За лесом, за болотом

У нее было правило: Не доверять тем, кто собой заслоняет свет. Я снял с нее платье, А под платьем — бронежилет. Когда кончится музыка, Возьми пистолет и жди крика совы. Я приду умереть от любви, Чтобы утром проснуться живым. А. Васильев «Черный цвет солнца»

Лес, сквозь который пробирались Антон и Даша, становился все гуще и темнее. Тяжелые еловые ветки почти смыкались над головами, и солнце едва пробивалось сквозь них, однако, попав под их тень, двое выдохнули с облегчением — полтора часа до этого они пилили сначала вдоль трассы, а потом через поле по солнцепеку. Голова была тяжелой и гудела от жары, перед глазами то и дело начинали мелькать черные мушки, и потому лесная прохлада показалась избавлением. — Долго еще? — спросил Антон, когда Даша остановилась и устало прислонилась к его груди головой. Он поставил на землю успевшие осточертеть сумки и приобнял Дашу мягко подбадривая, легко подул на влажный от пота висок, на который налипли тончайшие темные волоски — высокий туго затянутый на затылке хвост за время их пути ослабился и растрепался. — Примерно столько же, — отозвалась она; постояла так, привалившись, еще пару секунд и бодро встряхнулась, случайно задев куст, из которого с возмущенными криками вылетели три серо-коричневые птички. Антон, воспользовавшись короткой передышкой, огляделся: со всех сторон на них наступали огромные ели, многие из которых были настолько древними, что нижние ветки висели у земли сухими и голыми. Он пытался разглядеть тропинку, но та почти исчезла, заросла травой, гибкими молодыми деревьями и кустами дикой малины. Он подумал, что раньше дорога была намного шире — между толстыми, старыми стволами виднелся просвет. По спине пробежал холодок: казалось, людей здесь не было уже много-много лет. — Ты не заблудишься? — уточнил он на всякий случай, отметив, как гасит лес его голос, как звук сливается с пением птиц и множеством шорохов вокруг. Даша вскинулась с оскорбленным видом: — Я десять лет каждый день ходила через этот лес, я найду дорогу домой вслепую! И, подтверждая сказанное, она крепко зажмурилась, повернулась вбок и пошла сквозь кусты с вытянутыми вперед руками. Антон усмехнулся, в два шага догнал ее и направил по нужному пути. — Иди за мной, тут не пройти вместе, — бросила Даша через плечо, зазывающе улыбнулась, сверкнув глазами из-под ресниц, тряхнула высоким пышным хвостом и уверенно направилась по тому месту, где угадывались следы тропинки. За ее плечами висел огромный, набитый под завязку рюкзак из плотной красной ткани; точно такой же был и за спиной Антона, ощутимо оттягивая ему плечи вместе с двумя почти круглыми от набитых внутрь вещей сумками. Даша ехала домой в родную деревню, впервые после первого года учебы, и Антон ехал с ней. Поводов было несколько. Первым и самым главным — сама Даша, за которой Антон пошел бы на край света, лишь бы только не расставаться на целое лето. Та и сама была не против, зазывала в гости, в красках расписывая все прелести тихой и размеренной деревенской жизни. Они встречались уже почти год, Даша давно была знакома с его отцом, а теперь и ему тоже было необходимо познакомиться с ее родней. И отец, и мать Даши умерли, когда она была совсем ребенком, но оставались бабушка и брат. Бабушку Даша обожала, если не сказать больше, и, хоть и говорила о ней не часто, но с такими любовью и теплотой, от которых в душе Антона просыпалась ревность. Он пытался подавить в себе это чувство, но выходило не всегда. Даша и сейчас везла ей подарок — теплую и мягкую шаль, аккуратно уложенную на самый низ ее рюкзака. Антон, конечно, мог ее понять. Бабушка — баб Настя, как звала ее Даша— вырастила их с братом, заменив обоих родителей. Он знал, как тяжело в детстве остаться без мамы, и только содрогался, когда представлял, каково это — жить в глухой, почти вымершей деревушке, до которой даже на машине не добраться. Антон решил про себя, глядя на огромный красный рюкзак впереди, на спортивные штаны, обтягивающие ягодицы, что будет уважать эту бабку, даже если та окажется старой, выжившей из последнего ума каргой. С братом Даши все обстояло сложнее. Даша не хотела рассказывать о нем ничего, кроме того, что они были близнецами. Она отшучивалась смущенно и неохотно, говорила, что тот слегка двинулся после смерти мамы, но вообще-то Данил — существо доброе и крайне безобидное, если только вконец не достанет своими разговорами. Антон плохо себе представлял, как может оказаться безобидным взрослый, поехавший крышей здоровый парень, но решил не уточнять. Выяснит на месте. Антон зашипел сквозь зубы и поморщился от того, что тяжелая гибкая ветка, которую выпустила из руки Даша, хлестнула его по плечу. Даша тут же обернулась, посмотрела на него виновато. — Извини. Очень больно? — она приблизилась и посмотрела из-под ресниц, прикусив верхнюю губу и покраснев. — Очень, — серьезно ответил Антон и указал взглядом на пострадавшее плечо под футболкой. Девушка осторожно дотронулась до плеча чуть ниже того места, куда пришелся удар, но это не имело никакого значения — только маленькие тонкие пальцы с подстриженными под корень ногтями и легкое тепло от прикосновения. А потом Даша поднялась на цыпочки, легко коснулась пострадавшего места губами и тут же развернулась. — Не отставай, — подстегнула она ехидно и бойко пошла вперед, шурша сочной травой под ногами, и Антон ускорился, чтобы на самом деле не отстать. Поцелуй все еще ощущался на коже под тканью футболки тающим теплом. И это тоже Антон списывал на последствия воспитания в глухой деревне. В основном он был совсем не против такой милой застенчивости, тем более, что Даша смотрела влюбленными глазами на него одного, но иногда эта застенчивость очень раздражала. Даша изредка оставалась у него на ночь, но дальше посиделок на коленях и глубоких поцелуев дело не шло. «Только после свадьбы», — смеялась она и мигом испарялась на кухню — заваривать чай. После первого такого фокуса Антон, выругавшись, подумал, что оно того, может быть, и стоит. А сейчас он полз, кое-как перешагивая через упавшие поперек дороги деревья, к Даше домой. Антон слегка удивлялся самому себе, потом смотрел вперед, на Дашин затылок с высоким хвостом, и отбрасывал все мысли прочь. Тем более что земля под ногами становилась все мягче, проваливалась и едва слышно хлюпала. — Иди осторожно, за мной след в след, — сказала ему Даша. Она обернулась на миг, и на ее лице Антон прочитал волнение. — Здесь начинается болото, шаг вправо, шаг влево — топь. — Понял, слушаюсь. — Антон живо подобрался, окончательно выкинув из головы все мысли и внимательно глядя себе под ноги. Земля проседала, но держала верно. Даша замедлила шаг, и теперь они шли почти впритык друг к другу. Вокруг гудели и мелькали перед глазами рои комаров, пахло застоявшейся водой, травой и гнилью, и от этой смеси болотных запахов с каждой минутой становилось все больше не по себе. Огромных многовековых елей уже не было и в помине, кое-где на островках росли старые ивы, утопая ветками в темной воде; кое-где на поверхности плавали бревна, поросшие ярко-зеленым мхом; и почти все вокруг заросло осокой и камышом. Здесь было бы по-настоящему жутко, думал Антон, осторожно переступая с кочки на кочку и оглядываясь, если бы на болоте не кипела жизнь: кричали птицы, и заливались кваканьем лягушки, в черной воде совсем рядом с ногами кишели головастики. А уж пиявок тут сколько… Антона передернуло. — Отличное у вас болотце, — пробормотал он себе под нос, но Даша услышала. — Не бойся, не потонем. Мы с Данькой десять лет через него в школу и из школы пробегали, да и остальные ходят спокойно. — Я такого не видел никогда, — протянул Антон, невольно проникнувшись чем-то вроде уважения к такому чуду природы. — Оно огромное, — подтвердила Даша. — Деревня стоит в излучине реки, и подойти к ней можно только с реки, а со стороны леса — сплошное болото на десятки километров. И всего два брода — этот и еще один, около самой реки, но он никуда не ведет, там за лесом сплошные поля. — Не страшно вам там? — спросил Антон. Ему самому описанное Дашей положение казалось похожим на западню. — А чего нам бояться? — засмеялась Даша звонко, вспомнив бородатый анекдот. — Нет, не страшно. Дорога есть, с реки катер приходит каждый месяц, привозит все нужное, у нас есть хорошая пристань, а чужие к нам точно не полезут. А если залезут, то не вылезут. Дядь Толик вот залез, уже, говорят, лет тридцать тут и живет. Антон хмыкнул, посочувствовав пока еще неизвестному дяде Толику. Земля под ногами стала проваливаться глубже, и кроссовки, увязающие во влажной жиже чуть ли не полностью, становилось все сложнее вытаскивать. Антон только сейчас по-настоящему оценил вес сумок и рюкзака, которые тянули его вниз. Даша тоже пробиралась с трудом, высоко вскидывая при каждом шаге колени — точь-в-точь как цапля. — Сейчас будет мостик, — сказала она тяжело, запыхавшись, — а после него пятнадцать минут — и мы дома. Антон с облегчением выдохнул, кое-как извернувшись и вскинув руку, чтобы тыльной стороной кисти стереть со лба пот — когда болото сменило лес, солнце снова принялось печь, и в стоячем влажном воздухе дышать было особенно трудно. Радовал только скорый конец пути, он же и придавал сил. Мостик действительно вскоре появился, будто вынырнул из-под воды, хоть Антон и понимал, что это хилое строение просто не было заметно за торчащими гибкими ветками в листьях. Мостик оказался достаточно длинным — метров десять, не меньше, — и видно было, что его постоянно подлатывают и что он, несмотря на все труды, доживает последние годы, если не месяцы. — Сюда точно можно наступать? — скептически спросил Антон, потыкав отяжелевшим от налипшей земли кроссовком в черную полусгнившую доску. — Легко! — Даша взбежала на оказавшиеся твердыми деревяшки и мигом оказалась почти на середине моста. — Не отставай, мы почти пришли! Даша стояла на старом, трухлявом мостике, по обеим сторонам от которого рос высокий камыш, и от нетерпения чуть ли не подпрыгивала. Антон смотрел, как сияет от счастья ее лицо, как лучатся светло-зеленые глаза, как подрагивают от едва сдерживаемой улыбки губы. Он только сейчас вспомнил с досадой, что свой фотоаппарат специально закопал куда-то поглубже в рюкзак, и теперь его точно не удастся найти. — Мы сюда еще вернемся, — это был полувопрос-полуутверждение, и Даша охотно закивала. — Обязательно. Мы все обойдем, тебе понравится. Антон даже не понял, когда болото закончилось. Сначала перестало хлюпать под ногами, затем чахлые осины и ивы сменили елки, и только ощутив, что под ним снова твердая, никуда не проваливающаяся почва, он почувствовал, как рассасывается где-то в животе клубок напряжения. Наверное, так же чувствуют себя саперы, выбравшиеся с заминированного поля. В ногах все еще ощущалось слабое подрагивание, словно они привыкли к проседающей вниз тропке и теперь с трудом ступали на твердое, но и оно вскоре прошло. Пахло травой, смолой, которая вязкими желтыми каплями висела на темной коре, и травами. Теперь Даша шла вперед скорее, схватив его за руку, чтобы не отставал, и рассказывала свой большой план на сегодня. Сначала — непременно, первым делом! — они наведаются к бабушке, и Даша познакомит Антона с ней, потом их обязательно заметят соседи и тоже побегут знакомиться, а потом она сразу же займется своим фирменным малиновым пирогом, а Данька истопит баню… Антон не сильно вслушивался — пусть он потом лучше увидит план вживую, а пока по сторонам смотреть было интереснее, и он пока намечал себе места, куда позже надо будет обязательно наведаться. Особое внимание привлекала черника, которая то и дело мелькала около самой тропки и завлекающе ныряла под зелень кустов. Еще были живописно поваленные и заросшие мхом деревья, которые, должно быть, волшебно выглядят в красном закатном свете. Фотоаппарат в рюкзаке постоянно напоминал о себе и буквально жег спину. Антон и на поездку сюда согласился по большей части из-за желания посмотреть на нетронутую цивилизацией природу и сделать отличные снимки. Лес кончился так же внезапно, как и болото: вот он был еще густой, а сейчас впереди между стволами замелькали, вырастая с каждым шагом просветы ярко-голубого с облаками неба. Через несколько минут они вышли на опушку. — Пришли, — подняла на него Даша светлые, прозрачно-зеленые глаза, в которых Антон снова чуть было не утонул, и смущенно улыбнулась. — А вон там — наш дом, он первый от леса. Видишь? Антон смотрел вперед, и ему снова стало не по себе. Только сейчас, увидев, куда его завели, осознал, что из себя представляет Дашина деревня, отделенная от людей километрами леса и болота. Они стояли на краю полузаросшего травой поля, и отсюда он мог видеть только несколько домов, давно почерневших и покосившихся, в густых зарослях калины и сирени. — Сколько человек живет в деревне? — спросил он. Даша наверняка говорила ему и об этом, и не раз, но он прослушал. — Не считая меня — всего десять, — она снова улыбнулась Антону и резво пошла вперед. Он зашагал сквозь траву рядом с ней, прикидывая в уме: десять — это мало или все-таки нормально? «Мало» по всем статьям не подходило, и ему стало чуть спокойнее. — И не бойся, ты всем понравишься, — сказала Даша, по-своему поняв его опасения — наверное, написанные на его лице сейчас крупными буквами. Волнение улеглось, когда они подошли к калитке дома, самой обыкновенной, из потемневшего от времени и влаги дерева, но еще крепкой. Видно было, что сделали ее не так давно, лет пять прошло, не больше. Даша вытащила из какой-то одной ей известной дыры проволоку и, ловко просунув в щель, поддела с другой стороны язычок. Калитка приоткрылась с тихим уютным скрипом, и Антон шагнул за улыбающейся во все лицо Дашей во двор. Невысокий порожек весь зарос лопухами и мелкими полевыми ромашками, около него клевали траву две рыжие курицы. Совсем Антона отпустило, когда Даша, метнувшись к порожку, вытащила из-под него двух месячных, совсем еще маленьких котят — черного и белого, которые возмущенно и тонко запищали в ее руках. Следом из той же дыры вылезла белая пушистая кошка и, посмотрев на Дашу и не обнаружив опасности, начала умываться. — Это Сильва, — познакомила она Антона после того, как положила котят на место, и взбежала к самой двери на пару ступенек. — Заходи, не стесняйся. Дверной проем оказался для него низковат, и пришлось наклонить голову, чтобы войти в дом, чуть потоптавшись для приличия на пыльно-зеленом придверном половике. Вообще-то Антон ни разу до этого не был ни в одной деревне и ни в одном деревенском доме, и поэтому украдкой постоянно поглядывал по сторонам, чувствуя себя не в своей тарелке. — Дитя города, — совсем необидно усмехнулась Даша приглушенным голосом. Антон кивнул, осматриваясь. В небольшой комнатке было прохладно и полутемно, свет попадал сюда только через маленькое, покрытое слоем пыли окошко, освещая старый, застеленный клетчатой клеенкой стол с пустыми стеклянными банками и бутылками. Весь пол был заставлен какими-то коробками и ящиками, пара ведер стояла в углу, на стене — резная белая вешалка с одеждой… — Потом посмотришь. — Даша потянула его за рукав. — Давай, оставляй здесь сумки, и пойдем. Антон кивнул и улыбнулся, глядя на ее сияющее лицо. Ее хотелось поцеловать, но здесь было как-то боязно. «Потом», — подумал он и снова пошел за Дашей следом — знакомиться с ее горячо любимой бабушкой. Старуха оказалась очень худой, с темной, а в темноте — почти черной, кожей и черными же, без единого седого вкрапления, волосами. Она сидела сверху на огромной, почти в половину комнаты, беленой печи, свесив босые ноги вниз, вся закутанная в цветное тряпье. Выглядела она пугающе, несмотря на то, что, казалось, могла развалиться от любого неосторожного движения. Однако она оказалась крепче, чем выглядела, когда Даша, парой отточенных годами движений взлетевшая к ней наверх, обняла ее крепко за худые узкие плечи. Старуха не развалилась и не переломилась пополам, как предполагал Антон, а только потрепала внучку по голове и перевела взгляд на него. Антон, сглотнув и похолодев, смотрел, как растягиваются в улыбке сухие губы, и светлые, такие же, как у Даши, зеленые глаза, прошивают его насквозь. — Кого это ты привела? — спросила она. Голос был трескучим, как хворост под ногами в лесу, но не неприятным, и Антон, надеясь завоевать ее расположение, тоже улыбнулся бабке натянуто. — Дашенька, раз уж привела молодого человека — знакомь. — Его зовут Антон, бабушка, — заговорила Даша спокойно и мягко. — Мы с ним учимся в одном университете, и он приехал ко мне в гости. Он очень хотел с тобой познакомиться. Даша подмигнула ему, а потом сделала большие глаза, все еще обнимая бабку, и Антон проснулся и подошел поближе, чтобы поздороваться. Старуха ему не понравилась, но ее стоило потерпеть всего лишь пару недель, и к тому же, раз уж Даша так ее любит… — Здравствуйте, Анастасия… — Он запнулся с досадой на себя — надо было забыть отчество в самый неподходящий момент. — Петровна я, — засмеялась она, почти совсем закрыв глаза тяжелыми веками. — Но ты меня бабой Настей зови, мне так привычней… — А Даня где? — спросила у нее Даша, когда знакомство прошло более или менее успешно. Бабка сползла с печи и теперь устроилась в старом, продавленном, обитом бежевым плюшем кресле, и наблюдала попеременно то за Антоном, сидящим на стуле у окна, то за Дашей, рыскающей по углам и разномастным шкафчикам в поисках еды. — Гуляет где-то, — хмыкнула она. — Мне же он не докладывается, куда уходит. Сделал, как всегда, с утра все по хозяйству — и все, до самой ночи теперь не отыщешь. Даша выпрямилась, нахмурилась и вздохнула. — Он ведь знал, что я сегодня приеду, — проворчала она. — Я с ним заранее поговорить хотела, а он… Антон слушал внимательно — этот странный брат его почему-то напрягал. Мало ли, насколько тот окажется невменяемым, а спать под одной крышей с психом ему не улыбалось. Как оказалось, спать ему придется действительно под самой крышей, на чердаке, потому что другие свободные комнаты дома не посещались очень давно и простаивали в запустении. Антон сунулся в одну, слегка приоткрыв дверь — настолько тошнотворно там пахло пылью, затхлостью и старыми вещами, что он, не раздумывая больше, выбрал чердак. Там стояла неизвестно как втащенная наверх старинная литая кровать с высоким узорным изголовьем, висели, сушась, охапки ароматных трав, и было на удивление чисто. Чердак ему понравился больше, чем все остальные помещения внутри дома. Даша, проводив Антона наверх, оставила его здесь одного, а сама, виновато улыбнувшись, побежала что-то делать внизу, в главной комнате с печкой и бабкой, Антон и сейчас слышал под дощатым серым полом приглушенный стук ее ног. Кровать стояла около небольшого полукруглого окна, и Антон, забравшись на тихо скрипнувший матрас, посмотрел на улицу. Оказалось, что ему достался вид вдоль всей улицы. На дороге он увидел двух женщин, постарше и помоложе, и одна явно отчитывала другую, помоложе, которая на вид даже издали казалась какой-то странной — с неправильной мимикой и хаотичными движениями. Он даже захотел открыть окно в надежде что-нибудь услышать, но обнаружил, что оно не открывается. Он видел всю улицу с такими же, как и Дашин, почерневшими от времени и утопающими в зелени несколькими домами, а дальше дорога резко спускалась под горку, за которой виднелся только деревянный купол церкви, так сильно покосившийся, что казалось, он вот-вот сорвется и упадет. За проведенные здесь пару часов Антон успел немного привыкнуть к этому местечку и его атмосфере, и теперь непонятно было, что его пугало и настораживало поначалу. Он посидел так, осматривая окрестности, еще какое-то время, и внутри крепло желание обойти все. Сначала он собирался дождаться Дашу, но потом подумал, что ему и одному будет не так плохо и что заблудиться здесь негде. Антон, окрыленный этим внезапным решением, вытащил из рюкзака фотоаппарат, разбросав вещи, которые мешались, по кровати, спустился по крутым ступенькам вниз, пообещал Даше, руки и нос которой были испачканы в муке, что вернется скоро, и вышел из дома. Когда Антон оказался на дороге, женщины уже пропали. Вокруг было тихо, пустынно и пахло какими-то белыми мелкими цветами, которые росли под окошком дома напротив, завешенным нежно-голубого цвета занавеской. Он прошел мимо жилых домов — их оказалось всего пять. В окне одного из них он увидел лицо старика, но тот на него не смотрел и вообще казался погруженным глубоко в себя. Около последнего на улице дома прямо поперек дороги валялся на боку толстый черный кот — сразу стало ясно, откуда у белой Сильвы черный котенок. В низине слева от дороги высилась старая-старая церковь, а за ней — кладбище. Антон, заинтересовавшись, подошел ближе и даже хотел заглянуть внутрь, но двери оказались запертыми, в замочной скважине было темно, а окна находились слишком высоко над землей. Церковь не работала, и это не было удивительным, да и заходить внутрь после стольких лет простоя могло оказаться опасно. Но посмотреть на внутреннее убранство очень хотелось, и Антон обошел ее вокруг, продираясь сквозь колючие кусты малины, густо разросшейся вокруг. Ничего интересного он не нашел и вернулся, обойдя сооружение, к тяжелым, обитым железными листами дверям, попытался найти щель побольше, но и здесь его ждала неудача. Раздался приглушенный стенами звук, будто внутри что-то упало, но в следующую секунду Антон понял со смесью облегчения и разочарования, что это просто прохлопали крыльями две взлетевшие с купола вороны. Идти больше никуда не хотелось, да и обещанный Даше час уже прошел, пока он лазил по кустам. Антон посмотрел на небо: солнце почти село, ярко-голубой цвет неба выцветал, еще пара часов — и совсем стемнеет. Только подходя уже знакомым путем к дому, он вспомнил о висящем на боку чехле с камерой. Чтобы как-то оправдаться перед самим собой, он быстро щелкнул калитку, несколько раз — живописно растущие рядом с ней анютины глазки, и, услышав за спиной приближающиеся шаги, обернулся. Сложно было не понять, что сейчас напротив него стоит тот самый Данил, брат-близнец Даши. Они были настолько похожими, что Антон даже забыл, что надо поздороваться, познакомиться, вообще сказать хоть что-нибудь, а не пялиться так в открытую. Темно-русые отросшие волосы только усиливали сходство: те же зеленые глаза и слегка курносый нос, и абсолютно одинаковые губы — верхняя чуть больше, чем нижняя, Антон сам измерял, — и даже ямочки на щеках, когда тот улыбнулся криво, так же наметились. — Ты с Дашей приехал, да? — спросил Даня первым. — Да, точно. — Антон моргнул, когда его разглядывание прервали, и наваждение исчезло. — Вы очень похожи с ней. — Угу… — Я Антон. — Даня, — тот кивнул и демонстративно сложил на груди руки. — Я шел за тобой еще снизу, а ты даже не заметил. Даня фыркнул насмешливо. Антон смотрел на него, переминаясь с ноги на ногу, и думал, что ему предпринять. Даня не выглядел, как он боялся, каким-то странным или умственно отсталым, и, наверное, стоило поддерживать с братом Даши нормальные отношения, но Антону сейчас хотелось только одного — послать этого Даню куда подальше. — Я надеюсь, ты уедешь отсюда завтра. Послезавтра, в крайней случае, — сказал тот, глядя прямо, и Антон снова увидел Дашу и ее упрямый и решительный взгляд, но услышанное ему совсем не понравилось. — Я не хочу тебе ничего плохого, даже наоборот, и поэтому настоятельно советую меня послушать. — Да уж, больше никто мне такого точно не скажет. — Ты прав. — Даня кивнул серьезно и перекатился с пятки на носок. Антон машинально отметил обрезанные до колен старые джинсы и вытертые кеды, измазанные в траве. — Может, объяснишь в чем проблема? — Нет, — тот улыбнулся. — Но если хочешь жить нормально, то уезжай скорее. Антон, если и хотел, то не успел ничего ответить, потому что калитка открылась, и из нее вышла Даша, улыбнулась ему, подозрительно оглядела Даню и снова повернулась к Антону. — Я думала, ты заблудился, уже пошла искать. Вижу, вы познакомились… Он тебя еще не успел напугать? — Успел, конечно, — ухмыльнулся Даня, подойдя к сестре и обняв ее за плечи. Антону показалось, что у него двоится в глазах, особенно когда Даша обняла Даню крепко в ответ и звонко чмокнула в щеку. — Я рассказал твоему Антону, что в нашей маленькой деревне есть свои законы, и что тех, кто приходит сюда, съедают живьем. И что завтра из него сварят мой любимый холодец. Даша рассмеялась, расслабившись, дала Дане ладонью по затылку, и тот умолк, пожав плечами — этот жест Антон мог трактовать как «меня вечно никто не слушает, когда я говорю правду». «Неплохо», — подумал он. На первый взгляд этот Данил оказался вполне ничего, и Антон окончательно убедился, что здесь все не так плохо и что он удачно проведет неделю или две. *** Антон неторопливо поднимался по ступенькам. Он хорошо знал, где находится сейчас — подъезд старого соседнего дома был излажен и исследован вдоль и поперек. Он знал, что на лестничной площадке первого этажа есть тайник, где дворник прячет ключи от кладовки; знал, на какие половицы не стоит наступать, чтобы не скрипнуть и не привлечь внимания. Ему надо было подняться на самый верх, миновав четыре этажа, чтобы оказаться на небольшой площадке с лестницей на чердак. Сегодня в подъезде было тяжело дышать от жара, поэтому Антон поднимался медленно и с трудом. Он знал, что если повернуть назад и сбежать вниз, то на улице будет печь солнце. Наверное, из-за него и так жарко и душно стало даже здесь. Когда он поднялся до третьего этажа, на первом кто-то вышел; дверь хлопнула; два раза щелкнул, провернувшись, замок, и человек, прошуршав подошвами, спустился вниз по лестнице. Антон выдохнул с облегчением — обычно местные не любили мальчишек, выбравших их дом своим местом для развлечений, и неизменно выгоняли, заметив, и Антон очень не хотел, чтобы его заметили и выгнали именно сегодня. Он даже сейчас, еще не поднявшись до конца, слышал чьи-то шаги на чердаке и приглушенное кваканье. Ни в какие страшные истории он не верил, но хоть одним глазком взглянуть на то, что происходит за прикрытым чердачным люком, хотелось до жути и до зуда по всему телу, до маниакального желания узнать, что от него прячут. Антон медленно, но все-таки поднялся наверх, встал прямо посередине площадки, глядя на висящую над головой железную лесенку из четырех перекладин, и прислушался, но внизу было тихо и спокойно. Шаги над головой и кваканье теперь слышались отчетливее. Собравшись и спружинив в коленях, он подпрыгнул, повис на вытянутых руках на самой первой перекладине, потом собрался с силами, качнулся и подтянулся наверх. Теперь он стоял на нижней перекладине ногами, а головой почти упирался в закрытый люк. Шаги затихли. Антон не знал, в какой части чердака сейчас находится человек, и не выйдет ли так, что он откроет дверцу прямо у того под ногами. Он завис в воздухе на лестнице, прислушиваясь, но стояла абсолютная тишина, и Антон слышал только шум крови в ушах. Он висел и ждал. Положение было удобным, и он мог бы, если бы было нужно, провисеть здесь еще час или два. И поэтому, когда над его головой крышка люка откинулась набок, он чуть было не разжал пальцы от неожиданно затопившего сознание ужаса. Его поймали с поличным, и сейчас его ждет что-то неописуемо жуткое, он это чувствовал каждой клеткой, он знал это. Он ошибся, опять ошибся, и сейчас наверху его ждет смерть. Человек навис над ним молча, выжидающе, только жабы — их было две — оглушительно квакали где-то у уха. Антон знал, что нельзя поднимать голову, чтобы посмотреть, кто стоит наверху, и все-таки поднял, затылок будто магнитом тянуло назад. — Я же говорил тебе уезжать,— улыбаясь, сказал ему Даня и как-то очень легко, одним движением вырвал из креплений лестницу с висящим на ней Антоном. Он спиной почувствовал четыре высоких этажа под собой, а в следующую секунду вместе с железной лесенкой полетел вниз. Антон открыл глаза, тяжело дыша, тут же понял, что это был просто очередной сон, и отпрянул, увидев напротив себя точно так же, как и в кошмаре, лыбящееся лицо Дани. И кваканье продолжалось. Антон, опустив взгляд с его лица вниз, нашел источник — на два голоса заливалась огромная двухголовая жаба, сидящая у Дани на колене, сам же он забрался на кованую черную спинку кровати. Все три пары глаз смотрели на Антона. — Плохой сон увидел? — поинтересовался Даня. — Д-да, что-то вроде. — Антон кивнул, не вполне уверенный в том, что сон закончился. Двухголовая жаба наводила на эти сомнения очень явно. Постепенно реальность отодвинула кошмар поглубже. Антон почувствовал, что здесь, на чердаке, точно так же, как и во сне, жарко и душно от натопленной снизу печи. Когда он, встряхнув тяжелой, гудящей головой, снова посмотрел на Даню, тот выглядел совершенно обычным парнем, который оборзел настолько, что с ногами забрался на его кровать ночью и пытается напугать. И, что самое неприятное, с ним лучше было не ссориться. По крайней мере, пока. — Чего тебе? — спросил Антон, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало беспокойство. Даня снова усмехнулся и почесал жабу под одним из подрагивающих горл. — Уезжай отсюда, пока не поздно, — повторил он. Антон вздохнул, снова сдержавшись, и сел, подтянув к себе колени. Раз уж этот приполз сюда посреди ночи и уходить не собирается, надо попробовать поговорить. — Пока не поздно — что? — спросил Антон. — Что случится, если я останусь? — Останешься здесь навсегда. Деревня проклята, Дашка — ведьма, и наша бабка тоже. — И ты тоже, — скептически продолжил Антон, когда понял, что вот оно началось — то самое, о чем его предупреждала Даша. Жаба возмущенно квакнула. Антона от здешней духоты в очередной раз бросило в пот, и он встал с кровати, потягиваясь — Не веришь… — протянул Даня за спиной, и в его голосе неподдельное разочарование, от которого стало не по себе. Ведьм и привидений он боялся куда меньше, чем обыкновенных и совершенно реальных психов. — Нет. — Антон, обернувшись, чтобы не стоять спиной к Дане, начал одеваться, благо рубашка и джинсы висели совсем рядом, на изголовье кровати. — Поверю, если ты мне покажешь что-нибудь. Жертвенный камень с кровью младенцев или зомби на кладбище ночью, потому что твоя жаба с двумя головами не впечатляет, извини. — Последнее он добавил, обращаясь уже не то к Дане, не то к самой жирной твари у него в руках, потому что взгляд у обеих голов показался ему осуждающим. — Нечего пока показывать, — буркнул Даня, — а когда будет что, станет поздно. — Пошли, — позвал его Антон, и тот, не ожидая перемены темы, посмотрел удивленно. — Покажешь мне кладбище в свете луны, вдруг я испугаюсь там чего-нибудь. Все лучше, чем здесь задохнуться. Тот тихо хмыкнул и слез на пол, случайно задев головой какую-то связку травы, и в воздухе еще сильнее запахло чем-то сладким. — Нет ничего на кладбище, — сказал он и засунул жабу в огромный карман брезентовой широкой куртки. — В церкви есть, но туда не попадешь до самой свадьбы. — Замуж кто-то выходит? — поинтересовался Антон, чтобы что-то сказать, ведь Даня явно ждал какой-то реакции. — Ты сам, женишься на Дашке, — мрачно усмехнулся тот и полез с чердака вниз первым. Антон молча наблюдал, как темная макушка сливается с чернотой лестничного проема. Последняя фраза Дани неприятно кольнула — сам Антон не собирался делать это здесь, да и слова о свадьбе из уст брата Даши звучали не очень приятно. Они тихо проскользнули друг за другом мимо комнаты, в которой спали бабка и Даша. Антон мимоходом удивился, как они не задохнулись; наспех надели обувь и оказались во дворе дома. Антон вдохнул всей грудью, забирая в легкие как можно больше ночного свежего и ароматного воздуха. До этого, казалось, он и не дышал вовсе и теперь чувствовал себя хорошо только от этого, а легкий ветерок остужал плечи и спину под рубашкой. В темноте — Антон никогда не видел в городе такой темноты, без единого источника света кроме звезд и луны, — все во дворе выглядело не так, как днем. Черные силуэты на фоне темно-синего звездного неба смотрелись заманчиво-таинственно, и от этого ощущения тайны внутри что-то начинало сжиматься. Потом пришли звуки: оглушительное ночное стрекотание кузнечиков, соловьиное пение, жужжание комаров где-то около уха, шелест листьев на ветках около крыльца и тонкое мяуканье под ногами. Антон опустил взгляд — сияюще-белая в темноте Сильва выползла из-под крыльца и ходила вокруг его ног, задевая их хвостом. — Ты до сих пор хочешь прогуляться или все, проветрился? — спросил Даня насмешливо, разом спустив Антона с небес на землю, и ночь перестала казаться такой уж сказочной. — А ты хочешь мне что-то показать? — Пошли, — тот усмехнулся. — Идешь? Антон пожал плечами и двинулся к прикрытой калитке. Он был не против пройтись, подышать и посмотреть на деревню ночью. Может, даже до реки дойти… Он встал на середине улицы, дожидаясь, пока Даня закроет дверь. Когда тот не стоял рядом с Дашей, то больше не казался на нее похожим — все отличалось, от интонаций в голосе и мимике до движений, и это, честно говоря, Антона очень радовало. Видеть Дашу в ее брате было бы неприятно. — Куда ты собрался? — спросил Даня, когда Антон повернулся и побрел по улице в сторону спуска к церкви и к воде. — На кладбище,— он улыбнулся весело. — Ты же его мне хотел показать? — Вообще-то, нет, — ехидно отозвался Даня. — На кладбище ночью делать нечего, оно нестрашное. А вот болото… — И часто ты лезешь в болото ночью? — Бывает, — тот неопределенно повел головой и хмыкнул. — Не хочешь — не ходи, конечно. Ты боишься, наверное, что я тебя туда заведу и оставлю… Антон вздрогнул. Он подумал, что ползти посреди ночи на болото, да еще и без фонариков — затея в принципе идиотская, но после слов Дани до него дошло, что тот знает эти места как свои пять пальцев — Антон вспомнил, как уверенно Даша вела его сквозь сплошную топь. И ее брату, который не рад появлению Антона, ничего не будет стоить завести его куда-нибудь и оставить. Предложение Дани было откровенно хреновым, и в то же время он уже не мог отказаться. Его разводили на «слабо» самым элементарным образом, Антон это понимал, и он отказался бы, если бы не был уверен, что с утра Даня расскажет всей деревне, что ночью он испугался простой прогулки. Даня тоже думал о чем-то своем все это время, пока Антон прикидывал, насколько безвыходна ситуация, и смотрел на него из-под бровей, склонив голову. — Пошли, Сусанин, — наконец решился Антон и услышал в ответ тихий довольный смешок из-за плеча. Даня уже развернулся и направился в строну леса. Теперь оставалось надеяться только на то, что Даня не настолько ненормальный, чтобы кинуть его одного посреди болота. Они шли друг за другом сначала через поле. Роса уже осела на траве, и плотная ткань джинсов постепенно становилась влажной. Лес вырастал перед ними огромной черной стеной, от него тянуло хвоей и влагой, где-то в глубине протяжно и надрывно перекрикивались птицы. В животе все туже и туже сворачивалась клубком тревога. Даня шел впереди, не оборачиваясь и не говоря больше ни слова, сколько бы Антон ни пилил взглядом его затылок. Зато как-то сам собой разрешился один из волновавших его вопросов. Наверное, вчера, когда Антона не было рядом, Даша просто рассказала бабке и брату об их намерении когда-нибудь пожениться, и ее братец просто немного неправильно понял. Решив хотя бы эту небольшую проблему, Антон почувствовал себя спокойнее, когда входил в лес. Свет от луны исчез, и они оказались в полной темноте. — Не отставай, — сказал Даня, резко остановившись на пару секунд, и Антон по инерции чуть было не налетел на него, а затем снова двинулся вперед, уже медленнее. — И что ты хочешь мне показать? — поинтересовался Антон через пару минут ходьбы, чтобы услышать свой голос. Вокруг них постоянно что-то шуршало, кричали птицы, заливались лягушки, где-то вдалеке что-то выло, и Антон предпочитал даже не задумываться, что это может быть. Зато глаза привыкли к темноте настолько, что он отлично мог видеть хотя бы Данину спину в светлой куртке в шаге впереди от себя. — Сначала дойдем до мостика, полюбуемся, — ответил Даня обычным, нормальным голосом. Он явно чувствовал себя здесь хозяином положения, — потом сходим еще до одного места. Тебе понравится, — добавил он, и прозвучало это искренне, хоть Антон и не верил, что ему сейчас что-то может понравиться. — Какая-нибудь жуткая болотная нечисть? — он усмехнулся и непроизвольно ускорился, когда позади него что-то затрещало в кустах. — В болоте нет нечисти, оно обычное. Вся нечисть в деревне. А в болоте есть только одна — наша мамаша. Такого Антон точно не ожидал услышать, а продолжать Даня не торопился, замолчал и двигался сосредоточенно. — Ваша мама… — все-таки решился Антон спросить, всей душой надеясь, что Даня нормально отреагирует. — Она здесь утонула? — Утопилась, — Даня поправил его жестко. — Сама. А отец повесился, тоже сам, когда мы еще не родились. Вот такая история. Дашка тебе не рассказывала об этом, да? Интересно? — Нет, не рассказывала, — протянул Антон. Он был слегка шокирован такими подробностями. Ему даже в голову не пришло узнать, как и отчего умерли ее родители, как и Даша не спрашивала его ни разу, где его мама. Это было похоже на негласную договоренность не трогать то место, где болит сильнее всего. — Сколько вам тогда было? — спросил Антон после долгого напряженного молчания. — Пару недель, месяц — не больше. Здесь отличное место, я же тебе сразу говорил, — поддел Даня. — И не задумывайся об этом пока, смотри лучше под ноги. — Черт… Нога, как по команде, соскользнула с кочки и утонула в болотной жиже по щиколотку. Совет Дани оказался как нельзя кстати. Вода залилась в кроссовок и теперь при каждом шаге мерзко хлюпала. Дальше шли молча. Даня ускорился, словно шел к какой-то одному ему известной цели и хотел ее поскорее достичь. Впрочем, дошли они быстро — тот остановился, встав на возвышающиеся над болотом доски мостика. — Ну и? — вырвалось у Антона невольно. Он ожидал увидеть что-то более интересное, чем старый трухлявый мост, по которому он проходил меньше, чем день назад. — Видишь мост? — Ты что, серьезно? А что я, по-твоему, должен здесь видеть — черные врата ада? — Хорошо, что хотя бы мост видишь, — хмыкнул тот, но не разозлился в ответ на его предположение, а наоборот, развеселился. — Через пару дней его здесь уже не будет, так что вали, пока можешь. Я тебя даже через лес проведу до дороги. — Нет. — Антон помотал головой. На мостике было светлее, чем в лесу, луну не заслоняли густые кроны деревьев, и Антон огляделся по сторонам. Кое-где поблескивала из-под ряски черная вода, торчали коряги и старые пни, которые чуть дальше казались выступающими из воды сгустками темноты. Около уха зажужжал какой-то особо назойливый комар, которого Антон прихлопнул и размазал по виску. Даня стоял в нескольких шагах от него. — Ты сам тут, как привидение, — сказал Антон, снова разрывая молчание. Даня больше не пытался его переубедить и что-то рассматривал на потрескавшихся перилах мостика. — Что? — Твою куртку хорошо видно в темноте, — объяснил Антон и поинтересовался: — А жаба до сих пор в кармане? — Да, сидит… — И часто ты ее таскаешь? — Она не против, сама приходит. Разговаривать с ним, стоя ночью посреди болота, где постоянно что-то хлюпало, ухало и пищало, почему-то было абсолютно нестрашно и естественно. — Нравится? — спросил Даня и, вытянув в сторону руку, указал вдаль. — Смотри, огонек. Действительно, над водой, на высоте примерно полутора метров зажегся огонек и заметался, дрожа, на одном месте. — Красиво, — ответил Антон. — Это газ горит, знаю, слышал. Если я встану рядом с тобой, мост не проломится? — Нет, вставай. Светлый силуэт дернулся и отодвинулся в сторону, освобождая для Антона место. Теперь они стояли рядом и смотрели на огонек. Даня еще и улыбался неизвестно чему, прикрыв глаза, и казалось, что на их месте на лице черные провалы, как у голого черепа. Антон думал, что победил — Даня теперь мирно молчал и не пытался его прогонять, и в целом, если не брать в расчет некоторые его фантазии и странности, он оказался вполне нормальным. Не сумасшедшим точно. Вдалеке, за деревьями, загорелся еще один огонек, а потом еще один. Где-то вверху, в ветках, закричала и захлопала крыльями птица. — Тебе здесь все рады, — сказал Даня тихо. — Добро пожаловать, что ли. — Спасибо. — Антон не мог не заулыбаться, услышав это. То, что Даня его признал, крайне радовало. — Знаешь, почему Дашка отказывается до свадьбы? — Нет. — Антон напрягся, ответил резко. Он вообще не собирался обсуждать свою — и Дашину — личную жизнь. Даня сделал вид, что не понял намека. — У нее был хвост, а теперь на его месте остался шрам. Как бы ты отнесся к тому, что у нее в детстве был вполне живой чешуйчатый хвостик? «Еще и чешуйчатый…», — мысленно вздохнул Антон и вслух сказал: — Все, я насмотрелся. Пойдем отсюда. Даня пренебрежительно фыркнул, а затем улыбнулся, снова закрыв глаза. Глубоко вздохнул. Антон следил за ним, не отрываясь. — Ты точно не хочешь уйти сейчас? Ты просто не представляешь, что тебя здесь ждет. — Точно не хочу, — терпеливо повторил Антон. Ночью с воды ощутимо тянуло прохладой, вокруг роями летали и гудели комары, а накинуть сверху куртку, как Даня, Антон не догадался, и теперь стоять здесь дольше не хотелось. — Тогда пойдем в другое место, наберем морошки для Дашки, она ее очень любит. *** Это было странно, но Антон запомнил практически все, что было связано с Ромкой. Все то лето после пятого класса. Дней было много, и они все слились в один, и он сначала слепил глаза ярким горячим солнцем, а после — прохладной и влажной полутьмой старого подъезда. Он пах пылью, отмокшей известкой на стенах, прокуренными лестничными площадками, ароматами еды, доносившимися из-за закрытых дверей. Он пах железом, как руки после давно не крашенной подвесной лестницы, ведущей на чердак, и тайной. Та, в свою очередь, отдавала праздником, опасностью и горечью одновременно, но горечи было во много раз больше, чем всего остального. Тем летом мама еще была с ними, когда они переехали в новую, только что построенную девятиэтажку. Ромка и его мама приехали где-то через неделю после них в квартиру напротив. Антон хорошо помнил, как они познакомились. В первый раз он увидел Ромку, когда тот одним ясным летним утром подошел к их компании, дружно пинающей мяч об стенку. На нем были яркие цветные шорты и сияющая белизной футболка, и он так весело и по-свойски улыбался, что ни у кого и мысли не возникло не взять его в игру. Когда пролетел час, а может, два, все успели устать, взмокнуть, запыхаться и захотеть пить, а значит, пора было двигать в соседний старый дворик, где напротив одного из подъездов в тени высоких лип и берез стояла колонка. Тогда Ромка и увидел впервые этот дом. — Какой… — выдохнул он, шагая с круто завернувшей вбок головой рядом с Антоном к старому обшарпанному дому в четыре этажа, с потрескавшейся и облетевшей желтой штукатуркой, рассохшимися темными рамами и пыльными стеклами в окнах. — Какой? — переспросил Антон с любопытством. — Старый, — последовал еще один восхищенный выдох. — Не то, что наш. Тут, наверное, и привидения водятся или колдуны-чернокнижники… — Ага, конечно, и драконы на чердаке, и гномы в подвале, — хихикнул Антон и добавил под сердитым взглядом из-под взлохматившейся темной челки: — Никого тут не водится. Да и не такой уж он и старый. — Откуда ты знаешь? Что ответить на такой вопрос, Антону в голову не пришло, поэтому теперь пришла его очередь недовольно насупиться. Пока они говорили, остальные ушли вперед и теперь уже с воплями носились вокруг колонки, брызгались и безуспешно пытались напиться, включив воду мощной струей. — Я тебе точно говорю, там что-то нечисто, — заговорил он быстро придушенным полушепотом, — я всегда такое чувствую, и я про такое читал. У меня дома целая коллекция книг, я специально собирал, долго, а еще я из газет всегда вырезаю нужные статьи про разные необъяснимые явления и вклеиваю их в тетрадь, она уже почти вся заполнилась. Так что я в этом точно разбираюсь. — Ты спец по привидениям, что ли? — спросил Антон уже с куда большим уважением к новому знакомому. Страшилки про привидений и ведьм он и сам любил, но всегда был уверен, что если они и существуют, то где-то очень далеко от него, в старинных замках или на кладбищах, и точно их не может быть посреди обычного города, в обычном доме прямо рядом с ним. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Ну да, что-то вроде. — Ромка потупился, улыбаясь довольно. — У меня дома столько всего лежит… Хочешь, покажу как-нибудь? — Хочу, конечно! — Антон горячо закивал головой. — Но только если ты со мной вместе пойдешь туда. — Ромка мотнул головой в сторону раскрытой в темноту подъезда двери. — Ну как, согласен? — Идет, — серьезно кивнул Антон и протянул ему раскрытую ладонь. После все их дни делились на две части, «теорию и практику», как любил говорить Ромка, учившийся в каком-то продвинутом лицее на другом конце города. С утра Антон наскоро завтракал и бежал в квартиру напротив, стоило только родителям Ромки уйти на работу, и они по десятому разу пролистывали его книги и толстую тетрадь с собранными в ней отовсюду заметками; снова и снова рисовали план таинственного подъезда и всего дома целиком, и самое главное — вход на чердак. Они облазили дом вдоль и поперек, они знали, кто и где живет, когда жильцы выходят из своих квартир, и старались не попадаться им лишний раз на глаза. Они знали, какие половицы на лестничных клетках надо перешагивать, чтобы не скрипнуть слишком громко и не выдать себя; они не дыша, на цыпочках прокрадывались мимо квартиры на втором этаже, потому что из нее при любом неосторожном звуке раздавался оглушительный лай. Они знали, что дворник прячет ключи от чулана с инструментами за отваливающимся куском плитки около двери в подъезд. Это и было «практикой». Что дело именно в чердаке, они догадались почти сразу: слишком уж злобно гоняли их бабки с верхних этажей, слишком привлекательно выглядел вечно закрытый на тяжелый висячий замок люк, да и железная лесенка из четырех перекладин казалась им слишком хорошо сохранившейся для такого старого, ветхого дома. А однажды, когда они пришли позже, чем обычно, они увидели, на несколько долгих секунд примерзнув пятками к полу, что замка больше нет. Тогда же они ясно услышали наверху тяжелые шаги. В тот раз они, не сговариваясь, развернулись, тихо спустились вниз и так же тихо пошли в свой двор, чтобы не привлечь к себе внимания. Стыдно за свой страх им стало тоже одновременно — на следующее утро. Не дожидаясь вечера на этот раз, они снова пришли на место: замка не было, не было слышно и шагов, но залезть тогда они не решились. Следующие несколько дней наверху снова кто-то ходил и, кажется, даже говорил что-то. Слов разобрать было невозможно, но это и не могло быть ничем иным, кроме черно-магических заклинаний. Потом снова — тишина на несколько дней. Любопытство подстегивало их обоих, приятно щекотало нервы, они не могли спокойно есть и спать. Весь день, с раннего утра и до позднего вечера, они проводили вместе в поисках, расчетах и раздумьях. Наконец они решились — нужно залезть и увидеть все своими глазами. В воображении вставали древние котлы размером с человека, которые они видели в книжках; черные свечи, кровью на стенах выписанные буквы и символы. Они просчитали все, но не учли одного: в назначенный день у бабушки Антона был день рождения, и родители увели его с собой, ничего не желая слушать. Он успел только на минутку забежать к Ромке, чтобы сказать, что на сегодня их поход отменяется. Ромка нахмурился — до следующего раза была почти неделя, — но кивнул. Они с родителями возвращались домой вечером, когда солнце уже почти село. Он помнил серую в сумерках машину скорой помощи около своего подъезда, помнил сгрудившихся и промакивающих глаза бабушек, ребят, неприкаянно бродивших неподалеку. Помнил приоткрытую дверь в Ромкину квартиру, срывающийся голос тети Нины, его мамы, и ее слова: «Он упал и разбился. Иди домой». Антон не был на похоронах и не поехал на кладбище. Только сейчас ему стало страшно, он был рад, что родители не дали ему пойти с Ромкой, и он чувствовал себя виноватым. Он узнал на следующий день, что Ромка полез на чердак соседнего дома, но старая лестница не выдержала и рухнула вниз, пролетев все четыре этажа и накрыв Ромку. Через неделю он на подгибающихся ногах пошел к тете Нине и сказал, что это он во всем виноват, что они искали там, на чердаке, ведьм. Он помнил ее сухие глаза, злой взгляд и ответ: «Никто не виноват. Это был несчастный случай. Надеюсь, ты больше никогда не будешь искать то, чего нет». Вскоре тетя Нина уехала, а через две недели начался новый учебный год. Еще через год, не выдержав больше слез после кошмаров Антона, от них ушла мама. *** — Ты заснул, задумался или просто не хочешь меня слушать? — спросила Даша, легко подув ему на лицо. Антон поморщился, улыбнулся и открыл глаза. Даша лежала на нем всем телом, нависала над его лицо и смотрела осуждающе, но губы изгибались в ласковой улыбке, и Антон чуть приподнялся, чтобы дотянуться до них. Они лежали на старой пристани, на мокрых, впитавших воду досках — Антон уже успел спрыгнуть в реку и искупаться, — и он, кажется, действительно задумался и задремал. Послевкусие, оставшееся от плохого сна, не смог перебить даже ночной поход на болото. Наоборот, одно наложилось на другое, и теперь что-то тревожно ныло в груди. Антон отгонял эту фантомную тревогу от себя, и понемногу она его отпускала. — Мне приснился кошмар ночью, — объяснил он неохотно. — Это и неудивительно, — хмыкнула Даша, устраиваясь на его груди удобнее и положив голову на плечо. — Если гулять ночью по болотам, еще и не такое может случиться. — Я же не просто так, а с Даней. Один я не пошел бы. И кошмар мне приснился еще до болота. Даша приподняла голову и внимательно посмотрела на него. — Расскажи? — предложила она. — Не надо. — Антон отмахнулся. Это и вправду было не нужно сейчас — портить прекрасный день не слишком-то приятными воспоминаниями, до которых Даше не было, по сути, никакого дела. Даша понимающе кивнула и снова опустила голову. Ее теплое дыхание оседало на его шее, их ноги переплетались, между ног снова тяжелело, и Антон размышлял про себя с определенной долей фатализма, что если для Даши и правда настолько важно — не заниматься любовью до свадьбы, то он готов пойти на это и наконец на ней жениться. Других недостатков у Даши замечено не было, а когда она задумчиво обводила его ключицы пальцем и целовала в шею — особенно. Хотя… — Зато вчера ночью Даня выдал мне твою тайну. — Правда? И какую? — Даша игриво стрельнула глазами вверх. — Он рассказал мне, что у тебя был хвост. — Пальцы мгновенно оказались на ее копчике и скользнули дальше между ягодиц поверх шортов. Даша фыркнула и уползла вниз, а потом и вовсе поднялась на ноги, к огромному разочарованию Антона. — Пусть мой хвост или его отсутствие интригует тебя. — Она резко вскинув руки, сцепила их над головой и сладко потянулась.— Чем тебя так волнует мой несуществующий хвост? У кого-то по шесть пальцев, у кого-то — три почти, у кого-то вообще ног нет… — У кого-то две головы, — подхватил Антон и тоже поднялся. Охладиться и поплавать сейчас тоже было совсем не лишним. — Ты уже познакомился с Марфой? — рассмеялась Даша и села на край досок, свесив с пристани ноги. — Если Марфа — это двухголовая жаба, то она меня впечатлила. Особенно посреди ночи, после кошмара и напротив моего лица, — сказал Антон и прыгнул в воду ласточкой. «Двухголовая жаба Марфа, с ума сойти», — как-то слишком отчетливо подумал он, погружаясь в толщу ледяной после жаркого воздуха воды все глубже и глубже, и только когда в переносице стало противно звенеть, он вспомнил, что пора всплывать на поверхность. До дна он так и не достал — река была глубокой уже у самого берега. Когда Антон наконец вынырнул, в голове не осталось больше никаких мыслей и сомнений. Он задышал глубоко, встряхивая налипшими на веки и щеки волосами, и задрал голову. Даша свесилась с пристани и смотрела тревожно, прикусив пухлую верхнюю губу. — Я думала, хвост и Марфа тебя так шокировали, что ты решил не всплывать, — засмеялась она с облегчением. Солнце, висящее в небе как раз за Дашей, создавало вокруг ее головы бело-желтый, светящийся на голубом фоне неба ореол. — Тогда я больше никогда не увидел бы тебя. — Антон снова встряхнул головой, чтобы заставить себя хоть так оторваться и прекратить на нее смотреть. Даша потупилась и смущенно заулыбалась. Антон быстро подплыл к берегу, где на высоком и крутом глинистом обрыве кто-то заранее выдолбил грубые, но удобные для ноги ступени. — Что еще компрометирующего успел рассказать про меня братец? — спросила Даша, когда Антон выполз наверх и сел рядом с ней, весь мокрый, покрытый быстро испаряющимися капельками воды. Даша скептически посмотрела на его плечо, но голову все же опустила. — Что ты ведьма, конечно. Поэтому и хвост.— Антон старался говорить весело, хотя сердце стучало быстро и все ускорялось. — Еще рога были, но их спилили, — кивнула она. — Видишь родинку на голове под волосами. Это не родинка, это спиленный рог. Может, все, хватит об этом? — Хорошо, не будем. — Антон глубоко вздохнул и закрыл на секунду глаза. — Даш… — Что? Голубая поверхность реки сверкала на солнце и рябила от мелких волн. Кожа на руках покрылась мурашками — то ли от холода, то ли от волнения. — Ты знаешь, я дурак, я как-то не подумал… — Она выпрямилась и посмотрела на него вопросительно, разом побледнев. — У меня нет кольца, или что там еще полагается в подобных случаях… Ты выйдешь за меня замуж? Реакция в первые секунды оказалась странной: Даша сначала как будто не поняла, что он сказал, потом чуть улыбнулась, попыталась что-то сказать и повисла у него на шее, крепко обхватив обеими руками. Антон обнял ее, прижимая к себе. Вроде бы, все прошло неплохо. Хорошо даже, что уж… — Я не думала, что так скоро, но я с удовольствием… — промурлыкала она, целуя его где-то около уха, и до него дошло, что это был ответ, которого он должен был дождаться. — А теперь повернись налево, видишь совсем рядом рябину и кусты возле нее? Помаши рукой и улыбнись, там Данечка. *** Антон не спеша брел вдоль берега реки. Солнце уж начало клониться к закату, хоть и стояло в небе еще высоко. «Погуляй немного один, хорошо? — попросила его Даша, когда они расходились. — Или найди Даню, он тебе что-нибудь покажет». Антон тогда покивал и решил, что он и один, без Дани, отлично справится. Перед глазами до сих пор стоял образ настолько яркий, что выкинуть его из головы не получалось да и не хотелось: Даша, улыбающаяся ему из-под пушистых длинных ресниц. Делить это видение ни с кем не хотелось, а особенно — с ее братом. Даша сказала: «Приходи на закате к дальнему от леса дому, мы как раз успеем все приготовить». Антон, если быть честным, совсем не рвался познакомиться и завести теплые приятельские отношения со всеми местными жителями, но деваться от этой повинности было некуда, если только запереться в одной из нежилых комнат Дашиного дома с заколоченными окнами и не выходить оттуда до самого последнего момента его отдыха здесь. Все то время, что Антон пробыл в деревне, он постоянно чувствовал чужие внимание и взгляды, они были доброжелательными все до единого, и все оценивали его. Проходя по улице, он поворачивал голову, чтобы увидеть того, кто за ним наблюдает, но замечал только колыхание легкой занавески на окне или согнутую спину, хозяин которой был занят каким-то своим делом. Антон, конечно, понимал местных жителей, но это скрытое и ненавязчивое любопытство раздражало едва ли не больше, чем если бы его в лоб расспрашивали о чем-нибудь. Он надеялся, что сегодняшний вечер расставит все по своим местам, и народ перестанет на него пялиться. А через пару недель — самое долгое — они с Дашей уедут отсюда, и Антон благополучно забудет о деревне еще на целый год. В полном отсутствии цивилизации была, безусловно, и своя прелесть, больше того — здесь люди как-то жили годами и десятилетиями. Для Антона прошло еще только два дня, а он уже скучал: по городу, по машинам и толпе людей вокруг, по таким маленьким радостям жизни, как туалет и ванная в своей квартире, и даже просто по яркому свету. Электричества в деревне не было уже давно, и по вечерам комнаты освещались неяркими светильниками от батареек. Антон шел, и стена леса, все время маячащая на горизонте, постепенно приближалась. Антон намеревался дойти до границы, где поле и берег реки встречаются с лесом, а потом пойти по опушке до самой деревни и прийти туда с другой стороны. Заблудиться здесь было невозможно, и Антон гулял, совершенно не волнуясь о том, куда идет. На этот раз он все-таки взял с собой фотоаппарат и теперь снимал все, что только попадалось ему на глаза: вид на излучину реки, красные ягоды земляники в траве, одиноко стоящие в поле молодые осинки, ласточек, вылетающих из гнезд в обрыве у него под ногами… Постепенно Антон успокаивался, забывая о так раздражавших его раньше местных жителях, и во все глаза смотрел по сторонам. Он мог понять, почему Даша так любила родную деревню — местечко казалось райским. Солнце и река под боком, сочная трава по плечи и сладкий запах полевых цветов в воздухе, порхающие разноцветные бабочки, низко гудящие шмели и неумолкающий стрекот кузнечиков. Антон даже почти не удивился, когда на его глазах из-за поворота реки выплыли два белых лебедя. Он несколько раз щелкнул кнопкой затвора, лебеди синхронно повернули головы в его сторону и, не обнаружив опасности, поплыли дальше. Зато в следующий момент из кустов у берега выполз Даня и своим появлением испортил всю красоту момента. Антон удержал себя от язвительного комментария о вечном пребывании Дани в кустах неподалеку от него и приветливо улыбнулся, махнув рукой. Даня, в отличие от него, тактичностью не отличался. — Ты-то что здесь делаешь? — хмуро поинтересовался он, неторопливо подходя ближе. — Гуляю, любуюсь видами. — Антон кивнул в сторону лебедей. — Красивые. — Хорошо, если тебе нравится. Наслаждайся, пока можешь. — Даня передернул плечами и встал прямо перед ним, заложив руки в карманы темно-синих спортивных штанов — Антон изо все сил старался не коситься на три желто-серые от грязи и времени полоски по бокам штанин. Вместо этого он присел на корточки и без труда нашел у своих ног кустик со спелыми ягодами земляники. — Слушай, зачем нам ссориться? — Антон примирительно склонил голову набок. — Я уеду отсюда через неделю с огромной радостью, как только Даша навидается со своими близкими. Давай сделаем ей приятно и будем вести себя нормально, идет? Он дружелюбно улыбнулся и протянул Дане ягоды на ладони. Тот хмыкнул, подумал немного, глядя на свои кеды, а затем взял одну. Антон с облегчением выдохнул. Хоть эта проблема, кажется, решилась. — Идет. Мы же с тобой, блядь, теперь почти родственники, а еще пара дней — и нам тухнуть тут вместе до конца жизни. Конечно, надо дружить. Тебя, как я погляжу, вообще не трогают ни мои мрачные предзнаменования, ни то, что Дашка только и делает, что отшучивается… Антон фыркнул и неторопливо двинулся дальше. Солнце опустилось уже низко, и сильно задерживаться не хотелось. Даня пошел справа от него, по самой кромке обрыва. — Я не думаю, что мы всю жизнь проведем здесь, — осторожно ответил Антон. — Ты не думаешь, зато наша Даша именно об этом и мечтает. И добьется, а ты даже понять ничего не успеешь. — Да-да, я помню, таинственное болото меня не выпустит, — усмехнулся Антон. — Реку, кстати, можно и переплыть, не настолько она и широкая. — Сильное течение и водовороты, ничего у тебя не выйдет. — Но зимой-то она замерзает. — Антон сам не понял, как Дане удалось втянуть его в этот дурацкий разговор, но было лучше говорить хоть о чем-то, чем молча идти вдвоем. — Замерзнет, ага. А потом лед проламывается на самой середине. — Ты проверял, что ли? — И я проверял, и дядя Толик, говорят, сбежать пытался поначалу. — Даня быстро повернул к нему голову, и Антону стало не по себе от его взгляда. Что бы там ни произошло, Даня в это свято верил. — Он вообще раньше вором был, они с другом-подельником как-то лет двадцать назад сдуру решили поживиться в маленькой деревне. В домах, они думали, делать нечего, но есть же и церковь, и старая усадьба… Зря они это, конечно. Подельник его так и остался в болоте, а дядю Толика оно пропустило да так здесь и оставило. А он с горя на тете Лене женился, — тут Даня захихикал весело, и Антон тоже улыбнулся. История хоть и звучала жутенько, вполне могла оказаться правдой. — Усадьба — это тоже местная страшилка, как мост посреди болота? — Антон все-таки не смог удержаться от сарказма. Настроение у Дани улучшилось: то ли он развеселился от байки про незадачливого вора, то ли от того, что они добрались до опушки леса, и теперь солнце не слепило глаза, оставшись за спиной. Антон смотрел на длинные, острые на макушках тени от елок и чувствовал, что хорошее настроение понемногу передается и ему. — Не-а, усадьбу разобрали по кирпичикам еще в начале века. Двадцатого, не двадцать первого, — добавил Даня с улыбкой. Немного, в сущности, ему и надо было, чтобы расслабиться и подобреть, но Антон сейчас считал это победой и был горд собой. — Кто разобрал? — Да свои же. То, что поценнее, по домам растащили, остальное сожгли, да только без толку — не в кирпичах тут дело. — А в чем? — Антон хоть и чувствовал, что разговор с нормальной колеи опять съезжает на Данин бред, но делать было нечего. — В людях. В одном человеке, если точнее. Сейчас это наша бабка, после нее станет Даша, до нее была ее бабка. Через поколение передается. — Да, я слышал, что так бывает, — выдавил из себя Антон. — Не веришь? — Даня остановился резко, встал перед ним и заглянул в глаза. Хорошего настроения как ни бывало. — Не верю, уж извини. — Антон примирительно развел руками. — А Дашке, значит, веришь целиком и полностью? — Получается, что так, — он кивнул. — Думаешь, что она такая хорошая и правильная? — Даня зло сощурил глаза. — Прямо-таки образец чистоты и порядочности, а брат у нее тоже неплохой, только слегка сумасшедший? Она мне вчера так и сказала, что для тебя я — домашний и неопасный псих, и что ты мне не поверишь, ни одному слову, чтобы я даже пытаться не пробовал и ее счастье не рушил. Вот и все, теперь я охуеть как рад за вас, за себя, за всех остальных здесь тоже рад. Даня высказался, отвернулся и быстро пошел вперед. Антон еще пару секунд стоял столбом, обалдев от неожиданного выплеска эмоций, а потом бегом догнал не успевшего далеко уйти Даню. — Я тебе, конечно, не верю, но ты не похож на психа, — сказал Антон, и Даня повернулся к нему с приклеенной на лицо улыбкой. — А много ты видел психов? Они, может, разные бывают? Может, я как раз такой? — Всякие бывают, — согласился Антон. — Но ты все равно, вроде бы, не похож. — Ладно, пошли, тебя заждались уже, — буркнул Даня, но его лицо смягчилось и стало слегка живее. *** Двор самого дальнего от леса и ближайшего к реке дома выглядел на удивление аккуратным и ухоженным, и сразу ясно было, что о нем неустанно заботятся. Сам сруб избы был сложен из таких же, как и у всех остальных, старых темных бревен, рамы были новые и светлые, окна обрамлены белыми узорными наличниками снаружи и убраны свежими прозрачными занавесками изнутри. Крыльцо тоже было новым и сверкало нежно-желтой древесиной, возле него стояла свежеструганная скамейка с резными ножками, под которой траву покрывал слой ароматных опилок. Антон шагнул в гостеприимно открытую калитку и дождался, пока Даня войдет во двор следом за ним. Как бы то ни было, Антон все равно чувствовал себя неуверенно в чужом месте. Сначала он даже не понял, что так напрягает его и заставляет чувствовать себя не в своей тарелке — россказни Дани сказались, не иначе, — а потом он сообразил, что здесь подозрительно тихо для места, где собралось много людей, и повод, вроде бы, был не совсем уж печальным. — Чего застыл? — прервал его размышления Даня. — Давай, заходи внутрь, тебя же все ждут. — А ты сам как на берегу оказался? — неожиданно и не вовремя пришла к нему в голову мысль. Даня, который до этого что-то старательно высматривал в затененном дальнем углу, повернулся к нему. — На лебедей смотрел, — ответил он, несколько раз моргнув. — Мне там, на берегу, всегда нравится. — Я думал, что ты опять ждал там меня. — Иди уже, тебя Дашка заждалась, а не я. — Даня хмыкнул и направился к приоткрытой двери как раз тогда, когда занавески на окне разъехались в стороны, и за стеклом появилась Даша с горящими от радости и нетерпения глазами. Когда он вошел в сени, наконец-то стали слышны приглушенные голоса, доносящиеся из соседней комнаты, мужские и женские, и во всех слышалось радостное предвкушение, а в следующую секунду к нему выбежала, стуча босыми пятками по половицам, Даша и повисла на шее. — Я так ждала этого момента, ты даже не представляешь, — быстро прошептала она Антону на ухо, потерлась носом о шею, и в голове у него раздался тревожный голос: «Ты только посмотри, как она довольна, — шептал он в другое ухо. — Ей хорошо, конечно, а вот ты прямо сейчас подписываешь себе приговор, ты же пожалеешь…» Голос был на редкость противным и принадлежал давно сбежавшей от семьи и от проблем матушке. «Пошла вон», — шикнул на нее Антон и обнял Дашу за талию, поднимая ее к своему лицу. Глаза были зажмурены, но все ее лицо светилось. — Идите, идите уже, ну не тяните… — за его спиной неслышно вошел Даня. — А ты как обычно всем недоволен! — фыркнула Даша через плечо Антона, открыв глаза и скорчив Дане мордочку. Антон улыбнулся и поставил ее на пол. — С чего бы мне быть довольным, это же ты выходишь замуж? — Судя по голосу, Даня снова начал заводиться, но Даша спор продолжать не собиралась и, еще раз улыбнувшись Антону, пошла вперед. Комната, в которую его приглашали, оказалась довольно просторной, но сейчас ее почти полностью занимал стоящий посередине стол. Антон, нервничая и не зная, куда деть взгляд, отметил, что ткань скатерти точь-в-точь такая же, как и занавески в доме Даши, и усмехнулся. Наверное, когда-то в деревню привезли моток белой узорчатой ткани, и теперь она лежит в чьем-нибудь сарае, и ее используют везде, где только можно. Над столом висел старый, пожелтевший от времени абажур из непрозрачного белого стекла, в который аккуратно был положен небольшой светодиодный светильник; на полу лежали связанные из разноцветных тряпок круглые половики, а весь противоположный угол по традиции занимала печь. Он переступил через невысокий, покрашенный коричневой краской порожек и осмотрелся, натыкаясь везде на взбудораженные, любопытствующие взгляды на совсем разных лицах: мужских и женских. — Здравствуйте. — Он кивнул и улыбнулся всем собравшимся вокруг накрытого стола, во главе которого сидела Дашина бабушка, и тут же все разом весело загомонили, приглашая его вместе с Дашей садиться на отведенные им места. Антон, стараясь быть аккуратным и никого случайно не задеть, протиснулся и сел, устраиваясь поудобнее и убеждая себя, что нет ни одного повода напрягаться. На столе около него оказались блюда с румяными пирогами и с горячей, дымящейся картошкой в зелени, и Антон понял именно в этот миг, что не имеет совсем ничего против тех людей, которые собрались его накормить. — Дашенька, познакомь нас, наконец, — нетерпеливо улыбнулась сидящая около самой двери полноватая светловолосая женщина, едва только они успели разместиться. Даша звонко рассмеялась. — Этого прекрасного молодого человека зовут Антон, прошу любить и жаловать, — слова прозвучали немного натянуто, и Антон под столом нашел Дашину руку, подбадривая и ее, и себя. Все было нормально, никто не хотел ему ничего плохого и не собирался его есть. — За это и надо выпить, — вкрадчиво предложил гладко выбритый чернявый мужчина, сидящий рядом со светловолосой женщиной, и Антон догадался, что это и есть тот самый дядя Толик, о котором он уже был наслышан. — Обязательно! — улыбнулась ему Даша, мельком обменялась взглядом с бабкой, получила одобрительный кивок сухим острым подбородком. Мужчина напротив быстро снял пробку с какой-то домашней настойки и разлил всем под одобрительный гул. Антон принюхался: настойка в стопке была нежно-зеленой и прозрачной, и пахла спиртом и каким-то травами. Чем-то похожим пахло на его чердаке вчера ночью… Он вдохнул поглубже и сделал быстрый глоток. С этого момента знакомство с местными жителями пошло бодрее. Та пара, которая расположилась напротив них ближе всего к выходу, на самом деле оказалась дядей Толиком и тетей Леной («Просто Толик, какой я тебе дядя», — отмахнулся тот и даже покраснел), и одного более пристального взгляда было достаточно, чтобы понять, почему они живут вместе долго и счастливо. Пробивная и активная тетя Лена как нельзя лучше подходила незадачливому вору Толику, мелкому худощавому мужчине с черными волосами и хитрющим взглядом из-под густых бровей. Они оба, пока их представляли друг другу, тоже смотрели на Антона во все глаза, в которых читался одинаковый расчет: а что, если выгорит у Даши, нам можно будет с этого паренька поиметь? Причем это было сделано так явно и напоказ, что даже напрягаться не хотелось. Рядом с ними, по левую руку от Толика, сидела та самая девушка, которую Антон видел из окна на чердаке, и теперь ему стало ясно, почему даже издали она показалась ему странной. Девушку звали Полина, и это был самый обычный пример человека с замедленным развитием — как раз то самое, что Антон думал о Дане, пока не познакомился с ним. Полина улыбнулась ему по тычку сбоку, неестественно искривляя открытый рот и медленно моргая светлыми ресницами, и Антон, наскоро улыбнувшись ей в ответ и неловко пробормотав приветствие, переключился на стопку, в которую плеснули еще чуть-чуть. — Полина — ваша дочь? — спросил он в неуверенности, стоит ли ему делать на этом акцент, но тетя Лена замахала руками и замотала головой одновременно. — По порядку все, — объяснил Толик сдержанно, влил в себя остатки зеленой настойки и сморщил лицо. Справа от Антона сидел дед, которого тот тоже видел вчера в окне, но дед Игнат, как представила его Даша, не был задумчивым: пустые, затянутые белесой пленкой глаза не видели ничего. «Может, он видит то, чего не видим мы, кто знает», — философски заметила тетя Лена, вздохнув, и Антон кивнул, соглашаясь, потому что на беспомощного слепого дед Игнат не походил. Кроме того, он и был местным священником, по крайней мере, Даша громко — для всех — шепнула ему, что именно дед Игнат будет их венчать. В голове снова зашевелилось что-то тревожное, но оно было тут же перебито фирменной ароматной настойкой и снова вспыхнувшим желанием так или иначе увидеть старую церковь изнутри. Рядом с дедом Игнатом сидел его брат, дед Иван, и если Игнат был слепым, то его брат оказался немым, но на его жизнерадостности это никак не сказалось. Он улыбался Антону, играл бровями, шевелил губами и настойчиво пытался объяснить что-то на пальцах, но эти его жесты, казалось, понимают здесь все, кроме самого Антона. — Он говорит, что настойка на десяти травах — это его личный рецепт, — наконец сжалилась над ним Даша и объяснила Антону тайный смысл активной жестикуляции деда Ивана. — Он спрашивает, нравится ли тебе? — Очень, — Антон сказал и кивнул старику, и только потом понял, что говорить было необязательно. — Но он все равно читает по губам, — быстро шепнула Даша ему на ухо и отстранилась, продолжая рассказ. Насколько Антон понимал, они наконец-то приближались к той, кто завладел его интересом с самого начала. На углу, рядом с бабкой Настей, сидела еще одна пожилая женщина. За столом напротив стариков расположилась еще одна пара: дядя Юра и тетя Лида. Женщина кивнула ему и тут же перехватила руку Полины, направляя ее ложку прямиком в тарелку, а не рядом с ней. Они улыбнулись Антону одновременно и от души пожелали им с Дашей счастья, но их улыбка, в отличие от других улыбок, была какой-то усталой и вымученной. «Наверное, им настолько хватает проблем с дочкой, что на остальное сил уже не остается». Глядя на их уже не молодые и посеревшие от жизни лица, в его голову впервые за все пребывание здесь закралась мысль, как это непросто: тянуть год за годом в крошечной деревне и работать не покладая рук, чтобы обеспечить себя всем необходимым. «И надеяться им не на что», — подумал Антон; по спине между лопатками пробежал холодок. Может быть, на него так действовал странный зеленоватый напиток, от которого голова уже ощутимо тяжелела, но почему-то именно сейчас, глядя на эту пару, Антон понял, что пора заканчивать это путешествие и как можно скорее; забирать Дашу каким угодно образом и уезжать отсюда. — Ты как? Плохо себя чувствуешь? — Даша, видимо, заметила, что он больше не слушает внимательно, и его мысли улетели куда-то далеко, и легко сжала под столом его пальцы. — Нет, все нормально. — Антон тряхнул тяжелой головой — никогда он так не напивался всего лишь с парочки не слишком-то и крепких стопок. — А как зовут вас? — обратился он к последней оставшейся не представленной ему пожилой женщине. Назвать ее бабушкой у Антона не повернулся бы язык, слишком уж она не подходила под это определение со своей идеально-прямой спиной, старательно уложенными в узел на затылке седыми волосами и тонкими, аристократичного вида руками. — Это тетя Ася, — представил ее почему-то Даня, а не Даша. — Анастасия Петровна, — кивнула та ему с легкой улыбкой. Антон не мог не заметить, что над столом повисло неловкое молчание. Эту Анастасию Петровну здесь явно недолюбливали… все, кроме Дани. И тут мысли начали медленно сворачивать в нужную сторону. — Постойте… — Он хотел бы выпить чего-нибудь безалкогольного, чтобы рассеять туман в голове, но на столе, как назло, ничего подобного не нашлось, и он потянулся за куском рыбного пирога. — Вас зовут так же, как Дашину бабушку? — Так уж захотели наши родители, а они были странными людьми. Мы сестры. — Она снова улыбнулась и повернула голову к бабке Насте. — Хоть Настенька об этом и мечтает забыть. — Такое не забудешь… — проворчала бабка и медленно поднялась на ноги, с усилием отодвинув тяжелую сколоченную табуретку. — Но сегодня мы говорим только о хорошем, ведь так? Все разом вышли из оцепенения и радостно загудели, Толик быстро и сноровисто разлил всем еще настойки. «У нее цвет — точь-в-точь как глаза у Даши», — пронеслась в голове какая-то странная мысль, и Антон ей усмехнулся. Теперь все взгляды были устремлены на него, и Даша под столом ущипнула его за запястье. Надо было что-то сказать. Ощущение было, будто он прямо сейчас сдает экзамен перед очень доброжелательно настроенной комиссией. Если бы ему когда-нибудь пришло в голову пойти на экзамен пьяным. Из головы, как назло, вылетели все слова. — Даша — замечательная девушка, вы все и сами это знаете. Может быть, она и ведьма, — народ одобрительно загудел. Антон натолкнулся на тяжелый Данин взгляд и подмигнул ему, — но только потому, что полностью завладела моим сердцем. И я хочу, чтобы она стала моей женой. Теперь он смотрел на Дашу и только на нее: на ее улыбку, на глаза, в которых отчего-то стояли слезы. — Горько! — крикнули несколько голосов, и громко засмеялась Полина, когда Антон ее поцеловал. Целоваться на людях было непривычно и неловко. Особенно в этой компании. Но, закончив, Антон не отказался бы повторить. Официальная часть наконец-то завершилась, и Антон вздохнул с облегчением. Больше никто от него ничего не ждал. Даша тоже расслабилась и села удобнее, обняв его за руку и устроившись подбородком на плече. — Антон, я по твоим глазам вижу, какой ты умный и серьезный мальчик… Вы с Дашей учились вместе? — нескромно хихикая, поинтересовалась тетя Лена, быстро добежав до кухоньки и вернувшись с тарелками, полными пирогов, и каким-то зеленым салатом. Он вопросительно посмотрел на Дашу. Та улыбнулась и кивнула: — Расскажи, им будет приятно, — сказала она. — Тут нечасто можно услышать что-то новое. Антон вздохнул, но не согласиться с ней не мог. — Не совсем, — он мотнул тяжелой головой, обращаясь к тете Лене. — Специальности у нас разные, зато этаж один. Этаж, действительно, был один на три факультета, и все они учились в одно время. Аудиторий не хватало, и это служило поводом как для постоянного скепсиса по поводу организации, так и для того, чтобы на вполне законных основаниях прогулять пару. Но если бы Антон не обладал такими высоко ценимыми преподавателями качествами, как ответственность и нежелание задвинуть пару, он не был бы старостой. Постоянно что-то срывалось, шло не по графику, и ему пару раз в месяц приходилось отыскивать где-нибудь свободный кабинет. На этот раз Антон на удивление быстро нашел пустую аудиторию этажом выше. Он приоткрыл дверь, просунул голову внутрь и, убедившись в том, что место до сих пор никем не занято, уже собрался было убегать к своим, но тут нос к носу столкнулся с невысокой и очень симпатичной девушкой, которая кое-как успела притормозить перед его дверью, а иначе она бы точно влетела в его спину. Она встала как вкопанная перед Антоном почти вплотную, переводя дыхание и глядя на него растерянно и непонимающе. У девушки были ясные прозрачно-зеленые глаза, чуть вздернутый носик, разрумянившиеся щеки и густой хвост на затылке. Кажется, все, что располагалось у девушки ниже шеи, тоже было соответствующим, но Антон окинул ее только беглым взглядом, а потом старался изо всех сил смотреть ей только в лицо. Они сразу узнали друг в друге соперников и встали, меряя друг друга оценивающими взглядами. Вернее, девушка смотрела на него, а Антон все это время пытался вспомнить, где он недавно ее видел. — Ладно, ты был здесь первым, — девушка криво улыбнулась, развела руками и уже почти готова была уйти. — Подожди, — позвал ее Антон, спешно вспоминая, где же они могли встретиться, и не знает ли он случайно ее имени. По всему выходило, что пока не знает. — Как тебя зовут? — Даша, — осторожно ответила она и посмотрела на него из-под ресниц недоумевающе. — А я Антон. Даша, а хочешь, я прямо сейчас уступлю тебе эту аудиторию? Девушка хмыкнула, тряхнула головой, хвост мотнулся из стороны в сторону, и Антон тотчас вспомнил, где он видел ее раньше. Она постоянно оказывалась в какой-нибудь очереди: в столовой, в библиотеке, даже в гардеробе, — перед ним. Антон любовался на этот затылок с тугим хвостом и с легкими вьющимися прядочками у основания шеи, на скромные сережки из потемневшего серебра с прозрачными зелеными камушками и на ровно бьющуюся на шее жилку. Почему он не спросил ее имя еще тогда? — Ты уступишь мне? — переспросила она скептически. — В благодарность за просмотр? — Что? — Антон наконец-то отвел глаза, чувствуя легкое смущение. Не стоило все же так в открытую пялиться, Даша, наверное, обиделась или подумала про него что-нибудь, и теперь ей неприятно, и она посчитает, что он просто не заслуживает ее внимания. — Нет, я надеюсь на твою благодарность. — На какую? — Даша склонила голову набок и улыбнулась, приоткрыв на мгновение ровные белые зубы. Его несло так, как не несло никогда в жизни, и Антон был бы в ужасе от себя, если бы не видел, что Даше это нравится. Теперь она заигрывала с ним абсолютно в открытую, стреляя из-под ресниц глазами. — Встретимся как-нибудь? — улыбнулся ей в ответ Антон. Сердце совершило какой-то нереальный кульбит, сначала упав в низ живота, а потом взлетев и застучав в горле. — Обязательно! — Она развернулась и поспешно пошла прочь, повернув к нему голову и продолжая говорить с ним. — Извини, сейчас, правда, некогда! И спасибо, что помог, я бы еще полчаса искала нам свободное место! Найди меня, если хочешь, после этой пары! — Не за что! Ты только не забудь! — крикнул он, потому что Даша отошла уже далеко и почти скрылась за поворотом. Эхо разнеслось по пустому широкому коридору и быстро погасло. Антон продолжал стоять, не двигаясь и глядя туда, где только что исчезла Даша. Он никогда в жизни ни с кем не встречался, да что там — он даже никогда в жизни не назначал свидания. Спустя полминуты он почувствовал, что с его лицом что-то не так — он улыбался все это время, и щеки с непривычки побаливали. В последние годы, когда все его друзья только и делали, что пытались его с кем-нибудь свести, Антон думал, что ему это просто не надо, что ему в жизни никто не нравился и не понравится. Сейчас это казалось бредом. Пора было идти к своим, чтобы сообщить, что пустых аудиторий нет — еще одно пропущенное занятие ему точно спустят с рук. Такое иногда случалось, и раньше Антон каждый раз чувствовал свою вину — надо было искать лучше, быть быстрее, подумать заранее, — но на этот раз его совесть даже не пыталась пошевелиться. За последние почти десять лет он уже успел забыть, каково это — дышать полной грудью и наслаждаться жизнью. Что и говорить, за этот год он сильно изменился, и за это стоило благодарить только Дашу: та вытащила его из кокона, в котором он жил долгое время, на свет. — Как романтично, — вздохнула мечтательно тетя Лида, опершись локтем о стол и положив щеку на ладонь. Она как-то незаметно перебралась к ним поближе на место Толика, который так же незаметно куда-то улизнул, пока они с Дашей попеременно рассказывали свою историю. Немой и слепой старики тоже пристроились рядом и слушали со всем вниманием, Даня лег локтями на стол и тоже грел уши. За окном село солнце, почти стемнело, и лампа над столом загорелась теплым желтым светом, привлекая к себе мелких мошек. Атмосфера за столом стала теплее и уютнее, Антон больше никому ничего не был должен, и теперь можно было расслабиться и просто отдыхать, а отдыхать здесь оказалось хорошо. Не зря Даша постоянно говорила, когда они еще не приехали сюда, что у нее дома все — как одна большая семья. Голову приятно кружило — Антон чувствовал, что явно выпил много, но это совсем не было поводом уйти отсюда. Наоборот, можно было пользоваться положением, ситуацией и благоприятным стечением обстоятельств, и прижимать Дашу к себе, обнимать ее за талию и гладить нежную мягкую кожу под поясом юбки. При нем в городе Даша практически не пила, только пару раз, отмечая дни рождения каких-то своих подруг, и теперь Антон наслаждался ее податливым, будто бы расплавившемся на солнце, телом рядом с собой и размышлял лениво, что было бы, если бы он напоил ее тогда, когда они оставались у него на ночь. В любом случае, сейчас это уже не имело значения, а тогда делать этого не стоило — все-таки Даша доверяла ему, и было бы подло воспользоваться этим вопреки ее желанию. — Все-таки мне интересно, как вы тут живете, — задал Антон долгое время мучивший его вопрос. — Одни, на многие километры — ни души, какой-то катер приходит раз в месяц и уходит обратно… Разве может один катер привезти все, что вам нужно? Даша мягко усмехнулась и погладила его по руке. — Катер может привезти даже больше, чем нам нужно, нам ведь и не надо много, — снисходительно улыбнулась ему тетя Лена, и дед Игнат рядом с ним подтвердил ее слова уверенным мычанием. — А если уметь делать то, что кому-то может быть нужно, то и тебе дадут кое-что хорошее, — проговорил он с хриплой усмешкой. Голос у деда Игната вообще был хриплым, словно тот курил всю жизнь по пачке в день. Антон бы так и думал, если бы Даша не сказала ему как-то, что здесь никто не курит и даже почти не пьет. — Вот, например, Ваня, — кивнул он в сторону соседа, — делает такие настойки, которые и мертвого поднимут, и больного плясать заставят. Талант у него, все даже в городе знают. Дед Иван тут же радостно закивал, и Антон, чтобы сделать старику приятное, снова налил всем из бутылки под пристальным «взглядом» пустых белых глаз. Странно, но у него не возникало никакой неловкости, когда он разговаривал с этими двумя стариками, потому что они вели себя так естественно и интуитивно помогали друг другу, что ощущения неполноценности не вызывали. — А дядя Толик вырезает из дерева, он хорошо научился, — негромко сказала ему Даша. — Он мне таких куколок из дерева вырезал, как будто живые выходили, а тетя Лена им платья шила из старых тряпочек, и меня тоже учила. Я тебе покажу потом, они до сих пор в нашей старой спальне лежат… — Меня он тоже хотел научить вырезать из дерева, — усмехнулся тихо Даня, — только когда я себе пару раз чуть палец не отрезал, бросил это дело. — Потому что у тебя руки не оттуда растут, — хмыкнул сам Толик, вернувшись к столу и сев на свое место. Даня фыркнул и замолчал. — Антош, ты лучше расскажи, как родители твои? Мои вот до сих пор в городе живут. Я пару раз к ним ездил, да разве тут наездишься? — Скучаешь? — спросила тетя Лида участливо и прихлопнула комара на своем загорелом плече. — Изредка бывает, — поморщился Толик. — Как подумаю, что матушка так без меня и… — Он не закончил, махнул рукой и обнял объемную тетю Лену за пояс. — Не надо было воровать по молодости, — философски отметил Даня. Толик не обратил внимания, зато Даша шикнула на него сердито. Антон только сейчас обратил внимание, что место Дашиной бабки тоже опустело, да и Анастасия Петровна куда-то ушла от них. — А бабушка твоя где? — шепнул он Даше. — Домой ушла, наверное, не стала нас дожидаться, — пожала она плечами. — Ей тяжело сейчас. — Так что, твои рады, что ты такую красавицу себе отбил? — перебил их Толик. — Рады. — Антон сдержанно кивнул. Даже выпив хорошо, он не собирался делиться со всеми обитателями деревни, что рад был только отец, и серьезную, умную девушку сына Дашу он обожал, а маме было плевать вот уже семь лет. Она ушла примерно в это же самое время — было прекрасное, солнечное летнее утро, когда Антон проснулся и увидел опустевшие полки в распотрошенных шкафах и дымящего в траурной тишине папу. Антон помнил свою самую первую мысль тогда: папа сидит в серой от сигаретного дыма комнате, потому что хочет задохнуться. Потому что мамы больше нет. Даша была действительно очень умной и догадливой девушкой и стремительно изменившееся настроение Антона почувствовала сразу. — Дядь Толь, а принесите магнитофон! — воскликнула она слишком весело, но на это никто не обратил внимания, кроме самого Антона. Он улыбнулся и благодарно поцеловал ее в макушку. Дашины волосы пахли терпким мылом и травами. Надо было срочно избавляться от неприятных воспоминаний. — А и правда, Толик, — поддержала ее тетя Лена и первая принялась активно выбираться из-за стола. Тут же все зашевелились, как по команде. Антон вопросительно посмотрел на Дашу, потому что язык не в состоянии был сформулировать вопрос, что они все собрались делать. — Танцевать. У нас тут нет клубов, извини, но тоже неплохо, — сказала Даша и мечтательно прикрыла глаза. — Они так всегда делали, я с самого рождения видела, как дядя Толик вставляет батарейки, включает магнитофон, настраивает в нем что-то, и пластинка начинает крутиться, а все разбиваются по парам и кружатся… Знаешь, я целый год мечтала станцевать с тобой именно здесь. — Даш… — тихо сказал Антон около ее уха и засмеялся. — Я не умею. — А это неважно, никто не умеет, — улыбнулась она. — Пошли на улицу! Они оказались в комнате последними, остальные уже вышли во двор, и сквозь чисто вымытое стекло слышны были их приглушенные разговоры и смех в синих сумерках. С неба светила желтая, почти полная луна. Антону даже показалось, что со вчерашней ночи на болоте и в лесу, она чуть выросла и стала еще красивее. Глаза быстро привыкли к темноте. Вышедший из избушки на свежий воздух народ рассосался по двору. Тетя Лена и тетя Лида сидели на скамейке перед крыльцом, одинаково закинув ногу на ногу. Толик и дядя Юра спешно вытаскивали из дома какую-то очень старую аппаратуру и возились с ней. Анастасия Петровна тоже была здесь, а не последовала примеру Дашиной бабки и не ушла домой пораньше, и теперь они с Даней стояли в тени курятника, переговариваясь, — Даня активно жестикулировал, что-то доказывая женщине, и та согласно кивала. Дашу подозвал к себе дед Игнат, и они принялись что-то негромко обсуждать, а Антон, предоставленный ненадолго самому себе, присел на корточки у крыльца и стал рассматривать цветы на клумбе, закрывшие на ночь свои бутончики, которые в темноте даже не отличались друг от друга по цвету. Он подумал, что лучше не нарушать вечернюю тишину музыкой из старых дребезжащих колонок, но тут пластинка, словно услышав его мысли, заиграла какой-то очень знакомый военный вальс. Черный кот подошел к нему с поднятым трубой толстым хвостом и потерся о колени. Стало светлее. Антон поднялся, пошатываясь и разминая затекшие ноги, чтобы посмотреть вокруг. На незамеченных раньше небольших крючках, вбитых в бревна, висели масляные светильники, и теперь они освещали дворик желтым светом и чуть слышно потрескивали. Антон улыбнулся и вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух с реки. — Нравится? — подошел сзади к нему Даня и, наклонившись, почесал кота за ушами. Кот замурлыкал от удовольствия и заходил вокруг их ног восьмеркой. — Я сам сейчас буду, как этот кот, — ответил Антон с усмешкой. Желтые теплые отблески падали на лицо Дани сбоку, ярко освещая одну сторону, а другую оставляя в тени. В таком свете сходство с Дашей становилось практически полным, и понадобилось несколько секунд, прежде чем к Антону вернулось нормальное восприятие реальности. Даня снова был Даней, хоть его лицо и расплывалось перед глазами. — Слышал про приманки, которые охотники ставят около ловушек? — спросил тот у него, и Антон понял, что Даня почти ничего не пил весь вечер, ограничившись парой глотков в самом начале для соблюдения приличий. — Слышал. Ты думаешь, Даша на меня охотится? — решил продолжить он разговор. Главное было не засмеяться в самый ответственный момент. — Может, у нее и спросим? — Даш! Даша! — громко позвал ее Даня. Та наконец-то отвлеклась от оказавшегося чересчур увлекательным разговора с двумя стариками и подошла к ним. — Правда, что ты… — начал Антон — … что ты хочешь захомутать этого несчастного, ничего не подозревающего свободного человека, чтобы запереться с ним в этой глуши на всю жизнь? — перебил его Даня и закончил по-своему. — Антон, не обращай внимания. — Даша шутливо отпихнула Даню в сторону, чтобы встать рядом с Антоном на его место и взять его под локоть. — Он до сих пор обижается на то, что его оставили здесь, а не отправили учиться вместо меня. Потанцуем? Это было смешно, приятно и захватывающе одновременно — кружиться в медленном темпе, прижимая к себе Дашу за талию и ниже, под темным небом с яркими созвездиями в нем, слушать ее голос, рассказывающий о том, как она маленькой девочкой сидела здесь же, в крошечном, почти игрушечном самодельном кресле из досок и мягкой ткани, и смотрела на танцующие пары. Дядя Толик и тетя Лена, дядя Юра и тетя Лида, дед Ваня все время пытался вытащить на танец бабушку Асю, и иногда ему даже удавалось, и на них Даше нравилось смотреть больше всего. Бабушка Ася всегда пугала ее немного, Даше казалось, что та ее недолюбливает, зато Даня, наоборот, бегал к ней постоянно и все время крутился у нее под ногами. Даша рассказывала, как ей на шею вешали связку из сушеных ягод и фруктов, а она думала, что это вкусные, красивые и самые лучшие бусы; как они с Даней ползали по лесу уже потом, когда стали постарше, и сами собирали в лесу и на болоте ягоды на зиму, а потом тетя Лида учила ее печь пироги — у нее всегда были самые лучшие пироги, — а весь стол и пол после их совместной готовки был в муке. С утра они ходили с дядей Юрой на рыбалку, и у них почти всегда ничего не получалось поймать, зато было весело нанизывать червяка на крючок, а вот Дане это никогда не нравилось. Они загорали на пристани и ныряли с нее в речку вниз головой все жаркие дни напролет, и никто не мог их утащить домой, и только когда уже начинало темнеть, приходилось самой бабушке спускаться к реке. — Даша, дай-ка я уведу твоего кавалера ненадолго, — подлетела к ним тетя Лена и бесцеремонно загребла Антона к себе. Он услышал, как за его спиной звонко рассмеялись Даша и Даня одновременно, но с разных сторон, обернулся, чтобы осуждающе посмотреть на девушку, но ее уже не было на месте. — Тебе здесь нравится, Антош? — участливо спросила тетя Лена, когда ему пришлось положить руку на то место, где должна была быть талия, и попытался вести. С ней это выходило плохо, и он очень скоро бросил эти попытки. В конце концов, это не его дело, а хозяйку надо уважать. — Да, спасибо, — кивнул он, вежливо улыбаясь. — Ужин был очень вкусным. — Тут не только я постаралась, — захихикала она смущенно. — Все приложили руку, чтобы у тебя осталось самое лучшее впечатление. Скажи, нам удалось? — закончила она кокетливо. — О да, более чем, — весело хмыкнул Антон. Все-таки она была хорошей, гостеприимной хозяйкой, и стоило проявить вежливость. — Тогда называй меня просто Леной, — шепнула она и рассмеялась. Антон улыбнулся и расслабился окончательно. У него будто открылось второе дыхание, его больше не шатало от выпитого, и ноги не заплетались, только мысли путались, а голова была чересчур легкой, и от этого все вокруг казалось прекрасным. Самым лучшим. — У вас здесь классно, — сказал он и заозирался по сторонам, охватывая взглядом все вокруг. Тетя Лена польщено улыбалась. Даша танцевала с Толиком и, весело улыбаясь, отвечала ему что-то, тетя Лида — с дядей Юрой, Анастасия Петровна так и стояла в тени, не сделав и шагу в сторону, а рядом с ней ошивался дед Ваня и, вероятно, снова уговаривал ее потанцевать. Над головой сияла луна, такая же желтая, как огоньки светильников. Шуршали листья над головой, в них перещелкивались ночные птицы, а с болота доносился уже знакомый едва слышный вой и плач. Каким-то чудом он услышал, что музыка сменилась. Дребезжащий мужской голос запел печальный романс, и Антон поспешил, извиняясь, отойти от тети Лены, которая напоследок погладила его по плечу. Даша куда-то исчезла, зато Анастасия Петровна, все-таки отшив своего ухажера, стояла там же. К ней Антон и направился, надеясь, что его не слишком сильно шатает. — Можно вас пригласить? — подошел он к женщине и протянул руку. Он сам не знал, зачем делает это, и, наверное, ожидал отказа. И поэтому был крайне удивлен и даже застыл на пару мгновений, когда та изящным движением положила тонкую сухую ладонь на его руку. — Вечно молодежи неймется, — улыбнулась она тепло, когда они начали медленно кружить под музыку. Антон тряхнул головой, потому что это было уже как-то слишком — пожилая женщина держала себя так, будто всю жизнь провела на приемах, а не в глухой деревне, а он чувствовал себя рядом с ней неуклюжим медведем. — Данечка все время меня упрашивает, а я ему отказываю. — Мимо вас просто невозможно пройти, не заметив. — Антон не удержался и отвесил комплимент, прозвучавший слишком грубо, и он тут же обозвал себя мысленно косноязычным идиотом, но Анастасия Петровна посмотрела на него с интересом. — А на мне ты жениться, случаем, не хочешь? — спросила она ехидно и, увидев отразившееся на лице Антона недоумение, рассмеялась плавно. — Нет-нет, не бери в голову, у меня всегда было плохое чувство юмора. — Зато Дане нравится, наверное, — предположил Антон, вспомнив, что эти двое тут всегда держались особняком, и их обоих недолюбливали. — Дане нравилось бы что угодно, если бы это что угодно обратило на него внимание. — Анастасия Петровна снова улыбнулась, но как-то неловко, словно извиняясь за себя. — У Дани просто отличный вкус и чувство прекрасного. — Ой, не думаю… — показала она головой. После этого разговор сам собой заглох. Антон очень хотел расспросить ее еще о чем-нибудь, но сейчас мысли в голове путались и не собирались во что-то приличное. — Можно, я напрошусь к вам в гости? — спросил он наконец, когда пора было уже заканчивать танец, да и Даша освободилась и смотрела на него выжидающе. — Я сама хотела тебя пригласить. — Анастасия Петровна улыбнулась тепло и кивнула. — Приходи завтра или когда тебе угодно, только долго не тяни. И иди уже, тебя твоя невеста заждалась. Танцы закончились неожиданно быстро. Антон даже почувствовал легкое разочарование, потому что ему здесь понравилось, но, спустя пару минут, он понял, что легкость, которую он чувствует в своем теле, обманчива, и на самом деле он двигается уже на последнем дыхании, потому что ноги и руки медленно начинают будто бы наливаться свинцом. Эйфория проходила так же быстро, как и наступила. — Пойдем домой, — потянула его за собой Даша и, когда Антон пошатнулся и кое-как сделал шаг вперед, приобняла его за талию. Дальше становилось только хуже. Тело совсем перестало слушаться, зато голова каким-то неведомым образом работала, воспринимала все, что ему говорила Даша — какие-то простые, элементарные просьбы нагнуться, проходя в дверь или переступить через ступеньку, — и заставляла тело выполнять их. В глазах темнело, и все предметы расплывались, Антон видел только свой путь впереди, а с двух сторон на глаза давила тьма, наползала и, в конце концов, поглотила все вокруг. Сначала он не видел ничего, кроме этой теплой, засасывающей внутрь себя черноты, и пытался звать Дашу, но голоса не было, а потом темнота начала понемногу рассеиваться. Он лежал на спине и видел перед собой ступеньки на чердак, которые растворялись в зыбком воздухе; видел Даню, склонившегося над ним с озабоченным выражением на лице. Потом появилась Даша и поцеловала его в лоб, в губы, положила ладонь на лоб и тут же отдернула руку, будто у него была температура под сорок градусов. Он видел, как Даня тащит его, все еще лежащего, по болоту, и хочет то ли охладить, то ли утопить. Даня тащил его и ругался с Дашей, а потом его прогнала сердитым окриком Даша и снова поцеловала, расстегнула все пуговицы на рубашке и стянула ее с плеч, так же решительно сняла с него брюки и трусы и склонилась над наливающимся знакомым жаром низом его живота. И это было уже нормальным, Антон привык к эротическим кошмарам с Дашей в главной роли, только вот на этот раз он не мог даже поднять голову, чтобы увидеть, что она с ним вытворяет. *** На следующее утро Даша разбудила его, покормила наскоро, напоила каким-то целебным чаем, после которого он почувствовал себя выспавшимся и полным сил, и потащила на прогулку. Они не спеша дошли до реки и пошли вдоль берега, но не в ту сторону, куда вчера Антон прогулялся один, а в другую. — Романтика сплошная, — улыбнулся он, глядя на Дашу, которая как раз в этот момент сладко потягивалась, встав на цыпочки, а позади нее зеленый берег с высокой, в человеческий рост травой, резко обрывался и блестела голубая вода. После этой ночи и своего сна Антон не мог спокойно смотреть на ее напряженные бедра и икры, на разведенные ноги и глубокий треугольный вырез, в котором сверкала грудь, но об этом Даше знать было абсолютно необязательно. Даша посмотрела на него удивленно и рассмеялась, когда поняла. — Пошли, я тебе еще кое-что интересное покажу, — поманила она его за собой пальцем и пошла вперед. Антон тряхнул головой, возвращаясь в реальность, и быстро догнал Дашу. — У вас здесь даже веселее, чем ты рассказывала, — усмехнулся он. Солнце уже успело подняться достаточно высоко, чтобы начать припекать, и вода внизу обрыва, который тянулся по левую руку Антона, с каждой минутой казалась все более привлекательной и манящей. Фотоаппарат болтался на шее и при каждом шаге несильно ударял по груди, и Антон уже пожалел о том, что взял его, и теперь приходится тащить ненужную тяжесть. Он чувствовал себя целиком и полностью на отдыхе и совершенно не хотел подыскивать удачный ракурс для фотографии. Если быть честным, то все его внимание сейчас привлекали две вещи: река слева и глубокий Дашин вырез. Антон снова попытался отвлечь себя, переведя разговор на вчерашний вечер. — У нас тут вообще неплохо, — подтвердила она, улыбаясь солнцу и бегущим по небу маленьким белым облачкам. — А ты о чем? — Скандалы, интриги, расследования — даже в маленькой деревне в десять человек, — фыркнул Антон. Даша покосилась на него подозрительно. — Если ты называешь скандалом Анастасию Петровну и ее отшельничество, то ты точно преувеличиваешь. Ей нравится, она специально так себя ведет, чтобы на нее все смотрели. Уже старая, а успокоиться все никак не может. — Даша пожала плечами и шутливо насупилась. — Между прочим, я видела, что ты вчера танцевал с ней. — Она меня заинтересовала. Не ожидал здесь увидеть старушку, которая будет вести себя, как вдовствующая царица. Дядя Юра ведь ее сын, да? Значит, должен был быть и муж… Пока он говорил, Даша сорвала колосок и принялась давить зубами мягкий сочный кончик. — Ну, с царицей ты слегка перегнул, но в целом все примерно так и обстоит. Если мы пройдем немного вперед, а ты будешь смотреть направо, а не в воду и не на мою грудь, то увидим, что осталось от усадьбы, — сказала она голосом заправского гида. Антон хмыкнул и даже попытался отвернуться. Даша сделала оскорбленное лицо и хлестнула Антона по щеке пушистыми травинками. Он мотнул шеей и изловчился поймать одну из них зубами. — А если так себя вести, можно оказаться выкинутой в реку с обрыва, — парировал он и выпустил травинку. Даша смотрела на него, и ее глаза сейчас казались бездонными. — Только попробуй… — И что будет? — И из реки ты выберешься совсем другим человеком. — Это угроза? — Это намек. Даша повела плечами, будто ей внезапно стало холодно, посмотрела на него из-под ресниц неуверенно — Антон больше всего любил этот ее взгляд, — вскинула руки и стянула с себя рубашку через голову. Дыхание перехватило. — Тебя настолько раздражало, что я пялился в твой вырез, что ты пошла на радикальные меры? — Антон понимал, что выглядит крайне глупо с открытым ртом и прикипевшим к прозрачно-белым, без загара, полусферам и темным, затвердевшим соскам. — Я не раскаиваюсь, нисколько. Всегда буду так делать. — Прямо сейчас я вдруг подумала, что ждать до свадьбы незачем. — Даша улыбнулась, довольная произведенным эффектом, стащила с волос резинку, выпутала одну за другой ноги из юбки, стянула белые трусики… — Не заставляй меня думать, что это было зря, — сказала она. Антон никогда не слышал в ее голосе таких мурлыкающих, низких интонаций, от которых кровь прилила к голове и к паху одновременно. Даша развернулась и пошла к реке, мягко виляя округлыми ягодицами, и ласточкой прыгнула в воду. Антон не понял, когда и как он сам успел раздеться и подойти к берегу, и только столкновение с холодной водой немного привело его в чувство. Это все было как-то слишком хорошо для него, и все-таки оно было. Когда Антон вынырнул, Даша, погрузившаяся в воду по шею, качалась на волнах рядом с ним и смотрела выжидающе. Щеки у нее горели, даже несмотря на холодную воду, и раскрытые губы влажно поблескивали. — У тебя все-таки нет хвоста, — вспомнил Антон единственную свою внятную мысль, которая возникла, когда он смотрел на ее зад. — Да неужели? — усмехнулась она нервно и подплыла к нему. Они целовались в воде, переплетаясь ногами, однако вскоре Антону стало ясно, что заниматься любовью в воде — не самая лучшая идея. Даша смеялась, отфыркиваясь, прижималась к нему всем телом, гладила спину и царапала позвоночник одной рукой, в то время как другой неуверенно трогала и сжимала его член именно так, чтобы он не кончил. Солнце пекло голову и плечи, он терялся в ощущениях, кожа Даши казалась под водой еще нежнее, и она инстинктивно раздвигала ноги, когда Антон касался ее пальцами. — Мы сейчас утонем… и это будет совсем не романтично, — выдохнул Антон ей в ухо и легко прикусил за шею, отчего Даша тихо застонала и прижалась к нему еще теснее. — Нам надо на берег… Они кое-как взобрались по крутому склону, впиваясь пальцами рук и ног в глинистые выступы. Даша смеялась, оскальзываясь, потому что постоянно смотрела на него. Зато наверху наконец-то можно было заняться делом, наскоро подстелив под спину Даше ту самую многострадальную рубашку. — Надеюсь, твой вездесущий брат не сидел все это время где-нибудь в траве поблизости? — на всякий случай спросил Антон, не открывая глаз. Прямо в лицо било солнце, которое загораживала только Дашина голова. Теперь она перебралась наверх и лежала на его груди, обводя пальцем ключицы. Вставать не хотелось, никуда идти отсюда — тоже, и Антон всерьез намеревался провести на берегу весь день. Вчерашнего общения с местными ему хватило по уши, и теперь хотелось только Дашу. — Надеюсь, что нет, — ответила она на удивление тихо. — Он не стал бы, не думай. Антон удивленно приоткрыл глаза: Даша смотрела на него, смущенно улыбаясь. — Что не так? — спросил он. — Тебе ничего не кажется странным? — Немного. — Антон чуть подумал, прежде чем ответить. Ему на самом деле было непонятно, зачем было тянуть так долго, а потом отойти от своих принципов, когда осталось совсем немного. — После вчерашнего я уже не выдержала, — усмехнулась она и опустила голову. — Это что-то вроде традиции, ты же знаешь меня, но я не захотела больше сдерживаться. — Может, это не так страшно? — высказал свою мысль Антон, стараясь не раздражаться, потому что это было единственным, чего в Даше он понять не мог. — В конце концов, я теперь не смогу уйти от тебя так просто, только потому что больше мне ничего не нужно от скромной деревенской дурочки, ведь так? — Я никогда так не думала. — Даша мотнула головой, улыбнулась и потянулась к его губам. — Ну, может быть, не совсем так. Просто мне нужна была уверенность. — Убедилась? Вместо ответа Даша поцеловала его. — Я тебя люблю, — сказала она так серьезно после того, как поцелуй закончился, что Антону на миг стало страшно. — Просто я очень сильно тебя люблю. — И я тебя. Стоило только это сказать, как Даша снова заулыбалась и стала похожа на себя саму. Антона и раньше иногда пугало то, как серьезно она подходит к отношениям, но это было неплохо, и его это больше радовало, чем напрягало. По крайней мере, если она так думает, то, наверное, не сбежит, сверкая пятками, через несколько лет, испугавшись бытовой рутины. — Я хочу обвенчаться здесь, — сказала Даша и умоляюще сложила брови. И добавила: — Пожалуйста. Это очень важно. Антон задумался, глядя на нее. Даша напряженно всматривалась в него, в ожидании ответа, закусив губу до того, что та побелела, и чем дольше он молчал, тем сильнее она волновалась. Улыбающиеся уголки губ поползли вниз. — Ты можешь не думать так долго? — не выдержала она и, сверкнув глазами, сделала вид, что кусает Антона за шею. Он дернулся и перевернулся, снова подминая ее под себя. — Почему бы и нет? — ответил он. Как ни странно, сейчас у него никаких особых ощущений не возникло — главное было сделано еще вчера, и если Даше это так важно, то пускай. Та просияла, и Антон подумал, что соглашаться стоило только ради этого. — Тогда завтра? Ты не против? Можно и позже, но зачем тянуть? — защебетала она, обнимая Антона за шею, зарываясь пальцами в его волосы, поглаживая затылок и почесывая за ушами. Он подумал, откинув голову назад, что Даше надо было спрашивать именно таким образом, и тогда ответа она добилась бы гораздо быстрее. — Я не против, — пробормотал он, накрыв ладонью Дашину грудь. — Все, что тебе будет угодно. *** — Вчера я тоже гулял по берегу, но по другой стороне… — задумчиво проговорил Антон, когда они с Дашей все-таки добрались до обещанных ею раньше остатков усадьбы — их даже развалинами назвать было нельзя. Старые красно-коричневые кирпичи растащили без остатка, только на фундаменте, почти полностью занесенном землей и заросшем травой, кое-где валялись кирпичные осколки. — И как тебе? — живо отозвалась Даша. Даша крепко держала его за руку, когда они неторопливо обходили фундамент по периметру. Пожалуй, даже чересчур крепко, и в этом тоже проявлялось ее волнение. Антон замечал это в каждом ее движении, в каждом неспокойном повороте головы или в слишком резком взмахе рукой, или излишне громком смешке. Антон хотел, но не мог не смотреть на Дашину обнаженную талию. Рубашка испачкалась в крови, они это заметили, только когда поднялись на ноги и Даша принялась одеваться, пришлось завязывать длинные полы узлом под грудью. Он тогда почувствовал волнение и даже не заметил, что Даше было больно, но та в ответ на его взгляд только беззаботно улыбнулась. — Там были белые лебеди… — Антон мечтательно улыбнулся, когда перед его мысленным взглядом снова проплыли благородные белые птицы, и тут же отодвинул воспоминание подальше. — И еще там я встретил Даню. Даша с интересом взглянула на него снизу вверх, задрав подбородок, за который сразу захотелось ее удержать для поцелуя. Антон сдержался. — И что? — Зачем ты выставила его сумасшедшим передо мной? — Антон хотел бы, чтобы этот вопрос прозвучал шутливо, но он больше походил на укор. Даша отвернулась. — Затем, чтобы ты не слушал его сказки, — резко ответила она. — Он с самого детства, сколько я себя помню, рассказывал всем вокруг, какая я плохая. Потом, когда мы учились в школе, он очень хотел настроить против меня моих друзей, рассказывал им гадости, откровенно врал, что я ведьма, что однажды ночью я уведу их с собой в свою родную деревню в болоте, и там их кровь высосут до капли. — Жуткая была страшилка, наверное. — Антон усмехнулся, надеясь погасить Дашино раздражение, но та только сердито тряхнула вновь собранными в хвост волосами. — Все, конечно, говорили, что ему не верят, но ко мне никто и никогда не захотел прийти в гости. Я бывала у своих друзей, но их родители косились на меня и поскорее старались выпроводить. Говорили, что боятся за меня, что если я выйду поздно, то в темноте оступлюсь на болоте, и потом меня не найдут. Они уже никуда не шли, встав на месте, пока Даша с неожиданной для Антона злостью рассказывала ему про свои детские обиды. Он сел на нагретый солнцем камень фундамента и потянул за собой Дашу — та села, подтянув к груди колени и положив на них подбородок. Антон вздохнул и обнял ее за плечи. Даша невесело улыбнулась и ткнулась благодарно носом ему в щеку. — А Даня? Он сам ни с кем не дружил? — осторожно спросил Антон. — У него был лучший друг, — Даша неопределенно мотнула головой, — но классе в девятом у Дани унесло крышу, и они рассорились. Даня скучал потом, но помириться никогда не хотел. Знаешь, он вообще всегда был странным. Иногда мне кажется, что он меня ненавидит, а все наши игры — только оттого, что больше не с кем было. А потом он делает мне что-нибудь приятное, когда я от него совсем ничего не жду. — Почему он может тебя ненавидеть? — тихо спросил Антон. — Мне совсем так не показалось, хоть я и видел его всего пару раз. — Вот поэтому и не показалось. — Даша пожала плечами и снова опустила голову на согнутые в коленях ноги. — Он завидует мне, я это чувствую с самого детства. Когда мы еще даже не ходили в школу, он злился на меня за то, что я не помню маму, хотя он сам ее не помнит и только врет; за то, что бабушка не обращает на него внимания, что балует меня, а на него не посмотрит лишний раз. Но он сам всегда вел себя отвратительно. В школе он все время соревновался со мной, чтобы учиться лучше, но учителя почему-то не любили его. Он всегда хотел доказать, что умнее меня, и поэтому в город учиться стоит отправить его, а не меня. У него была золотая медаль и какие-то призы и гранты по химии и математике, но бабушка сказала, что учиться должна я. Он очень хочет уехать, но не может оставить бабушку одну… Поэтому и делает постоянно мне гадости, мелкие, в основном, но и от таких я устала. Он очень злится, и, если я встану на его место, я могу его понять, но я не хотела, чтобы ты с самой первой встречи хоть на минуту подумал, что его слова — правда. Извини, но мне так было проще, и теперь я рада, что рассказала тебе об этом. Даша замолчала, глядя на него и ожидая реакции. Антон не знал, что сказать. — Теперь я понимаю, для чего все это было, — кивнул он и погладил Дашу по голове. Раньше он не думал о том, что она была маленькой девочкой, и что у этой девочки тоже были свои печали и трагедии — они оба одинаково не любили распространяться о своем детстве. А сейчас он любил девушку, в которую эта девочка превратилась. И ему по-человечески было жалко ее брата, который всегда и во всем оказывался несправедливо проигравшим. Даша еще чуть-чуть вглядывалась в его лицо, а потом успокоено выдохнула и улыбнулась, закрыв глаза расслабленно. Они оба устали, впечатлений и ощущений за сегодня было слишком много, и теперь Антон явственно чувствовал, что не против вернуться в деревню и что-нибудь съесть, а потом выспаться в обнимку с Дашей на своей кровати на чердаке, пропахшем ароматными травами и нагретым солнцем за день. — Даша, — позвал Антон, и та неохотно открыла только один глаз. — Ты можешь мне пообещать? — Все, что угодно, — она изогнула в сладкой улыбке яркие, зацелованные губы. — После того, как пройдет венчание, мы уедем отсюда. — После венчания все будет так, как ты захочешь, — согласно кивнула она и медленно начала подниматься на ноги. *** Антон сначала не понял, отчего он проснулся посреди ночи. Он лежал с закрытыми глазами в ароматной духоте чердака и пытался разобраться, почему ему кажется, что что-то не так. Он повернул голову и посмотрел в окно: желтая, почти круглая луна светила прямо ему в лицо, от этого жуткого света Антон, скорее всего, и проснулся. Или не только от этого: снизу раздавался звук шагов и тихое поскрипывание половиц, а на грудь что-то давило. Антон с трудом оторвал взгляд от огромной, яркой, как фонарь, луны, посмотрел на грудь и вздрогнул. Поверх одеяла на нем сидела двухголовая жаба Марфа и смотрела на него в четыре глаза, не моргая и не квакая. — Кыш отсюда, — сердито прошептал он в надежде, что глупое животное спрыгнет на пол по его команде, но жаба продолжала сверлить его взглядом. Тогда Антон, вспомнив, что вообще-то Даня держал ее в руке, и рука до сих пор не отвалилась, столкнул ее вниз и перевернулся на бок. Он хотел снова уснуть, но сон, как назло, не шел, и глаза отказывались закрываться снова. Сердце быстро и гулко стучало в его груди, то ли от того, что Антон от неожиданности испугался жабы, то ли от чересчур яркого света в окно, то ли от того, что внизу ходил явно не один человек, и это казалось ему очень странным. Кому и зачем могло прийти в голову шататься по комнате, не успокаиваясь, посреди ночи? И вдобавок ко всему он лопатками чувствовал, что Марфа никуда не ушла, а все это время сидит на полу у него за спиной и настойчиво продолжает смотреть. «Откуда бы в простой, хоть и двухголовой, жабе взяться настойчивости?» — подумал он и усмехнулся. Может, она на самом деле не жаба, и сидит позади него и ждет, чтобы Антон поцеловал ее и расколдовал, превратив обратно в человека. Поддавшись внезапному порыву, он развернулся и сел на кровати, поставив ноги на гладкие теплые доски. Жаба сидела прямо около ноги и тихо уркнула обоими горлами, когда Антон взял ее и, посадив на обе ладони, поднес ближе к глазам. «Я что, на самом деле собрался ее целовать?» — подумал он со смесью усмешки, недоумения и тревоги. Он чувствовал, что что-то идет не так, но пока не мог понять, что именно. Марфа снова проурчала что-то, и звук вибрацией прошел по ладоням в руки. Ощущение было приятным, жаба смотрела на него круглыми зелеными глазами и, кажется, даже что-то понимала. И, если присмотреться, была совсем не противной. — Марфа, — на пробу позвал ее Антон шепотом, и жаба повернула к нему обе головы. — Пойдем, найдем твоего хозяина, — предложил он ей и, посадив тварь на широкую спинку кровати, наскоро оделся. Ему и самому нужно было спуститься вниз, чтобы узнать, что происходит. Скорее всего, это просто Даша с бабушкой готовились к предстоящей церемонии, и тогда самому Антону там делать было нечего, но он все равно хотел удостовериться, чтобы почувствовать себя спокойно. Он осторожно, стараясь не шуметь, спустился по лестнице — Марфа, привычная, видимо, ко всему, молча сидела на его плече, и когда Антон наконец встал на ровный, застеленный тонким ковриком пол, он снова взял жабу на руки. За прикрытой плотно дверью в избу слышались шаги, а теперь к ним добавились еще и голоса, негромко читающие что-то как будто нараспев. Антон, плавно переступая с пятки на носок и надеясь, что пол здесь не скрипнет, подошел к двери, но, как назло, в ней не оказалось ни скважины для ключа, ни самой маленькой щели, и узнать, что происходит в комнате, было совершенно невозможно. «А не пойти ли тебе спать?» — спросил Антон сам у себя с досадой. По сути, это его совершенно не касалось, и незачем было лезть и вмешиваться туда, куда его не звали. Но Антону было любопытно, и это любопытство было сродни тому, которое заставило его ползать вокруг старой закрытой церкви, обдирая одежду и кожу об колючки, и тому, которое гнало их в детстве на таинственный запертый чердак. Только сейчас, в отличие от тех случаев, Антон мог его удовлетворить. Если только окно не завесили плотной темной шторой по какой-нибудь традиции. — Пойдем на улицу? — полувопросительно сказал он жабе, и та посмотрела на него пристально. Антон, стараясь точно так же не шуметь, прокрался к выходу, на ощупь затолкал ноги в кроссовки, смяв задники, и вышел. Теплый, еще не остывший с вечера воздух, и темнота показались в первое мгновение похожими на воду, настолько они были осязаемыми и густыми, и Антон немного постоял на пороге. Он снова подумал о том, что лезет туда, куда лезть не надо, и что за это можно потом огрести неприятностей от Даши, и если не спится, стоит хотя бы просто прогуляться. От большой, висящей в небе луны вокруг было достаточно света, чтобы не навернуться где-нибудь и не сломать себе шею… Марфа квакнула в два голоса и, соскочив с его руки, скрылась где-то в траве. Антон тряхнул головой, выходя из охватившей его неуверенности, и пошел вдоль бревенчатой темной стены. Из окна прямо перед его глазами исходил подрагивающий желтый свет, словно комната освещалась не обычной лампой, а свечами. Ему повезло — окно оказалось ничем не завешено. Впрочем, повезло — это еще как сказать. Антон, заглянув в окно сбоку, увидел Дашу, полностью обнаженной стоящую на коленях на пропитанном чем-то красным куске материи, вокруг нее в разных направлениях ходили ее бабка и Даня, монотонно и тягуче что-то начитывая. Слов Антон и сейчас различить не мог — стекло, хоть и не полностью, но глушило звук, однако ему хватало и того, что он видит. Даша тоже что-то говорила, как он понял чуть позже; ее губы двигались, а брови сосредоточенно сходились на переносице. Перед ней лежала толстая книга с черными страницами, и Даша, не сгибая прямой спины, время от времени их переворачивала. Антон почувствовал, что волоски на шее становятся дыбом, когда понял, что язычки огня на толстых черных свечах начинают дрожать и метаться каждый раз после того, как Даша произнесет свои слова. Он узнавал голос, но интонации были совершенно незнакомыми, чужими и страшными. «Значит, Даня все-таки не врал», — пронеслась в голове мысль, такая здравая и оттого приятная в этот момент, когда Антону казалось, что мир сдвинулся с места, и что он падает вниз, но уцепиться за нее Антон не успел. Движение по кругу остановилось. Даша поднялась на ноги, ее колени были испачканы красными, подсыхающими потеками — никакая это не краска, а кровь, этот цвет и ощущение нельзя было спутать ни с чем. Антон на секунду подумал, что ритуал окончен, но бабка вытащила из корзинки в углу, на которую Антон раньше ни за что бы не обратил внимания, черного котенка Сильвы. Даша каждый вечер таскала его на руках, и Антон не мог его не запомнить. Он видел сквозь запотевшее от его дыхания стекло, как бабка подносит котенка к столу, на котором стоит глубокая черная миска, как она берет нож, как котенок начинает раскрывать беззвучно ярко-красную пасть, пытается вывернуться из ее рук, но старуха одним быстрым движением хватает лежащий рядом нож и разрезает горло. Антон не хотел видеть этого, но не смотреть не мог, как из тонкого горла вытекает кровь — тельце было еще совсем маленьким, и скоро она положила черный комок со слипшейся шерстью на пол под стол. Даша и Даня, не отрываясь, смотрели на черную миску, и их губы одновременно двигались. Антон ощутил, что ноги сейчас не выдержат, он упадет прямо под окном и больше не сможет встать, и усилием воли он стиснул пальцы на старом рассохшемся срубе, за который держался. Ромкина мама тогда была неправа, и ведьмы существуют, потому что если Даша после всего, что он увидел, не могла быть обычной девушкой с милыми странностями и традициями. Он должен был увидеть все до конца. Держа в ладонях, как в чаше, черную миску, старуха подошла к Даше. Та стояла теперь с закрытыми глазами и покачивалась вперед и назад, как в трансе. Старуха окунала палец в кровь и ставила по красному отпечатку на середину лба, на закрытые веки, на губы, на грудь… Когда она поднесла палец к животу, Антон отвалился от окна и побежал, согнувшись в спине, чтобы его никто не заметил из окна, в сторону леса. Тропинки он не нашел, и серые трава и закрывшиеся на ночь цветы путались в ногах, мешая бежать. Антон не хотел останавливаться посреди поля, где его силуэт даже в темноте легко можно различить, и кроссовки болтались на ногах, постоянно норовя слететь. Он бежал, запинался, пару раз чуть не упал, но чудом удерживался на ногах, и, только достигнув границы между полем и лесом, остановился в тени деревьев. Он сел около корней старой толстой березы и привалился затылком к стволу. Нужна была хотя бы маленькая передышка, чтобы перевести дыхание Антон не знал, заметил ли Даня его в окне, когда тот поднял взгляд и невидящими глазами посмотрел в его сторону. Он от всей души надеялся, что не заметил, он еще раз попросил у Бога неловко, неумело, но всей душой, чтобы он отвел от него нечисть и вывел из болота, но он знал, ощущал каким-то образом, что Бога здесь быть не может. «Зато теперь понятно, что Даша днем отдалась мне не просто так, от большой любви, — подумал Антон, вспомнив, как наполовину красный от кошачьей крови палец касается живота Даши, и его вывернуло наизнанку. — И откуда только берутся такие доверчивые кретины, как я?» С глаз как будто кто-то сдернул полупрозрачную пелену, и теперь любое действие Даши казалось ему заранее продуманным обманом. Боже, да ей даже стараться не пришлось, он же сам радостно шел на все, что она только ни предложит… Антон, пошатываясь, приподнялся, чтобы осмотреться, но никто, казалось, за ним не гнался, да и зачем — все равно отсюда ему никуда не деться. Ночью, в темноте, без фонарика и без ориентиров лезть в болото и пытаться найти там дорогу по памяти — эта дорога была единственной, но пойти на это было бы самоубийством, причем смерть будет долгой и очень неприятной. Антон поднялся на ноги и пошел вдоль опушки леса искать тропинку. Голова кружилась и отказывалась выдать хоть одну здравую мысль, слишком уж сильно по ней шибануло то, что Антон увидел, и он боялся пропустить в темноте тропинку, но та обнаружилась на удивление быстро, и он, не задумавшись ни на секунду, свернул в лес. Если в поле он мог передвигаться, хоть немного различая, куда каждый раз ставит ногу, то в лесу Антон не видел практически ничего и шел почти на ощупь, хватаясь за ветки кустов одной рукой, вторую вытянув вперед, чтобы не наткнуться на ствол на дороге. Он продвигался вперед, хоть и очень медленно, но продвигался, стараясь думать только о том, как сделать следующий шаг, и не обращать внимания на странные шорохи и крики вокруг. «Здесь нет привидений», — вспомнил он слова Дани и криво улыбнулся. Хоть чего-то здесь не было… Глаза все-таки понемногу привыкли к темноте, и Антон теперь мог различать ветки и листья вокруг себя, и узкую проплешину дороги между ними, и поэтому, когда деревья поредели, и он вышел к болоту, лунный свет показался ему ярким, как днем. Он видел тропинку, убегающую в заросли осоки; земля под подошвами ощутимо продавливалась и влажно хлюпала, но Антон шел вперед. Дорожка была той самой, он узнавал толстые поваленные стволы то справа, то слева от себя, а скоро должен был показаться и мостик… Память его не обманула, но теперь от мостика — крепкого, как он помнил, Даша на нем даже попрыгала — остались торчащие из черной воды и подернутые ряской трухлявые доски. Дальше дороги не было. Оставалось сесть на то, что раньше было лесенками, ведущими на мост. Можно было пойти назад и встретиться с Дашей и местными жителями или пойти вперед и утонуть в болоте. Антон сидел на скользких деревяшках уже час и не мог выбрать, что ему нравится больше. Зато теперь его исчезновение абсолютно точно заметили, и ему даже не удастся сделать вид, что он не в курсе того, что происходит. Когда он услышал в темноте приближающиеся к нему шаги, он нисколько не удивился, и даже был рад. Сидеть так просто, без единой здравой мысли в голове, ему надоело, и самым разумным сейчас казалось отдаться на волю судьбы. Винить кроме самого себя было некого, а теперь он сам и должен пожинать плоды собственной глупости. Возможно, жители деревни сразу после венчания сложат огромный костер, и сожгут там его в жертву дьяволу. Или разделают на мясо, каждый ритуально съест по кусочку, а кости положат на алтарь посреди своей чертовой церкви. Или убьют еще тысячью возможных способов. Антон еще со времени своего детского увлечения знал много способов ритуальных убийств и сейчас мог бы примерить на себя их все по очереди, но времени ему уже не дали. На небольшую круглую прогалину перед бывшим мостиком вышел Даня и встал напротив него, скрестив на груди руки. Антон сначала смотрел не на Даню, а за его спину, ожидая еще кого-нибудь, но больше шагов не слышалось. — Ждешь еще кого-то? — поинтересовался Даня ехидно. — Да, — кивнул Антон и криво улыбнулся. — Думал, что сейчас сюда прибежит вся деревня, Дашка притащит старый коровий череп и гримуар, и меня ритуально распнут прямо здесь. — Размечтался, — фыркнул Даня, и Антону показалось, что ему на миг стало действительно смешно от его предположения. — Никто даже не собирается тебя убивать, не надейся. Даша сказала замуж, значит – замуж. Но вообще-то лучше бы убили. Антон отвернулся от него и посмотрел в сторону. За обломками перил мостика расстилалась черная гладь воды, кое-где подернутая ряской или нарушенная торчащими снизу бревнами. — Может, мне проще сразу в болото? — тихо спросил он. — Пока еще рано, — серьезно ответил ему Даня и попросил: — Подвинься немного. Можно я сяду рядом? Антон пожал плечами и сдвинулся немного вправо, освобождая Дане место рядом с собой. Тот как-то неуверенно присел на ту же самую трухлявую деревяшку, положил локти на колени, сцепил пальцы в замок. Теперь видно было то, что с первого взгляда Антон не смог увидеть из-за застилающей глаза паники — Даня тоже боялся и был на нервах, и это лучше любых других способов привело Антона в чувство. По крайней мере, он здесь не один такой. — Это я Марфу к тебе забросил, — сказал Даня. — Она любит спать на груди, вот к тебе и заползла. Надеялся, что ты проснешься и все-таки увидишь своими глазами, ты же сам говорил... Антон кивнул — теперь он увидел, это уж точно. — Я хотел поговорить, — сказал Даня севшим голосом, прокашлялся и продолжил: — Я скажу тебе сразу: никто не знает, что ты что-то видел, и никто не знает, что ты сейчас не спишь на чердаке. Про меня здесь, соответственно, тоже никто не знает. Даша спит сейчас, как убитая, а бабка на чердак не полезет. А я просто вышел подышать. Антон кивнул. Даня сейчас был единственным, к кому оставалось хоть какое-то доверие. По крайней мере, тот сразу говорил ему, что Даша — ведьма, и чтобы он убирался отсюда подальше как можно скорее. — Как ощущения? — неожиданно весело спросил Даня и хихикнул, глядя прямо ему в глаза. — Наверное, тебе сейчас должно быть не очень приятно понимать, что я был прав с самого начала? Антон улыбнулся и опустил голову, чтобы не смотреть ему в глаза, которые в темноте будто светились совсем рядом с ним. — Скорее, неприятно понимать, что я был целый год доверчивым идиотом, — проговорил он, и во рту стало горько. — Зачем вам все это? Чего Даша от меня хотела? Он посмотрел на Даню, но тот как будто провалился в свои мысли, и Антон закрыл глаза. Перед закрытыми веками он видел Дашу, которая смотрела на него из-под прикрытых ресниц и улыбалась мягко; которая сияла, стоя на этом самом мостике несколько дней назад и глядя на него; которая еще сегодня днем стояла и смущенно отводила глаза, когда скинула с себя всю одежду. — Я никогда бы не подумал, что Даша умеет так виртуозно врать. — Антон криво усмехнулся. — Я вообще не думал, что кто-то умеет так… — Даша и не умеет. — Даня вышел из своего ступора и ответил негромко. — Никогда не умела, если ты об этом. Умалчивать — сколько угодно, но не врать. — Что ты хочешь сказать? — Антон устало тряхнул головой. — Может, мне просто сразу пойти и утопиться в болоте, чтобы хотя бы не сделать того, чего вы от меня хотите. — Во-первых, я не хочу, а во-вторых, я, кажется, знаю, что можно сделать. — Даня замялся под его взглядом, потому что Антон почувствовал в первый раз за всю эту жуткую ночь, как просыпается в нем надежда и желание выбраться отсюда во что бы то ни стало. — Говори. — Ты должен… Нет, не так. — Даня тряхнул головой, глядя на свои сцепленные руки. — Сначала я тебе вкратце все-таки объясню. Будешь ты мне сейчас верить или нет — твое дело, конечно, но я советовал бы поверить. — Хорошо, — кивнул Антон, — только говори уже. Даня вздохнул. — Началось все лет сто назад, может, даже чуть больше… — …наша деревня всегда вымирала. Не знаю уж, кому с самого начала пришло в голову обосноваться вдали от тракта, за заболоченным лесом, в месте, где даже скотина не может пастись весь сезон, потому что к середине лета травы на полях уже не остается. Наверное, какому-то мелкому дворянину за грехи просто ради шутки или для того, чтобы поиздеваться, отдали бесхозную землю, так здесь и появилась деревня… — говорила Анастасия Петровна, когда на следующее утро Антон сидел в ее доме и прихлебывал горячий чай, с каждым глотком возвращая своей голове ясность. Они с Даней говорили несколько часов и спохватились, что пора возвращаться, пока их отсутствия не заметили, только когда небо начало светлеть. — Сначала люди еще как-то тянули, и даже мастеров наняли, чтобы те возвели церковь, благо уж чего-чего, а деревьев тут хватает… Антон слушал вполуха, только чтобы убить время, потому что никак не мог перестать вспоминать прошедшую ночь. Тогда Даня, глубоко вдохнув и выдохнув, предложил заменить в церкви Дашу собой. …Работников всегда не хватало, каждая смерть — трагедия, здесь до сих пор так. Два года назад умер брат Леночки, сразу вслед за своей матерью, плакали по ним все с месяц. Поначалу про деревню как будто забыли, а потом стали посылать к нам письма с требованиями. Они просили людей, потому что шла война, хотели забрать всех мужчин, которые могли работать… — Ты предлагаешь мне… что? — переспросил Антон. — Я правильно тебя понял? — Да. — Даня кивнул. — Фактически я вместо Дашки выйду за тебя замуж. …Сам знаешь, несчастья всегда тянутся одно к другому, и тогда нам не повезло — в деревню откуда-то из леса выползла старая цыганка. Худая она была, как смерть. Тогда лесная дорога была широкой, по ней телеги ездили спокойно, вот она и прибилась неизвестно откуда, да и подсела на уши моей прапрабабке. Говорила, что знает выход, чтобы ее любимый не уходил никуда, а с ним еще полдеревни. Это нам наша бабка рассказала, когда мы немного подросли, а сама она подслушивала за углом, как старая цыганка ее бабку уговаривала. А мы с Настей чуть не передрались за лучшее место, за то, кто главным станет, как сейчас помню, да и потом… До сих помню, что как девчонка расплакалась, когда у моей Лидочки Полина родилась такой… — Анастасия Петровна улыбнулась, посмотрела за окно, отодвинув занавеску… Солнце еще не поднялось до своей самой высокой точки. До вечера было много времени. — Может, мне с тобой еще и любовью заняться? — спросил Антон едко. — Почему бы и нет. — Даня пожал плечами и улыбнулся одним уголком рта. — По крайней мере, я хотя бы не сдохну, ни разу не потрахавшись. …Бабка наша всегда была главной, а дед — он никогда вперед и лезть не хотел, жил себе спокойно и не думал даже ни о чем. Хороший у него был характер, да только мы с Настей обе в мать пошли, а мать — в бабку. Жалко, я иногда думаю. Мне и жилось бы проще, если бы я так же, как он, могла сестру послушать и отступиться. Но и мне, и ей, все время надо было вперед, на первое место. Та цыганка — я теперь даже не могу вспомнить, как ее звали — пришла к нам с одним только мешком за плечами, и в том мешке была книга. Та самая, которую ты вчера ночью видел перед Дашей. Цыганка долго учила нашу прапрабабку, как правильно читать заклинание на каком-то древнем, мертвом языке, она и сама его не знала; та научила внучку, ну, и так далее, ты понял. Я помню, как мне рассказывали, а кажется, что я там была. Я вижу так ясно, как будто вчера было, как все жители собрались в церкви, как снимали со стен иконы и выносили за двери, а там складывали в кострище. Никто тогда в Бога уже не верил, зато с горя поверили в цыганку и ее книжку. Ты, наверное, не поймешь, но города восстанавливаются, даже если никто из ушедших не останется в живых, а крошечная деревня сгинула бы. — Остальные выживали, — сказал Антон и прикусил себе язык, но было поздно. Анастасия Петровна посмотрела на него, как на насекомое, а через секунду ее взгляд снова стал обыкновенным: спокойным и чуть отстраненным. — Может, так, а может, и нет. Кто сейчас может сказать? К тому же, ни один из местных жителей не считает, что кому-то что-то должен, потому что для нас никогда ничего не делали. — И что случится, если мы с тобой… господи, какой бред, — пробормотал Антон и покачал головой. — Тогда я встану на место нашей бабки и стану здесь главой. Ее слушаются все даже против воли — послушаются и меня. …Говорят, иконы подожгли и оставили догорать, на их месте старая цыганка сама ползала и рисовала на стенах лица демонов и какие-то знаки, а потом люди закрылись в церкви и в первый раз провели ритуал. Анастасия Петровна замолчала и встала из-за стола, за которым они сидели с чаем. — Расскажите про него, пожалуйста, — попросил Антон, когда та, посчитав разговор оконченным, решила уйти. — Боишься? — Анастасия Петровна усмехнулась. — Сам все увидишь сегодня, тебе же интереснее будет. Стой, наблюдай, за тебя Данечка все сделает… — Я вообще могу туда не пойти, если не захочу. — Антон пожал плечами. — А я не захочу, если не буду знать, что меня ждет. Анастасия Петровна улыбнулась и развернулась к нему снова. — Никто не знает. Никто не видит того, что происходит в церкви, кроме самих участников ритуала. Цыганка говорила, что происходящее настолько пугающе и отвратительно, что даже дьявол разрешает смотреть не всем. Я не знаю, правда это или нет, но все три раза, что я была там, я не видела ничего. Помню только, как входила в церковь, и как выходила. — Я могу отказаться? — спросил он, ожидая услышать «нет», но Даня тяжело кивнул, помолчав. — Можешь, — подтвердил он. — Но тогда ты все равно отсюда не выйдешь. Видишь, моста больше нет, болото тебя не отпустит. — А если ты встанешь на место своей бабки, то просто так меня отпустишь? — Сразу же, — кивнул Даня сосредоточенно. — Тебя и Дашу. — А остальных? — Остальные никуда не хотят отсюда уходить, — отрезал Даня с непонятным ожесточением, но потом добавил, уже понизив голос: — Ты не думай, я не просто так это говорю, я же спрашивал у всех, когда хотел выбраться отсюда. Они все как один сказали, что я идиот, раз не ценю своего счастья, и что они отсюда уйдут только вперед ногами. Даша тоже не захочет, я уверен, но ты ее уведешь. — Откуда ты знаешь, что получится? — Я знал, что книга с заклинаниями есть, видел ее несколько раз у деда Игната, когда он из сундука ее доставал и нашей бабке показывал. — Даня опустил руку и принялся что-то выводить пальцем на земле у ног. — Я много лет мечтал выкрасть книгу из сундука и расшифровать, что там написано, по знакомым мне словам и буквам, но на это нужно было время, а книгу мне в руки, конечно, никто не давал… В голосе Дани сквозили непонятно откуда взявшиеся извиняющиеся интонации. — Возможно, там есть и те слова, которые заберут проклятье назад, но я их не знаю. Но я сомневаюсь, что здешнюю жуть можно взять и отменить парой каких угодно слов. Время двигалось сегодня медленно как никогда, словно хотело, чтобы Антон как можно полнее насладился каждой минутой взвинченного ожидания неизвестно чего. Анастасия Петровна тоже сидела с ним в одной комнате, но она хотя бы могла делать вид, что вяжет светло-голубую кружевную салфетку. Даня сказал, что сегодня никто от страха и носа из дома не покажет, а когда время придет — просто выпьют настойку лотоса и пойдут к церкви. — Расскажите про Дашу с Даней, — попросил Антон, когда через пару часов ему надоело изображать дерево, а вопросы так никуда и не делись. — Хорошие дети, способные, — ровно ответила ему Анастасия Петровна. — Эгоисты оба, как и все здесь, так что это скорее плюс, чем минус. Только вот Даше повезло, потому что ее желание должно было сбыться, а Даня… Не его это место, не может он жить здесь и выбраться не может. Сил не хватает. — Они поэтому так не ладят с самого детства? — Не только. — Анастасия Петровна вздохнула. — Потому что Дашенька была любимицей Насти, а Даня что? Даня все детство кричал и плакал, потому что помнил, как мать его и Дашу понесла топить в болото, хотя сама одна-единственная там и пропала, а детишек омут не взял. «Наверное, это и называется шоком». Антон сглотнул и поднял на женщину глаза. — А Даша? — Даша не помнит. — Анастасия Петровна пожала сухими узкими плечами, покрытыми легким летним платьем. — Им обоим тогда было-то по паре месяцев, поэтому-то никто и не верит Даниным рассказам про то, как мама тащила их обоих под мышками сквозь черный лес к болоту. — Повезло Даше, — нервно усмехнулся Антон. — Повезло, — согласилась Анастасия Петровна. — Может, у них в жизни еще что-нибудь интересное было? — спросил он скептически, стараясь своей насмешкой сгладить собственный же страх. — У Дани была я, а несколько лет назад появилась Марфа. У Даши было все остальное, — та поджала губы недовольно и снова принялась за салфетку. — Вы Дашу тоже недолюбливаете, да? — поинтересовался он, испытывая при этом странное, ничем не объяснимое ощущение неприязни к женщине. — Было бы за что. — Анастасия Петровна хмыкнула. — Если и есть люди, которым все достается так просто, так это и ее бабка, и она. Антон кивнул и не стал больше ни о чем спрашивать. Даша обманом притащила его сюда ради своей цели, и этого Антон не мог ни забыть, ни простить, но то, что делала Анастасия Петровна, тоже не было правильным, а ему казалось еще более неприятным. Если бы ей дали возможность, она была бы еще отвратительнее Даши. Ему перестало здесь нравиться намного раньше, но ее последние слова стали той чертой, за которой его былое хорошее отношение начало очень быстро таять. Теперь Анастасия Петровна представлялась ему обыкновенной старухой, которой не дали власти и оставили в стороне, а сейчас она передала все свои прогнившие за долгие-долгие годы жизни мечты Дане. И Даня сегодня ночью осуществит ее мечту и станет здесь главным, а Антон поможет ему в этом. «Плевать, пусть делают, что хотят. Лишь бы я смог отсюда выбраться», — подумал он и отвернулся, чтобы смотреть в окно и дожидаться вечера. *** Ближе к вечеру Антон не выдержал и ушел к Даше, не попрощавшись и не сказав Анастасии Петровне ни слова. Ее общество слишком давило на него, как и любое другое, впрочем. Антон хотел хотя бы пару часов побыть наедине с собой и немного разобраться со своими мыслями. В избе, как он и ожидал, не было никого. Антон медленно и бесцельно обошел комнату, в которой вчера происходило действо, но не увидел ничего, хоть отдаленно внушающего подозрения. Ни одного пятнышка крови на полу, ни потека черного воска на столе. Он поискал глазами красный угол, а потом понял, что в этом доме, как и в любом другом в этой деревне, нет ни одной иконы, потому что молятся здесь не святым. По спине, несмотря на жаркий летний день, пробежал холодок, когда Антон вспомнил, что говорила Анастасия Петровна про изображения демонов на стенах церкви изнутри. Так же неторопливо, словно он прогуливался по чужому старому дому, Антон вышел из комнаты — половица неожиданно громко скрипнула, и он чуть не подпрыгнул от напряжения, а потом тихо посмеялся над собой. Сейчас он чувствовал себя полностью одураченным, но, что странно, за свою жизнь он уже не боялся: или у них с Даней все получится, или он сам просто закончит ее. Сам виноват. Не надо было быть таким доверчивым дураком, не надо было влюбляться в первую подвернувшуюся хорошенькую девушку. Антон заглянул в маленькую Данину комнатку, посмотрел на аккуратно застеленную кровать, на лежащую на низком деревянном столике стопку старых учебников по математике и вышел с ощущением какой-то непонятной неловкости. Оно всегда возникало, когда Антон думал о Дане, и было похоже на неловкость от хотя бы случайного взгляда на инвалида. Про Дашу Антон предпочитал не думать вообще, потому что это было слишком больно, зато про незадавшуюся судьбу Дани размышлялось хорошо. Вообще-то, он надеялся в комнате Дани найти Марфу — жаба успокаивала его своим хладнокровием и непробиваемостью, — но ее там тоже не оказалось, и Антон пополз к себе наверх, на чердак. План черного венчания был такой, что Антон зазубрил его за бессонное, проведенное в одиночестве утро, бессмысленно повторив про себя раз сто. Даша, завершив все приготовления, идет в свой дом, там она встречается с Антоном, по давней традиции тот выпивает настойку лотоса, которая введет его в оцепенение и заставит подчиняться ее словам, и они рука об руку пойдут к церкви. У входа их будут ждать все местные жители, опоенные заранее той же настойкой, и будут вести себя, как зомби, следуя всему, что только им скажет Даша. Антон, как сказал Даня, обязательно должен будет выпить эту затемняющую рассудок дрянь, чтобы не видеть лишнего и не влезть в то, чего он все равно не понимает. Даша возьмет Антона за руку и поведет за собой в церковь, а остальные пойдут за ними. Внутри их будут ждать Дашина бабка, как действующая глава деревни, и дед Игнат — здешний священник, который проведет весь ритуал от начала и до конца. Он будет читать заклинание все то время, пока Даша и Антон будут подходить к нему, обходя внутренний зал церкви по кругу, останавливаясь у лиц демонов и забирая благословение у каждого. Так под завывания Игната они подойдут к алтарю, где их будет ждать бабка Даши с короной на голове, а в руках будут золотые кольца, которыми он и Даша должны будут обменяться. Дальше следует обязательный даже здесь поцелуй, затем бабка снимет с головы корону, передаст ее Даше, и та займет свое законное место главы деревни, после чего она должна будет обойти каждого из жителей, закрыть каждому глаза, а потом приказать открыть их. … — И все, — закончил Даня с кривой усмешкой на лице. — Так она и стала бы здесь главной, и наш род бы не прервался. Но на месте Даши в церкви с тобой буду я, а Даша посидит пару часов под замком, привязанная к кровати. Ты ведь мне поможешь? Антон кивнул. Сейчас у него не возникало ни малейших угрызений совести, что он силой заставит Дашу остаться и не мешать тому, чтобы ее детская мечта не осуществилась. — И что изменится? — Антон спросил, так и не поняв до конца, в чем заключается Данин план. — Я просто отпущу вас, и вы сможете уйти отсюда. — Даня склонил голову низко, завесив волосами все лицо. — Ваша бабка откажется проводить ритуал, как только увидит со мной под ручку тебя, а не Дашу? — усомнился Антон в действенности предложенного плана. — Поздно будет отказываться. — Даня усмехнулся. — Когда ритуал уже начат, нельзя просто взять и его прекратить. — А кровь ты пил, как и Даша? — вдруг вспомнил Антон его часть, которая так шокировала его всего лишь пару часов назад. — Пил. — Даня улыбнулся и посмотрел на небо, которое уже начало сереть. — Теплая, соленая и железом отдает, но ничего так, пить можно. Все понял? Ничего сложного для тебя нет, глотаешь зелье и доверяешь мне остальное. Ты все равно ни черта не знаешь и все испортишь, а я годами готовился. Согласен? — повторил Даня самый главный для него сейчас вопрос снова. Тогда Антон согласился, сочтя требование разумным, но сейчас, поразмыслив немного, он передумал. Он решил все-таки увидеть то, что должно происходить, своими глазами, и он уж точно не станет вмешиваться в чужие черномагические ритуалы. «Не будешь вмешиваться, — еще раз повторил про себя Антон. — Это не твое дело». Даша появилась еще час спустя, когда солнце уже село, и только западная часть неба все еще была окрашена красным. Антон бросил последний взгляд в окошко на чердаке, из которого он смотрел на черный, склоненный купол церкви со сломанным крестом, прежде чем повернуться к ней. Еще вчера смотреть на Дашу было для него счастьем, сейчас же он едва подавил в себе дрожь. — Волнуешься? — спросила она, наполовину забравшись на чердак, чтобы быстрее можно было спуститься. Антон тяжело кивнул, сглатывая. Воздух был душным и горячим, и одежда, казалось, липла к телу и сдавливала грудь. — Я тоже немного, но ты ничего не бойся. — Конечно. Как скажешь. — Антон криво улыбнулся и поманил ее к себе пальцем. Внутри, в груди, мерзко тянуло. Даня должен был подняться примерно через минуту. Даша должна была подойти к нему, чтобы поцеловать, они рассчитывали на это, и та действительно быстро взобралась до конца и подбежала к Антону — он не мог не отметить надетый на ней сегодня темный сарафан в пол. — Это — тоже дань традициям? — спросил он, аккуратно обхватив пальцами ее запястья и потянув на себя. Даша охотно упала к нему на колени и нервно хихикнула. Теперь она сидела со скованными руками в его объятиях, и Антон с неприятным удивлением отметил, что она на самом деле ни о чем не догадывается и доверяет ему как прежде. — Да. Давай уже пойдем. Быстрее начнем — быстрее закончим. — Она повернула к Антону голову и потерлась носом о его щеку. — Мне и самой как-то не по себе. — Почему? — Антон деланно удивился, и Даша напряглась, посмотрела на него вопросительно. — Что-то не так? — спросила она и сразу же попыталась снова расслабиться и растянуть губы в милой улыбке. Ее пальцы сами собой сжались в кулаки, на тыльной стороне ладоней от напряжения проступили тонкие голубые венки, и Антон сильнее сжал ее запястья. — А ты сама уверена, что все так, как надо? — прошептал он ей на ухо. От волос и кожи шел знакомый запах, абсолютно обычный, нормальный, человеческий, от которого Антону раньше кружило голову, и даже сейчас сердце забилось быстрее. — Я видел тебя вчера ночью. Я знаю, чего вы все здесь хотите, но этого не будет. Уж извини, — добавил он, глядя Даше прямо в глаза. — Ты все-таки поверил ему, — тихо сказала она без выражения. — Ты ничего не знаешь, но ты поверил ему, а не мне. — Я верю в то, что видел своими глазами, — резко ответил Антон. — И я не подписывался быть с тобой, если ты жрешь котят. — Тебе-то какая разница? — прошипела она и сердито дернулась из его рук. — Тебя же не заставляю! Ты вообще этого не должен был увидеть, тебя это вообще не касается! — Все, кончайте, времени нет, — оборвал их неслышно забравшийся наверх Даня, и они оба вздрогнули от неожиданности. — Антон, клади Дашу на кровать и держи руки крепче. Даша вела себя неправильно, когда Антон уложил ее на кровать, закидывая за голову руки, чтобы привязать их к кровати. Она не дергалась, не кричала, не пыталась вырваться, только смотрела на него, закусив губу. — Ты должна была мне сказать сразу, какая у вас деревня, — проворчал Антон, и, понимая, что он сейчас зачем-то пытается оправдаться, тряхнул головой сердито. — Ты вообще не должна была делать этого! — Почему не должна? Потому что тебе не нравится? — Потому что нельзя быть человеком и делать такое! — вырвалось у него. Даша резко открыла глаза, вздохнула, а затем опустила веки одновременно с тем, как Даня завязал последний узел. Антон выдохнул. Голова кружилась от нереальности происходящего. — У нее руки не перетянуты? — спросил он. — За пару часов не отсохнут. — Даня пожал плечами. — Все, пошли. Они быстро, не оглядываясь, спустились вниз. Сейчас казалось, Антон уже ничего не понимает и ни в чем не уверен, но голова гудела от ощущения того, что он что-то упускает. Дашу? Нет, Даша сейчас была на своем месте, и обездвиженной и связанной она нравилась ему теперь куда больше. Что-то не так было в Дане. Тот старался вести себя как ни в чем не бывало, когда наливал Антону необходимую дозу затуманивающей голову настойки — ярко-зеленой, не такой, как в прошлый раз, — но сквозь скупые, точные, будто заранее выверенные движения, видно было, что тот на взводе. Антон неторопливо подошел к окну и выглянул наружу, сдвинув в сторону легкую занавеску. Стемнело, в небе всходила полная луна, с реки сегодня веяло прохладой, и по рукам пошли мурашки. — Зачем тебе это? — задал Антон терзавший его и раньше вопрос, когда Даня протянул ему наполовину наполненный граненый стакан. — Что надо? — тот от неожиданности дернул рукой, отчего стакан чуть было не выпал, переходя из рук в руки. — Вставать на место Даши. Помогать мне, — перечислил он. — Что ты получишь за это сам? Даня улыбнулся, вдохнул поглубже и опустил веки. В темной комнате его глаза казались черными провалами. — Я знаю, как покончить с этим проклятием, и я здесь единственный, кто хочет это сделать. Поэтому я должен встать во главе маленькой проклятой деревни в десять человек, — он открыл глаза и посмотрел прямо на Антона. — Наши цели совпадают. Поэтому я и надеюсь на твою помощь. — Я тебе помогу. — Антон кивнул и выплеснул зеленую жидкость из стакана в окно. Сначала он думал, что сделает это незаметно для Дани, чтобы тот ни о чем не догадался, но теперь ему надоело прятаться от всего. — Да как хочешь! — выкрикнул Даня и резко отвернулся, встал к Антону спиной и выдохнул, успокаиваясь. — Твои проблемы. Просто делай все, что я скажу, хорошо? И не бойся. — После ваших предупреждений каждые пять минут я уже ничего не боюсь. — Антон закатил глаза. — Дань, пойдем уже, ты просто сделаешь то, что должен, и мы это поскорее закончим. Даня усмехнулся и, ничего больше не ответив, направился к выходу. По пути до церкви они так и не перекинулись ни словом. Чем ближе они подходили, тем отчетливее становилась царившая этой ночью тишина — не слышно было ни птиц, ни кузнечиков, ни вьющихся вокруг комаров, только шелестели под порывами ветра листья. Антон похолодел и задрал голову, когда вокруг стемнело еще сильнее, но это всего лишь облако закрыло собой луну. — Погода портится, — отметил он, чтобы сказать хоть что-то. — Да плевать, — ответил Даня неожиданно тихо, и они снова замолчали. Антон не сразу понял, что они дошли до места, да и Даня, судя по всему, тоже, и минуту они простояли как вкопанные, глядя вперед, на сгрудившихся у открытых дверей людей. Те стояли, чуть пошатываясь, с прямыми спинами и поднятым подбородками, и, казалось, не видели и не понимали, что происходит вокруг. Из дверей исходил неровный желтый свет, такой же, какой Антон видел в окне прошлой ночью. По-настоящему страшно стало только теперь, страх накрыл его тяжелой, удушающей волной, и он почувствовал, что вряд ли сможет сделать и шаг навстречу той жути. — Пойдем, нам туда, — первым очнулся Даня. Антон потряс головой и стиснул зубы. Другого пути, кроме как вперед, в церковь, не было. — Может, мне тебя еще и за руку держать? — спросил он в шутку, чтобы стало хоть немного легче. — Да. — Даня кивнул сосредоточенно и сам нашел и сжал его пальцы. — Это хорошая мысль. Когда они приблизились к дверям, Даня повысил голос, позвав жителей за собой, и те, как под гипнозом, двинулись за ними, неловко переставляя ноги. Антон увидел, как пошла вперед Анастасия Петровна, и хотел было ей улыбнуться, пока не понял, что ее глаза полностью белые, как будто затянутые туманом. — Я так же хреново выглядел тогда? — спросил он у Дани шепотом, перешагивая через порог. Антон смотрел только под ноги, и теперь ему совсем не хотелось, как раньше, рассматривать церковь изнутри. — Не так. — Даня мотнул головой. — Разная концентрация дает разные эффекты. Мы с Дашкой как-то стащили бутылку и экспериментировали, иногда выходило что-то интересное… Даня договорил и поднял голову, и Антон последовал его примеру. Черный пол, по которому они шли, полностью был расчерчен и исписан непонятными знаками и символами, которые уходили в темноту, а потом снова освещались у стен. Там стояли старые церковные подсвечники, но в них сейчас ярко горели свечи из черного воска, освещая грубо нарисованных на темных досках животных с человеческими головами. Свинья с головой мужчины и кошка с женской головой стояли на задних ногах, выставив вперед гениталии, улыбались ему широкими красными ртами с зубами-треугольниками внутри, и держались за руки. Свободные руки тоже были протянуты в стороны и смыкались с чьими-то еще, создавая круг. Антон с усилием отвел взгляд, чтобы не видеть отвратительных существ, и перевел его на алтарь. Дашина бабка возвышалась над раскрытой книгой, но смотрела на них. Раньше она почему-то казалась Антону пугающей, но теперь, по сравнению с милыми существами на стенах, на нее вполне можно было смотреть, несмотря на всю пылающую в ее запавших глазах ненависть. Он и Даня подошли к алтарю в то же время, когда местные жители встали по кругу у стен, и все они смотрели перед собой белыми, ничего не видящими глазами. — Зря я не оставила тебя там, в болоте, когда ты еще не мог оттуда выбраться, — сказала старуха негромко, посмотрев с бессильной яростью сначала на Даню, затем на него. — Жаль, что ты не сдохла раньше. — Даня пожал плечами спокойно. — Но сегодня мне будет хоть немного приятно. — Ритуал нельзя прервать, да? — спросил Антон, чтобы подтвердить свою догадку и чтобы почувствовать себя хоть немного живым в этом жутком месте. Разговор был самым нормальным, в отличие от обстановки. Бабка его проигнорировала, даже бровью не повела, словно Антона здесь и не было, а Даня тяжело кивнул. — Начинай, хватит тянуть! Ты все равно ничего уже не сделаешь! — крикнул на нее Даня. — Сестру родную ты тоже убил? — с неожиданным ехидством спросила бабка. Даня отрицательно мотнул головой. — Начинай! Бабка вздохнула, набрала в грудь воздуха и нараспев начала читать раскрытую перед собой книгу. Голос сначала дрожал, а потом окреп и взмыл вверх, отражаясь от стен тяжелым, грохочущим и звенящим эхом. Она задрала руки и закатила глаза, уже на память выкрикивая слова заклинания, но Антон смотрел только на нее, потому что оглядываться было нельзя. Позади него шуршали шаги, свет то гас, то снова разгорался, в воздухе шелестели крылья, и по бокам носились тени — тени тех, кто нарисован на стенах, понял Антон и закрыл глаза, сжимая руку Дани крепче и не чувствуя боли в стиснутых пальцах. Голос старухи звучал так громко, будто бы она кричала прямо в оба его уха, и хоть слов Антон не понимал, но суть каким-то образом была отчетливо ясна и без этого. Он не хотел смотреть, кто идет, когда услышал позади, за спиной, чьи-то тяжелые шаги. Голос на мгновение стих, оставив после себя гуляющее высоко под куполом эхо, и Антон все-таки открыл глаза. Заполненные чернотой провалы глаз с лица бывшего слепого Игната смотрели прямо на них с Даней. — Это тоже нормально, да? Так и должно быть? — неожиданно высоким голосом спросил Антон. — Наверное. — Даня пожал плечами, не поворачивая к нему головы. — Расслабься, тебе ничего не грозит. Антон нервно хихикнул, когда бабка всунула сначала Дане, а потом и ему в руки по черной тонкой свече и подожгла фитиль. Конечно, может, ему и нечего опасаться, но даже если он отсюда выйдет, то наверняка седым, и впечатлений ему хватит на всю жизнь. Он еще успел подумать об этом, пока дед Игнат становился на место бабки. Он знал, что существа, которых призвали, все еще здесь, никуда не ушли, и лениво, скучающе следят за церемонией, но когда тот начал читать венчальную молитву, они ожили. Он как будто отключился: он слышал, как низкий сильный голос говорит о вечной любви и на земле, и под землей, а вокруг них ходит по кругу бабка, что-то бормоча себе под нос, и мечутся тени. Огонек свечи дрожал и несколько раз почти потух, по спине дул неизвестно откуда взявшийся горячий ветер, чьи-то крылья и перья задевали щеки и плечи и больно дергали за волосы. Единственным, что все еще держало здесь и не давало сознанию отключиться окончательно, была рука Дани, который ледяными пальцами вцеплялся в его руку. Ему нечего бояться, конечно, ему ничего не грозит, скоро все это закончится, и Антон будет счастлив, если еще раз увидит чистое звездное небо над головой, а не свихнется здесь. А произойти это могло в любую секунду. Он сам не знал, как заставил свои голосовые связки работать, когда от него потребовали слова клятвы, потом услышал механический, совершенно не живой голос Дани, и сам как будто немного пришел в себя, ровно настолько, чтобы вспомнить, что здесь происходит, и что Антон здесь делает. Он посмотрел налево — Даня стоял, закусив губу и склонив голову, и свеча кое-как удерживалась в его руке. Антон чуть двинул пальцем, погладив его ладонь, и Даня вздрогнул, поднял голову. Бабка подошла к ним спереди, наконец-то заслонив собой священника с черными, будто залитыми нефтью глазами, сняла с головы корону и надела на Даню. Тот тоже ожил, дернул в стороны уголки рта и мельком посмотрел на Антона. Взгляд у него был при этом упрямый, словно Даня поставил себе цель и теперь, когда уже почти дошел до нее, не собирался отказываться ни за что. Тревожная мысль пронеслась в голове, но Антон не успел ее поймать. «А теперь можете обменяться кольцами», — услышал он, и перед ними на высохших и почерневших от старости ладонях оказались лежащими два тонких золотых ободка. Пришлось расцепить руки. Пальцы не гнулись, когда он поднял свое кольцо и отдал каким-то чудом все еще не потухшую свечу, потому что ветер стал еще сильнее, и теперь приходилось щуриться, чтобы глаза не резало горячими резкими потоками воздуха. И пахло, как принято во всех историях про дьявола, серой, но этого Антон уже почти не ощущал. Даня взял с раскрытой ладони свое кольцо вслед за ним, потом протянул руку со свечой и положил ее на книгу. Антон смотрел, как во сне, как расползается под огнем страница черным неровным полукругом, и по его краям вспыхивают маленькие еще пока желтые огоньки. Страницы разгорятся за несколько секунд, через полминуты посыплются на пол, который займется мгновенно. Столько усилий, чтобы сжечь церковь со всеми жителями деревни…. — А теперь смотри на меня и быстро вспоминай, что обещал делать все, что я говорю, — раздался слева от него громкий Данин голос, и Антон развернулся к нему. Внутренний секундомер отсчитывал время до того момента, когда будет окончательно поздно. — Меняемся кольцами, целуемся, и ты идешь на выход. Давай, шевелись, протягивай руку! Ну, скорее! Даня сам дернул на себя руку Антона с все еще зажатым между пальцами кольцом, сам всунул палец внутрь и надел кольцо на него. Краем глаза Антон увидел, как посыпались вниз горящие обрывки бумаги, как отошла в сторону бабка и молча села у стены. Зато ветер утих. Возмущаться было поздно. — Дань, зачем? — спросил он и только сейчас понял, что тени, кем бы они ни были, ушли, и наступила тишина, в которой ясно слышался только громкий треск огня. Даня поднял голову и посмотрел на Антона в упор. — Потому что только так можно все закончить. Только когда не станет того, на чью голову нацепили эту чертову корону, проклятие перестанет существовать. Под ногами вспыхнули и быстро побежали в сторону огоньки. Антон посмотрел вбок, где ярко пылали страницы, и увидел, что у слепого деда глаза стали обычными, белесыми, а подол черного балахона загорелся. — Блядь, ты соображать быстрее можешь?! — сорвался Даня. — Еще три минуты, и ты отсюда тоже не выйдешь, а я должен стоять тут и все на пальцах тебе объяснять? Ты можешь просто поцеловать меня и быстро пойти на выход, а потом отвязать Дашку, потому что искры полетят, и дома тоже вспыхнут?! — И все остальные сгорят здесь? — И все остальные сгорят здесь, потому что больше ничего не хотят! Пошли отсюда! Дед Игнат уже полыхал до самой головы, не двинув ни пальцем, чтобы спастись, и из-за огня смотрел на них пустыми глазами. Даня дернул Антона за руку и потащил к выходу, туда, где все еще стояли около стен люди. Они остановились у открытых дверей, сквозь которые видно было темное, затянутое тучами небо. Дождь, правда, если и пойдет, то не сейчас, а через пару часов. Антон вдохнул и выдохнул, приводя себя в сознание, и посмотрел на Даню. Тот стоял рядом, обхватив себя руками, дрожал и отводил глаза. Антон подошел ближе и положил руки ему на плечи. — Еще можно все исправить. Мы найдем другой выход. Я обещаю. Я тебе помогу, — говорил он. Он что угодно сейчас сказал бы, только бы вытащить Даню и людей отсюда. — Нет другого выхода! Думаешь, я не искал? Только смерть. Мама хотела того же, но ей надо было топиться раньше, чем появились мы. И ты просто себе не представляешь, как меня здесь все заебало. Сколько я себя помню, я мечтал, чтобы этого места и этих людей не стало, так что я знаю, что делаю. Антон бегло посмотрел на вход в алтарь: там уже горело вовсю, но пока еще пламя не пробралось за перегородку. Его руки все еще лежали на чужих плечах. В животе скрутился тугой комок, когда он чуть наклонившись, тронул губы Дани своими. В первую секунду тот застыл, а потом на вдохе раскрыл рот шире, зажмурил глаза, и из-под век потекли слезы. — Тихо, тихо… — заговорил он, обнимая, потому что Даня прижался к нему и обхватил руками за шею, судорожно дыша. — Давай, успокойся, сейчас не время. Потом все будет хорошо, потом ты будешь срываться, психовать, реветь и все, что захочешь, а сейчас давай вытащим людей наружу? Даня, давай, ты же можешь. Ты же знаешь, что они не виноваты, они здесь ни при чем. Ты же лучше, чем хочешь казаться, ты не хочешь на самом деле, чтобы они все умерли. Дань, пожалуйста, я тебя очень прошу, давай сделаем это, иначе я сам не смогу после жить спокойно, понимаешь? Даня, кажется, постепенно успокаивался, и на последних словах Антона убрал с его шеи руки и отошел на несколько шагов. — Ты прав, извини. Пойдем. Антон боялся посмотреть туда, куда уверенно сейчас направился Даня, потому что краем глаза он не мог не видеть рыжие всполохи вдалеке. Огонь перебрался и сюда, и теперь, не сдерживаемый хотя бы тонкой перегородкой, продвигался по стенам быстро и слизывал яркими языками чудовищных существ, и теперь горячий и сухой, совсем не потусторонний, а раскаленный огнем воздух, чувствовался на расстоянии. Они плечом к плечу быстро прошли в центр и остановились, Даня неуверенно тронул все еще сидящую на голове черную корону и скомандовал: «Быстро все на выход! Отойдите подальше, к берегу, и ждите там!» Антон на несколько мгновений потерял дар речи, хотя казалось, что его уже ничто удивить не сможет, когда все люди, которые раньше стояли на месте, как вкопанные, по команде двинулись вперед. Они шли наугад, широко раскрыв ничего не видящие глаза, но никто не столкнулся и не помешал выйти другим. — Это было… — Антон покачал головой. Напряжение отпускало, тяжелый комок в животе быстро рассасывался. У него, кажется, все получилось. Только сейчас он почувствовал, как здесь жарко и как кружится голова от едкого, лезущего в нос и рот дыма. — Круто выглядело, да? — Даня грустно улыбнулся и тоже двинулся к выходу, не торопясь. — Более чем, — подтвердил Антон. — Должны же у меня быть хоть какие-то плюсы… Даня остановился в дверях и посмотрел назад. — Все? Ты доволен? — спросил он устало. — Да. — Антон кивнул и наконец-то вышел на улицу, вдохнул еще прохладный, не успевший накалиться воздух. Он спустился на пару ступеней вниз и обернулся. — Спасибо. Пойдем? Даня улыбнулся, мотнул головой и спиной вошел внутрь церкви, закрыв за собой двери. Какое-то время — он даже не мог сказать, несколько секунд прошло или несколько минут, — Антон тупо смотрел на две закрытые створки. Такого не могло быть, просто не могло. Но было. И если он не сделает что-нибудь прямо сейчас, то потом делать уже будет нечего. Ключа от этих дверей у него не было, но даже если бы и был — Даня просто закрылся изнутри на задвижку, значит, здесь никак не зайти. Оставались еще окна на высоте двух человеческих ростов и две боковые двери. Антон посмотрел вверх: черно-серые клубы дыма валили как раз там, где болтался висящий на паре досок купол, и вместе с дымом в небо летели искры. Еще немного, и купол отвалится напрочь. Еще немного, и вытаскивать будет некого, в таком огне никто потом даже тела не найдет. Последняя мысль мигом придала ему ускорения, и Антон взлетел вверх, добежал до бокового входа и встал перед ним, оглядывая дверь. Дверь была старой, гораздо более ветхой, чем главный вход, и раскаленной — Антон отдернул руку, которую прижал к поверхности, через секунду. Страшно было представить, что творится внутри, и нельзя было даже подумать о том, что Даню уже не спасти. Прошло совсем немного времени после того, как двери закрылись, Даня не полезет в самый огонь, а если бы полез, Антон уже слышал бы его крики. Тот единственный, кто имел ключи от церкви, сгорел в ней первым. Можно было бы вскрыть замок, если бы поблизости нашлась хоть какая-нибудь проволока, но проволока, как назло, не попадалась на глаза, да и откуда бы ей взяться посреди поля и кладбища. Можно было выбить дверь. Антон знал, как это делается, но сам не пробовал никогда. Спасало его то, что дверь, кажется, почти готова была развалиться на части самостоятельно. Он еще раз представил, как внутри полыхает огонь, какой там стоит жар, а в воздухе — дым, потом представил там Даню и, размахнувшись, ногой ударил в середину двери — дверь отвалилась с тихим скрипом, почти неразличимым в шуме и треске огня. Он только сейчас почувствовал, как горячо лицу и как горячими волнами раздувает волосы, и нечем дышать. «Если ты будешь и дальше разбираться в своих ощущениях, ты никому не поможешь», — сказал он сам себе, размахнулся и ударил снова, а потом еще раз и еще, и еще. Дышать было нечем, зато дверь под подошвой поддавалась, трещала, щетинилась щепками и болталась в петлях. «Еще, еще, еще», — гулко отдавалась в голове с каждым ударом, пока дверь наконец не упала внутрь, почти разломившись наполовину, и Антону в лицо дохнуло огнем, сквозь который он должен был пройти. Вперед, в образовавшийся проем, что-то прыгнуло до того, как Антон смог понять что-то, и только потом до него дошло, что это — жаба. Жаба, конечно, была необычной, но с другой стороны — она являлась все-таки обычной жабой, и даже она не боялась. Антон содрал с себя рубашку, поглубже вдохнул и вбежал внутрь. Пройти оказалось на деле не так страшно, хоть джинсы и начали тлеть в двух местах, а остальное тело будто потеряло чувствительность. Самым плохим оказалось то, что из-за дыма не видно было ничего, даже собственную протянутую руку; дым ел глаза, и приходилось их закрывать, и только изредка смотреть сквозь ресницы. Дышать тут было нельзя, крикнуть и позвать Даню — тоже, и приходилось на ощупь шарить понизу и искать, не лежит ли там тело. Пол еще каким-то чудом держался, хоть и горел в некоторых местах и полностью провалился у стен. Жаба квакнула где-то справа, совсем недалеко, потом еще раз, намного тише, но Антон успел понять, в каком направлении искать, и почти сразу же натолкнулся руками и ногами на мягкое тело. Он быстро подкинул Даню на руки — тот болтался без единого признака жизни, — и поднялся во весь рост. Мелькнула паническая мысль, что он сейчас не найдет выхода, или тот будет уже заблокирован, но черный проем в стене обнаружился почти сразу, и Антон ломанулся к нему, по ходу со странным, совершенно неуместным весельем подумав, что Даня оказался неестественно легким. Идти сквозь огонь обратно показалось уже почти пустяком, только волосы где-то на боку около уха вспыхнули, и пришлось спешно тушить их плечом. Дышать снова оказалось невозможно хорошо, только почему-то больно. «Я же не встану завтра. А может, я уже умер, и теперь тут ползает только моя неприкаянная душа. А может, я супермен…» — метались в голове неизвестно откуда взявшиеся бредовые мысли, пока он оттаскивал Даню подальше от горящей церкви, на которой уже занимался свод. Когда Антон решил, что расстояние достаточное и им пока ничего не угрожает, он осторожно опустил Даню на землю и положил на шею палец, отыскивая пульс. Пульса не было. Сердце не билось. Даня лежал перед ним на спине, и его лицо было почти синим. Антон не помнил, где и кто учил его первой помощи только что умершим, но он знал, что нужно делать: искусственный массаж сердца — восемь сильных толчков в грудь, — искусственное дыхание — вдохнуть в рот воздух два раза подряд, — и так снова, а потом снова и снова, и снова. Он не знал, через сколько времени остановился бы сам, если бы Даня не задышал, закашлявшись. Теперь надо было остановиться хотя бы на пару минут, посмотреть вокруг, увидеть полыхающую до самой верхушки церковь, посмотреть на себя, порадоваться тому, что он все-таки жив и в сознании, хоть и не очень цел. — Что с Даней? Он живой? — откуда-то из темноты на них вылетела Дашка. Антон пожал плечами. Почему-то сейчас его совсем не интересовало, как она освободилась. Его даже не волновало, почему она не прибежала на помощь раньше. Антон сел на траву, отвернувшись от Даши, которая внимательно осматривала Даню. Он не хотел смотреть на них, он смотрел на взмывающий в черно-серое небо столб огня: выглядело красиво. Раскаленные, красно-оранжевые искры и мелкие огоньки летели вверх. Некоторые медленно гасли в темноте, а некоторые, покрупнее, летели в стороны и падали на землю. Он всегда любил смотреть на огонь. В детстве они обожали жечь костры, стаскивая в них мелкие ветки, солому и весь мусор, какой только может гореть, но у них никогда, сколько бы они ни старались, не выходило ничего похожего на настоящий, большой костер. Сейчас он, наверное, отыгрывался за все их неудавшиеся эксперименты. Жалко, что фотик с собой не взял, мелькнула неизвестно откуда взявшаяся идиотская мысль, и он хихикнул. Постепенно шум крови в ушах стал утихать, и вернулся слух. Оказывается, вокруг них воздух гудел, а чуть подальше, оттуда, где полыхала бывшая церковь, доносился треск огня и треск рушащихся перекрытий, и жар от огня достигал и того места, до которого он смог дотащить Даню. Обожженные плечи, руки и грудь начинали противно ныть. Особенно плечи — на них падали мелкие-мелкие, практически незаметные, будто пыль, капли воды. Погода действительно испортилась, начался дождь. Неожиданно открывавшийся ему потрясающий вид закрыла своим телом Даша. Она подошла к нему спереди, села на корточки и заглянула в лицо. — Антон… — позвала она, помахала перед его глазами ладонью. — Антон, приходи в себя. Пожалуйста, приди в себя хоть ты… Дрожащими пальцами она попыталась щелкнуть перед его лицом, но громко вышло только с третьего или с четвертого. Антон резко зажмурился и тут же почувствовал, что лицу тоже досталось. — Как ты тут оказалась? — Он попытался спросить, прохрипел, и тут же его скрутило в кашле. Оказывается, он тоже все это время не дышал, и теперь легкие и горло жгло от попавшего внутрь воздуха. Даша прижала ладонь ко рту на несколько секунд — голову вело, и Антон не сводил с нее взгляда, пока валялся на прохладной траве и приводил дыхание в порядок, — а потом тряхнула головой и посмотрела на него серьезно, собранно. — Веревки перетерла. Дерьмовые старые веревки, сначала их ногтями расщепляла, потом рвала по ниточке. Так и знала, что вы, черти, что устроите тут… На большее Даши не хватило: она отвернулась, закусив губу. Если бы у Антона были силы, он убил бы ее здесь, прямо на месте, но сил не было, и он мог только сесть и снова пожать плечами. — Люди все?.. — не поворачиваясь к нему, спросила она и недоговорила. — Вышли. Даня их вывел, — просипел он. — Только твоя бабка и Игнат сгорели. Даша закрыла глаза, кивнула и повернулась к нему. — Тош… — позвала она его жалобно и потянулась осторожно рукой к нему, легко коснулась прохладной ладонью его горящей руки. — Даню надо в больницу. Он не выживет. Антон глубоко вздохнул и очнулся окончательно. — Даша, как?! — спросил он едко. — У тебя в подполе спрятан вертолет? В ржавом гараже Толика закрыт вездеход, который провезет нас сквозь болото посреди ночи? Может, у тебя в сарае стоит по метле, на которой ты в детстве училась летать, а сегодня как раз полнолуние? Или у тебя не получится, потому что в жертву надо принести пару младенцев, а тебя в запасе не осталось ни одного? — Блядь, Антон, ногами! — взорвалась она и вскочила на ноги, уставившись вдаль, куда-то за его плечо. Антон обернулся назад, потом снова посмотрел на Дашу, но та вытянулась, напряглась и смотрела прямо, стиснув зубы и не моргая. Антон снова проследил за ее взглядом, присмотрелся и увидел тонкую серую струйку дыма, поднимающуюся над крышей одного из домов. Антон сглотнул — этот «костер» превосходил все самые смелые его ожидания. Только сейчас он осмотрелся: церковь разгорелась полностью, превратившись в желтый столб, и мелкие огоньки летели в стороны от нее намного дальше, чем прежде. Где-то уже ярко горела высохшая за несколько недель жары трава, и огонь под порывами ветра подбирался к тому, что осталось от деревни, со всех сторон. Дождь продолжал мелко и нудно накрапывать, словно в насмешку не желая усилиться хоть немного. — Вот что бывает, когда не посвящаешь одно из главных действующих лиц в свои планы, — отстраненно произнесла Даша, продолжая смотреть на струйку дыма, которая постепенно превращалась в серые клубы с искрами. — Ногами, Даш, — напомнил ей Антон. Та повернулась и посмотрела на него непонимающе. Он напомнил: — Дане надо в больницу. Нам тоже было бы неплохо отсюда свалить как можно скорее. Черт, сейчас я не был бы так против твоей метлы… Даша нахмурилась, кивнула и кисло улыбнулась. — Ну, извини, что и здесь не оправдала. Нам надо быстро сколотить из досок носилки и идти к дороге через лес. — Отличный план.— Антон кивнул. — Помнишь мост? Его там больше нет. — Он отвернулся и теперь посмотрел на Даню. Даже в темноте, расцвеченной желтым светом огня, было видно, какое у того синее лицо. — Это ты так думаешь, — отозвалась Даша совершенно спокойно, будто на тысячу процентов была уверена, что Антон врет или что развалившийся в труху мостик прошлой ночью ему приснился. — Я сам видел, — сказал он и посмотрел вперед, на занимающуюся крышу. — Проклятье разрушено. — Она кисло улыбнулась. — Данечка сделал все, что хотел. Будет очень обидно, если он все-таки умрет. — Пошли. — Антон на нетвердых ногах поднялся. До дальнего Дашиного дома они тащили Даню уже вдвоем, и Антон не думал, что эти сто метров покажутся ему длиннее всех расстояний, которые он прошел за всю свою жизнь. Он теперь не мог и представить себе, как легко ему далось вытащить Даню из церкви. Антон кое-как держал его ноги, Даша, сцепив зубы, упрямо и молча тащила вперед тело, подхватив под руки и придерживая голову Антон слабо помнил, как они добрались до места, как Даша притащила откуда-то доски, молоток и толстые железные гвозди, как она сбивала их вместе, пока Антон восстанавливал силы и дыхание, глядя на разгорающиеся уже два дома. В один момент Даша снова подлетела к нему, запыхавшаяся, с теплым стеганым одеялом, перекинутым через локоть, сунула в руки чашку и побежала дальше. Антон принюхался, но жидкость оказалась самым обыкновенным чаем, и он выпил его залпом, ощутив на языке сладость только спустя минуту. Дальше должно было стать лучше, но он выпал из реальности окончательно. Он приходил в себя какими-то урывками, сначала от того, что ливень наконец пошел, ударил больно по плечам холодными струями воды; молния ударила где-то позади них, совсем близко, и сверху громыхнуло. Даша выругалась не обернувшись к ним — они уже почти дотащили носилки до границы леса, — и ускорилась. Он все-таки шел, непонятно каким образом, но шел, потому что потом он очнулся в темноте, освещенной белым светом ручного фонарика, когда увяз в трясине почти по колено, и Даша орала на него так проникновенно, что пришлось выбираться. Потом все-таки был мостик, по развалившимся доскам которого они прошли, как по земле — Даша объясняла что-то ему ровным, размеренным голосом, но он не мог понять ни одного слова. Потом он пришел в себя, когда показалось, что ресницы Дани задрожали, будто бы тот очнулся, но это, скорее всего, было просто игрой воображения, а потом, когда болото наконец кончилось, Даня задышал рвано, сначала мелко, потом глубоко, потом снова мелко, а Даша все еще продолжала что-то рассказывать. *** Он долго не хотел приходить в себя. Сознание временами возвращалось, и тогда он видел яркий белый свет сквозь ресницы; чувствовал, как болезненно ноет все тело; вспоминал, что было до того, как он отрубился окончательно, и предпочитал снова провалиться в спасительную темноту. В этой темноте то и дело мелькали огненные всполохи и тени, но Антон знал, что больше они не могут причинить вреда. Потом все повторялось снова, но отключаться становилось все сложнее, а время, наполненное болью в руках, плечах и груди, все увеличивалось. Он знал, что находится в больнице — время от времени он слышал, как к его койке подходит человек, чтобы сделать укол, которого он все равно не чувствовал. Значит, Даша все-таки дотащила их до людей. Это было первой нормальной, разумной мыслью. Антон полежал еще немного с закрытыми глазами, ощущая свое тело полностью, и решил окончательно очнуться. С усилием он оторвал невероятно тяжелую голову от подушки, чтобы посмотреть на себя. Вся верхняя часть тела от пояса и до кончиков пальцев была обмотана бинтами, и только на внутренней стороне, под локтем, виднелся кусочек ярко-розовой кожи и синяя вена, в которую была воткнута иголка капельницы. Антон вздохнул, упал затылком обратно на подушку и тут же понял, что лучше больше не делать резких движений — волна боли прокатилась от головы вниз по позвоночнику и тут же отозвалась жутким приступом тошноты. «Супермен хренов», — подумал он с раздражением на свою слабость, вспоминая, как легко было тащить Даню из горящей церкви на руках. Интересно, где Даня сейчас и все ли с ним в порядке. И где сейчас Даша… Он дождался, пока тошнота ослабнет настолько, что он снова сможет двинуться, повернул голову влево — там оказалась покрашенная светло-зеленой краской стена, — потом вправо. На соседней кровати, разделенной с его нешироким проходом, лежал Даня, смотрел в потолок и глубоко дышал. Антон сосчитал до десяти вдохов и выдохов, когда грудная клетка под белым одеялом то высоко поднималась, то опадала. — Дань, — он попытался позвать его, но вышел только царапающий горло хрип. Только сейчас Антон понял, что страшно хочет пить. Даня пропустил один вдох, когда повернул голову к нему. — Очнулся, — констатировал он и снова уставился в потолок. Антон хмыкнул и зашелся в приступе удушающего кашля, который услышал кто-то за дверью. Наверное, звучало слишком уж жутко, потому что медсестра прибежала меньше, чем через минуту, и на ее лице Антон увидел облегчение. Только сейчас он понял, что палата освещается одними лампами, гудящими под потолком, а в окне рядом с его кроватью царит темнота. Интересно, сколько он пробыл без сознания: день, два? — Лежи спокойно и не двигайся. Дыши глубже и попытайся снова заснуть, — сказала она и сочувственно покачала головой. — Если не получится, то я зайду через час и вколю обезболивающее. Антон кивнул медленно, чувствуя, что обезболивающее обязательно понадобится ему, но чуть позже, сейчас он и без него уже почти отключился снова. Во второй раз просыпаться было легче, да и все вокруг стало ощущаться намного реальнее и ближе. И голова ворочалась уже не с таким трудом. Антон посмотрел на Даню — тот все так же пялился в потолок, будто даже не сменил положения с прошедшей ночи. В окно падал серый свет из-за низких и темных дождевых туч, покрывших все небо. Кажется, лето закончилось. — Когда нас отсюда выпустят? — спросил Антон. Даня пожал плечами. — Не знаю. Мне и здесь неплохо. Антон криво улыбнулся. Тот явно не был настроен на разговор. Он сам сейчас, особенно когда делать было нечего, о многом бы расспросил, но Дане, кажется, лучше было об этом не напоминать. Антон осторожно поднял руку, чтобы посмотреть, на месте ли кольцо, но пальцы все еще были обмотаны бинтами. — Зато у тебя получилось сделать все, что ты хотел, — сказал он. — Заткнись о том, чего не знаешь, — ровно ответил Даня и повернул голову к нему. — Я скажу тебе «спасибо» когда-нибудь позже. Может быть. Ты можешь встать? Антон удивленно моргнул. И это после всего, что произошло… — Зачем вставать? — Я сам не могу. Надо найти Дашку. Сегодня утром она заглянула сюда, потом закрыла дверь и ушла. Я боюсь, чтобы она не сделала себе ничего. — Если она захочет взять с тебя пример, то ей не повезло — жечь больше нечего, — едко ответил Антон. — Точно. Нечего. В этом проблема. — Даня прикрыл глаза, и показалось, будто он стал еще бледнее. — Я не нанимался спасать вас. Особенно ее, особенно после того, как она чуть было не скормила меня этим тварям. Говорить надо было спокойно, и Антон все же сдержался, хотя сделать это было очень трудно — стоило только на секунду позволить себе вспомнить о том, что происходило ночью в стенах черной церкви. — Ты говорил, что любишь ее. — Она говорила то же самое. — Она и не врала. — Ну да, просто не договаривала. Немного. Совсем чуть-чуть. — Тебе и не было интересно. Антон подполз к краю кровати и осторожно спустил ноги на пол, машинально отметив надетые на нем широкие белые штаны от пижамы. Сейчас он готов был встать и пойти отсюда, только бы не продолжать этот разговор. Даши в маленькой сельской больнице не было — он не искал, просто спросил у дежурившей в регистратуре сестры. Даша ушла из больницы еще утром и больше не возвращалась. Антон сначала почувствовал облегчение, услышав это — значит, ему не придется столкнуться с ней, — а потом подумал, что ему нужно вернуться в палату, где лежит Даня и ждет его, и рассказать, что Даши здесь нет. Он медленно прошелся по коридорам, пахнущим лекарствами и старостью; понял, что, несмотря на ноющие плечи и руки, падать прямо сейчас его тело не станет, и тогда в голове тоже начало расти беспокойство, затягиваться в животе узлами. Он убеждал себя, что Даша сама разберется, что она сама виновата во всем, и что ему будет лучше вообще никогда больше не приближаться к ней. Он и не хотел больше иметь с ней ничего общего, забыть как страшный сон. Поскорее вернуться в город и забыть все то, что здесь произошло. Ему хватало кошмаров из прошлого, чтобы думать о случившемся лишний раз и добавлять себе новых. Он больше всего боялся, что если снова начнет думать о том, что произошло, то снова поймет, что виноват во всем только он сам. Даня нашел его через пару часов, когда Антон сидел на старом, темно-коричневом пуфике в одном из коридоров, и вид у Дани был такой, словно он прямо сейчас упадет на пол и его снова придется откачивать. — Какого хрена ты пропал так надолго? — спросил он, поднимая на Антона красные, все в полопавшихся сосудах, глаза. — Даши нет, — ответил Антон. — Пойдем обратно, ты сейчас упадешь прямо здесь. С утра он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы, не слушая медсестру, которая только что сделала ему перевязку, найти свою старую, прогоревшую в некоторых местах и пропахшую дымом одежду и выйти из больницы на свежий воздух. Больше всего его поразил совершенно целый фотоаппарат, найденный там же, где и одежда. Антон наскоро включил его, промотал несколько последних кадров и выключил. Дойти до дороги было не так уж сложно. Постоять на одном месте с вытянутой рукой, ловя попутку — и того проще. Вышло бы, наверное, еще быстрее, если бы он был в нормальной рубашке вместо больничной пижамы. Когда он доехал до нужного места, оставалось только молиться, чтобы он не свалился без сил где-нибудь в лесу или не потонул, оступившись, в проклятом болоте. Почему-то Антон был уверен, что найдет Дашу там, где еще несколько дней назад была ее деревня. Продираясь сквозь ветки и временами пошатываясь, он вспоминал, как шел этим же путем вместе с Дашей в первый раз. Она была права, хотя он тогда и не верил — здесь действительно было сложно заблудиться. Он очень живо вспоминал именно сейчас, как счастливо она улыбалась, когда вела его к себе домой. Он надеялся только на то, что Даша не последовала примеру своего брата и своих родителей и не решила где-нибудь повеситься или утопиться с горя. Даша не решила. Когда Антон прошел по тому, что осталось от деревни, мимо черных, обугленных останков домов, мимо черного, торчащего в небо кривого столба церкви, он увидел ее сидящей на уцелевшем каким-то чудом причале. Она обернулась, услышав шаги за спиной. — Ты должен быть в больнице, — сказала Даша и снова принялась смотреть на волны, которые лениво облизывали снизу деревянные опоры и катили дальше. — Надеюсь, хоть Даня не притащился сюда. Антон постоял немого за ее спиной, а потом сел рядом. — Я никогда не мог решиться пойти туда, где погиб мой лучший друг. И я никогда больше не подходил к тому дому, где жили мы вместе с мамой. Даша кивнула. — Я бы тоже не решилась прийти туда, где умерли те, кого я люблю больше всего. — Хорошо, что церкви больше нет и зайти тебе некуда. Даша подняла голову и посмотрела на него, как на полного дурака. — Я говорила не о бабушке. Хотя я знаю, что не стоит говорить с тобой об этом. Антон почувствовал, что вот именно сейчас, сидя на досках пристани, на которых он несколько дней назад хотел Дашу больше всего на свете, голова наконец начала кружиться так сильно, что он лег на спину, чтобы не упасть в воду. Было бы глупо утонуть сейчас. — И чего ты тут ждешь? — спросил он и закрыл глаза. — А зачем ты сюда пришел? — Чтобы найти тебя. — Потому что Данечка просил? — Она усмехнулась грустно. — Потому что убегать снова не имеет смысла. — Куда убегать? — не поняла Даша, посмотрела на него, нахмурив брови. — От того, чего ты боишься. Даша помолчала, понимающе кивнула и опустила голову снова. — Это я виновата во всем. Антон улыбнулся. — Нет. Никто не виноват. Или я виноват. Или Даня. Или твоя бабушка и ее сестра. Это был несчастный случай. — Как у тебя ловко все выходит. — Она косо посмотрела на него. — Я просто долго думал об этом. Пойдем, пора отсюда выбираться. Обратно они шли, уже никуда не торопясь. Они не говорили друг с другом, только когда Даша надолго встала перед мостиком, Антон поторопил ее. Он думал о том, что почти неразличимая тропинка, по которой они идут сейчас, за те два раза, что он прошел по ней, стала знакомой и практически родной. Думал, каково сейчас идти по ней Даше. Думал о том, что во время перевязки все-таки надо было снять с пальца это чертово кольцо, которое теперь будто бы жгло ему руку. А еще – это было странно, но Антон сейчас чувствовал именно так, — что впервые в жизни сделал все правильно.