Безымянный

Донсен дурак и вправду, - сам для себя решает Хансоль, когда возвращается домой после репетиции длиной в целый декабрь на последнем автобусе. Можно было бы пройтись пешком, померзнуть под тусклым светом настораживающих вывесок, да и для истории это выглядело бы более красочно, но двадцатилетний парнишка Ким все же настойчиво крутится вокруг остановки, потом живо запрыгивает в салон автобуса и плюхается на первое же свободное сидение, даже и не задумываясь о местах в конце. Он тоскливо обводит взором полупустой рюкзак, так же тоскливо вспоминая о час назад разрядившемся телефоне, - теперь и музыку на обратном пути не послушать. Хансоль осматривает душный салон и чуть поджимает губы, когда натыкается взглядом на хмурую женщину, сидящую позади него. Поворачивается обратно, стукается лбом об окно и, помогая себе теплым дыханием, выводит на стекле аккуратный кружочек с двумя точками-глазами. Когда он вернется в общежитие, то обязательно получит уведомление от хенов, что ему звонили. Звонили, конечно, не меньше раз так сорока. Беспокоились, разумеется; беспокоятся так уже третью неделю, почти с самого первого знакомства в репетиционной. Почти с самого первого "Проводить тебя?" и определенно точно с единственного "Извини, я не могу принять твоих чувств. Но я постараюсь". На самом деле, это "беспокойство" чертовски хорошенькое со светлыми линзами и со своим метр шестьдесят ростом. У этого "беспокойства" очень приятный голосок и заботливый характер. Но самое главное, наверное, и самое ужасное, что это "беспокойство" оказалось в нужное время и в нужном месте, - так сейчас кажется самому Хансолю. Оно помогло остудить внутри жуткий ожог от сильных ранних чувств. Оно в несколько слоев накрыло шелковой тканью яркий пылающий огонь, и совершенно искренне Ким Хансоль скажет сегодня ночью этому "беспокойству": "Привет. Не разбудил? Спасибо, что волновалась обо мне. Пообедаем где-нибудь завтра? Где бы тебе хотелось?" А потом ляжет в кровать и будет мечтать о бессоннице, но быстро провалится в мир страшных неясных снов про свои ожоги и прекрасные глаза без линз. На дежурное "Все хорошо?" от одногруппников он проглотит не то литр воды, не то килограмм воздуха и просто мило улыбнется. Хотя ответить ведь захочется ужасно, но краткое "Нет" обманет, а на кровоточащее "Да" не откликнется совесть. Все-таки, как ни крути, любой звук, любое дыхание на такой вопрос окажется ложью. Все в порядке, - и это самый приближённый к правде ответ. Если идти в обратную сторону, то последней была и остается пустота, громкая и липкая, душащая пустота, затем обезвоживающее отчаяние, отвратительное бездействующее смирение и уже вначале, самое невыносимое, злость. Кипящая желчь, будто ядом накопленная внутри. Вообще, кажется, все эти страшные слова лишали воздуха, не только пустота, злость душила не меньше. Но, тем не менее, даже за эти слова Ким Хансолю придется заплатить. Ошибки никогда не оправдываются. Потерял ли он Квон Сохи? Да, да, да, сотни тысяч раз да, потерял глупо, черт возьми, как глупо потерял. Не в силах удержать, в один миг отпустил и не смог вернуть назад, но, наверное, конечно, просто не пытался. Когда теряешь что-то поистине сильное, думаешь, что держал его все это время по необыкновенному везению, и что действительно сильное никогда не преклоняется дважды. Никогда и ни перед кем. А Сохи достаточно сильная, чтобы можно было так думать. Эта прекрасная, волевая и стойкая девушка, которая позволяла даже держать себя, создавала невообразимую иллюзию власти, которой ты будешь управлять ею, но так же легко и разрушила эту иллюзию, не разрешая больше играть собой. Хансоль и не думал играть, и не думал пользоваться, никогда его голову не посещали отвратительные мысли, но Сохи была слишком сильной, чтобы пытаться объяснить ей это. Настолько гордой, что самая ничтожная ошибка разрушила их волшебный-для-него-и-обременительный-для-нее союз. Хансоль отчего-то уверен, что красивая до боли Квон сейчас дышит очень свободно, что наконец-то ее вольная натура вырвалась из-под чужих уздечек и на данный момент чувствует себя, по меньшей мере, отлично. Три недели назад, быть может, она ужасно мучилась, но только не сейчас. Теперь-то у нее все хорошо, а отвратительный донсен Ким пусть разбивается насмерть в своем отчаянии, потому что именно он окропил своей черной, липкой, тяжелой любовью ее прекрасные крылья. Именно он оторвал ее от родных небес, заставив пожить на земле и потом долго учиться заново летать. Пусть будет проклят этот чертов Ким Хансоль. После расставания хоть один должен чувствовать себя счастливым, - так думает Хансоль. А после совершенно глупого и нелепого расставания тем более. И этот милый парнишка искренне надеется, что Сохи в порядке. Ведь, если кто и должен понести наказание за свои ошибки, так это определенно он и только он. Ничего страшного, если наказание продлится больше трех недель, ничего страшного, если будет идти и вечность. Хансоль практически не помнит той роковой ссоры. Он долго пытался, но жгучая злость затемняла все сознание; даже спустя гноящее время ему уже никогда не вспомнить. Хансолю кажется, он тогда наговорил столько едких глупостей - самому страшно. Хансоль думает, что не простил бы, будь он на месте Сохи. Хансоль знает: это самый непоправимый проступок в его жизни. Он знает, поэтому все-таки с трудом, но решает отпустить. Правда в том, что отпустить до сих пор не вышло. Если быть откровенным, то между ними не было любви, что аж дух захватывает. Они спокойно засыпали в разных спальнях. Им не было скучно в чужих компаниях. И в кино они ходили из интереса к фильму, никак ни к последним рядам. Тем не менее, нелепо отрицать - отношения были крепкими, раз продлились около трех лет. Замечательная первая любовь, увядшая так удивительно рано, после которой они еще долго будут вспоминать прошедшее время. Дай Бог, с улыбкой на лице. Хансоль любил в их паре именно эту независимость, их выдержку по отношению друг к другу, вечные подколы и как сам же писал всякую ерунду ей в твиттер. Совместные фото, которые не пойдут никуда, кроме заставки на телефон; дешевые подарки от чистого сердца; один на двоих музыкальный выбор; танцевальные практики, несомненно, и много другой, теперь ненужной, но такой приятной мелочи. Быть может, у них не было феерических чувств, зато было абсолютное взаимопонимание с самой первой встречи, и этому, наверное, стоит позавидовать. Квон Сохи - его принцесса. Трепетная, хрустальная, пусанская принцесса. Для других всегда сдержанная, совсем чуточку натянутая и очень уверенная в себе девушка, которая, должно быть, слышала о слезах только в сказках, а об усталости читала лишь в журналах, - абсолютное непробиваемое создание. Хансоль бы и сам так думал, если не знал об этой принцессе, по меньшей мере, все, по большей - понимал. Сохи всегда оставалась до дрожи трепетной и, на кой-то черт, всегда доверялась. У Хансоля начинает болеть голова, он поднимает глаза на водителя и ловит взглядом время в бегущей строке сверху. Нервы в висках гудят сильнее, и он просто объясняет это пустым желудком. Жаль, придется терпеть до утра. Хансоль стукается лбом о прохладное стекло, дыша прямо на свой безликий кружочек с глазами-точками, от чего тот немного мутнеет, прячась на фоне ночных пейзажей, и парень, криво улыбаясь, находит неподдельное сходство: сейчас он точно такой же - растворяющийся, безликий силуэт. Два точечных глаза медленно, но с каждым разом все сильнее исчезают со стекла, не оставляя после себя даже воспоминания. Хансолю хочется сделать хоть что-нибудь, хоть малейшее движение, когда внутри что-то обрывается. И Хансоль наконец понимает, что все это - все эти руки, ноги, несколько десятков килограммов тела, улыбки напускные, тренировки до поздней ночи - это все давно было потеряно и пущено куда-то вниз, туда же, ко всем чувствам, ко всему этому смирению и отчаянию. Ведь внутри он такой же пустой, как и его желудок, как и заряд на его телефоне. Внутри он пустой, и держаться, держать свое существование, не к чему. Ему бы, в лучшем раскладе, собрать в последний раз все свои чувства и мысли, да и умереть ровно там, около двери Сохи, где он пойдет на все уступки и будет просить прощения. Потому что больше так нельзя: отпускать слишком тяжело. Хансоль либо вернет, либо погибнет. Хансоль понимает, что он стопроцентный дурак только тогда, когда объявляют конечную остановку: он сел не на тот автобус, и сейчас находится где-то в десяти шагах от дома Квон Сохи. Хансоль интуитивно оборачивается, обнаружив, что хмурая женщина давно вышла, и в душном вагоне остался один лишь он. Водитель скребет его усталым взглядом, надеясь, что крашеный паренек сам все поймет, и его не нужно будет выгонять по собственной воле - рабочий день и без того дрянь. Хансоль подскакивает, будто ужаленный, хватает рюкзак и выпрыгивает из автобуса, успокоивший водителя и немного самого себя. На правом стекле отъезжающего автобуса мутнеет последний след Хансоля - кружочек с глазами-точками, полоской-ртом и уже с собственным именем, приписанным рядом с ним: SH. Хансоль натягивает рюкзак на плечи, опускает пониже кепку и вообще всей своей натурой старается быть как можно бодрее и спокойнее - ему нужно налево. В руках чуть-чуть колит, и он смахивает это на отсутствие перчаток. Странно, но все эти "смахивания" действительно действуют, принося уверенность. Хансоль быстро доходит до квартиры Сохи, вспоминая, как буквально совсем недавно оставался у нее, и они всю ночь обсуждали какие-то диски, греясь на соседних кроватях, и давали обещания друг другу поехать этим летом на море, к пусанской Сохи домой. Хорошо бы вернуться сейчас в тот вечер. Хансоль не знает, что сказать, и случайно находит в кармане куртки подаренную ему сегодня шоколадку. Переминаясь с ноги на ногу, он медленно нажимает на звонок и прокручивает в голове фразы, вполне уместные к его положению, но никудышные для него самого. Что же сказать?.. Сохи открывает так быстро, что Хансоль не успевает опустить голову, и просто упирается немым взглядом в ее домашний свитер. За почти месяц расставания она, кажется, похорошела втрое, и Ким горько улыбается, быстро моргая. - Что случилось? Так странно, Хансолю всегда казалось, что после разрыва начинают не с подобных фраз. Он нервно потирает шею и надеется, что голос будет звучать как можно менее лихорадочно: - Я соскучился. Сохи улыбается, почти смеется, а сама закатывает глаза и долго ищет на потолке хоть какие-нибудь следы от разорвавшегося внутри оцепенения. Должно же остаться хоть маленькое пятно. Хансоль смотрит на Сохи с болью, боясь растравить себе глаза её красотой, и медленно тянет к ней руки - хочет обнять. - Хансоль.. Так нельзя говорить, - выдыхает Квон Сохи, и её нежно обхватывают знакомые руки, аккуратно прижимая к себе, словно хрупкий графин. Обнимают осторожно, но, если вдруг ей захочется уйти, её ни за что не отпустят. Слишком надолго отпустили в прошлый раз. - По крайней мере, не после трёх недель расставания. - Она улыбается и обнимает в ответ, пряча нос где-то в области чужой шеи, впадинки рядом с ухом. - И я скучала безмерно. Ким Хансоль не может поверить - кто-нибудь, разбудите! - чтобы вернуть своё счастье, нужно было лишь подождать. А Квон Сохи принимает, разрешает и просто молится, чтобы никогда и ни у кого. Эти три недели были очень страшными.