К лучшему

Снег был искристым и колючим, как сахар. Он ничем не напоминал тот толстый слой тополиного пуха, как это обычно бывает в самом начале морозной поры поздней осенью, а скорее, многослойное жёсткое кружево из накрахмаленных безлико-белых нитей, щедро расшитое бесцветным стеклянным бисером. Сухие, бессмысленно правильные снежинки спускались с тёмных, мерцающих звёздами небес, будто совершенно из ниоткуда, такие пресные, скучные в своей идеальной правильности, не имеющие ничего общего с теми буйными, пышными хлопьями, пронизывающими воздух в последние дни последнего месяца осени. Совсем не такие, какие хотелось бы видеть провожающими тебя в последний путь. По практически дочиста выметенной дворниками мостовой стучали колёса поздней кареты. Наверное, кто-то возвращался с бала или от любовницы... какая, впрочем, разница. Беспорядочный стук причудливо смешивался со стуком копыт и становился упорядоченным, приобретал размеренный, чёткий ритм. Убаюкивающий, спокойный... уносящий вдаль на мерно покачивающих волнах. Став на несколько секунд громче, он начал затихать, отдаляться, а потом абсолютно неожиданно сбился и в конце концов прекратился, заставляя досадливо поморщиться из-за того, что пришлось вынырнуть из сковывающей, благословенной полудрёмы. Поманив бархатными объятиями ледяных колючек, уже не кажущихся опасными и враждебными, спасительное забытьё метнулось прочь. Вернулась боль, о которой уже как-то позабылось. Что за дерьмо... - Вам плохо? Гайде скосил на склонившееся к нему бледное лицо равнодушный, немного насмешливый взгляд. Ну, надо полагать, что с ним не всё хорошо, иначе он не лежал бы тут, у обочины на выезде из этого дрянного городка, истекая кровью. Однако язвительный ответ не сорвался бы с его искривлённых губ, даже если б мог. Обеспокоенный господин был весьма молод, и, наверное, ещё считал жизнь приятной штукой, ещё верил в исполнение мечтаний – как полагается, пылко, безудержно, готовясь отстаивать своё право на правду. Вряд ли стоило цепляться языком с кем-либо подобным, чтобы не выслушать что-то вроде: «Жизнь так прекрасна, неужели ты не видишь?». Гайде не видел. Никогда. А чужая наивность вызывала горький привкус на языке, излишне напоминая о его собственной, казалось, такой давней наивности. Той, благодаря которой он однажды узнал цену прекрасного. Всё в этом мире, на самом деле, было до тошнотворного уродливым. Омерзительным. Особенно доверчивость. Будь у Гайде руки взамен этой тупой дёргающей боли, он сию минуту продемонстрировал бы это юному господину, в чьих глубоких синих глазах стыла настороженная тревога. Показал бы, что больше никому не позволит... Вместо смеха из груди вырвался надсадный кашель. Лицо приблизилось, затем резко исчезло, после того как в поле зрения мелькнули тонкие белые пальцы и боль на короткое мучительное мгновение вспыхнула с новой силой. - Ирвинг! Здесь мужчина, ему нужна помощь лекаря! Послышались шаги, и, к своему удивлению, Гайде их узнал. Странно, что он вообще мог удивляться, лёжа в тающем от его крови снегу. - А, этот. Оставьте его, молодой господин, пусть подыхает. - Что? Почему? – искренне удивился юноша, снова маяча перед глазами раненого. Наивный. - Этот демон – раб. Наложник сына наместника. Пытался убить своего хозяина, но Его высочество был настолько милосерден, что не только не казнил его, а даже отпустил на волю. На мой взгляд, лишиться рук – недостаточное наказание для такого ужасного преступления. Но наш принц, как солнышко – никогда никому не причинит вред... Солнышко. Гайде сипло усмехнулся. Да уж, жалило это солнце не хуже раскалённого железа, и доказательства этому богато украшали тело раба. Принц любил... играть. И даже то, что демон оказался на свободе, было лишь очередной игрой – последней в их страшной сказке, где один герой боготворил своего спасителя от кошмаров, пока не понял, что все они были лишь бледной тенью в сравнении с последующим, липким и чёрным, а другой оказался хозяином этой безнадёжной паутины, уродливым пауком, носящим вечно ласково улыбающуюся маску. Само собой, Его высочество прекрасно знал, что рабу не помогут, и вся эта показушная милость лишь для того, чтобы узнать, насколько далеко удастся убежать изуродованному невольнику. Гайде даже перетянули культи, дабы сдержать кровотечение. Но он не бежал. Не для того раб пытался покончить со своим мучителем одним ударом, чтобы двумя его самого загнали в ещё большие мучения. Жизнь давно не имела смысла. Хотя, наверное... никогда. - ...это существо недостойно даже Вашего взгляда, господин. Прошу Вас, вернёмся в карету, моя Милли, вероятно, уже заждалась нас, в который раз разогревая ужин. Второй голос говорил так уверенно, с покровительственными нотками, что демон даже вскинул брови, когда юноша прохладно произнёс: - Ты, по-видимому, чего-то не понимаешь, Ирвинг. Я получил назначение в этот город как целитель, а теперь ты говоришь мне просто пройти мимо, когда кто-то нуждается во мне. Мимо того, для кого я, возможно, единственная надежда. ...Вы сможете встать? – синие глаза, ещё секунду назад будто заиндевевшие, смягчились, посмотрев на Гайде. – Пожалуйста, попытайтесь, иначе, боюсь, я не смогу поднять Вас самостоятельно. Пожалуйста, – с просительной настойчивостью повторил он, догадавшись, что невольник не желает менять своего положения. Гайде не пошевелился, продолжая отстранённо очерчивать взглядом тонкие черты. Может быть, к лучшему, что этот господин нашёл его в эту минуту, в его предпоследнюю минуту. Как будто прекрасный ангел настоящего милосердия спустился к нему с холодных далёких небес, чтобы отпустить измученную болью душу. И, возможно, к лучшему, что он умрёт раньше, чем в очередной раз убедится – милосердия нет. Как нет ангелов. Как нет прекрасного, есть только лживые лики, скрывающие под собой отвратительный оскал паука. - Ирвинг, – юноша повернулся к рабу в профиль, но и так тот видел, каким серьёзным и чуточку суровым стало его лицо, – скажи, сколько я должен доплатить тебе, чтобы ты помог мне? - Господин... – в голосе слуги проскользнула сконфуженность. – Вы меня не так поняли. Я... - Тогда сейчас же помоги мне. Да постарайся быть аккуратным. - Но... - Немедленно, – отчеканил молодой человек. – Если не хочешь сию же секунду получить расчёт. Или принципы тебе дороже? Не ожидал подобного от того, кто служил верой и правдой ещё моему отцу и после его смерти обещал заботиться обо мне. Перед демоном, снова начинающим засыпать, появилось другое лицо, обтянутое сухой, словно пергаментной, кожей, с озабоченными морщинками на высоком лбу и «гусиными лапками» в уголках глаз. - Шантажировать верного слугу, – пропыхтел себе под нос старик, наклоняясь, – как низко... - Что ты там говоришь, Ирвинг? Я не расслышал. Долго ещё? У меня замерзают ноги. - Уже. Уже, господин... Старческое ворчание и еле заметная облегчённая, чуть виноватая улыбка юноши, затем резкая боль в левой культе и, наконец, желанное забытьё... ...- Я ведь просил тебя быть аккуратным! – возмущался юношеский голос. – А ты был настолько неаккуратен, что у него снова открылось кровотечение! - Простите, господин, – бормотал в ответ старческий. – Он залил кровью всё сиденье, теперь придётся... - Да не об этом я совершенно! Я говорю тебе о том, что устал с дороги и не могу применить магию; если бы не зелья, то мы не довезли бы его до дома! - Ах, господин Сандро! – вмешался третий голос, женский, донельзя расстроенный. – Как же настрадалось бедное дитя! Могу я чем-то помочь? Гайде тяжело приподнял ресницы и непослушным взглядом обвёл вокруг, мимолётно выхватывая детали. Трепещущие на сером потолке тёплые рыжеватые блики; бледно-жёлтый серп между тяжёлыми тёмно-зелёными шторами, окаймлёнными золотой бахромой; домашний фонарь, накрытый оранжевым абажуром; крепкие морщинистые ладони, мнущие меховую шапку на фоне алого сюртука; блестящие карие глаза на пухлом личике пожилой женщины в кружевном чепчике. Смоляные локоны, сбегающие по узкой, несколько сутулой спине. Изящный бледный профиль, словно выточенный из кости. Лихорадочный румянец на щеке. Сверкание глубокой синевы под чёрным крылом длинных ресниц. Плавное, завораживающее движение тонкой, почти прозрачной белой ладони. Ладони хрупкой и лёгкой, будто созданной для утешения и ласки... ...Всё обман. Ничто не било больнее таких обманчиво слабых рук. - ...немного овощного отвара. Организм удручающе истощен, и я не знаю, как он примет даже нежирный бульон. ...Боже, как это разочаровывает в людях и расстраивает. Просто ты ещё слишком молод и наивен. Поверь, и то, и другое быстро пройдёт. И тогда ты будешь лгать уже осознанно. Менее смешно и более убедительно. - Думаю, стоит заварить немного пшеницы? – спросила женщина, костяшкой указательного пальца стирая влагу с дряблого нижнего века. Вот у неё это получалось отменно – лгать. - Да, это будет очень хорошо, – оживился синеглазый юноша. – Пожалуй, рискнём добавить самую капельку мёда... – Быстрое движение ресниц и расширенный бездонный зрачок, как глядящее в упор дуло револьвера. – Ох, ты очнулся! Какое счастье! ...Глупый. Бессмысленно, ненужно жестокий. Я всё равно вижу твой оскал за этой уродливой счастливой улыбкой. - Бедный, бедный мальчик! – тёплая мягкая рука легла на волосы, как раз между округлых залысин, оставшихся от под корень спиленных рогов. – Вот увидишь, господин Сандро поможет тебе. - Конечно же! – ...не терпится поиграть? Сожалею, но ты не получишь удовольствия. Сломанные игрушки только раздражают. Вот увидишь. – Скорее, Милли, поторопись, он, наверное, жутко голоден, а мы тут разглагольствуем! Ты слеп. Это тоже пройдёт. Не может быть голоден тот, кому хочется умереть. Странные минуты в тишине, наедине. Синие глаза внимательно осматривали, чёрные – бездумно следили за бегом стрелок часов, висящих на стене. Мерно раскачивающийся маятник нагонял прилипчивый сон. - Меня зовут Алессандро. Алессандро де Феррен. Но для домашних я Сандро, запомнишь? Это просто. А у тебя есть имя? Тенеты сонливости немного отступили. Гайде перевёл взгляд на юношеское лицо, посмотрел изучающе. Для домашних? Для домашних зверюшек тоже? - Ты хочешь, чтобы я угадал? – Юноша на мгновение поднял глаза к потолку. – Хм... У тебя красивое лицо... похоже на драгоценность... – Демон опустил ресницы, скрывая насмешливость. Он сказал – драгоценность? А у кого здесь, интересно, такие чуднЫе сапфировые радужки? – Нет, да? Ну... у тебя седые волосы. Может... Пепел, серебро, сталь? Тоже ничего похожего? Тогда я не знаю, – растерянная улыбка. – Намекнёшь? ...Странный. Глупый. Бывшие хозяева Гайде были единодушны в своём мнении. Раб равнодушно отвернул лицо к окну. Пробегая мимо юного месяца, облака словно покрывали светило потёками грязи. Как символично. - А может, я ошибся и у тебя нет имени вовсе, только какая-нибудь мерзкая кличка? – Юноша сжал ладони, стушевавшись под взглядом невольника. – Просто я вдруг вспомнил, что у соседей моего отца был демон-раб, и они вечно кликали его... нет, не нужно этого говорить. Прости. Не хотел тебя огорчать. Прости? ...Больше. Никогда. Не произноси этого. - Вот, молодой господин, – в комнату вошла та же женщина. У неё в руках был поднос с небольшой глубокой миской. – С Вашего позволения, я разогрела вчерашний отвар, который готовила для постного соуса. Чуть позже будет готов свежий. - Хорошо, Милли, – ласково сказал господин, принимая миску и столовую ложку. – Можешь идти. - Да, господин. Ваша спальня готова. - Нет, я пока поживу в соседней комнате. Разожги там камин, будь добра. Ирвинг уже управился с лошадьми? - Да, господин, – ответила она. - Хорошо, пусть отдыхает, он проделал из-за меня долгий путь. Ну а теперь, – молодой человек улыбнулся, зачерпнув отвар, когда служанка ушла, – открывай рот, я буду кормить тебя с ложки. Он очень вкусный, давай, попробуй хотя бы. Не вздумай. Не отравляй то, что ещё живо. Не губи дикого зверя фальшивой лаской. - Пожалуйста, – отчаянная молящая улыбка. ...не вздумай. Не надо. Не смей. - Вот та-ак – а-ам! Вкусно, правда? ...не смей так сиять... Солнце жалит... до нестерпимого больно. Есть ли предел человеческой жестокости?.. На шестой день это была жидкая молочная каша. Сладкая, с кусочками каких-то фруктов. А ещё – уже привычный пшеничный отвар с дразнящей толикой мёда. Тело ещё горело после профилактических растираний. - Знаешь, я... я ведь не могу узнать твоего имени? Но мне всё чаще хочется как-то называть тебя. Поэтому я придумал тебе новое. Ты не обидишься? Гайде по-прежнему никак не реагировал, смотрел почти не мигая. Но в остывшем сердце вдруг сжалось что-то, на мгновение затеплившееся. Благими намерениями устлана дорога... Так действует яд чужой мнимой доброты. - В общем... я тут покопался в одной книжке... – Юноша смущённо рассмеялся. – В последний год обучения нас отправили на практику, и я попал в маленькую приходскую церквушку, одну на пять крошечных селений. Помогал священнику лечить, исповедовать, но самую большую сложность для меня всегда представляло крещение. На прощание святой отец подарил мне именную книгу. Там я нашёл тебе имя, – взволнованный стремительный взгляд. – Ты не против, если я буду звать тебя... ...не надо. - ...Наядэ? Оно обозначает, – по бледным щекам пополз густой румянец, – «находка к счастью». Тебе не кажется это глупым? Нет? Я рад, потому что... очень переживал. Я действительно считаю, что нашёл тебя к счастью. С тобой жизнь приобрела совершенно иной смысл... ...Наверное, к лучшему, что вместо языка у Гайде был изувеченный жалкий обрубок, который не мог вытолкнуть набившуюся в рот мерзость. Грязь – вот моё имя. Ты, правда, уверен, что сможешь звать меня по-другому?.. Нет, это... определённо к лучшему. На четырнадцатый день они пришли к нему все вместе. Сандро и Милли улыбались, Ирвинг, как всегда в присутствии раба, был угрюм. Несмотря на это, точнее – благодаря этому, как-то незаметно для себя Гайде успел проникнуться к нему симпатией. К его искренности. - Смотри, что я испекла для тебя, – с нежностью произнесла женщина, ставя большое блюдо с пышным пирогом на прикроватный столик. - Ты любишь яблоки, Ая? – лукаво подмигнул юноша. Демон безразлично взирал на то, как старик аккуратно нарезал пирог. В разрезах выступала золотистая полупрозрачная масса. Я ненавижу яблоки. Когда-то они подарили мне бесплодную надежду на человеческую доброту. - Я, вот, терпеть их не могу, – пробурчал Ирвинг, положив один из кусков на блюдечко, и стал разрезать его на более мелкие ломтики. – Пока мы дожидались Вашего приезда, господин, моя старуха каждый день гоняла меня к дворцовой темнице, чтобы я побаловал преступников яблоками. - Да что ж ты врёшь-то, старый? – служанка шутливо упёрла руки в бока. – Нет, Вы только представьте, господин Сандро! Кажный вечер заявлялся на кухню и требовал: «Где мои яблоки? Эти сладкоежки, поди, уж заждались»! Юноша заливисто рассмеялся, а Гайде впервые с момента своего нахождения в этом доме испытал растерянность. Значит... единственный человек, которого он уже начал считать честным, тоже бессовестно лгал, скрывая за вечно мрачной маской сострадающее мягкое сердце?.. Эти яблоки были самыми сладкими в моей жизни. Можно мне... ...ещё хоть кусочек?.. С тех пор он перестал понимать, где ложь, а где правда. ...- Ая, ты пролежал в постели уже три недели, не пытаясь даже перевернуться, не говоря уж о том, чтобы сесть. Неужели тебя совсем не беспокоит собственное здоровье? – Юноша сердито мял кожу на его лопатках. – Раны затянулись, жар больше не поднимается. Тебя беспокоит слабость? Наядэ, она не пройдёт, пока ты не начнёшь ходить. Чем больше лежишь, тем слабее становишься. Да ещё Милли повадилась тебя подкармливать, хотя я строго-настрого запретил ей давать тебе лишнее, иначе ты такими темпами быстро заплывёшь жиром! Уже и так, посмотри, какой здоровенный стал, теперь я с трудом тебя переворачиваю. Давай попробуем? – Сандро заглянул ему в лицо, но демон плотно сжал ресницы. Тело пылало. – Не хочешь сам, сделай это ради меня. Пожалуйста. Я ведь заслужил хоть немного участия? Перевёрнутый на спину, раб смотрел в сторону. На оранжевый абажур. Только не в умоляющие синие глаза. Прекрати это. - Вот умница! Ещё чуть-чуть... Садиться на недавно взбитой перине было делом нелёгким. Гайде стал заваливаться вбок, и ладонь юноши ударила по едва зажившей культе. Алессандро пытался поймать его под локоть, которого не было. - Ох, я такой неуклюжий... – убито прошептал молодой человек, поглаживая невольника по плечу. Не трогай меня... так. – Но ты попытался и представить не можешь, как меня это радует. Очень-очень! Замолчи. Прекрати это. Не могу терпеть... - Но мы же сделаем ещё попытку чуть позже? После дневного сна, хорошо? Пожалуйста, – тихо попросил Сандро. – Хоть как-нибудь покажи мне, что ты согласен. Я... так хочу увидеть хотя бы маленький отклик... Остановись хоть на секунду. Лёгкий кивок, и демон очутился в горячих удушающих объятиях. - А-а, я так счастлив! Ая наконец мне ответил! Спасибо, Боже... ...Не смей так сиять, слышишь? Перестань меня жалить. Мне... больно. За полтора месяца Гайде совершенно окреп и даже научился делать кое-что своими силами. Например, надевать рубашку. Да, у него появилась своя собственная рубашка и даже не одна. И брюки, но завязки на них ему завязывал Сандро. И приносил тёплые домашние туфли. В такие моменты демон невольно отстранялся, но не от страха. Он раньше никогда не ощущал неловкости и теперь терялся. С некоторых пор юноша стал позволять себе оставлять своего питомца и пропадать в лаборатории, экспериментируя с ингредиентами зелий. Тогда Гайде подолгу бродил по большому пустому дому, но чаще всего тихонько сидел в уголке лаборатории, украдкой следя за молодым магом. И всегда опускал взгляд за секунду до того, как встретиться им с синими глазами, на неизменно лежащую на его коленях книжку с красивыми картинками. Сандро даже придумал хитрый крючочек, с помощью которого можно было бы переворачивать страницы. Оставшееся же время, свободное от экспериментов, юноша проводил с ним в своей спальне. Эта комната нравилась демону больше остальных. Здесь было много вещей, пропитавшихся тонким ароматом Алессандро. Порой, оставшись один, когда хозяин выходил за чем-нибудь, невольник даже осмеливался тыкаться носом в его подушки. А потом долго стыдился себя, будто воспользовался чем-то, ему не принадлежащим. В этот день они тоже сидели у камина в спальне Сандро. Пили чай с печеньем. Молодой человек был необычно молчалив и не отрывал взгляда от пламени, изредка прихлёбывая из своей кружки. У Гайде тоже была кружка, большая, удобная для того, чтобы держать её культями и не вытягивать неудобно шею. Маг отламывал от печенюшек с шоколадной крошкой маленькие кусочки и клал их в рот – попеременно – то демону, то себе. Демону даже чаще. - Наядэ, – юноша прервал молчание спустя почти час странных посиделок, – после того как ты появился у меня, я писал своему учителю. Он считает, что у него получится помочь тебе восстановиться полностью. Понимаешь? Раб опустил кружку. - Ты не представляешь, что я почувствовал, когда узнал об этом, – глухо проговорил Сандро, прижавшись щекой к его груди. – Ты... сможешь вернуться к нормальной жизни. Это счастье, потому что... мне больно смотреть в твои пустые глаза. На твои неподвижные губы. Но... ...Не смей. - Я боюсь, что тогда ты навсегда покинешь меня. Я не вынесу этого. Но не могу быть эгоистом, так как хочу, чтобы ты стал счастливым. Тогда и я... Остановись, пока не поздно. - Тогда и я буду абсолютно счастлив. Я приму любое твоё решение. А сейчас я принял своё. Я отвезу тебя к нему, как только с перевалов сойдёт снег. Пока ты окончательно не испепелил меня... - И быть может, ты хоть немного откроешься, – ещё более глухо прошептал юноша, – и услышишь меня. – Он поднял голову и с горечью посмотрел на Гайде в упор. – Умоляю, услышь меня. ...перестань меня жалить. - Я всем сердцем люблю тебя. ...Куда делась уверенность, что беспомощный обрубок вместо его языка – к лучшему? Я... Невысказанные слова жгли трепещущее сердце. Однажды вечером Алессандро куда-то уехал, не сказав ни слова. Слов между ними вообще было очень мало в последнее время. Юноша казался рассеянным и постоянно погружённым в какие-то тяжёлые думы. Демон ждал его до поздней ночи, а когда во двор особняка наконец въехала карета, после недолгого промедления, превозмогая предательскую слабость в коленях, вышел к лестнице, ведущей в холл. Отсюда было хорошо видно, как маг хмурился и что-то тихо говорил Ирвингу, а замершая рядом Милли огорчённо всплёскивала руками. Что происходило дальше, Гайде понимал плохо. К заднику кареты прицепили тяжёлый кофр, его, закутанного в мех и одеяла, усадили в карету поближе к переносной жаровне, а следом внутрь залез и Сандро. Почему ты не смотришь на меня? - Сегодня меня подловил Его высочество, – холодно проговорил юноша, глядя в окно. – Пришлось принять... гостеприимное приглашение. Я был наивным глупцом. Что ж, нестрашно. Всегда найдётся тот, кто избавит тебя от излишней наивности. Невольник слабо улыбнулся, разглядывая недовольное лицо напротив. Его черты навсегда останутся в памяти, как напоминание о по-настоящему счастливом времени. Я говорил, теперь и ты знаешь. Сломанные игрушки только раздражают... - Он потребовал вернуть тебя, а я ответил... – Алессандро потёр рукой лицо, а потом вдруг резко пересел к Гайде и порывисто обнял его. – Что, даже если ты не захочешь остаться со мной, он тебя не получит. Демон чуть повернулся и зарылся носом в мягкие локоны. ...Глупый. Больше никогда... - Поэтому нас с тобой выслали из страны без права возвращения, Ая. Но я не жалею, ведь всё, что ни делается – к лучшему. Прости, что решил за тебя. Склонив голову, Гайде прикоснулся к губам юноши, и через мгновение изумлённого бездействия они ответили с облегчением и нежностью. ...никогда не смей сиять так кому-то другому. Снег был сверкающий и пушистый, словно вырвавшийся из разворошённой перины пух. Роскошные хлопья густо и беспорядочно опускались вниз, радушно окутывая мир мохнатой тёплой шалью. Сквозь эту игривую пелену очертания одинокого домика, притулившегося у края леса, смазывались, но и так было понятно, что он неказистый и маленький. - Эх, простите, господин, – сокрушённо покачал головой Ирвинг. – Больше я ничего не смог пока отыскать, кроме этой никчёмной лачуги. И как мы все четверо разместимся в трёх тесных комнатках? А как же лаборатория, библиотека и... Дальше он что-то мрачно бормотал себе под нос, пока юноша безмолвно вглядывался в будущее жилище, и только демону было всё равно. Он глядел только на Алессандро. По застывшему бледному лицу господина совершенно невозможно было понять его чувств. Почему ты молчишь, Сандро? Затянувшееся молчание изводило демона и кололо ледяными колючками в сердце. Ты – прекрасный ангел милосердия, сошедший ко мне с небес в мою предпоследнюю минуту. Только не вздумай... Сандро вздохнул и поднял к нему лицо. ...растаять сейчас у меня на глазах. Нежные тонкие пальцы легко пробежали по бессильным губам, словно в просьбе успокоиться. И те ответили облегчённой улыбкой. Дай мне шанс показать тебе, что всё в твоей жизни с этого самого момента будет лишь... - Подумаешь, невелик, – юноша тепло улыбнулся и любовно погладил демона по щеке, – но разве нам много нужно? Лично мне – лишь быть любимым тобой. ...к лучшему, мой Ангел.