Я не унижусь пред тобою...

Секс и любовь ― вещи взаимодопустимые, но разные.

      Я положил ее на живот. Она, прикрыв глаза, начала мирно сопеть. Согласен, палку я перегнул. Ее незажившие запястья вновь посинели и в некоторых местах кровоточили. Я, оставив девушку одну, вышел, набирая номер Серого. ― Ты где? ― В клубе, Кипишь деньги вернул, ― послышался его довольный голос. ― Отлично, езжай домой, разговор серьезный есть… И еще зайди по дороге в магазин, купи детский крем. ― Чего? ― Крем для рук, болван! ― рявкнул я. ― Скоро буду.       Зайдя в комнату, я взял аптечку и присел рядом с девушкой, которая уже спала. Аккуратно, стараясь не разбудить, протер ватным диском по ее щиколоткам. Она распахнула глаза, и застонала. – Тише, нужно обработать. – Какое благородство… Сам Господин решил меня подлатать… ― пробормотала она сонно, лягнув меня.       Я даже выронил бутылочку с перекисью. Что это было? Она только что огрызнулась мне? Схватив ее ногу, я продолжил обрабатывать рубцы после оков.       Перебинтовав ее запястья, я, не удержавшись, шлепнул ее по ягодицам. Огрызается она еще в таком положении… ― Ой!       Телефон начал разрываться в кармане, отвлекая меня. ― Да. ― Я дома. ― Жди в кабинете, сейчас буду.       Я встал с кровати, положив аптечку на стол, и услышал ее сонное бормотание. ― Проваливай уже.       Я посмотрел на нее непонимающе, но времени на разборки с ней не было. Она случаем ничего не попутала? Чего это у нее язычок колючий распутался-то? Лягается, огрызается, ― крышка поехала?       Вздохнув, я вышел, решив, что завтра придет в себя. ― Держи.       Серый кинул мне тюбик детского крема. ― Чё за базар? Я, пройдя, сел за свой стол, откинувшись на спинку кожаного дивана, и закурил. ― Барыгу помнишь?       Он пожал плечами. ― Короче, взорвать нужно его улей. ― Что? ― Юбилей у него в пятницу, завтра утром выезжаем. ― Подожди, подожди… Взорвать зал, полный людей? ― Да, ― кивнул я, потушив окурок. ― Ты совсем больной?! ― Отцу это скажи! ― Я вскочил, повернувшись к нему спиной.       Серый молчал, как и я боялся гнева отца. Возразить Андрею Николаевичу никто не смел. ― Завтра, к восьми, чтобы машина была готова, ― сказал я, выходя из кабинета.       Подбрасывая в руках тюбик детского крема, я вошел в спальню, где спала девушка. Выдавив немного крема на ладони, я смазал ее красные ягодицы. Болеть не перестанет, но будет легче.       Проснувшись с трудом утром, я выключил будильник. Приняв душ, присел на корточки возле девушки и потрепал ее по плечу. Ее глаза приоткрылись. Красные, с лопнувшими сосудами, страшные и пустые. Но через мгновение ее взгляд сфокусировался на мне, и она, улыбнувшись, потянулась на кровати. ― Вставай, одевайся.       Она потянулась за одеждой, что я положил ей рядом. Когда она оделась, я, взяв ее за локоть, потянул на кухню.       На столе уже было накрыто. Кока, наш повар, суетился возле стола. Ему было уже за шестьдесят, он работает в нашем доме давно, я не знаю его настоящего имени, просто кликуха ― Кок. ― Спасибо, ― дал я ему знак, чтобы он удалился.       Девушка, подойдя к столу, взяла кусок пирожного. Отойдя к окну, она принялась его есть. Это что еще за новости? Она теперь со мной за один стол брезгует садиться? ― Сядь, ― последовал приказ. ― Нет, ― таким же тоном ответила она. ― Мне сидеть больно.       Я промолчал и вернулся к еде. Несколько минут мы ели в полной тишине. Подойдя ко мне, девушка взяла еще кусок и, не отходя от стола, начала с аппетитом его уплетать.       Я сосредоточенно уставился на нее, борясь с желанием усадить ее насильно, но делать этого не стал.       На улице, как и положено, нас ждал Серый. ― Боже… Как же давно я не была на улице. ― Попробуешь сбежать ― ноги с корнем вырву, ― прорычал я, запихивая ее на заднее сидение. ― Поехали, ― бросил я, сев рядом с Серым.       Нас ждет кровавая заварушка или смерть…