Буря

Эта ночь была неспокойна. Звезды светили чересчур ярко, словно осознавая, что скоро они перестанут блестеть на небе, трава дрожала от ужаса, деревья то склонялись над самой землей, то тревожно поднимали верхушки к небу. Совершенно ненаучные мысли, не подобающие ученому. Джейс наверняка засмеял бы Зиггса, сказал, что он стал похож на одного маразматика из Шуримы, Зилеана, который вечно произносит свои бессмысленные фразы, но Зиггс знал, что природа дрожит как раз перед бурей. Былой Зиггс побежал бы ей навстречу, Зиггсу нипочем молнии или гром, грохочущий пустой бравадой. Былой Зиггс вышел бы в чисто поле и засмеялся прямо в лицо бушующей природе. «Ну что, - сказал бы былой Зиггс, - мы встретились снова?». И молния не осмелилась бы ударить Зиггса снова, ведь тогда ей придется пройти сквозь его крошечное тельце, отвага в котором сломит любую молнию. Да и отвага ли? Скорее, простое безумие. Ныне в Зиггсе не осталось безумия. Оно было выпито до дна. Его лечили, он здоров. Хорошо быть здоровым, помогаешь людям, живешь, как все. Если не обращать внимания на опустошенность внутри, то быть здоровым очень хорошо… Потому-то Зиггс сегодня просто ляжет спать в спокойном Пилтауэре, слегка смущаемым бурей. Ведь буря, по сути, не такое уж и важное явление, такое же, как снегопад или обычный дождь. И вдруг темноту ночи возмутили два малиновых огонька. Они сияли, как два фейерверка в ночи. Зиггс вдруг прищурился: не праздник ли начался на улице? А потом отпрянул: в открытое окно с любопытством глядела девушка, бледная и острая, как зубчики на вилках, которыми пользуется шериф Пилтауэра Кейтлин. Джейс и Вай просто едят руками - кому нужны вилки? А как едят остальные он ни разу не видел. Такое чувство, будто Хеймердингер просто питался воздухом. Малиновые фейерверки вдруг начали плясать, пришли в движение (до чего талантлив был пиротехник, что их создал! ): девушка оглядывала комнату. Глаза вновь сфокусировались на Зиггсе, и вдруг что-то в нем проснулось. - Я вижу, ты рад меня видеть. Зубы, еще белее, чем ее кожа. Существует ли в природе такой белый оттенок? Так ярко бывает разве что когда гремит взрыв. Давно Зиггс не думал о взрывах. А ведь одна из бомб уже глядит на него малиновыми огоньками, готовая ко взрыву. Ему стоило бы обезвредить бомбу или убрать ее подальше, но… но. Он просто не мог понять причины, почему он не спешит прогнать девушку перед ним, которая уже по-хозяйски перемахнула через окно и теперь без стеснения разглядывала чертежи на его столе. - Серьезно, твоя кретинская улыбка меня раздражает. Но я вижу, что пришла по адресу. Ты готов услышать громкое ба-бах? Увидев его смятение, девушка вдруг наклонилась. Зиггс почувствовал ее легкое дыхание, от которого шерсть на его щеке слегка колыхалась. Вдруг она начала шептать о тех вещах, которые сейчас казались немыслимыми, но которые когда-то были такими привычными. С каждым ее тихим словом опустошенность куда-то исчезала, голова затуманивалась. Чувство, будто перед ним бомба исчезало, он сам становился бомбой. Ему хотелось, чтобы ее шепот продолжался вечно. Чтобы его сердце с каждым словом все сильнее и сильнее просыпалось, чтобы шерсть на его щеке колыхалась с каждым словом, чтобы тихий голос все говорил свои странные вещи со странной страстью. И чтобы он сам внимал ее словам с таким интересом, с каким давно никого не слушал. Он впитывал каждое слово, жадно, как оголодавший путник. Он вдруг понял, как ему этого не хватало, как смехотворно было само слово «лечение». Его не излечить от того, в чем он нуждался, это было равно тому, чтобы пытаться вылечить зависимость от пищи или воды. Спустя мгновение он вдруг стоял в одном из районов Пилтауэра с этой самой девушкой. Бомба взорвалась, и он теперь лежал, разбитый на кусочки. Казалось, он стоял на месте, пока девушка все шептала ему на ухо, но его руки были черны. Всюду слышались крики ужаса и отчаянья, повсюду была кровь и изувеченные тела. Кошмар, ужас, террор. Он не этого хотел, почему девушка рядом с ним с такой радостью смотрит вокруг? - Куда ты меня завела? – кричал Зиггс. - Ты меня завел сюда! – кричала девчушка. И тут его сердце сжалось от ужаса, ведь его безумие вернулось, вернулось в облике девчонки с фейерверками в глазах и, как оказалось, синими тоненькими косичками. Никогда еще оно не было так сильно, что переходило грань между хаосом и шалостью. Сегодня это был чистый хаос, от которого маленького йордла давно отучили. А его безумие было рядом, танцевало странный, нескладный танец с самой собой. «Ну же, Зиггс, - кричало его безумие, - почему ты не танцуешь?». Но Зиггсу не хотелось веселиться, ему хотелось плакать и кричать вместе со всеми людьми. Он так долго гнал безумие, и это все зря? Оно вернулось, оно отомстило, Зиггс никогда не будет здоров. - Почему ты не слышишь эту музыку? – кричит его спутница, выделывая в воздухе странные фигуры. То сжимается в струнку, словно стремясь к небесам, то к земле склоняется. Очень похожа на свои ракеты… Зубы острые и белые, как и она сама. Похоже, ее это все забавляло. Послышались выстрелы. Наверное, подошла полиция. - Джинкс еще вернется, - кричит девушка. В последний раз сверкнули зубы Джинкс, прежде чем она включила одну из огромных махин у себя на спине и улетела в небеса. А Зиггс… А зиггс просто стоял и ничего не понимал. Все оборвалось слишком быстро, слишком внезапно. Его научили прощаться долго, почему же она не следует этим правилам? Зиггсу было дурно. Он так и стоял с руками, позорно черными, показывающими его причастность к преступлению. Пришла полиция, опросила его для галочки, но всем было ясно, что виновата Джинкс. Никто и не подумает на Зиггса, который теперь совершенно нормален. Джинкс сама во всем призналась в своих гигантских розовых надписях. Подумают, что глупый йордл копался в золе. Запоздало прогремел гром, и начался ливень. Зиггс побрел домой, намереваясь забыть сегодняшний день, по пути подставляя руки дождю, словно в надежде на то, что вместе с золой смоется позор. Но безумие уже проснулось. Он знал, что когда буря снова придет, он откроет ей дверь. Сам.