Момент силы

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети» – эту фразу, произносимую на редкость неприятным женским голосом, Лёшка за последние полчаса слушал уже раз десятый. Он стоял у подножия лестницы, ведущей к клубной части университета, и с тревогой поглядывал то на низкое темное небо, то на башенные часы, короткая стрелка которых неумолимо приближались к отметке «одиннадцать». Еще чуть-чуть, и переходы внутри университета будут закрыты, и ему, если все же придется возвращаться домой, нужно будет сделать довольно большой крюк по улице. То еще удовольствие на ночь глядя! Тем более что и погода отнюдь не располагала к поздним прогулкам. Дул сильный холодный ветер, и небо в лучах освещающих университет прожекторов выглядело обиженным на этот большой равнодушный город и на живущих в нем глупых людей. Оно явно было готово разразиться слезами, и Лёшка, раз за разом набирающий номер Макса, вполне разделял подобное настроение. На душе у него было непривычно тоскливо. С того дня, как он в момент явного помутнения рассудка заключил с Максом нелепейший договор, прошло две недели. И это, пожалуй, были худшие дни в его жизни. Столь неосмотрительно давая согласие помочь практически незнакомому человеку, Лёшка и представить не мог, на какие мучения себя обрекает. Но как это там у юристов? «Незнание законов не освобождает от ответственности»? Вот так и тут. Он не знал, на что соглашается. Но согласился же! И теперь просто обязан выполнять свою часть договора. И не важно, что после каждого похода в клуб ему бывает физически плохо. Что на протяжении всех этих дней, разве что с перерывом на госы, он чувствует себя грязным. Что эта клоака, по недоразумению или же по недомыслию зовущаяся ночной Москвой, как будто пропитала его своими миазмами. И неизвестно теперь, сколько понадобится времени, чтобы очиститься от всей этой дряни. Да и возможно ли вообще очиститься после такого?! Однажды, еще в детстве, когда дядя был жив и катал его по окрестностям их городка на раме велосипеда, они попали в торфяной пожар и вынуждены были спасаться, удирая от огня через городскую помойку. Той сладковатой гнилостной вони Лёшка не забудет никогда! На протяжении многих месяцев она преследовала его во сне и наяву. Он мылся по пять раз за день, сдирая с себя кожу в отчаянной попытке избавиться от мерзостного наваждения. С того дня Лёшка буквально помешался на порядке и чистоте. Даже на младших курсах, живя в одной комнате с не слишком чистоплотными соседями, он ухитрялся поддерживать их тесное жилье в приличном виде. Так вот московские ночные клубы явственно напомнили ему ту самую помойку. Помойку человеческих душ. В свои двадцать три года Лёшка отнюдь не считал себя наивным или не знающим жизни ребенком. В конце концов, последние пять лет он провел вдали от семьи и в общежитии навидался разного. Но то, чему он стал свидетелем в последние дни, попросту не укладывалось в голове. Прежде он не задумывался, что именно может скрываться за словами «ночной клуб». Ну или ему представлялось что-то вроде школьных дискотек, на которых он пару раз бывал в родном городе. Бессмысленное дрыганье под жалкое подобие музыки. Помнится, когда он попал на такую дискотеку впервые, их классная руководительница попыталась и его заставить «потанцевать». Как будто это безобразное дерганье толпы можно назвать танцем! Тогда он был настолько возмущен её предложением, что даже высказал вслух всё, что думает о визжащих от восторга одноклассниках, похожих на дикарей какого-нибудь африканского племени. Столь же примитивных и недалеких. Учительница от него сразу отстала. А Лёшка забился в дальний угол актового зала и со всё возрастающим презрением стал наблюдать за веселящимися бесхвостыми обезьянами. Сам-то он в то время уже слушал записи симфоний Бетховена и Чайковского, и ему казалось кощунством называть музыкой вопли безголосых папуасов… «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети» – заунывно повторили в телефонной трубке, и Лёшка, еще раз взглянув на башенные часы, зябко передернул плечами. Одиннадцать десять. Наверное, Макса, с которым они должны были встретиться здесь уже больше часа назад, сегодня можно не ждать. По этому поводу логично было бы испытать облегчение: ведь теперь на ближайшую ночь он избавлен от неприятных обязанностей. Но вместо этого Лёшка чувствовал себя несчастным и потерянным. Он оглядел пустынную в этот час улицу с изредка проходившими по ней маршрутками, темневший чуть впереди памятник Ломоносову и новое здание библиотеки за ним, холодное и безликое в золотистых лучах подсветки. Слева виднелся родной физфак, при одном лишь взгляде на который сердце щемила грусть. Шесть дней назад на кафедре биофизики прошли госы. Последние для Лёшки экзамены в ставших родными стенах. С каким же удовольствием он отвечал на вопросы экзаменаторов, последний раз демонстрировал кафедральной профессуре полученные за время учебы знания. Лёшка знал, что многие считали программу госов, в которой были собраны вопросы из основных пройденных ими за пять лет курсов, исключительно сложной. Староста их группы, кажется, даже пытался договориться с секретарем кафедры о «правильной» раскладке билетов. Вроде бы это ему не удалось. А впрочем, тут Лёшка не был уверен. Ему самому программа казалась на удивление простой – самой простой за все время учебы. Ведь в ней были собраны давным-давно знакомые вопросы… которые нужно было только быстренько повторить. Уступая просьбе одногруппников, которая, впрочем, ничуть не противоречила его собственным желаниям, Лёшка пошел отвечать первым да еще считавшейся самой «завальной» комиссии. Он подробно рассказал свой билет и обстоятельно ответил на дополнительные вопросы. И, похоже, экзаменаторам понравилось, с каким нескрываемым удовольствием, даже любовью, он говорил об уравнении Максвелла, о теплопроводности и о неустойчивых механических системах, потому что его, единственного изо всех отвечающих, ни разу не перебили, выслушали до конца. Отсутствовавший на защите председатель комиссии – седовласый профессор Шубин, с которым Лёшка за время учебы на кафедре не раз вступал в увлекательнейшие дискуссии, – под конец задал ему вопрос по диплому. И Лёшка, забыв о том, где он и для чего находится, да вообще обо всем, кроме получившихся у него удивительных результатов, принялся взахлеб рассказывать о своей работе. Но тут их, к сожалению, прервали. Поставив Лёшке заслуженное «отл», комиссия вернулась к своим обязанностям. Потом был прощальный банкет на кафедре, во время которого Лёшка и его научный руководитель, Виталий Павлович, обсуждали перспективы учебы во Франции. Лёшка слушал советы часто ездившего на международные конференции шефа и вспоминал, как в начале года боялся признаться ему, что решил уехать. Хорошо тот сам завел речь об аспирантуре! Известие о грядущем отъезде любимого ученика Виталий Павлович воспринял на удивление спокойно. Лёшке даже показалось обидным, насколько спокойно. Он-то был уверен, что шеф начнет его уговаривать остаться. Может, у него в конце концов и получилось бы Лёшку переубедить. Но тот лишь тяжело вздохнул, покачал головой и сказал, что и сам собирался рекомендовать ему написать в западные университеты… Воспоминание о последнем разговоре с шефом вызвало у Лёшки улыбку. Всё-таки, что бы ему ни казалось в последние дни, он – счастливый человек. Ведь в его жизни есть физика. И все те прекрасные люди, с которыми его свел физфак. А совсем скоро, всего через каких-нибудь пару месяцев, в его распоряжении будет новая, оборудованная самой современной техникой лаборатория. Что еще нужно человеку для счастья? Что же до Макса и той неприглядной правды ночной Москвы, которую Лёшка за эти недели узнал… «и это пройдет», как сказал когда-то мудрый царь Соломон. Зато впредь он будет умнее: никогда и ни за что больше не согласится участвовать в сомнительных авантюрах. О приключениях приятно читать, удобно устроившись с книжкой на диване, в реальной же жизни такие потрясения – не для него. Лёшка твердо верил, что у каждого человека в жизни есть свое собственное предназначение. У кого-то – спасать чужие жизни или учить детей, у кого-то – творить и делать этот мир прекраснее… да мало ли на земле важных дел! Главное – не идти на поводу у собственной лени, искать тот самый Путь, а не бежать по протоптанным, но ведущим в никуда дорожкам. И Лёшка был неизменно горд собой – у него-то следовать предназначению пока получалось. Под утро вернувшись из очередного клуба, Лёшка садился за комп и сначала записывал мысли, возникшие у него в ходе наблюдения за знакомыми «клиента», а затем… о, затем следовал своеобразный «ритуал очищения», как он сам это называл. Как бы сильно ему ни хотелось спать, он обязательно открывал одну из многочисленных закаченных на комп англоязычных статей. Тех самых, в которых рассказывалось о последних мировых достижениях в области кристаллографии белков, тех самых, на прочтение которых у него вечно не хватало времени. Полусонный в начале, Лёшка непременно просыпался, добираясь до сути. И захваченный интереснейшими фактами, гипотезами и рассуждениями, забывал обо всем: о сне, о необходимости хотя бы изредка принимать пищу, даже о том гадком осадке, что оставался у него на душе после очередного ночного клуба. Правда, статьи он выбирал небольшие, и по их прочтении у него обычно еще оставалось время и на то, чтобы подумать, и на то, чтобы перед очередной встречей с Максом хотя бы пару часов поспать. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети» – Лёшка в последний раз набрал номер Макса и, услышав все тот же, будто насмехающийся над его упорством голос, развернулся и пошел в сторону общежития зоны «В». Было немного обидно, что он столько времени потратил впустую, ожидая своего необязательного знакомого. Тут же вспомнилось, как две недели назад он стоял почти на том же месте и ждал Михаила… Неужели это было всего две недели назад?! Зато теперь у него впереди целая свободная ночь. Можно будет наконец нормально выспаться. Или, раз уж у него внеплановый выходной, почитать что-нибудь развлекательное. Да вон хотя бы ту книжку Гарднера про адвоката Перри Мейсона, которой так восторгался его сосед по комнате. При входе в университет Лёшка достал студак и показал его сонным охранникам. Его пальцы при этом сами собой любовно погладили серую корочку. Совсем скоро, после вручения дипломов и выпускного, на который Лёшка, конечно же, идти не собирался, ему придется расстаться и со студенческим билетом, и с читательским, и с пропуском в общежитие… со всеми теми документами, которые он уже привык считать неотъемлемой частью своей жизни. Лёшка жил на четырнадцатом этаже общежития, соединенного с главным зданием разноуровневыми переходами, в одном из многочисленных двухкомнатных блоков, предоставлявшихся студентам начиная с третьего курса. Официально такие блоки были рассчитаны на четырех человек – по двое в комнате, но Лёшкины соседи, все трое, давно уже жили в других местах, лишь изредка оставаясь в общежитии переночевать. С одним из них, Арсеном с кафедры нелинейной оптики, у Лёшки даже завязались приятельские отношения. Как и Лёшка, Арсен искренне любил физику и собирался после выпуска продолжить заниматься наукой. Правда, у него в Москве была девушка, уехать от которой он никак не мог. Так что в конце сентября Арсен вернется на физфак сдавать вступительные экзамены в аспирантуру, из-за чего Лешка ему немного завидовал. Но он понимал, что невозможно усидеть на двух стульях сразу. А свой выбор он уже сделал. Но пока он еще не уехал, и целых полтора месяца после выселения из общежития ему нужна будет новая крыша над головой. Как-то, еще в начале апреля, Арсен говорил, что на это время Лёшка может перекантоваться у него. Лёшка тогда согласился, но с тех пор они об этой договоренности ни разу не вспоминали. И Лёшке оставалось только надеяться, что друг о своем приглашении не забыл. Тем более что других вариантов у него не было. Ведь не мог же он приставать к знакомым с просьбой «можно, я у вас немного поживу?» А на съемное жилье денег бы ему не хватило… если, конечно, не принимать в расчет те десять тысяч евро, что ему обещал Макс. Ну да какое-то время он еще поживет в своей комнате. А там, глядишь, вопрос с временным пристанищем и разрешится как-нибудь сам собою. В любом случае, думать на эту неприятную для него тему Лёшке пока не хотелось. Вернувшись к себе, он первым делом включил электрический чайник (официально их использование в жилых блоках было запрещено, но не бегать же каждый раз за кипятком через пол этажа на кухню!), достал ванильные сухари и пачку рафинада и устроился на кровати с книжкой. Однако слова отчего-то отказывались складываться в предложения и обретать смысл. Такое бывало с ним и прежде, когда он пытался с помощью художественной литературы отвлечься от какой-нибудь трудной, не поддающейся быстрому решению задачи. Но тогда хоть понятно было, почему его мозг отказывался воспринимать не относящиеся к делу тексты… теперь же таких причин у него, вроде бы, не было. И все же, прислушавшись к себе, Лёшка ощутил странное беспокойство. Словно у него над душой висело незаконченное дело, до завершения которого он не мог себе позволить расслабиться. Он не выносил какие бы то ни было долги и старался не допускать их возникновения. Сейчас же, получается, у него был незакрытый долг перед Максом. И хотя Лёшка даже в принципе не представлял, что мог бы для его устранения сделать, сидя дома, он отложил книжку в сторону, включил комп и открыл папку, в которой хранилась информация обо всех, с кем Макс встречался за последние две недели. Похожие на клички имена замелькали на экране, и Лёшка невольно вспомнил тот вечер, когда Макс первый раз повел его в ночной клуб. *** Они встретились в десять вечера на том же месте, где Лёшка накануне ждал Михаила. Честно говоря, он готов был какое-то время прождать и Макса, но тот оказался на удивление пунктуальным. Его пижонскую красную машину Лёшка заметил еще издалека и заранее подошел к краю тротуара. – Привет! – Макс зачем-то вышел из машины, приблизился к Лёшке и неожиданно поцеловал его в щеку. Лёшка отпрянул и хотел было отчитать наглеца за фамильярность, но тут вспомнил, что не раз видел, как расцеловываются при встрече студенты с эконома или юрфака. Наверное, у них это принято. Впрочем, он все же сказал: – Не делайте так больше. – Как? Не здороваться? Ну, если настаиваешь – не буду, – Макс по-свойски приобнял его за плечи и распахнул пассажирскую дверцу машины. – Нет. Я… не люблю, когда меня трогают. – Я тебя что, смущаю? – под пристальным и каким-то нехорошим взглядом Макса Лёшка потупился, жалея, что вообще затеял этот разговор. – Нет, но… не важно, – в конце концов, неделю он может и потерпеть. Всю дорогу до «Звездного света» – по словам Макса, одного из самых прикольных клубов Москвы, – Лёшка задавал вопросы о людях, с которыми им вскоре предстояло встретиться. Еще утром ему на электронную почту пришли обещанные файлы с информацией о знакомых Макса. Однако сведения носили слишком общий характер, чтобы по ним можно было сделать хоть какие-нибудь выводы. Лёшка еще удивился: какой смысл во всех этих досье, если по ним все равно ничего о человеке не ясно. Очевидно, что все эти материалы писал непрофессионал. И он отчаянно пожалел, что ввязался в столь сомнительную авантюру, ведь едва ли на свете было хоть что-то, раздражавшее его сильнее, чем дилетантство. И то, что он сам в этом деле вынужден выступать в непривычной для себя роли дилетанта, ситуацию отнюдь не улучшало. На все его вопросы Макс отвечал подробно да с такими цветистыми комментариями, что Лёшке даже стало неловко. Непонятно, зачем общаться с людьми, о которых придерживаешься столь невысокого мнения?! «Звёздный свет» встретил их мерцанием бело-голубых огней, шумом толпившейся у входа молодежи (весьма сомнительного, кстати, вида) и устрашающим оскалом пропустившего их вне очереди дуболома. Следом за Максом Лёшка вошел внутрь и оказался в просторном холле, приятно поразившем его спокойным освещением и негромкой расслабляющей музыкой. Макс тут же бесцеремонно схватил его за руку и потащил к одной из дверей. А за ней оказался ад. В первые мгновенья Лёшке показалось, что его контузило. Он оглох от царившей там какофонии, он ослеп от беспорядочно мигающего света. А когда немного пришел в себя, обнаружил, что они стоят в противоположном от входа конце помещения. Что прямо перед ними – длинный стол и мягкие диванчики, на которых полусидят-полулежат знакомые по фотографиям из досье люди. Макс представил его (Лёшка в этом шуме не разобрал, как именно), и к нему тут же устремились многочисленные любопытные и удивленные взгляды. Кто-то что-то сказал, после чего, насколько Лёшка разглядел в полутьме, все рассмеялись. Когда-то, еще в родном городе, над ним частенько смеялись одноклассники и дворовая детвора. Класса до пятого этот обидный смех всегда доводил его до слез. Повзрослев, он научился не обращать внимания на насмешки всяких ничтожеств, но слишком давно он не оказывался в таких ситуациях. И тяжелый, постыдный ком застрял в его горле. Но тут неожиданно Макс его обнял, словно маленького ребенка прижал к себе, и Лёшка успокоился. Все эти люди – типичные папуасы, и их мнение о чем бы то ни было в принципе не должно его волновать. К тому же, он исследователь, а они – лишь объекты его наблюдений. Кто-то из сидевших на диванчике подвинулся, освобождая им с Максом место. Они сели, и Лёшка огляделся по сторонам. Вокруг извивалось и дергалось в конвульсиях многорукое, многоногое, многоголовое чудовище, при взгляде на которое ему сделалось тошно. Лёшка отвернулся и приступил к работе. Несмотря на плохую видимость, он внимательно присматривался к знакомым Макса, стараясь хотя бы по каким-нибудь косвенным признакам определить, кто из них мог желать тому зла. Но, увы, так до самого утра ничего подозрительного не обнаружил. Зато у него появилось несколько важных вопросов к Максу. И главное – почему он, совсем молодой, не имеющий своего собственного бизнеса парень, так боится этой прослушки… Впрочем, учитывая вероятность «жучков», спрашивать лично у Макса он ни о чем не стал. Но оказавшись дома, первым делом отправил ему письмо со своими вопросами. Согласно ответному письму Макса, тот и сам был не рад всем этим сомнительным знакомствам и походам по злачным местам. Но именно такого поведения ждали от молодого человека его возраста в их кругу. А вызвать ненужные подозрения у матери или – не дай Бог! – у дяди Макс себе позволить не мог. Не сейчас, когда он задумал пойти против них по-крупному: вопреки их воле поступать в Лондоне не в экономический колледж, как от него ожидалось, а в медицинский. Поэтому его так и встревожили все эти «жучки». Ведь он, разговаривая по телефону со своими английскими друзьями, вполне мог случайно проговориться о своих намерениях. И тогда грош цена будет всем его тщательно выверенным планам. Письмо было длинным, довольно путанным, полным как грамматических, так и лексических ошибок. Лёшка из него так и не понял, к чему все эти сложности и секретность, почему Макс не может в открытую поступать туда, куда сам считает нужным. Тем более, медицинское образование трудно было бы назвать не престижным. Но мало ли какие у людей бывают причуды. В любом случае, желание учиться всегда вызывало у Лёшки уважение. И он решил, что Макса не бросит. А потом потянулись недели кошмара. Ночные клубы и рестораны, вечно пьяная (если не что похуже) золотая молодежь. Хорошо хоть Макс все время был с ним рядом, хоть одно человеческое лицо среди всех этих звериных морд. Впрочем … иногда Лёшке начинало казаться, что и в Максе проскальзывает что-то звериное. Что его первое впечатление было правильным, и на самом деле тот – такой же, как и все они, пустышка. Что никакой слежки за ним не было и нет, и всё это он придумал только для того… но сколько бы Лёшка ни размышлял, он так и не смог придумать, для чего Максу могло бы понадобиться это представление. Ведь не для того же только, чтобы поиздеваться над ним, Лёшкой. Значит, наверное, тот все же говорит правду. А все его странности объясняются тем окружением, в котором он рос. И кстати, об окружении… Хотя Макс ничего конкретного о своей семье не говорил, Лёшка давно уже выяснил, кто его мать. Елизавета Морозова, вдова крупного финансиста, была героиней нескольких бегло просмотренных им статей. На удивление глупая и ограниченная женщина, которая удачно вышла замуж и теперь прожигает деньги покойного мужа. Лёшка и сам не заметил, как его пальцы набрали в поисковике ее имя и фамилию, и вот уже экран монитора запестрел заголовками разнообразных женских журналов, печатавших статейки про жизнь богатых и знаменитых. Будь на то его воля, он строго-настрого запретил бы издание подобной мерзости. На примере собственной сестры, которая верила любым напечатанным в газетах или журналах нелепицам, он знал, что все эти «Лизы» да «Караваны историй» действуют на своих читательниц отупляюще. Брезгливо поморщившись, Лёшка хотел было закрыть страничку поисковика, но тут его взгляд привлекла фраза «Елизавета Морозова, сестра известного промышленника Дмитрия Лисовского…». Об олигархе Лисовском, равно как и об Абрамовиче, Прохорове или Березовском Лёшка, конечно же, слышал. Он не знал, чем конкретно тот занимается, да это ему и не было интересно. Но то, что Лисовский – это принципиально иной уровень проблем, он понимал. И если тот в самом деле – дядя Макса… В том, что это действительно так, Лёшка убедился (насколько вообще можно верить интернету), уже через пару минут. Макс – племянник Лисовского… От этого открытия Лёшке сделалось не по себе. Он вспомнил терзавшие его на протяжении двух недель сомнения, вспомнил присланное Максом наутро после похода в «Звездный свет» письмо. Не дай Бог узнает дядя, значит? А ведь и правда – не дай Бог. Если Лёшка и понимал что про «сильных мира сего», так это то, что от них нужно держаться как можно дальше. И в какие бы игры ни играл с ним Макс, Лёшка в этом фарсе больше не участвует! Позабыв о том, что за весь вечер так и не смог дозвониться Максу, Лёшка схватился за телефон и набрал знакомый номер. Но и в этот день, и в следующие ответ был неизменен: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».