занавешиваюсь волосами. Как в коконе. Тишина, как мантра, в ходе чтения которой забываешься. Его руки – как оковы – как оправа. Хочется, но тесно. Они холодны и безучастны. Сам он как алкоголь. Ни друг, ни враг, а внутри всё горит независимо от теплоты его чувств. Он берёт всё, что ему нужно. Не волнует, что будет дальше. Начав это путешествие, рискуешь не вернуться. Маста ложится совсем рядом. Он обнимает меня. Он трогает. Щупает. Орочимару-сама заинтересован, но не влюблён. Маста говорит, но не чувствует. Единственная любовь его, воплощённая в одной женщине, всегда останется там, где нет моей юношеской безмятежности и надежды на скрепление пальцев рук и мыслей с хозяином. Орочимару-сама. Он исследует. Познаёт не меня, а женское тело, которое отвергает его. Все органы, которые так или иначе наливаются теплом (его теплом!) протестуют. Будто остекленелые, сосуды хрустят и ломаются. А потом эта пыль вымывается через мочевыводящие каналы. Тонкие пальцы аккуратно проникают внутрь, а по их округлым рёбрам уже стекает свежая кровь. Горячая, алая. От прикосновений раздраженная кожа покрывается пятнами. А перед глазами пляшут круги, в то время как мышцы шеи напряжены до подергивания запах наполняет всё моё существо стыдом, будто это неестественно. Шарик диаметром не более семи сантиметров, два ремешка. Маста завязал его на затылке; предложила ему ещё связать мои руки, но он отказал: - Ты всё равно сопротивляться не будешь. Хотя, - Орочимару-сама наклонился, его густые чёрные волосы легли на мой живот и грудь, щекоча и холодя, - посмотрим, как ты себя вести будешь, - резкий толчок – не менее больной, чем удар. Струя воздуха вырвалась из моих ноздрей. Бьющееся в судорогах тело девочки изворачивалось, как только могло. Несколько раз подавшись вперёд и назад, задеваю самые нежные «струны». Крутит, ей крутит от боли матку с придатками. А всё самое сладкое вымоется. Растёртые вспухшие складки кожи, измазанные в менструальной крови. Скидываю руки и ноги Кин с себя. Вся в слезах и соплях, она ничуть не лучше, чем весь остальной подопытный материал. Перекинув одну ногу через бортик ванной, Кин подвязывает свои длинные, тяжёлые волосы, чтобы хотя бы часть их осталась сухой. Рука ложится сначала на её плечо (девушка вздрагивает), потом на затылок. Ремешки кляпа разлетаются в разные стороны, сам же шарик, весь в слюне, звонко падает на пол. Заталкивая её в душ, сам захожу следом. Повсюду струи воды. Бьющие, ползущие, едкие для глаз. Долбят по макушке, в то время как заглушаемые всхлипы сходят на нет. Светлые пряди мешаются с тёмными. Лишь только розовая полоска рассвета появляется на горизонте, решаем, что пора двигаться дальше. Деньги – еда. Деньги – уже ничего никому не должны. Кряхтящий седан. Верная только тебе девушка – которая недавно… Не хочется вспоминать, что было недавно. Она встаёт на носочки, придавленная к стене. Её стопы перестают касаться пола, руки обвивают шею, из горла вырывается сладостный стон. Одна, две, три секунды… пять, десять. Чёрные, как маслины, глаза закатываются; течёт слюна. - Отпу… - губы сжимаются, а лицо становится красным. - Хозяин. - От… - в хрипе глушится окончание, - …аста, - из влажных глаз катятся слёзы. Ставлю её на пол, удивляясь тому, как быстро разозлился. - Неважно, как меня зовут, я твой хозяин, твой мастер. Ложась на неё, не могу почувствовать, как страх запутывается. В её волосах, в её ноздрях, в её груди, в её животе. В ней, вместе с агонией. Под пальцами - апельсиновая кожура - разрывается кожа. Мышцы лопаются. Но на руках высыхает не кровь, а пот. Кин фырчит, как собака, перекатываясь на другой край кровати. В мою ключицу вцепляются пальцы. Плечо онемевает. Глаза мигают, на долю секунды вижу девушку с короткой стрижкой. Её черты неуловимо меняются. Выражение лица тоже. Мимо моего виска летит что-то. Кошка? - Сволочь! Ее кулаки опускаются с силой, почти оттолкнувшей меня. Кисть ложится на её грудь. Сжимает полушарие. Сдавленный сосок вот-вот лопнет. Второй рукой хватаю за волосы, синие и скользкие. Широкие тонкие губы раскрываются. Гурен облизывает мою щёку. *1 В следующий момент мы оказываемся в одном из заведений общественного питания. На часах 6:05. Персонал, усталый и замученный, как сонные мухи передвигается по залу, позёвывая. Смотрю на свою спутницу. Она что-то говорит и говорит, говорит, говорит… В помещении появляются два офицера. Жёлтолицых, упитанных, молодых. Скользит по ним взглядом: - Мы уходим. Гурен под моим пристальным взглядом поднимается, поправляет узкую юбку и хлопковую блузку, отменяет заказ у подошедшей официантки, идёт к выходу, посматривая периодически на меня; задевает рукой одного из этих офицеров, гладит его плечо – выбешивает. Скрипящее молчание; она нервно елозит на сидении, улыбаясь своим мыслям. Было бы интересно оказаться на месте людей, которые могли бы сейчас пребывать в лесу, мимо которого мы едем. Посмотреть со стороны. Как вдавливаются её веки, как пляшут её руки, как колышется её грудь, как выдирается. Один за другим, один за другим… удары по лицу, спине (в частности почкам), по ногам. Какая же она упёртая. Сцепляю свои руки на шее Гурен, ожидая, пока не заткнётся. Белеет лицо, коленом чувствую тёплое и мокрое. Дёргаю ручку двери автомобиля. Бездыханное тело вываливается на землю. Вспышка где-то высоко в небе. Глаза слезятся; чтобы убедиться, что не ослеп, смотрю на свою руку. 8:06 показывают часы. Стволы деревьев разлетаются. Дрожь земли. *** Я просыпаюсь. Весь в поту. Руки, как и голос, дрожат. Темнота, она окружает меня. Белые стены, белый пол. Больничные койки и немой укор человека в углу. Трогают! Меня трогают! Нет, стоп. Это мои волосы. - Генма-сан, успокойтесь, - тёмноволосая медсестра со съехавшей шапочкой подходит ко мне, укладывает в постель. - Принести воды? (качаю головой) Вам надо поспать. Она взбивает подушку, одёргивает моё одеяло. Медсестра трогает мой лоб, наклонившись, она даже касается его губами. С бейджа перевожу взгляд на её лицо. - Кин… - Да, Генма-сан, - она поправляет свой короткий хвостик; притворно кривит в улыбке тонкие губы. - Тебе уже почти тридцать, почему ты не замужем? Медсестра не находит, что ответить. Она отходит к подоконнику, достаёт из кармана халата пачку сигарет. Открывает оконную раму, присаживается и закуривает: - Как-то… - синие волосы странно блестят в свете луны, - когда мне было лет семнадцать, я познакомилась с мужчиной, который должен был быть для меня всем. Ну как, - она придерживает сигарету зубами. И ломает её, - тебе в общем-то знать необязательно. И так сегодня ты выиграл. - Что? Она подходит ко мне, сдёргивает одеяло, стаскивает с меня штаны. Расстегивает свою рабочую форму; перекинув ногу, как через лошадь, садится сверху. Нижнего белья на ней нет. Моя рука оказывает в её. Поцелуи в запястье и локоть. Если бы это не казалось настолько призрачным, что одним своим словом можно всё разрушить, спросил бы, что она делает. Но… Прижимает мою голову к своему животу. Соприкасается губами с макушкой. Направляемый ей, блестящим от слюны пальцем (Гурен прежде взяла его в рот) скольжу по горошине клитора. Она тихо выдыхает, напрягаясь. Вперёд-назад. Вторую мою руку кладёт на свою упругую грудь. Гурен так стонет, что мне уже не терпится оказаться внутри её. Она обхватывает моё естество рукой. Вверх-вниз. Прежде чем убрать руку из её промежности, замечаю, что слизь уже течёт по внутренней стороне бедра. Гурен опускается, шлёпнув своими ягодицами по моим бёдрам. Что же это за ощущение? За её сладостно сбившимся дыханием слышится всхлип. Впрочем, это отвратительное хлюпанье. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Она уже готова, она сейчас кричит. И сжав мой член внутри себя, ловит оргазм. Придавленный её горячим телом, пребывающим в прекрасном состоянии невесомости наслаждения, вспоминаю всё, что с нами произошло. Тоска. Пока ещё в окна палаты не бьётся рассвет, в минуты которого мы расстанемся с ней, я могу себе это позволить. Быть тем, кем она хотела, чтобы я был. Широко раздвинув колени, она приподняла свою круглую белую задницу. Прогнувшись, женщина открылась настолько, что развороченная, раздолбанная вульва предстала во всём своём отвратительном великолепии. Растянутые складки красной кожи, блестящие от чуть пряной по запаху смазки ворочались под тонкими ломкими пальцами. Дрожащее от нетерпения тело с раздуваемым при вдохе животом еле сдерживалось, чтобы предательски быстро не кончить с самоистязанием, не дожидаясь, пока я придвинусь, беря на свой член роль победной эстафетной палки. Так или иначе, встав на колени позади рациональной в умопомрачающем всплеске ощущений Гурен, я проник внутрь неё. Но не в нежную, гладкую полость, сопряжённую с плотно закрытой, защищённой маткой, а в крепко стянутый задний проход, миновав обычно предшествующие этому процедуры. Узко настолько, что даже больно не только ей. Вцепляясь зубами в простыню, она всё выдерживает пытку, которой подвержена её задница. Лучше уж так, чем оставить её на романтичной ноте неоконченной ласки и возбуждения. Интересно, она бы сказала спасибо, если бы успела? Гурен хватает мою руку и острыми ногтями проводит вдоль вен, крича. Голос превращается в скрип электричества. Обрывается. «Следование своему выбору исключается вероятностью случайности выбранного пути». Пухлые розовые губы передо мной что-то говорят. Их обладательница что-то шепчет, но ничего понять за невероятной болью я не могу. Перевожу взгляд на источник боли – это моя собственная рука. У основания большого пальца разворочена ладонь. Десятисантиметровый штырь воткнут в неё; вся рука залита кровью. Удар в затылок. Сверху передвигаются мутные тени. Шум затихает. *** В выжженной солнцем белой палате токийской больницы седьмой день не просыпался пациент. Лицо его выражало спокойствие. Зрачки под веками за всё время его сна ни разу не шевелились – Ширануи уже неделю не видел снов. Никаких. Его тело не поражено никакой болезнью, просто потому, что болезней теперь в принципе не существует. Медсёстры залечивают несколько ран на некибернизированных частях тела, больше они ничего сделать не могут. Рядом сидит его невеста – худенькая коротко стриженая девушка, к которой здесь особое отношение, как и к самому Ширануи. Аппарат искусственной вентиляции лёгких отключен. Шизуне вытирает подступившие слёзы, которые душат её. На следующий день Генма наконец приходит в себя; вчера, когда он проснулся, он не узнавал никого вокруг. Теперь вокруг просто никого нет – медсёстры больше не нужны, а невеста снова на работе. Но в палате появляются его коллеги. - Здравствуйте, Майор. - Здравствуй, Генма, - она накрывает его своей тенью. Через час Мотоко покидает палату, оставив своего подчинённого в замешательстве, со множеством вопросов. Скользкие больничные ступеньки. Раскачиваясь, девушка шагает по ним. Из-под свисавших волос показывается на долю секунды лицо. Шизуне равняется с Кусанаги; она касается руки невесты, спускаясь от локтя к запястью: - Мотоко, с ним же не всё нормально? – девушка разворачивается вполоборота. - Смотря какие границы нормы, - Майор наклоняется к ней, чуть касаясь губами скулы, - о себе побеспокойся лучше. Кусанаги спускается вниз, в то время как Шизуне идёт наверх. Невеста останавливается перед приоткрытой дверью в палату. Генма, как и положено больному, лежит в постели; соломенные волосы, уже расчёсанные, рассыпались по плечам, сосредоточенное лицо. Между его сомкнутых губ нет сенбона, а в руках мужчина крутит складной нож, который она подарила ему пару месяцев назад. Сложить-разложить, сложить-разложить. Каждое действие сопровождается щелчком. Он откидывается на спину, пытаясь убрать непослушные пряди, прилипшие к лицу. Как только он зажимает между зубов стальную иглу, Шизуне решается войти: - Привет, - она ставит пакет с апельсинами рядом на тумбочку. - Привет, - Генма протягивает руку, подзывая к себе поближе. Девушка чувствует его губы на своей щеке, на своих губах, на своём подбородке. Проворные пальцы расстегивают платье, когда Шизуне опоминается. - Мы же не можем прямо, - она отодвигается, - здесь. - Почему? - Это неприлично, - рукав на пуговицах был отдёрнут. Тогда Ширануи прижимает её к себе. - Я скучал. Шизуне кивает и продолжает слушать стук его механического сердца, сопоставляя со своим живым. «С других сторон». *2 «Анализируя ситуацию, нельзя придти к другому выводу, кроме того, который может сделать анализирующий. Поддаваясь эмоциям, страдаешь от того, что делаешь ты сам», - он зачеркнул последние строки в своём дневнике. - Ты сейчас очень напоминаешь Хозяина, - женщина рассмеялась и оставила в покое телефон. - Наверное, он писал что-то поумнее, чем этот бред. - Да. Орочимару-сама был одним из ведущих учёных, занимавшихся кибернизацией тела. Зачем тебе дневник? - Я стал забывать, что было и что есть, - Генма вытянул из футляра сенбон. - Тащишь в рот, что попало, - женщина попыталась вырвать «игрушку». Её действия не увенчались успехом. Но вместо желанной иглы она получила почтовую открытку, - давно такого не видела. На ней был изображён город, в котором они сейчас пребывали. - Как думаешь, - мужчина бросил взгляд за окно, - стоит её послать? Женщина вертела её в руках, исследуя; она свела брови к переносице, на лбу даже выступил пот: - Нет. Не надо, пожалуйста. Ширануи вырвал бумагу из её рук и бросил на стол: - Не надо, так не надо, - он потянулся за чашкой. Она опередила его: поставила фарфоровую форму на свою ладонь, второй накрыла её. Обнажённые руки напомнили ему о несвязанном с разговором событии, разве что косвенно. - Косвенно – почти что напрямую. - Если рассматривать в причинно-следственных связях – может быть, но, допустим… - Так о чём же ты вспомнил? - О том, - он внимательно смотрел на бело-зелёную кружку, - как мы с тобой встретились впервые. Женщина приподняла подбородок, кистью убирая волосы назад. Кажется, это был август. Душный август. Улицы плавились под воспламеняющим головы и мысли людей солнцем. Вертикали домов, крутые повороты улиц. Редкие прохожие и отталкивающие витрины. В одной из прачечных, на улице, где не располагался ни один из отелей города или хотя бы общежитие, сломался вентилятор, а в рядом расположенной лавке отказывались менять баксы на четвертаки. Словно видеоплёнку, в пределах которой существовал этот город, остановили, забыв предупредить об этом героев фильма. Я сидел с книжкой, положив одну ногу на другую. Когда ты вошла, остеклённая дверь со звоном долбанулась об косяк. Железный таз, набитый грязным бельём с горкой встал на одну из скамеек. В кармашке короткой джинсовой юбки ты искала мелочь. Распихав бельё по нескольким стиральным машинкам, устроилась наискось от меня. В разрезе красного топика колыхались две манящие округлые груди. Тёмные волосы, собранные в хвост, были украшены несколькими заколками и какими-то бусинками. На вид тебе больше семнадцати нельзя было дать. Ничего с собой не было, поэтому скука быстро настигла тебя. - «Сон или явь? Трепетанье зажатой в горсти Бабочки…».*3 - Хоть я и японка, хайку на дух не переношу, - необычайно взрослый голос для такой юной девушки. Впрочем, это я себя чувствовал взрослым и умудрённым. Естественно, решил понтануться перед тобой. - Ну, нам, корейцам, это трудно понять. - Дело не только в языке. Мироощущение. - И чем же твоё от моего отличается? – книга захлопнулась и отправилась полежать на скамейку рядом. - Не твоё и мое, а у японцев и корейцев. Вы – жители континента… - А Вы жертвы второй мировой. - При чём это здесь? - О Вас больше на западе говорят, - я выпрямился и стал перевязывать свои волосы, собранные в хвост, - поправлюсь. Вы жертвы остатков второй мировой войны – испытаний ядерной бомбы. - Да дело вообще не в этом! – распылившись, напряглась. Весь рельеф твоих мышц проявился. Честно говоря, оторвать взгляд от ног удавалось с трудом. - Развитие. Духовное. От этого зависит менталитет и культура… Дальше вспоминать удаётся с трудом. Тем более, что тогда мы только заканчивали колледж – как выяснилось, один. Вроде не так много времени прошло. - Лучше расскажи дальше, мне это удаётся вспоминать с трудом. - Хорошо. В общем-то, мы начали спорить, долго и агрессивно. Перешли на ругань. И когда, вылупившись друг на друга, рассерженно говорили, переходя на ор, пискнула стиральная машинка. Мои трусы постирались – более я мог и не задерживаться. Наверное, ты испепеляла мою спину всё то время, что я выгребал мокрое бельё из барабана машинки. И так и не придя к мирному соглашению, я покинул прачечную. Чтобы вернуться через двадцать минут с новой партией белья – на этот раз постельного. Прыснула от смеха и раскраснелась. Продолжать спор я не собирался. Поэтому ты разочаровано вздохнула и стала собирать бельё. Настенные часы показывали половину шестого – народу на улицах не было и понятно, почему. Духота ещё даже не собралась спадать. Уходить не хотелось: - Приятно найти здесь человека, который хотя бы не путает тебя с китайцами. - Да, многим не постичь разницу между нашими народами. - По правде говоря, я в Японии-то последний раз была два года назад и не особо чувствую привязанность к ней. - Понятно, - я скосил взгляд на кучу твоего разноцветного белья, а ты сама так и стояла передо мной. Не уходя, но, вроде, и не собираясь оставаться. Тогда-то я и поднялся. Не назвав своего имени, подошёл вплотную и, наклонившись, держал твоё лицо в своих руках, пока целовал неспешно и расслабленно. Твои руки не оттолкнули, а наоборот, прижали к себе. Скинув шлёпанцы, ты села на одну из стиральных машин, раздвинув ноги. Сминая твою грудь, чувствовал, как больно ширинка врезается в пах. К тому же, долго одним оставаться у нас возможности не было – вот-вот должен был придти проверяющий. Так что я расстегнул джинсы и сдёрнул с тебя трусики. Придвинув за бёдра поближе к себе, втолкнулся, осознавая, что это и твой первый раз тоже. Сдавленно охнув, уткнулась в шею. Судорожно двигался, даже не пытаясь как-то снизить неприятные ощущения. Нам обоим уже очевидно было, как это всё кончится. Всё происходило случайно, так что никаких обязательств. Оперевшись на стиральную машинку, переводя дыхание, прикладываясь губами то к твоим плечам, то к шее, пытался собрать всю свою волю, чтобы отодвинуться. И не мог этого сделать. Вновь ощущая твоё тепло, становящееся моим, понимал, что и без него жарко. Что в помещении невозможно душно. Руки буквально соскальзывали со спины и бедёр, но прекратить просто невозможно. Отстранилась первая ты, оставив в уголке моих губ поцелуй. Спрыгнула с машинки и одёрнула одежду, словно ничего и не было. Дверь, так же, как и в начале, звучно долбанулась об косяк. И броситься за тобой означало засунуть ключ и раскалённую замочную скважину.*4 Молодой человек бросил несколько монет на стол – этого было более чем достаточно, чтобы оплатить их заказ – чашку кофе. Подняв ворот пальто, он вышел на улицу. Низкое небо, мокрый асфальт. Ни одного приветливого лица, в том числе и у Майора. Все мускулы её лица находились в спокойствии, как и всегда. Когда они зашли в одну из тухлых контор, их отослали в другую. А там в третью. В четвёртой их, наконец, принял начальник, но перенаправил в пятую. В шестой и седьмой конторе не оказалось нужных людей, занимающихся интересующими их вопросами. Восьмая оказалась закрытой. И в девятой, наконец, они смогли обстоятельно поговорить о том, чтобы назначить встречу, которая состоялась через два дня. Стоя у одной из достопримечательностей, Майор и её подчинённый молчали. Для прохожих двое иностранцев выглядели несколько странно, потому что в Польше только недавно стали появляться киборги, которые во многих странах мира стали обычным делом. Через час после назначенного времени, к ним подошёл щупленький мальчишка и попросил милостыни. Женщина посмотрела на него, но продолжила молчать. Мужчина же взял мальчика за руку и проследовал за ним. Стемнело быстро. А майор так и стояла у Могилы Неизвестного Солдата. - Юкимару, долго идти? - Не беспокойтесь, - по мало освещённым улицам было жутковато ходить, - Вы же прождали целый час. Я боялся, что Гурен-сан не вытерпит и уйдёт. - Гурен… - Генма поднял взгляд на последние этажи здания, у торца которого они находились. - Сюда, - мальчик открыл ключом дверь черного хода и прошёл внутрь. Ширануи еле поспевал за своим проводником. Череда дверей – приоткрытых и распахнутых. Зелёные обои коридоров. Где-то люди шаркали ногами, а где-то во весь голос болтали киберги-калеки. Они вдвоём вошли в комнату, где спиной к выходу сидела женская фигура. Но сказать это точно стало возможным только тогда, когда она повернулась. Узкие плечи и длинные черные волосы не обманули – это была девушка. Бледная, половина её тела была обмотана бинтами. - Он там? - Он, - она раскрыла свои чёрные глаза, уставившись в потолок, - он не там. Но «он» (по интонации стало понятно, что говорится о другом человеке) говорил, что Он завершит обход и вернётся. «Он» сегодня злой, так что надо сразу же идти к Нему, не попадаясь «ему» на глаза. У Генмы сложилось впечатление, будто девочка забыла имена, а не просто конспирировалась. Впрочем, это было бы всё равно бесполезно. Перед тем, как пройти в следующую комнату, Ширануи заметил: девочка сняла парик, обнажив абсолютно лысую голову. Холодные стены сменяли одна другую. Юкимару остановился, чтобы отдышаться. Достав из кармана баночку, он взял горсть таблеток и намеривался их проглотить. - Не надо, - большая мужская рука легла поверх детской. А в глазах Генмы читалась искренняя забота. - Я и так пропустил утреннюю дозу, так что сейчас обязан принять. Юкимару не заставит больше сердиться Орочимару-сама. - Тогда разозлиться Гурен-сан, - он настаивал на своём, разжимая ладонь мальчика. - Гурен-сан не узнает об этом. - Узнает. Она уже знает. - Эй, Вы. Что не так? Генма и Юкимару посмотрели на помеху их спора. Выглянувшая из комнаты девушка буквально висела в воздухе, зацепившись за дверной косяк. Из одежды на ней присутствовали только серые трусы-шортики и майка, через которую торчали соски. Босая и со всклоченными короткими волосами – явно только что проснулась. - Вы не видели Орочимару-сама? – Юкимару не знал эту девушку. Сумев отвлечь вопросом своего спутника, быстро проглотил лекарство. - Он здесь, - она жестом указала на свою комнату и прошла внутрь. - Тогда, Вам туда, - мальчик поклонился Генме и пошёл в другой конец коридора. Мужчине ничего не оставалось, кроме как зайти в комнату к чужой любовнице, раздетой и такой соблазнительной. Однако в её серых потухших глазах не было ничего. Будто две горстки пепла от сигареты, что была в её руках. - Может быть, тебе ещё мою постель предложить? – хозяйка злилась от того, что нежданный гость остановился посреди комнаты, не понимая, куда идти дальше, - проводи его. Холодная знакомая ручка потянула Генму вперёд. Они остановились напротив настенного зеркала. Улыбка Юкимару была тусклой и едва заметной. Ширануи не мог смотреть на себя, поэтому он перевел взгляд туда, где отражалась девушка. Низкорослая, с крепкими ногами и подтянутыми ягодицами; татуировка ноты на левом боку. Девушка стянула через голову майку, её груди качнулись. Она бросила недовольный взгляд исподлобья на Генму. В следующий момент отражение Кин исчезло. Вместо него – проём. Мужчина перешагнул через раму зеркала вслед за мальчиком. Приглушённое освещение, запах формальдегида. - И кто же ты такой? Низкий хриплый голос, обладатель которого не спешил раскрыться, вызывал страх. Но не у Ширануи. С этим чувством Генма распрощался ещё в закоулках перед этим странным общежитием. - Имя не имеет значения. Просто так я бы сюда не попал. - Вы. - Что? – Генма чуть подался вперёд, пытаясь разобрать перебившее его слово. - Вы бы сюда вдвоём не попали. Естественно, я знаю о девушке на улице. Мотоко Кусанаги – интересный экземпляр, телом которого я не занимался. А что касается вас, - Орочимару наконец вышел в освещённую часть комнаты. Широкоплечий, белокожий, с длинными тёмными волосами, напоминающими ил, - нет. Я отказываю Гурен. Одно своё тело она уже уничтожила. Почему я должен давать ей второе? Тем более что работать на меня она отказывается. Так что, можете уходить. Как подкрались сзади, Генма не заметил. Лишь оказавшись выкинутым на улицу, он смог увидеть своего вышибалу. Низкорослый очкарик, за спиной которого стоял Юкимару. - Кабуто, подожди. Парень остановился, всё ещё держа дверь за ручку. - Что случилось с волосами Кин? - Теперь это парик для другой. Педикулёз. Другого способа избавиться от вшей, кроме как отрезать волосы, Тсучи не придумала. Ширануи поднялся, держась за один из мусорных баков: - Понятно. - Орочимару-сама дважды «нет» не говорит. Имейте в виду, что в следующий раз отсюда вдвоём целыми вы уйти не сможете. Тем более что тело Гурен было подопытным образцом. А теперь оно у властей на исследовании. Гурен, тебе повезло, что Он сегодня добрый. Ну и настойчивость, с которой вы ходили по всем инстанциям, поразила даже меня. - Спасибо за комплимент, от тебя нечасто услышишь, - мужчина двинулся по направлению к Кабуто. - Тебе так хочется расстаться с жизнью? - Нет, - рукавом вытер разбитую губу, - поблагодарить хочу и забрать Юкимару. Парень чуть наклонил голову и поправил круглые очки, похожие на очки популярного в начале века Гарри Поттера. Фиолетовая безрукавка исчезла за запертой дверью. Генма усмехнулся и выпрямился. « - Он ещё не вернулся. - Майор, не боишься, что сбежит? - Нет, Бато. Ширануи не попытается это сделать. А вот Гурен делать это нет причины. Вы уже поняли принцип работы этой системы? - Не совсем. Пока ясно, что она, прикоснувшись, использовала как проводник некибернизированные части тела. При контакте с кожей и кровью нервные импульсы смогли проникнуть в мозг Генмы и, похоже, что там и поселились. Следов активности в её мозгу не обнаружено. Вы уже получили информацию о ней? - Да, с трудом. Но причина выбора именно Генмы - не знакомство с ним ранее. Возможности его мозга так же расширены, как и у меня. Даже больше, только сам Ширануи об этом не догадывается. Снять гриф «секретно» с материалов о нём позволили только потому, что это требовалось расследованию. Девятому отделу срочно нужно упечь Орочимару за решётку, шеф поспособствует. - То есть? - Бато, он вернулся». Кусанаги кивнула, когда потрёпанный Генма показался из-за угла улицы. Он был один, как и ожидалось: - Тела не получили. - Значит, придётся потрудиться достать его в другом месте, - майор запахнула свой плащ, под которым кроме её излюбленного боди ничего не было. - Мы же сможем освободить всех его заложников. - По закону они таковыми не являются. Они медленно шли в сторону заведений общественного питания. Вечерние улицы были заполнены людьми. Черноту неба рассеивали фонари, в свете которых блестел оранжевый снег: - А Шизуне? Что ты будешь делать после того, как операция закончится, и ты будешь один? - Майор, - мужчина остановился, согревая дыханием ладони, - а как думаете Вы? Стоит ли отказываться от целого мира, когда в обмен можно получить только память? - Не понимаю, - Мотоко широко раскрыла глаза. То, что он сказал, по меньшей мере, звучало бредово. - Когда-нибудь до Вас дойдёт.*5