Дышать дальше

Алиса просыпается рано утром. На часах - 7:38, за окном – грязно-серое небо. Тучи громоздятся как никогда низко над землей, еще чуть-чуть, и они лавиной обрушатся в окна, в мгновение ока заполонят здесь все, поглотят и смоют, ничего не оставляя за собой. Алиса зарывается носом меж лопаток Шляпника, прижимается к нему всем телом, натягивает одеяло на нос, пытаясь согреться. Шляпник горячий, ничем не хуже печки, Алиса уверена, стяни она сейчас с себя его футболку, выполнить задуманное удалось бы куда быстрее. Алиса снова закрывает глаза, слушает, как бьется внизу о скалы, слизывает пыль с подножия их дома, вода. К вечеру будет буря. Ей нравится их дом – старый маяк, только вот осенью в нем холодно, и он совсем по-стариковски начинает скрипеть всеми половицам, требуя, чтобы кто-нибудь встал и растопил камин, согрел его. Дом жалко, но спать хочется больше. Но нужно вставать. Нужно дойти до подоконника и отключить будильник, пока он не прозвенел и не разбудил Шляпника. Девушка представляет, как пойдет босыми ногами по ледяным доскам и только сильнее прижимается к мужу. На часах 7:45, у неё есть еще пятнадцать минут. Алиса кладет холодные руки Шляпнику на живот, ловит себя на мыслях о том, какой же он все-таки худой и как здорово было бы вот так лежать весь день и ни о чем не думать. Где-то у скал кричат чайки. Самое высокое место на побережье, Шляпнику нравится вода, а Алиса со своими старыми страхами давно расквиталась. Не без помощи, конечно. Шляпник разворачивается в полудреме, прижимает её к себе, обнимает, заключая в стальное кольцо защиты и уверенности, полного покоя. Алиса безмятежно закрывает глаза, улыбается - ничего не может с собой поделать. У Шляпника хватка железная, так что теперь нечего и думать о том, чтобы высвободиться, встать, пойти куда-то... Нужно ждать будильник, а потом валяться еще с полчаса, а потом собираться быстро-быстро, сражаясь за место у раковины. Хорошо. На часах 7:57. Три минуты. Целых три минуты. Целая вечность. Целый мир для двоих. Будильник взрывает тишину словно сирена. Все звенит и звенит. Шляпник нехотя открывает глаза, отпускает её, переворачивается через спину на край кровати, протягивает руку, благо подоконник недалеко, обрывает звон, пробудивший от дремы весь дом, ложится на спину и совсем по-детски трет глаза рукой, просыпаясь окончательно. Алиса с нежностью наблюдает, улыбается, потом подбирается ближе, пристраивается на плече, обнимает, трется щекой о горячую кожу, что так знакомо пахнет чем-то странным, необъяснимым, слегка безумным. Шоколад не шоколад, корица не корица, то ли сладкое, то ли горькое, но в любом случае - дурманящее, пьянящее. Шляпник весь такой родной, от пальцев ног до макушки, до самых кончиков непослушных, вечно растрепанных волос. Шляпник её и только её, Алиса готова выводить эти слова на каждом сантиметре его тела, чтобы все видели, все знали. У неё такого ни с кем не было и ни с кем не будет, да и страшно подумать, что вообще еще с кем-то можно быть. У Алисы такое ощущение, как будто бы еще чуть-чуть, и она впитает его в себя. Всего, без остатка. Как бы это было замечательно всегда с и никогда без. Она спокойно переживает дневную разлуку, но момент расставания невыносим. Шляпник аккуратно водит рукой по её волосам, улыбается, спрашивает: «Ну что, встаем?» Алиса кивает нарочито серьезно: конечно встаем, вот прям сейчас, сию минуту, и оба долго смеются, еще дольше целуются и уж совсем безобразно долго обнимаются. Так хорошо ощущать себя одним целым. Алисе иногда становится страшно, а вдруг он снова исчезнет, и не на семнадцать часов (о да, она считала), а навсегда, насовсем или пусть даже на чуть-чуть. Алиса прижимается плотнее, хотя, казалось бы, ближе уже некуда. Шляпник все понимает, обнимает, смеется. «Дурочка моя, - говорит, - никуда я не денусь». И Алиса верит, словно ей снова десять, ведь самый главный мужчина в её жизни обманывать не станет. Через десять минут вставать и жить, а пока что мир существует в рамках их двоих, и можно дышать дальше.