Главное помнить

POV Стив Столько лет прошло после того похода в особняк. Долгих и ужасных лет. Я запретил его сносить, просто не захотел, слишком дорога мне память о тебе и о той ночи. Меня укоряли, на меня орали, пытаясь наставить на путь истинный, говорили, что дом может ожить снова и тогда без новых жертв не обойтись. Мне было все равно. Да, я поступил тогда, как идиот - нет, как влюбившийся идиот - и только Энни меня понимала и как-то по-своему загадочно улыбалась, глядя, как я прячу от ее сестры твою фотографию. Там мы стояли вместе, и ты улыбался, обнимая меня за шею. Ты всегда улыбался, и мне это в тебе нравилось. По пальцам можно пересчитать случаи, когда твои глаза наполнялись тоской, а улыбка сходила с лица. В такие моменты мне самому становилось грустно. Знаешь, я часто вспоминаю о тебе. Эти воспоминания стали чем-то вроде спасительного круга в суете этих унылых серых дней. Особенно я вспоминаю наш разговор на кухне, когда мы остались вдвоем, и ты долго меня успокаивал, пытаясь вразумить и заставить все вспомнить. Я же был идиотом, который не хотел слушаться, хоть ты и был старше и опытнее. Ты никогда меня не винил в том, что мы попали сюда, что дом не хотел нас отпускать, хотя я понимал, что отчасти это и моя вина. Ты вообще не винил никого в этом, кроме самого себя. Эти вампиры, которые оказались в доме, даже их ты не проклинал, пока был жив - они ведь не виноваты, что стали такими. Я никогда не понимал тебя, не понимал, как можно быть таким добрым и хорошим, а ты всегда всем помогал, даже этому Эмри, который так ненавидел Энни, за то, что она не такая, за то, что дом использовал ее. Я помню, как ты однажды сказал мне, что даже такие как он заслуживают любви, потому что втайне хотят ее. Тогда я хотел начать спорить с тобой, что так нельзя, что он слишком зол, но ты не дал мне договорить, просто заткнул меня поцелуем, как делал это всегда, пока мы находились в том доме. А потом ты ушел за Кэти, сказав, что скоро вернешься. Ты обманул меня, обманул нас всех, я это понял, когда женщина, заплаканная и ужасно испуганная вбежала к нам в комнату. Она ничего не говорила, но все всё поняли. Я всего лишь отошел к камину, подальше ото всех: так мне не хотелось сейчас их видеть, так хотелось наорать на эту женщину, которая оставила его одного. Я молчал, потому что это была наша тайна, молчал, потому что внезапно осознал, что для меня ты успел стать очень дорогим человеком. Каким же я был идиотом… И вот сейчас я снова стою около особняка с красной розой и смотрю в его окна, пытаясь найти твой силуэт. Наплевав на последствия, подхожу к дверям и улыбаюсь. Они открыты, и дом ждет меня до сих пор. Наклонившись, я кладу розу. Это символ памяти, так однажды сказала Энни. Я стою, согнувшись перед домом, будто в поклоне, и мне страшно подниматься и смотреть на него. Я чувствую опасность, и она находится рядом, прямо передо мной, но приходит понимание, что я все равно не спасусь, если бывшие родственники пришли за мной, поэтому я медленно разгибаюсь, готовый с достоинством принять свою смерть и замираю. Передо мной стоишь ты, такой нереальный и мертвый и не похожий уже на человека. Ты уродлив, но в тоже время красив. У меня перехватывает дыхание, и я пытаюсь подойти поближе, обнять, и никогда не отпускать. Ты вскидываешь вверх руку, мотаешь головой, на губах застывает вымученная улыбка. Тебе плохо, и это видно. Я так и замираю на месте, ничего не предпринимая, а ты наклоняешься и забираешь розу, прижимая руку с ней к сердцу. Еще раз окидываешь меня взглядом и уходишь. Опомнившись, я шепчу, совсем тихо: - Ник, я люблю тебя. А ты оборачиваешься и улыбаешься мне своей обычной улыбкой, медленно исчезая. Они долго уговаривали меня снести особняк, потому что боялись его и боятся до сих пор. Я не слушаю их, теперь я каждую неделю прихожу туда, и, садясь на фонтан, пытаюсь отыскать взглядом твою улыбку в окнах особняка…