Возраст: 7 лет Гретна-Грин
Лето на юге Шотландии — чудесная пора. Солнце ярко светит, одаривая надеждой, и густая трава зелено блестит под его лучами. Молодые родители с колясками, влюбленные пары, резвые детишки и одинокие прохожие, — одним словом, все самые важные составляющие любого теплого дня весело шагают по улочкам деревни, заражая улыбками и хорошим настроением. Звонкий смех слышится отовсюду. Чудесная пора. И вдруг, в один из таких чудесных дней, крик, а затем громкий, надрывистый плач донеслись издалека. Редкие люди, слух которых различил эти звуки, обернулись, однако, ничего подозрительного не обнаружив, решили для себя, что ошиблись. На деле же никому не показалось. Вой был, и он был детский… — Мам… мамочка, что ты делаешь? Прости меня, пожалуйста, не бей меня, мамуля… — шептала девочка, быстро-быстро перебирая ножками, пока не почувствовала спиной, что идти больше некуда. Она была в тупике и понимала: ей ни за что не спастись без чужой помощи. Она тонула глубоко-глубоко под водой и теряла уже сознание от недостатка кислорода, но выбраться своими силами, казалось, так же невозможно. Иэгэн с ужасом наблюдала, как мама медленно надвигалась на нее, наматывая на кулак ремень с железными бляшками. Девочка больше не плакала, не кричала, не шептала. Она была сломлена, напугана. Нет, не так… Она была мертва. Только морально, и все же… для семилетнего ребенка разочарование в глазах любимых родителей равносильно смерти — разве это справедливо? Разве семилетний ребенок может разочаровывать? Когда мама была уже совсем близко, Иэгэн обессиленно упала на колени, сложила ладони в молитве и торопливо стала бормотать извинения за то, что разозлила ее. Она не просила у бога помощи, она думала: «Если мамочка хочет меня побить, значит, я провинилась и больше так делать не буду». Девочка корила себя за необдуманные крик и плач, которыми пыталась отговорить маму не бить ее сначала: несмотря на столь юный возраст, она понимала, что никто не должен знать о секрете дома в конце улицы.*** Возраст: 14 лет
— Постой, Джей! Барри со всех ног бежал, пытаясь догнать подругу, но та быстро шмыгнула за поворот и скрылась с его глаз. По крайней мере, так она думала, медленно и нехотя возвращаясь домой по истоптанной тропинке сквозь рощу. На деле же всю дорогу от школы до дома друг проделал вместе с ней, плетясь сзади и даже не пытаясь не выдавать себя: даже под угрозой смерти Иэгэн бы не обернулась. Девочка всегда говорила, что оглянуться назад может лишь тот, кому не о чем жалеть. Сама она к числу таких везунчиков не относилась, хотя и безумно этого желала. Да и кто бы вообще отказался от жизни, в конце которой можно вспомнить все грустные и веселые моменты без страха и сожалений? Барри, наконец, решился и, подбежав к подруге, крепко схватил ее за запястье. — Ты что делаешь? Отпусти! — тут же воскликнула та, вздрогнув от неожиданной смелости парня. — Джей-Джей, ты стыдишься этого, верно? Я понимаю, но ведь мы друзья. Ты можешь доверить мне любую тайну и быть уверенной: я унесу ее с собой в могилу, — не теряя времени, заговорил Барри. — Сколько мы знакомы? — С тех пор как я переехала сюда… восемь лет? — тихо и неуверенно ответила Иэгэн. — Восемь лет, верно. И за этот недолгий срок ты стала для меня самым дорогим человеком. Когда мои родители развелись, кто утешал меня и говорил, что все наладится? Кто заставлял меня улыбаться сквозь слезы и не таить в сердце обиду на маму за ее уход? Это была ты, Энни, и я буду вечно благодарен тебе за то, что ты не дала мне упасть в своих глазах, как это сделали мои папа с мамой. Барри замолчал и приподнял лицо подруги за подбородок, пытаясь заглянуть ей в глаза, но та отчаянно сопротивлялась. — Ты же мой друг. Я не могла бросить друга на растерзание грустным мыслям. Совесть бы просто съела меня живьем, сделай я это. — Так пойми же меня! Я ведь тоже не железный, совесть есть и у твоего друга, — громко воскликнул Барри в ответ. — Просто… не избегай меня, хорошо? Я же без тебя никуда и никак, Джей, — уже тише добавил парень. Сначала Иэгэн не отвечала, но, когда тишина затянулась настолько, что Барри чуть не закричал от безысходности, она шмыгнула носом и прошептала: — Это было не впервые. Они бьют меня… сколько я себя помню. Теперь уже парень не нашелся, что ответить. Он просто вытер сбежавшие по щекам подруги слезы и прижал ее, дрожащую, к себе. Без лишних слов и глупых клеше, которые не проникают в свербящее от боли сердце так, как это делают теплые объятия. Они постояли, обнимаясь, еще немного, пока Иэгэн не вспомнила, что обещала маме прийти пораньше. Барри отпустил ее, и девочка, с грустной улыбкой помахав другу на прощание, скрылась за поворотом.*** Возраст: 16 лет
Лежа на кровати и глядя в потолок, Иэгэн тихо насвистывала. В ее мыслях творился полный разгром: сегодня девочке впервые признались в любви. И не в шутку, как бывало прежде, а по-настоящему, с букетом банальных обещаний и цветов. Возможно, будь это кто-то другой, она бы без размышлений дала понять поклоннику, что не заинтересована в общении с ним… но что делать, если поклонник — Ури Лэнгдон, тот, чье имя последние восемь лет заставляло сердце бабочкой трепетать в груди, а легкие сжиматься от нехватки кислорода? Иэгэн вскочила с кровати и, чертыхнувшись от безысходности, на цыпочках дошла до двери, открыла ее, затем спустилась по лестнице на первый этаж и, оказавшись у гостиной, остановилась. Телефон ей родители не купили даже под угрозой разбить к чертям все вазы в доме, поэтому девочка решила воспользоваться домашним «динозавром». Только, похоже, он уже был занят… — Если хотите чего-то добиться от нее, то порка обязательна… Ей шестнадцать. Да, несносна… Да, просто кошмар, — голос мамы отчетливо доносился из-за двери, и Иэгэн чувствовала, что вот-вот потеряет рассудок. Следующая фраза только усугубила ситуацию: — Надеюсь, ваше заведение выбьет из нее всю дурь. Ноги девочки подкосились, а тело грузно опустилось на холодный пол. Неужели родители ненавидят ее настолько, что готовы отослать в детский дом? Или куда еще похуже?.. Иэгэн хотела уже подняться с земли и слезно умолять маму никуда ее не отправлять, когда почувствовала резкую боль в голове. Свет перед глазами исчез, осталась только темнота, пугающая и невыносимо пустая… Девочка всегда знала, что, шагая у самого края пропасти, легко оступиться и провалиться в нее. Но почему это должно было произойти именно сейчас, когда она только-только решила, что тоже имеет право на счастье? Наверное, это такой способ сказать: «Какое счастье? Какое право? Ты — ничто, пустое место». Только честно ли так поступать по отношению к другим людям? Они ведь надеются на лучшее, молятся об этом, а самые отчаянные полностью уходят в религию. Но если мы все — ничто, то какой смысл во всех этих усилиях сделать свою жизнь хотя бы на толику лучше, чем она есть? Иэгэн часто предавалась таким мыслям: они были словно спасательный круг, когда девочка тонула в глубинах безысходности и жалости к себе. Мысль о том, что она не одна такая несчастная и на долю каждого человека выпадает одинаковое количество невзгод, грела душу, заполняла сердце радостью. И этого было достаточно, чтобы пережить очередной выпад родителей в свою сторону. Достаточно, чтобы не кидаться в манящие объятия безрассудности, которая бы совершенно точно привела к тому, что девочка лежала бы на кафельном полу ванной, напичканная таблетками, с кровью, хлещущей из вены на запястье. Иэгэн считала: самоубийство — самая глупая из смертей, поэтому такой конец ее не устраивал ну никак… До слуха девочки отдаленно донеслись чьи-то голоса, стоило ей только подумать о своем нежелании умирать подобным образом: слабой и обезумевшей. Она попыталась прислушаться и после долгих неудачных попыток наконец смогла различить мамин «перезвон колокольчиков». — Наверное, Иэгэн просто перенервничала. Такое бывает. Врач сказал, что, когда человека переполняют эмоции, он может даже в обморок упасть, — монотонно говорила Лорен Райт, разглядывая свои обгрызенные ногти и лелея надежду, что не придется принимать крайние меры, чтобы выпроводить незваного гостя. — Эмоции? Типа боли и ненависти? Я ведь знаю ваш секрет, знаю, что вы постоянно держите наготове руку, чтобы чуть что занести ее над щекой Джей. Может, она поэтому и лежит сейчас в больнице? Может, вы избили ее до полусмерти и пытаетесь теперь отнекиваться? — знакомый мужской голос звучал угрожающе. Иэгэн даже представила, с каким смешным лицом Барри говорил это. Образ мамы, от удивления открывшей рот в форме буквы «О», также промелькнул в голове, заполняя легкие желанием вскочить с кровати и убежать куда подальше под ручку с другом: родительница никогда не относилась к тому типу людей, которые млеют от сюрпризов и умеют действовать спонтанно. Точнее говоря, женщина просто терпеть не могла какие-либо факторы, способные застать ее врасплох (будь то человек или реклама на телевизоре). А если Лорен Райт что-то не нравилось, она просто поступала с этим «что-то» как с любым препятствием на своем пути: благополучно избавлялась от него и уже без камня на душе продолжала жить дальше. Иэгэн всегда это знала и поэтому задавалась вопросом: «Почему меня все еще не выгнали из дома?» Теперь-то девочка знала ответ… Видимо, родители ждали подходящего момента, чтобы как снег на голову свалить груз этого «чудесного» взросления на хрупкие плечи и без того несчастного подростка. Мама с папой все продумали: они не хотели испортить жизнь своей дочери. Нет-нет, это было бы слишком просто. Лучше ведь полностью разрушить ее саму, оставив лишь осколки от ледяного сердца и, может, голос. А то ведь и ему свойственно срываться, садиться, и вовсе пропадать. С Иэгэн такое случалось однажды: она кричала… и кричала… и кричала, пока не поняла, что уже порядка нескольких часов из ее рта не доносится ровным счетом ни-че-го. А девочка даже не замечала этого, продолжая делать вид, будто вместе с криками уходит вся боль и мысли о бесконечности больше не гнетут. Наглая врунишка. Впрочем, как и большинство людей. Мнительная выдумщица. Разве не фантазия, бьющая через край, — самая заразная из людских болячек? Иэгэн ей переболела, и пусть эпидемия продолжается, девочка больше не ее рабыня. Теперь она всецело принадлежит страху быть отвергнутой. А когда найдет лекарство и от сей болезни, перейдет на новую. И так бесконечно. Пока не поймет, что все — иллюзия. Эти косые взгляды, кривые ухмылки, насмешки за спиной — нереальны. Есть только человек и его сомнения, зачастую напрасные. Мысли материальны? Да к черту их, эти мысли! Они — часть нашего придуманного мира, отголоски тех же сомнений. Однажды мы все умрем — это необратимо. Но если успеть сделать все, что хотел, до смерти, то даже она не страшна, верно? Иэгэн была полностью согласна с этими словами… Иэгэн продолжала губить свою жизнь, не делая для счастливого конца совершенно ни-че-го. Даже сейчас, вместо того чтобы хоть как-то остановить маму, занесшую руку над щекой Барри, девочка просто лежала и смотрела… и плакала. Это все, что, как Иэгэн думала, она могла: рыдать громко и надрывисто, так, что мешки под глазами как от долгой бессонницы, а глаза красные, словно у любителя выкурить косячок-другой. Но разве этого достаточно для лучшей жизни и ее последних минут без сожалений? Девочка замерла. Она знала, что вот-вот раздастся звук пощечины, и бездействовала, только завороженно наблюдая. Однако ожидание оказалось напрасным: в палату бесцеремонно влетел незваный гость. — Ури… — слово сорвалось с губ, но так тихо, что голос, произнесший его, трое в палате приняли за дуновение ветра, влетевшее в открытое окно. Парень, чье имя Иэгэн на протяжении восьми лет надежно хранила в сердце, даже не взглянул в сторону койки, страшась увидеть свою сильную девочку в самом ее беззащитном проявлении. — Что с ней? Джей очнется? — он обратился к миссис Райт, сделав вид, что не заметил, как та опустила руку, стоило только ему войти. Вместо спокойного ответа женщина гневно поочередно взглянула на нежеланных посетителей и воскликнула: — Вы что, издеваетесь? Выметайтесь отсюда! Оба парня незамедлительно покинули палату. Барри, на самом деле, хотел остаться и заставить мать Иэгэн назвать реальную причину обморока ее дочери, однако понимал, что при Ури это невозможно. «Черт бы побрал этого смазливого хиппи!» — думал он, стоя рядом с возлюбленным своей подруги и зло поглядывая на него. Тем временем, Иэгэн окончательно проснулась. Если до этого она все еще находилась в какой-то прострации, то сейчас у нее не было ни бардака в голове, ни сна в глазу. Девочка неспешно встала с кровати, готовая рвать и метать, и, шаркая тапочками, подошла к маме. Та стояла лицом к двери (спиной к дочери) и сосредоточенно о чем-то думала, не прерываясь ни на миг. Только тогда, когда Иэгэн вплотную приблизилась к ней сзади, и горячим дыханием обдало ее шею, женщина вернулась в реальность. — Я тебя ненавижу, — медленно, смакуя каждое слово, прошептала девочка, прежде чем вышла из палаты, громко хлопнув дверью.***
— Простите, что со мной так много хлопот. Может, в качестве компенсации за потраченные время и деньги я приготовлю сегодня ужин? — сидя на заднем сидении отцовской машины и невинно улыбаясь, произнесла Иэгэн. Ответа не последовало, и девочка восприняла это как знак согласия. «Молчание все же лучше, чем категоричное “нет”», — подумала она и приободрилась, предвкушая отличный вечер.***
— Спагетти с грибным соусом, как вы любите. Иэгэн поставила перед родителями тарелки с аппетитным ужином и бокалы, наполненные апельсиновым соком. На лице ее все еще играла загадочная улыбка, но ни мама, ни папа не сочли это странным: «Что слезы в глазах, что радостный блеск — она проблема!» Ужин прошел в привычной тишине. Только тогда, когда бокалы были полностью осушены, послышался звук ударяемого о пол тела. — Похоже, пап, ты проснешься первым. Отлично, — пробормотала девочка себе под нос и перевела взгляд с земли на маму. Женщина уже открыла рот, собираясь что-то сказать, когда ее тело так же рухнуло на холодный пол. План по устранению родителей на несколько часов был выполнен. Теперь Иэгэн предстояло перенести их тела в подвал, и начать она решила с того, кто потяжелее: с отца. — Прости, что мне приходится так поступать, но я правда не хочу в детский дом, — говорила девочка, волоча за собой бездыханное мужское тело в сторону входа в просторную комнату под домом. Отперев нужную дверь и щелкнув выключателем, она стала спускаться по лестнице в манящую темноту, сопровождаемая скрипом ступенек. Здесь, внизу, стоял старый плюшевый диван, дубовый стол, повидавший Первую мировую войну, и шкаф, большой, заполненный книжками с ветхими переплетами и уже не такими яркими обложками. Все остальное пространство было заполнено ненужным хламом типа одежды, из которой Иэгэн давным давно выросла, и моделей машинок, ее бывших лучших друзей. Девочка чуть не прослезилась, когда впервые нашла это место. Сейчас же времени на сентиментальность не было, поэтому она уложила отца на одну сторону дивана и быстро поднялась обратно в дом. Проделав то же с телом мамы, Иэгэн закрыла дверь в подвал на ключ, и, вытащив из кармана штанов пустой бутылек со снотворным, который с трудом отыскала в домашней аптечке, она выбросила его в мусорное ведро. День выдался нелегкий, поэтому, стоило только девочке прилечь на диван, она сомкнула веки и унеслась далеко-далеко, в мир, где реальны даже сбывшиеся мечты…