Осколки

Гнетущую тишину нарушил резкий хлопок двери. Пожалуй, он прозвучал слишком громко – Роуз вздрогнула от неожиданности и подняла голову. Доктор стоял у входа, мокрый до нитки, дрожащий и бездумно глядящий в пол. Девушка замерла, не сводя с него тревожного взгляда, но не смела ни пошевелиться, ни что-либо произнести. Наверное, ей стоило подняться, подойти к Доктору, но не было никакой уверенности, что это именно то, что ему сейчас было нужно. Поэтому приходилось просто сидеть на полу Тардис, прислонившись спиной к панели управления, кусать пересохшие губы и заламывать руки. Напряжение с каждой секундой росло все больше, сердце сжималось, а воздух как будто становился гуще и тяжелее. И Доктор, кажется, совсем не замечал того, что его окружает – ни луж от воды, стекающей с его промокшего костюма, ни Роуз, не сводящей с него взгляда, ни того, где он находится. Все это было так странно, будто происходило во сне или бреду, но уж точно не на самом деле. Когда буквально несколько часов назад они всей компанией летели в Тардис, вкушая радость победы над далеками, счастливо сжимая друг друга в объятьях, едва не задыхаясь от головокружительного чувства торжества и единения, Роуз представляла себе все совершенно по-другому: без слез, грусти и разочарований. И никому даже не приходило в голову, что все это – просто иллюзия. Перед глазами все еще стояла широкая улыбка Доктора, светящиеся от восторга глаза Донны, смеющиеся Джеки и Микки… И это пьянящее ощущение победы – оно исходило от каждого, кто находился в Тардис, лишая рассудка и заставляя прыгать от радости подобно маленьким детям. И все закончилось настолько неожиданно, словно было просто приятным и красивым сном, но так не хотелось верить в приблизившиеся минуты прощания. Первой ушла Сара Джейн – просто помахала на прощанье рукой, обняла Доктора и скрылась в тени аллей одного из парков. Когда за ней закрылась дверь, все прекрасно осознавали, что это навсегда, но среди отголосков былой радости никто так и не смог полностью осознать грусть расставания. И даже тогда, когда Тардис покинул Микки, ринувшись за Мартой и Джеком, казалось, что очень скоро Роуз увидит его снова. Ведь это был такой родной, милый и привычный Микки, который возвращался каждый раз, когда обещал исчезнуть навсегда. Девушка только на пару секунд прижалась к нему, расцеловала в обе щеки и отступила на шаг назад. А он помахал рукой и бросился догонять Марту, что не могло не вызвать у Роуз понимающей улыбки. Осознание того, что это действительно конец, а прощания – на самом деле прощания, пришло лишь тогда, когда Тардис возникла в одной из безлюдных улочек другого Лондона, где солнце казалось ярче, чем где бы то ни было еще, а в небе неизменно парили дирижабли. Двери открылись, а Роуз несколько секунд медлила у порога, не решаясь ступить на землю параллельного мира. И только когда к ней сзади подошел Доктор, взял за руку и ободряюще сжал ладонь, она нерешительно сделала шаг вперед, несколько растерянно глядя по сторонам. Она ни на шаг не отходила от Доктора, словно боясь, что тот в любую секунду исчезнет, а она не успеет за него сильнее ухватиться. Так же, как и тогда… Но ведь они не могли больше расставаться, не должны были. Однако, кажется, все ее переживания были напрасными: Доктор знал о ее решении остаться с ним, а Джеки все прекрасно понимала, и, как бы ни хотела удержать дочь рядом с собой, счастье Роуз было для нее важнее. А оно могло быть только рядом с этим слегка чудаковатым пришельцем из синей полицейской будки. Прощание не было долгим: задержись Роуз еще на несколько секунд, выдержать последнюю встречу с матерью было бы еще труднее. Она всего лишь раз переглянулась с Доктором, который своим взглядом словно спросил, уверена ли Роуз в сделанном выборе, после чего девушка на несколько мгновений приникла к Джеки, отчаянно обманывая ее, что они еще обязательно увидятся. А потом шла в Тардис, ни разу не обернувшись и не произнеся ни слова. Доктор тоже молчал: он слишком хорошо понимал ее; ведь ему, как никому другому, приходилось чувствовать всю горечь потери близкого человека и расставаться с кем-то очень дорогим. Он не отпускал руку Роуз, не спеша нажимая на кнопки панели управления, и при всем этом казался непривычно хмурым и сосредоточенным. Это было совсем не похоже на Доктора, но Роуз все списала на кратковременную грусть по только что ушедшим из его жизни друзьям. Однако тишину, которая могла бы заполнять ставшую слишком пустой Тардис, разбавляло оживленное щебетание Донны. Она вихрем носилась по помещению, дергая рычаги и рассуждая об интерполяционных аппроксимациях генетических кодов, при этом отчаянно пытаясь вызвать Доктора на спор о каких-то мудреных комбинациях. Но он, казалось, не разделял ее энтузиазма, бросая на женщину хмурые и задумчивые взгляды. И порой Роуз чувствовала, как он сильнее сжимает ее руку, словно о чем-то сожалея и заранее пытаясь попросить прощения. Тардис остановилась слишком внезапно, и Донна не устояла на ногах, упав на колени и схватившись за голову. Доктор оказался рядом с ней буквально через мгновенье, подхватил ее, не давая осесть на пол окончательно. Донна вцепилась руками в его пиджак, уткнулась лбом в плечо, беззвучно всхлипывая и сотрясаясь от мелких рыданий. Доктор гладил ее по голове, что-то негромко приговаривая, всего на миг поднял глаза, встретившись взглядом с Роуз. И в его глазах она увидела столько раскаяния и горя, что едва смогла сдержать слезы. – Я думала, что всегда буду с тобой, рядом, – шептала Донна. – Я думала… И снова плакала, долго и безутешно, не в силах пережить испытываемую боль. – Я тоже… думал, – кажется, это последнее, что сказал Доктор, прежде чем выпустить Донну из объятий. – Прости. На несколько секунд он легко дотронулся пальцами до висков женщины, глядя ей прямо в глаза, после чего Донна окончательно потеряла сознание. Доктор замер, не в силах пошевелиться и еще толком не осознавая, что именно он сделал. Безмолвно рассматривал подругу, которая, казалось, просто мирно спала, устроив голову у него на коленях. Но почему-то именно эта картина заставляла сердце сжиматься от боли, а глаза слезиться. Это действительно был конец – самое последнее и от того самое болезненное расставание. Это была потеря друга, граничащая с потерей самого себя. И на ее фоне возвращение Роуз, война с далеками и перемещение планет казались чем-то далеким и ненастоящим, словно все происходило много лет назад и с другими людьми. Доктор кивнул Роуз, этим говоря, что скоро вернется, подхватил на руки бесчувственную Донну и вышел из Тардис. Девушке казалось, что она ждала его целую вечность. Пустота в душе росла так же, как и тишина вокруг. Свет казался слишком тусклым, хотя, вроде бы, лампочки горели так же, как и обычно. И хотелось спрятаться подальше от всего мира, сжаться в углу и закрыть глаза, ничего не ощущая и не воспринимая. А когда очнуться, то снова увидеть беззаботного Доктора, неустанно болтающую о пустяках Донну и яркие огоньки в главной комнате Тардис. Но нет – Роуз видела ту же картину, что и полчаса назад, а чуть позже – насквозь промокшего Доктора. Неизвестно, сколько они просидели вот так вот – молча, глядя в пустоту, но при этом понимая друг друга, чувствуя каждую слезинку и каждый вдох. В один момент Роуз встала, подошла к Доктору, села рядом на ступеньку, не обращая внимания на разбрызганную дождевую воду. Главное, что она была рядом с Доктором в тот миг, когда он нуждался в ней. Так же, как и когда-то обещала – быть с ним и держать его за руку. Их пальцы переплелись, Доктор сжал ладонь Роуз, и этого было достаточно, чтобы он знал, что не один. Это придавало уверенности и вселяло надежду, что когда-нибудь будут лучшие времена. Но сейчас, когда девушка снова всматривалась в лицо Доктора и видела в глубине его глаз столько горя и тоски, что ей самой опять хотелось плакать, сразу вспоминалось лицо Донны. Милой, смеющейся, непосредственной и доброй женщины, которая могла бы быть с ними, всегда поддерживать и способствовать теплой и дружеской обстановке. – Она ничего обо мне не помнит, – тихо сказал Доктор, бездумно глядя в темноту. – Не узнала меня, когда очнулась. Кажется, его совершенно не заботило, услышит это Роуз или нет, он говорил только для того, чтобы не молчать, таким образом выливая свою боль. Доктор никогда не мог держать в себе свое горе и болтал без умолку, наплевав на то, что окружающие практически не понимали того, о чем он говорил. Но сейчас это, видимо, совсем не помогало – он путано и сбивчиво рассказывал о Донне, о метакризисе, о том, как она стала человеком с разумом повелителя времени и как он разъедал ее, постепенно выжигая из тела жизнь… Роуз слушала, кивала, хоть на самом деле практически не понимала ничего из его слов. – Не должен был… Неправильно… Его голос срывался, а Роуз беспомощно прижимала его к себе, стараясь успокоить, поделиться своим теплом, словно говоря, что все будет в порядке, что она никогда его не оставит. Она видела в уголках его глаз прозрачные слезинки, которые не спешили пролиться, но как нельзя лучше передавали все, что происходило в его душе. И смотреть на это было невыносимо. Лишь крепче обняла его, а он беспомощно прильнул лицом к ее плечу и обхватил девушку руками, словно это было последнее спасение от внезапно рухнувшего мира. Роуз же уткнулась лицом в его макушку, легко поглаживая по спине и время от времени шепча на ухо какие-то совсем бессмысленные и совсем не успокаивающие слова. Когда-то она слышала, что если близнецы расстаются – кто-то из них умирает или уезжает — то другой не может жить спокойно, мучаясь от одиночества и не находя себе места без потерянной частички самого себя. Донна была для Доктора больше, чем другом – сестрой, частичкой его самого, единственной, кто мог бы понять его так, как нужно, и Роуз это понимала и принимала. И была бы даже рада тому, что рядом был бы человек, кто мог бы быть ему ровней, но Донна оказалась физически слишком слабой для того, чтобы остаться рядом. Несомненно, он переживет эту потерю, но сможет ли быть прежним? Останется ли в нем что-то от того Доктора, которого знала, помнила и любила Роуз? *** Никогда в Тардис еще не было так тихо, темно и холодно. Доктор всегда оставлял в главной комнате несколько светильников, чтобы развеивать темноту. Но сейчас даже они не спасали от тягучего мрака, который, казалось бы, выползал из каждого уголка полупрозрачными щупальцами. И было слишком тихо – настолько, что можно было отчетливо услышать каждый удар собственного сердца, а, вздыхая, вздрагивать, словно это дыхание какого-то неизвестного монстра, таящегося за спиной. В небольшой комнате, которая, как и прежде, принадлежала Роуз, было странно холодно и неуютно, хоть и температура воздуха оставалась такой, как обычно. Приходилось ежиться, кутаясь в покрывало, и с тоской смотреть на до боли знакомые стены комнаты. Но куда страшнее было ощущение неправильности происходящего, что что-то идет совсем не так, как нужно. В Тардис еще никогда не было так уныло, а с Доктором – так одиноко. И совсем не хотелось признавать наличие непонятно откуда взявшейся стены между ними, которая с каждой секундой становилась только больше. Нет, он по-прежнему нуждался в ней – Роуз чувствовала это, но все было совсем не так, как когда-то. Никакой беззаботности, тяги к приключениям и познанию нового. Медленные, тоскливые путешествия, негромкие разговоры, лишенные былой оживленности и отчаянные прикосновения, так и кричащие «Не уходи! Не отпускай!». Роуз отвела взгляд от белой стены, посмотрела на приоткрытую дверь – из коридора в тускло освещенную комнату проникала темнота, и хотелось закрыться от нее, избавиться, не давая поглотить себя. Но вместо того, чтобы плотно закрыть двери и вернуться в комнату, Роуз прикрыла их с внешней стороны, оказавшись в непроглядно темном коридоре. Наверное, сейчас это было единственное правильное решение – брать все в свои руки, пока не поздно, быть с ним тогда, когда ему это нужно. Ведь именно для этого она и вернулась. Прошло очень мало времени после прощания с Донной, раны были слишком свежими, хоть Доктор больше никогда не показывал этого и всем своим видом давал понять, что ему все нипочем. И если бы в его взгляде время от времени не скользила прежде незнакомая Роуз тоска, она бы не догадывалась о том, что с ним что-то происходит. Девушка долго не решалась зайти к нему в комнату: обычно она бывала в ней очень редко и только по делу, и теперь несколько долгих минут мялась у порога, не осмеливаясь постучать. Она так и не сделала этого, а просто нажала на ручку и неуверенно прошла внутрь. Было светло – помещение озаряло несколько ярких светильников, прикрепленных к стенам — но свет не создавал атмосферы тепла и уюта, делая все каким-то броским и ненастоящим. Доктор сидел на кровати и апатично ковырялся в каком-то небольшом приборе с сотнями проводков и разноцветных фонариков, а когда услышал шаги Роуз, поднял голову и удивленно посмотрел на девушку. Ей хотелось что-то сказать – как-то объяснить свое неожиданное появление или хотя бы сделать вид, что не происходит ничего особенного. Роуз молчала, боясь сказать хоть слово и тем самым заставить себя смущаться еще больше. Но ведь он никогда никому не давал покраснеть, неустанно заговаривая зубы и оживленно жестикулируя, при этом всем своим видом внушая доверие и заставляя успокоиться. Однако сейчас Роуз почему-то было не по себе: ее охватывала непонятная тревога, так странно сочетаясь с необъяснимым волнением. Девушка какое-то время глупо топталась у порога, не в силах отвести от Доктора взгляд и не понимая, что вообще происходит: что ее заставило покинуть свою комнату, зачем она пришла к нему, почему сейчас так волнуется. И при всем этом она не могла не чувствовать гнетущей атмосферы тоски и грусти, наполняющей эту комнату, не могла не видеть задумчивого взгляда Доктора и почему-то трясущихся рук. Наверное, можно было ничего и не говорить: все, что нужно, чувствовалось, скользило во взгляде, показывалось жестом, и слова для этого были вовсе не обязательны. Ничего не стоило просто подойти к Доктору, аккуратно взять из его рук увесистый прибор, переложить его на стол, после чего стать на колени – так, чтобы их лица были на одном уровне — и прикоснуться к его рукам, чувствуя холод кожи. Так было значительно лучше, и Роуз чувствовала себя уверенней, ведь с Доктором можно было ничего не бояться и полностью быть самой собой, не скрывая ни волнения, ни грусти. Если рядом был он, то все сразу становилось проще и светлее, ей больше ничего не было нужно и имело значение только «здесь» и «сейчас», и казалось, что все это будет продолжаться целую вечность. Глядя в его глаза, Роуз не смогла сдержать улыбки; так было всегда, этого не изменили ни годы разлуки, ни испытания. – Теперь ты со мной навсегда? – тихо спросил Доктор, и от его негромкого голоса сердце Роуз забилось сильнее: может, потому что прежде она никогда не слышала в нем такой нежности, а, может, оттого, что никак не ожидала, что именно сейчас он заговорит первым. Она не знала, что ответить: боялась. В прошлый раз, когда он задавал этот же вопрос, Роуз сказала, что всегда будет рядом, и не выполнила обещание, оставшись в другом мире. И что она могла сказать сейчас? Убедить, что больше никогда его не бросит? Это было известно и так. А обещать было страшно: что, если не сбудется? Что, если снова что-то случится? В глазах Доктора все еще горел этот вопрос, и Роуз просто потянулась вперед и легко прикоснулась к его губам – секундным, почти целомудренным поцелуем, но в него было вложено столько нежности и любви, что голова пошла кругом, дыхание перехватило, а сердце забилось с невероятной силой. Девушка хотела быстро отстраниться, но, поймав взгляд Доктора за стеклами очков, замерла. Он рассматривал ее ошарашено, непонимающе, и в тот миг больше всего походил на встрепенувшегося воробья, пытающегося понять, что вокруг происходит. И, тем не менее, где-то в глубине его глаз можно было различить капли безудержной нежности, с которой он мог смотреть только на Роуз. Девушка сама не заметила, как расплылась в улыбке, протянула к Доктору руку, провела кончиками пальцев по щеке. Когда-то давно она делала так сотни раз, и все равно теперь этот жест казался совсем другим, лишенным прошлой невинности и игривости, наполненный заботой и теплом. И раньше, когда он накрывал ее руку своей, Роуз не испытывала такого трепета – да, с Доктором было определенно хорошо, но по коже не проходил жар, тело не охватывала дрожь, во рту не пересыхало, а чувства не захватывали, не перехватывали дыхание. Роуз снова приблизилась к Доктору, медленно и не так решительно, осторожно сняла с него очки, отложила в сторону, дотянулась до его губ. На этот раз целовала медленно, чувственно, заставляя время останавливаться, а мысли – разбегаться в разные стороны. Доктор отреагировал не сразу – все еще глядя на Роуз широко распахнутыми глазами, он приоткрыл рот, позволяя девушке углубить поцелуй. Она едва заметно улыбнулась, после чего нерешительно положила руку ему на затылок, ощущая ладонью жесткость непослушных волос. Доктор подался вперед, осторожно, почти боязно прикоснулся к ее талии, словно не зная, правильно ли поступает. От этого Роуз уже была не в силах сдерживать рвущиеся наружу порывы – только сильнее прижаться к Доктору, окончательно завладев его губами. И больше не думать о том, кто кого первым заключил в объятья, каким образом Роуз оказалась у него на коленях, когда Доктор зарылся пальцами в ее волосы, страстно отвечая на поцелуй. И оказалось, что все так легко, так нормально – просто прикоснуться к нему, просто дотянуться до его губ и больше ни о чем не думать. А ведь прежде Роуз столько раз пыталась представить, как вот так вот приходит к Доктору, как садится рядом, как… На этом моменте воображение отчаянно отказывалось рисовать то, чего девушка так давно хотела и что казалось таким невозможным. И теперь все было таким реальным и ярким, а иначе быть не могло никак. И, по-видимому, все происходит именно так, как нужно. Она, Роуз Тайлер, рядом со своим Доктором, так же, как и прежде, и одновременно совершенно по-другому. Ведь раньше они никогда не решились бы даже подумать о том, что нет ничего прекраснее, чем вот так вот сидеть, тесно прижавшись друг к другу, и до умопомрачения целоваться. И тогда казалось, что достаточно было лишь крепко держаться за руки, каждое утро встречать друг друга теплой улыбкой, а по вечерам шептать на ухо «Спокойной ночи» и сопровождать это легкими объятьями. Разлука все изменила, ударила по сознанию, по душам, заставив мгновенно признать чувства, на которые никто прежде просто не обращал внимания и воспринимал их как должное. Сердце стучало слишком быстро, слишком неровно, воздуха становилось все меньше, а близость Доктора сводила с ума все сильнее. И не хотелось отрываться от него ни на миг, только чувствовать мягкость и тепло губ. Руки девушки уже расстегнули его пиджак и упорно пытались стащить его с плеч, а Доктор, похоже, был совершенно не против такого исхода. Всего на долю секунды прервав поцелуй, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, Роуз снова заглянула в глаза Доктора и не смогла не заметить в них прежнего удивления, странно сочетающегося с безграничной нежностью. Он сам потянулся к губам девушки, сам прижал ее к себе, до этого позволив стянуть с себя пиджак. Роуз тут же взялась развязывать его галстук, одновременно вытаскивая из брюк заправленную рубашку, не обращая внимания на то, что Доктор внезапно напрягся. Поцелуи перешли на его щеки, подбородок, спустились к шее, и было так замечательно ощущать ни с чем несравнимый вкус его кожи, что Роуз вдруг поняла, что на ее глаза навернулись совсем непрошеные слезы. – Роуз, послушай, я… – прозвучал сдавленный, едва слышный голос Доктора. Это заставило девушку мгновенно замереть, сжаться, с тревогой глядя в его лицо. – Что?.. Что случилось?.. – дрожащим голосом спросила она. – Повелители времени не делают этого? Или не делают с людьми? – Да… То есть, нет… Точнее, да, конечно, делают, но… ты… ты и я… – Доктор показался совсем беспомощным, его взгляд забегал и… неужели на его щеках выступил румянец, совсем, как у подростка? Не будь Роуз так напугана его внезапным проблеском разума, она бы непременно умилилась этому довольно-таки милому смущению. – Что-то не так, Доктор? – едва слышно произнесла она. – Ты хочешь, чтобы я ушла? Я сделала что-то неправильно? Он поспешно замотал головой, не произнося ни слова, но всем своим видом говоря о том, что нет ничего на свете, чего бы он сейчас хотел так сильно, как ее, но все это для него так неожиданно. Это было так… не по-человечески, так непривычно, и в то же время трогательно и совсем в духе Доктора, что Роуз захлестнул новый порыв нежности. Она оставалась неподвижной, только заворожено рассматривала каждую его черточку лица, каждую крохотную морщинку у глаз от частых улыбок, каждую веснушку, каждую искорку в глазах. Такой родной, такой свой Доктор, и что еще было нужно для того, чтобы чувствовать себя самой счастливой? – Наверное, ты скажешь, что я самый сумасшедший, – прошептал Доктор ей на ухо, приятно щекоча теплым дыханием кожу. – Но… Он с неожиданной решительностью взял девушку за бедра, перевернул, усаживая на кровать, а сам оказался над ней, внимательно всматриваясь в ее лицо, явно ища там хотя бы тень сомнения. Роуз улыбнулась – это было единственное, что она могла сделать, чтобы убедить Доктора, что все в порядке, что единственное, чего она сейчас хочет – это быть с ним. – Мы оба такие, – прошептала она ему на ухо, принявшись расстегивать дрожащими пальцами пуговицы его рубашки. – Ненормальные, сумасшедшие… Она не успела договорить: Доктор сам накрыл ее губы своими, жадно и чувственно, словно от этого зависела его жизнь. Думать сейчас казалось нелепо и отчего-то страшно, а представлять, что будет дальше – не было смысла. И можно было только расслабиться под его прикосновениями, и нет, совсем не неумелыми и не робкими, просто настолько бережными, насколько был способен только Доктор. На его щеках все еще был румянец – Роуз заметила это в короткие секунды, когда он снова отстранился, чтобы стащить с нее футболку. Девушка улыбалась, широко и довольно, как будто только сейчас осознала, насколько влюблена в этого странного, худого, взбалмошного, но такого милого и доброго пришельца. И не было ничего прекраснее, чем заворожено смотреть в его глаза, видеть в них отчаянное обожание и едва не плакать от переизбытка чувств. А потом улыбаться, видя забавное, слегка смущенное и восторженное выражение лица Доктора, с которым он рассматривал ее полураздетое тело. И еще через миг хихикать от щекочущих поцелуев в ключицу и легких прикосновений кончиков пальцев к груди. Доктор на несколько секунд напрягся, когда Роуз дотянулась до его брюк, стараясь справиться с ремнем и молнией, понимая, что заливается краской, как и сам Доктор несколькими мгновеньями ранее. Он снова целовал ее лицо, скользил пальцами по талии и животу, дотрагивался до груди – теперь более настойчиво и решительно — заставляя девушку выгибаться ему навстречу и едва сдерживать стоны. Он был возбужден, Роуз знала это, касаясь его горячей и твердой плоти и чувствуя, как Доктор невольно сжимается от предвкушения, его дыхание становится чаще и тяжелее, а оба сердца стучат, не попадая в такт. Он принялся поспешно избавлять ее и себя от оставшейся одежды, отбрасывая в сторону джинсы и белье девушки, собственные брюки, а Роуз почему-то так и не решалась открыть глаза: может быть, просто боялась смущения или ей казалось, что очнись она от этого странного наваждения, и все сразу исчезнет. Но Доктор оставался рядом, и так близко, как только мог. Снова поцеловал ее в губы, потом в ямочку на шее, в плечо, между грудей, на миг поднял глаза и, встретившись взглядом с Роуз, поймал ее улыбку. Осторожно провел языком по соску, отчего девушка заулыбалась еще шире: то ли от удовольствия, то ли совсем неуместно вспомнив его забавную и неизменную привычку все пробовать на вкус. Роуз зарылась пальцами в его торчащие во все стороны волосы, запрокинула голову, тяжело дыша, но не прекращая улыбаться. И не смогла сдержать сдавленный стон, внезапно почувствовав его руки у себя на бедрах, легкие прикосновения пальцев к лобку. Дотронулась до его спины, а когда Доктор снова бросил взгляд на ее лицо, какой-то странной силой заставляя смотреть ему в глаза, на губах Роуз больше не было улыбки – только странная сосредоточенность и непреодолимое желание. Она ощутила его в себе, совсем внезапно, и вошел он медленно, почти незаметно, словно боялся сделать ей больно и неприятно. Роуз прижалась к Доктору тесно-тесно, подавшись бедрами навстречу, обхватив его ногами, при этом пытаясь дотянуться до его губ, чтобы соединится с ним полностью, каждой частичкой тела, каждой клеточкой, душой. За его сбивчивым дыханием чувствовать громкие удары его сердец, слышать, как он шепчет ей на ухо: «Моя Роуз… Не отпущу, не отдам…», а потом нежно и одновременно жадно целует ее виски, щеки, губы. И ускоряет темп, заставляя Роуз забывать обо всем на свете, кроме того, что рядом ее Доктор, который больше никогда не отпустит ее от себя. Роуз вдыхала запах его кожи – сладкий, легкий, едва ощутимый, но вдруг ставший таким родным и желанным, что голова шла кругом еще сильнее. Все слова признаний обрывались очередным стоном, и не было ничего прекраснее, чем растворяться в его руках и тонуть в его взгляде, затуманенном страстью. Почувствовав оргазм, прижалась к Доктору, уже не в силах шевелиться. Закрыла глаза и просто улыбалась, все еще чувствуя его в себе, но теперь просто наслаждаясь неподвижностью и тишиной. Были слышны только отчетливые удары его сердец и собственное выравнивающееся дыхание. Открыв глаза, Роуз больше не смотрела в лицо Доктора – направила взгляд куда-то поверх его головы, рассматривая тени в углах комнаты, но не отпуская его, тесно-тесно прижимаясь, словно боясь, что он решит уйти. Конечно же, он даже не думал об этом, лишь легко гладил ее по волосам, все еще прижимаясь губами к ее виску. Доктор мягко отстранил Роуз от себя, уложил на кровать, после чего лег рядом и обнял ее сзади, до этого накрыв их простыней. Девушка нащупала его руку, накрыла его ладонь своей и едва заметно усмехнулась одними уголками губ, чувствуя, как тело расслабляется и по нему расходится приятное тепло. – Ты будешь со мной всегда, – прошептал ей на ухо Доктор, щекоча дыханием кожу. – Всегда. В ответ Роуз только шире улыбнулась: она была не в силах еще что-либо говорить, да и зачем, если Доктору и так было все понятно. Пусть девушка не могла этого видеть, но она была уверена – на его губах тоже появилась улыбка, такая привычная, беззаботная, «докторовская», которую Роуз не замечала с того дня, когда они оставили Донну в Чизвике. И, слушая его размеренное дыхание, растворяясь в тепле его объятий, Роуз начала проваливаться в сон, при этом чувствуя себя как никогда умиротворенной. *** Роуз больше не захлестывала пустота, тишина больше не подкрадывалась со всех сторон и не душила своей безысходностью. Несмотря на неизменные приключения и вечные передряги, куда невозможно было не попадать, находясь рядом с Доктором, было слишком спокойно и тепло. Возможно, в мире не было ничего лучше, чем убегать от очередных инопланетных монстров, держась с ним за руки, а потом, оказавшись в Тардис, долго-долго смеяться от переизбытка адреналина. А каждое утро просыпаться в одиночестве, но знать, что Доктор уже ждет ее в главной комнате с новым планом очередного маршрута на одну из миллионов планет Вселенной. Он каждый раз встречал ее широкой улыбкой, неисчерпаемым потоком слов и завороженными взглядами, которые говорили обо всем, что творится в душе Доктора лучше любых слов. Они вообще редко говорили друг о друге: все, что происходило, теперь казалось само собой разумеющимся, и этому не нужно было объяснений. Были только легкие рукопожатия, короткие, но такие нежные поцелуи и до невозможности прекрасные и трепетные ночи вдвоем. И только очень редко в его глазах можно было рассмотреть тени тоски и сожаления – обо всем: о каждой потере, о каждом оставленном друге, обо всем, что так и не смог спасти и уберечь. Тогда Роуз просто подходила сзади, обнимала его, уткнувшись носом в затылок, и молчала до тех пор, пока Доктор вновь не оживал, внезапно вспомнив о чем-то, что хотел бы ей рассказать или показать. Иногда он упоминал о Донне – об их совместных путешествиях, о приключениях, пережитых вместе — но никогда, ни разу не вспомнил о том, что случилось с ней после. Кроме того единственного раза, когда они вместе с Роуз прятались в тени кустов жасмина, росших рядом с небольшой церковью, и наблюдали за свадебной процессией. Потом он отошел, разговаривал с родными Донны, стараясь всячески не попадаться на глаза счастливой невесте. А Роуз рассматривала светящуюся от радости рыжеволосую женщину, державшую за руку не менее радостного жениха. Смогла бы Донна быть такой же счастливой, как сейчас, не случись метакризиса? Думать об этом было слишком горько, а вид сияющей Донны только вселял в душу тяжелую, томительную тоску, от которой избавить могла только теплая рука Доктора. Он подкрался почти незаметно – молчаливый, задумчивый и в тот момент настолько беззащитный, что хотелось тут же, при всех, прижать его к себе и не отпускать до тех пор, пока на его лице не появится широкая улыбка. Она появилась, но уже тогда, когда они были в Тардис – Роуз сжимала его руку, а Доктор смотрел на нее, впивался глазами, словно пытаясь в очередной раз убедиться, что его подруга настоящая, а не плод его воображения. Девушка только улыбнулась, сильнее сжала его ладонь, перевела взгляд на панель управления. От нее исходили знакомые звуки, напоминающие порывы ветра, задувающие в оконные щели, мигали разноцветные лампочки, скрипели рычаги, а Доктор снова заливался речью об одной из его любимых планет, которую Роуз должна была увидеть во что бы то ни стало. Тардис тряхнуло, Роуз сильнее уцепилась за панель управления, посмотрела на Доктора. Действительно, все было почти как раньше – Доктор в Тардис, с Роуз Тайлер, спешащие навстречу новым приключениям.