В плену у Города Цепей

Киркволл очень быстро затянул будущую Защитницу в хитросплетения своих улочек и подворотен, затянул, пережевал и не подавился. У Мариан, привычной к жизни тихого Лотеринга, стоящего на самой окраине Диких земель, окруженного со всех сторон холмистыми лесами и лугами, сразу же закружилась голова. Повсюду сновали люди, эльфы и даже гномы; шум, плеск волн и нескончаемая болтовня заполняли город. Торговцы расхваливали свои товары, беженцы пугливо перешептывались, ребятня галдела, портовые рабочие смачно матерились, продажные девки томно шептали, храмовники угрожающе бряцали доспехами при ходьбе: все были при деле, каждый поддерживал Киркволльский фон на свой манер. Запах у города тоже был непередаваемым. Откуда-то сверху, словно от самого Создателя, на Киркволл снисходил тягучий запах благовоний, тяжелый и торжественный, он смешивался с игривыми нотками специй и ускользал, лишь достигая носов нижних сословий. С другой стороны к городу стремился морской бриз, пропитанный солью и водорослями, но он терялся где-то на причалах Порта, разбиваясь о запахи пота и рабского труда. Забавная, казалось бы, штука: вот уже почти девять веков как Город Цепей и не рабский вовсе, а запах сохранился. Страх, боль и тяжкий труд. А еще – ржавый металл. Рабство в Киркволле давно отменили, рабы – остались. После Мора их стало на порядок больше. Кем были ферелденцы в этом городе, как не рабами? Прикованные к нему, без средств к существованию и крыши над головой. Мариан вполне могла бы стать одной из них, но ей повезло: судьба была благосклонна. Вместо шалаша в Клоаке у нее был целый дом в Нижнем городе. Конечно, не у нее одной, да и «целый» - слово неподходящее по отношению к трухлявой коморке, но грех было жаловаться. Она и не жаловалась, лишь отпахивала потом и, нередко, кровью свою долю за въезд, не задавая лишних вопросов, не оглядываясь назад и не сожалея. Наверное, девушка свою работу делала неплохо и ее уже можно было назвать хорошей наемницей: раз за разом Мииран отправлял ее на все более рискованные операции. Впрочем, могло быть куда проще: он вполне мог просто выжимать из разбойницы побольше в отведенный ей год. Хоук растворилась в лабиринтах города, он затянул ее в свои людные улицы, где абсолютно все были чем-то заняты, бежали, словно песчинки в часах, увлекая ее за собой мельтешащим потоком. Девушка выслеживала, угрожала, убивала, мало спала и много работала. Она изучила эти змеящиеся улочки, многочисленные тупики и арки, словно жила тут всю свою жизнь. Киркволл стал для нее многим, но, даже с течением лет, он не стал ей домом. Слишком суетливый, чтобы располагать к спокойствию, слишком большой, чтобы греть домашним уютом. Разделить чувство собственной чужеродности в этом хитросплетенном муравейнике Мариан было не с кем: мать ее, естественно, недовольная понижением собственного статуса в городе, все же помнила Киркволл своим домом. Леандра была немало подавлена смертью сына, что, впрочем, не мешало ей с недюжинным упорством пробивать себе заслуженное возвращение на верхушку социальной лестницы. Авелин, вынужденная работать на Миирана вместе с сестрами Хоук, отторгала Киркволл ровно этот год наемничества. От каждого заказного убийства ее передергивало, а между бровей все глубже залегала складка. Она нередко вспоминала покойного мужа и почти забыла, как улыбаться. Но лишь только были окончены дела с Кровавыми клинками, Авелин начала приходить в себя. Она стала отменным, дисциплинированным бойцом, верным псом закона. В Страже она наконец почувствовала себя в своей тарелке, нашла свое предназначение, и поддержать Хоук в ее скитаниях не могла. А Бетани… Милая и солнечная, она всегда была рядом с Мариан в ее сумасбродных авантюрах и даже затягивала сестру в собственные. Всегда готовая выслушать и поддержать, Бетани связывала Хоук с городом в разы больше, чем все остальное. Ее не стало слишком рано… Мариан винила себя в гибели сестры куда больше, чем Леандра, то и дело пилившая дочь. И теперь она уж точно не могла покинуть Киркволл: каким-то мистическим образом смерть сестры лишь сильнее привязала ее к Городу Цепей. Постепенно к Хоук начали стекаться такие же, как она сама. Потерянные в этих закоулках, чуждые Киркволлу, с трудом перевариваемые им. Ее спутники были каждый по-своему сумасшедшим, испорченным чужими землями и рваным прошлым. У каждого был свой скелет в шкафу, мерзкая подноготная, разъедающая изнутри и не дающая жить нормальной жизнью. То самое, что тянуло их хвататься за оружие утром, днем или ночью – когда попросит Мариан – и убивать. Они прикрывались чем могли: справедливостью, непризнанными идеями, спасением мира и отдельных его обитателей, желанием подзаработать, но в итоге все равно убивали. Первой к ним прибилась эльфийка, наивная и глуповатая, доверчивая, как ребенок, с широко распахнутыми глазами и исполосованными запястьями. Маг крови. Не удивительно, что клан ее выплюнул, в отвращении поморщившись. Чужая родному клану, Мерриль была еще более чужой эльфинажу с его повседневными заботами вроде латания крыши, работы по дому и готовки. Было куда проще и понятнее размазывать по стенам наемников и бегать по пятам за Хоук. Затем команда пополнилась сразу двумя: Андерсом и Справедливостью. Никто наверняка не знал, где заканчивался один и начинался второй, даже сам Андерс. Бывший маг Круга, бывший Серый Страж, он жил без дома всю свою жизнь. Иначе он бы так просто не отрывался от земли, обрывая все контакты, убегая, прячась, меняя города и поселки как перчатки. Он не умел привязываться. Единственное, к чему он себя привязал, стало Местью. Возможно, знай тогда Андерс, во что выльется его доброта, он все сделал бы иначе… Но нет, ничего не изменить, а он тут, помогает Мариан, чтобы впоследствии беззастенчиво воспользоваться ее ответной помощью. Еще одной из них стала Изабелла, капитан корабля без корабля. Такая свободная и безмятежная на вид, зарывшая свое дурно пахнущее предательством прошлое куда-то глубоко-глубоко, под ехидную улыбку и зазывно оголенную грудь. Киркволл оторвал ее от дома, и, наверное, ей было тяжелее остальных, привычной к морской качке и соленым каплям на губах, сидеть на цепи этого города. Домом Изабеллы был ее корабль, а команда – семьей, для которой она была одновременно заботливой, ласковой мамочкой и строгим отцом, ударяющим кулаком по столу и кричащим «работать, придурки!». Свою дозу адреналина, за неимением штормов, Изабелла получала в компании Мариан, прошивая парными клинками любого, за чью голову платили золотом. Потом к ним присоединился Фенрис, самый побитый и озлобленный из них. Эльф был сплошным комком боли и нервов, к которому, казалось, стоит лишь прикоснуться и он взорвется. Холодно-бесстрастный, отвечающий односложно, он словно носил траур по самому себе. В нем не осталось жизненных сил, он существовал только на питавшей его ненависти. Когда ненависть была удовлетворена, а месть свершилась, он почувствовал лишь пустоту, которую было нечем заполнить. Бесцельный и потерянный, он невольно тянулся к Хоук, как к единственному источнику жизни, который он знал. Из всех спутников Хоук в Городе Цепей жилось хорошо одному лишь Варрику. Тут он вырос, провел всю сознательную жизнь, дыша смешанным запахом подворотен и ловко пробираясь по узким улочкам, казавшимся кому-то путаными лабиринтами. И все равно он примкнул к этой разношерстной компании отступников, убийц и наемников. Возможно, виной тому стали Глубинные тропы, отнявшие у Варрика брата, а у Мариан – сестру, что их и сблизило. А быть может, он просто видел в Хоук и ее компании достаточно безумия, чтобы перевернуть город вверх дном, и не мог упустить шанса рассказать об этот первым. Киркволл собрал их, словно капли ртути, в один комок, объединил так плотно, как только могли объединиться эти разные люди, сумасшедшие – каждый на свой манер. Он приковал их друг к другу и к самому себе цепями куда более крепкими, чем те, что натягивали между статуями близнецов. Киркволл взял их в плен, всех и каждого, и закинул прямиком в бушующее пламя войны. Людей, по большей мере к этому пламени непричастных, чужих. И даже этот неистовствующий огонь не смог расплавить цепи, их связывавшие. Но он расплавил саму Хоук. Оставляя позади Город Цепей, Мариан старалась ни о чем не думать. Не вспоминать лицо матери, мертвенно-бледное, приделанное к какой-то поломанной кукле, шепчущее слова прощания. Не вспоминать удивленные глаза мужчины, которого собственноручно убила, при том, что, наверное, действительно любила его. Не вспоминать ссутулившуюся фигуру Мерриль под ее дурацким элувианом, сгубившем столько жизней, по ее, Хоук, наивности. Не вспоминать последнюю битву, изматывающую, страшную, и ужасное понимание, что Орсино причастен к тому, что стало с Лиандрой. Не вспоминать проклятого лириумного идола, ею же найденного на Глубинных тропах. Не думать почти получалось. У Мариан в груди прочно засела пустота, изгнав оттуда даже чувство вины. Холодный ветер раздувал короткие волосы Хоук. Сбоку, словно из ниоткуда, материализовалась бутылка вина. В кои-то веки Изабелла молчала, сдерживая неуместные теперь шутки. Она чувствовала то же. Они покинули Киркволл. Вот только Киркволл никогда не покинет их.