Потому что мы..

- Скажи, кто мы? Голос звучит слишком гулко, разрезая стальным когтем тишину, вонзая острый кончик в разум. Тут всегда на удивление тихо, воздух умеет поглощать малейшие звуки, и даже шум невидимого для двоих моря, что бьётся в отчаянии о скалы, разбиваясь на тысячи осколков об возвышающиеся над гладью утёсы, не достигает слуха. Даже завывающий, упрямо тянущий свою песню ветер не нарушает хрупкой сетки тишины, даже шумящие облезлые кроны старых, потрёпанных деревьев. Только слова почему-то слышны в этом круговороте уже столь привычных и приевшихся звуков. Я не узнаю собственного голоса от того, что не слышал его уже очень давно. Хриплый, но громкий, грудной. Совсем не такой, как у Кусуриури – свистящий спокойный полушёпот, кто захочет, услышит, кто захочет – нет. Меня же может не услышать только он сам. И пусть мы грани одного и того же, даже более близки, чем все прочие, мы слишком различны, разделяя одну душу на двоих. Кусуриури, опуская голову, впивается в меня глубоким взглядом синих глаз, словно пытаясь проникнуть куда глубже, осознать всю глубину заданного вопроса, заставить меня самого найти ответ. Но меня он не ранит, мне не составляет труда одарить его не менее пронзительным укором в алых, сейчас спокойных и чуть лениво прикрытых, глазах. Он знает, что я буду ждать его ответа, буду ждать, пока слова сорвутся с его никогда не улыбающихся бледных губ. Даже если бы я знал ответ, даже если бы Кусуриури знал ответ – я бы всё равно ждал. Так получается. Так мы привыкли. Но ни один из нас не знает, как можно ответить на этот вопрос, что мучил нас всю ту вечность, что мы живём, существуем. Мы знаем множество того, что не подвластно обычным людям, мы знаем тысячи решений и путей, но даже такие вопросы ставят нас в тупик. Кто-то создал нас – одну душу, разделённую на две части, одна которой живёт в другой. Мы появились лишь с одной мыслью – мы должны очищать мир от озлобленных духов. Мононоке, Аякаши, не имеет разницы. Не из чувства мести, долга, ненависти – просто мы были для это созданы. Поэтому долгое время подобные вопросы не завладевали нашим разумом полностью, лишь изредка проклёвываясь, словно пылающий яркой окраской цветок, что своим цветом раздражает и разъедает глаза. С тех пор цветов стало.. Слишком много. Вопросы, которые не должны звучать, которые не должны терзать наш разум, всё равно вырываются. Я не помню ничего. Быть может, его память столь же чиста. Словно не существовало ничего до того момента, как мы убили первого Мононоке. Но уже тогда мы знали, что должны делать. Удивительно, но сегодня можно всё. Так произнёс Кусуриури, появляясь сегодня в своём внутреннем мире, где обитаю я. Он редко приходил ко мне, редко появлялся на краю этой бесконечной пропасти собственного сознания, где и за вечность не перебрать всех камушков. Этот мир окрашен сумасшедшими красками, иногда он меняется под властью его эмоций, когда деревья или небеса меняют свою расцветку. Когда идёт дождь или надвигается буря, когда прекращает шуметь море или ярко светит солнце. Я могу различать все его эмоции, я знаю его как себя, а почему? Глупый вопрос, и, ох, я не устану повторять ответ на этот вопрос – потому что мы единое целое. Лишь один раз эмоции моей души, моей сущности были искажены настолько, что появилась эта расщелина, на краю которой мы сейчас сидим. Тогда мы чуть не погибли, и пришлось долго латать раны, как душевные, так и физические, прежде чем эту пропасть заполнила вода, а не алая-алая кровь. Сегодня можно всё – поэтому моя голова покоится на коленях Кусуриури, поэтому можно в немом согласии наслаждаться прикосновениями его рук в разметавшихся длинных, серых вьющихся волосах. Поэтому можно задавать такие вопросы. Если бы я не знал, что мы будем жить вечно, закрались бы мысли, что мы сегодня погибнем. Растаем. Исчезнем. Как же я был близок к завершению… - У меня нет ответа сейчас, Киниро, - рука на секунду задерживается, вскоре скользнув с волос на лицо, прослеживая кончиками пальцев замысловатые узоры на моём лице, едва ли не задевая их длинными ногтями. Дико приятно ощущать это невесомое тепло, столь непозволительное для обоих. Голос тихий, но всё такой же уверенный, словно он только что дал мне точный ответ, сомнений в котором не может возникать. Кусуриури был всегда таким, и меня это порой раздражало. Незачем было прикидываться передо мной, тем более – здесь. Даже моё имя.. Постойте. Нет у нас имён. Он – лишь торговец лекарствами. Кусуриури. Я – лишь его отражение. Киниро. Имена излишни ровно в той же степени, как нам всё равно на внешнюю оболочку, мы не люди. Нам не надо различать друг друга по отметинам или именам, а зачем иначе существуют два этих показателя? Просто приелось окликать друг друга именно так, а может, это были отчаянные потуги осознать своё «я», просто дав ему размытое определение, название. Именно то, над чем мы сейчас думаем – и мысли наши текут в одном направлении. - Мы хоть когда-нибудь поймём? – провокационный вопрос, с лёгкостью слетевший с губ – и я чуть запрокидываю голову назад, упираясь лбом в его живот, внимательно вглядываясь в глаза. Он чуть хмурится, и на морщинки между бровей падают светлые волосы, выбившиеся из-под вызывающей косынки. Ответ не заставляет себя ждать – Кусуриури произносит ответ с лёгким вздохом, словно сдаваясь, отдавшись на мою волю, видимо, решив, что бессмысленно водить меня за нос. - Время покажет. А до тех пор могут существовать лишь пустые предположения. Мы не можем предполагать, выдвигать неточные сведения, озвучивать их. Почему? Я не знаю. Люди никогда не пытались обойти некоторые законы, столь им очевидные – например, никогда никто не пытался проглотить нож, ибо своим подсознанием, инстинктом самосохранения – зовите, как хотите, осознавал глупость этого действия. Запрет. Так и у нас.. Мы много не можем объяснить, но подчиняемся выдвинутым правилам, ибо из игры выходить пока не собираемся. Потому что это запрещено. Но разве же сегодня мы не можем творить всё, что только заблагорассудится? Мы молча сидим, отчаянно вслушиваясь в звуки, пусть уже так к ним привыкли, что не ощущаем. Кусуриури продолжает одаривать меня своими неспешными прикосновениями, а мне кажется, что я всё больше запутываюсь в сетях этого мира и самого себя. Время идёт, но мой неожиданный гость, если его можно так назвать, не торопится покидать меня даже когда приходит неизбежное понимание происходящего, словно в очередным порыве хлещущего ветра в голову набегают мысли. Я понимаю, от чего сегодня стёрты все границы дозволенного. Словно меня, нет, нас – отрезвили. Разбудили ото сна, окатив ледяной водой, будто мы наконец глотнули воздуха, пробыв на самом дне долгое время. Словно нам вернули нашу.. память. - Кусуриури.. – поднимаюсь на локтях, садясь на землю сбоку от него, ведь дальше – пропасть. – Я знаю, что будет дальше. Я.. *** Мы поглотили нож, что поспешил остаться на языке неприятным металлическим привкусом, а после опуститься в желудок, пронзая тонкие стенки, заставляя тело изгибаться в диких судорогах. Люди делают это, когда их любопытство становится выше разумных мыслей. Мы переступили черту, оставшись умирать распятыми на самой грани. Но слишком поздно кровь подобралась к горлу, а до тех пор мы оставались в неведении. До тех пор, пока не растаял Кусуриури, вырываясь из моей пелены в свой мир, оставив меня на растерзание одиночеству и холодному ветру, что неприятно касался обнажённой, разгорячённой кожи. Лишь после нож достиг заветной точки, вспоров нам брюхо. Лишь после осознание того глубоко вопроса заставило дико смеяться в пустоту, когда на небо набежали тучи, а за спиной сверкала ядовитая молния. Всё было так просто. Теперь он будет приходить чаще. Будет дарить мне тепло. Нет больше диких вопросов, что трепещут невысказанными словами на губах, как пойманная бабочка. Нет граней. Потому что мы - Мононоке.