Чумная ведьма

Я помню, что гуляла по лесам, собирая травы в тени, помню, что бегала по полям, срывая цветы под солнцепеком. Я помню всю свою недолгую жизнь, которая так хорошо началась и быстро, с печалью закончилась. Мои рыжие локоны играли волнами пламени на свету, кто-то сторонился меня и крестился, нашептывая молитвы, кто-то восторгался и просил помощи. Я обычная травница, молодая красивая девушка. Мои очи были зеленее самой сочной травы, кожа такой белой, что месяц смущенно уходил с небосклона, губы краснее самой спелой вишни, крапинки цвета сиена и меди когда-то рассыпались у меня на немного вздернутом носике и пухловатых щеках. Сама была стройна и статна, словно изящное молоденькое деревце. Мне было всего шестнадцать лет, и я давно сбежала из родительского гнезда, давно мои руки знали работу. Лечебные травы - вот мое деяние, когда-то бабушка учила меня этому хитрому ремеслу. Она говорила мне, что я больше, чем какой-то человек, у меня есть талант. Возможно, это была всего лишь пламенная любовь к внучке. Я помню, как меня не приняли в церковный хор, бросив в грязь лицом. Они сторонились моих волос и глаз. Все меня практически сторонились, и утешения я находила в природе: в реках, лесах, ржаных полях и цветочных лугах. Я видела, как издеваются над телами мне подобных, а потом как сжигают ничем неповинное дитя, которое просто отличалось от других. "Ведьма! Колдунья! Колдовство!" кричали они, когда я просила помощи или предлагала им свою. Их дети умирали от боли в ужасных муках, но из-за своей гордости и набожности эти люди не давали мне сделать доброе дело. Неужели все зло в огненных волосах? Мне ни раз их отрезали родители, я умоляла слезно не лишать меня локонов, но они лишь грустно качали головами, мол нас тогда убьют. Лишь бабушка, пережившая то же самое, утешала меня, убаюкивая песнями. Но где я теперь. Я помню, что после бед и невзгод, одиночества и печали, я встретила его. Генрих был из знатной семьи, которая видела в нем наследника, любимый же предпочитал вольную жизнь, полную веселья. Как-то раз в трактире, где я решила переждать ужасную грозу, он и его, как ни жаль, гнусные приятели также прервали свой путь из-за непогоды. Опьяняющее вино сделало свое дело, их нрав стал агрессивным и дерзким. Трактирщик ни за что получил пару пощечин и пинка, его семилетней дочери отрезали дивную шелковую косу темных волос. Некоторые, не менее пьяные мужчины, пытались утихомирить зачинщиков сего безобразия, лишь я и Генрих оставались на своих местах, иногда поглядывая друг на друга. На мне был темный старинный плащ из кожи, потрепанный и совсем заношенный. Это меня и сохраняло от возгласов и избиения. Трактир начал опустошаться, осталось совсем немного людей, да и те уже давно валялись пьяны в куче помоев. Глаза начали смыкаться, легкий покой пришел со сном, но вдруг эта сладкая минута пропала в глубинах реальности. Две сильные и грязные руки схватили меня за запястья, снова те двое! Они сильным толчком повалили меня на пол, Генрих же пытался отговорить этих гнусных людей от своей затеи. С меня содрали плащ, и мужчины отскочили, словно ошпаренные от кипятка, глаза были их полны безумия. - Бей проклятую! - крикнули они разом и накинулись на меня с кулаками. По обыкновения я скуксилась и пыталась хоть как-то защищать голову, но те в свою очередь вырывали у меня клок за клоком, но после ужасное битье прекратилось. Какая-то жидкость начала капать на меня, момент и на ноги мне упал один из амбалов, захлебнувшись в собственной крови. Второй же выбежал из старого дома, растолкав лежачих на полу пьяниц. Мое запуганное и избитое тело все еще лежало на полу, я боялась пошевелиться. О как все ныло, и это не впервой. Мягкая влажная рука в крови коснулась моих волос, она будто излечивала меня, избавляла от жгучей боли. Подняв зеленые очи, я увидела его, Генриха. Вместе мы покинули это заведение, всю ночь ехали на его лошади куда-то вдаль. Не проронив ни слова, мы были в глубоком прискорбном молчании. К рассвету перед моими испуганными глазами оказалась хижина, на вид заброшенная и бесхозная. Передвигаться я не могла из-за боли, юноша пронес меня в дом на руках. О эти серо-голубые глаза смотрели так по-доброму, не как те, остальные, люди. Нежные руки не причиняли боль, они дарили некую любовь ко мне. Около недели мой возлюбленный не отходил от меня, беспомощно лежавшей на кровати. Мы так и не проронили ни единого словечка. Только легкие взгляды, только малейшие прикосновения пальцев. Я окрепла и наконец смогла выразить свою благодарность речами, но чем я могла еще его отблагодарить, пришло время расставания, но нам не хотелось этого. Мы остались. О его голос был так прекрасен, его глаза сияли от любви, улыбка не сходила с молодого лица. Мне так нравилось зарываться руками в его короткие темно - коричневые кудри, легкая небритость щекотала мои щеки от прикосновения ликов. Мы познали любовь. Нежную и страстную любовь. Наши сердца бились и горели, я все это время была под защитой его томного, но уверенного взгляда. Мы остались жить в этой хижине, в глубоком лесу, где нас бы никогда не нашли. Иногда Генрих уезжал в город, я же оставалась здесь в грустном одиночестве, прибирая в нашем доме, гуляя по лесам в поиске трав, грибов и ягод, и ожидая все это время возвращения... Зимы еще не было, но оставалась недолго. Холод пробрался в дом, от вчерашнего тепла ничего не осталась. Мы лежали под одеялом и меховой накидкой. Его теплая и сильная рука лежала на моем правом плече. Я проснулась давно, но как мне было приятно в это время. Я лежала к нему спиной, но ощущала его теплое дыхание на мой шее. Одно мое прикосновение, и я поняла, что Генрих уже не спит. Ощущая на себе его любовный взгляд, обернулась к нему с легкой улыбкой. О, эти счастливые моменты. Горячие поцелуи в холодные губы, в холодную шею. Теплые и нежные прикосновения рук, взгляд в глаза друг друга, мы лежали так с половину часа. Мы не могли наглядеться, напиться этим прекрасным опьяняющим нектаром любви... Неожиданно дверь резко отворилась с грохотом, послышалось гогот людей, тишина превратилась в бурю. Я прижалась к Генриху, мы были тише вздохов. Оба не понимали, что происходит в этой суматохе. Покрывала полетели на холодный пол, стало морозно совсем. Перед нами стоял один из множества солдатов, которые находились позади вместе с крестьянами и прочим сбродом, он был мерзок, небрит, глаза метали яростные молнии. Его громкое "Ведьма!" оглушило нас, военный больно стянул меня с кровати за рыжие волосы и пнул. Со всех сторон летели возгласы " Это она!", "Я видела ее, она в лес унесла младенца!", "Это она умертвила скот!". Генрих не выдержал оскорблений, он схватил старый с зазубринами клинок, который лежал неподалеку, и ударил им обидчика в шею. Тот пал замертво у моих ног в конвульсиях, но разгневанная толпа ринулась в наше убежище, весь этот сброд бил меня как только умел, я кричала и плакала от боли. Где, где он, мой спаситель? В хижину шагнули солдаты, которые наблюдали за этим представлением со смехом недолгое время. Те стащили с нас разгневанных зверей, и передо мной уже лежало бездыханное тело Генриха. Генрих! Что-то в моей груди оборвалось, оборвалась моя жизнь. Будто проходя сквозь людские руки, я пала к нему, пытаясь возродить молитвами. Но сердце молчало, глаза оказались закрыты. Слезы начали стекать сами собой, я дарила ему поцелуи в холодные и посиневшие губы, колкие щеки. Эти нелюди его удушили, в этом ужасе я даже не слышала его последнего вздоха. Эти закрытые очи, словно кинжалом, пронзили мое сердце. Я кричала. Мой крик прозвучал в наступившей вдруг жуткой тишине. А потом я начала нашептывать ему свои последние слова любви. Волна ярости и возмущения захлестнули людей, "Проклятье насылает", "Она нас изведет" кричали, надрывая свои голоса. И вот глухой удар по голове чем-то тяжелым. В глазах темнеет, я слышу этот нечеловеческий смех людей, падая телом на пол к телу моего любимого, Генриха. Я очнулась в затхлом подвале, там пахло плесенью, а влажность душила меня, располагаясь в легких. Не было слез, не было печали. Ничего не было. Когда-то мои волосы играли огнем на солнце, но сейчас те слиплись в запекшейся крови, комки пыли, грязи предавали моим когда-то чудесным локонам грязный цвет. Глаза мои потухли, потемнели. Губы потеряли свою алость, оказались разбиты. Все белоснежное тело стало сплошной гематомой, но я уже не чувствовала этой дикой боли. Просто сидела на холодном каменном полу, душой я уже мертва. Послышались щелчок в тяжелом замке и шаги, но я не смотрела, за что получила удар ногой по телу. Я просто упала и не вставала. Инквизитор поднял меня за мои волосы, которые когда-то любил гладить Генрих. О, мой Генрих. Я увидела эти бешеные глаза, смотрящие на меня с презрением и омерзением. Тяжелый толчок, и я уже лежала на камнях, пытаясь отдохнуть от этих пыток. И так два дня или более, я потеряла счет времени, для меня это были мучительные десятилетия, вечность. Удар за ударом, падение за падением, ноги в кровь, и я стояла на площади. Толпа кричала и истерично хохотала, кто-то проклинал меня и плевал в мою сторону. В меня летели палки, камни, отбросы и прочая затхлость этого мира. Я споткнулась на лестнице. - Быстрее! - Инквизитор ударил меня по голове и рывком поставил на ноги, кто-то из толпы выдернул у меня клок волос и яро закричал. - Это волосы ведьмы! Волосы проклятой! Они приносят удачу! - и целый шквал рук обрушился на меня, мои волосы рвали то в одну, то в другую сторону, а инквизитор специально тянул меня назад, дабы дать потешиться толпе. Мои босые ноги, снова стали кровавыми, из-за необработанного дерева наполнились болезненными занозами. А эти нелюди лишь хохотали под мои вздохи. Инквизитор толкнул меня дальше, люди требовали большего кровопролития и зрелища, но на этот раз их желание не исполнилось. Посмотрев в светлое холодное небо что есть мочи, я, хромая и иногда падая, под толчками оказалась у столба, под которым валялись связки сухостоя и хвороста. Руки туго связали, да так, что их я больше не чувствовала. Перед моими глазами встала картина этих пыток, когда я совершенно маленькая видела это душегубство. Теперь я одна из этих невинных, оклеветанных... Я помню, что гуляла по лесам, собирая травы в тени, помню, что бегала по полям, срывая цветы под солнцепеком. Я помню всю свою недолгую жизнь, которая так хорошо началась и быстро с печалью закончилась. Мои рыжие локоны играли волнами пламени на свету... - Ты признаешь свою вину?! - злобно сквозь зубы второй раз процедил мой убийца, мой палач. Видимо, под воспоминаниями я уже ничего не слышала. Голоса не было, я и не хотела говорить более. Мое лицо почувствовало боль от яркой пощечины, я очнулась из сонного ощущения. Ужасная боль была по всему телу, голове. Во рту стоял соленый привкус, а на его "Ты признаешь вину..." я просто плюнула ему в ноги кровью. Толпа все больше и больше горела пламенем гнева и ярости, послышалось "В костер!", "Убейте эту ведьму!", "Она служит демонам!", "Антихрист!", мне не обидны были эти слова, мне было все равно. Душа моя мертва, да, она когда-то жила, а вот эти люди родились бездушными. Факел, освещал мое лицо, его поднесли к моим волосам и подожгли их, обжигая и мучая остальные части тела. И тут мой палач бросил пламя в хворост, мне под ноги. Эта жгучая боль поглощала меня, а толпа лишь ликовала. Слышался смех не только взрослый, но и детский. Я не хотела кричать, но эти страдания заставляли меня выть. После всех унижений, после всей боли, я никогда их не обвиняла, но они убили невинного, убили моего возлюбленного. Да, я ведьма. Но я хотела нести только благо, но эта вечно ревущая от злости толпа отвергла меня. Впервые во мне было столько презрения и ненависти, я проклинала весь этот люд, весь этот поганый род. Мой скрипучий голос был громче хохота и возгласов толпы. - Будьте прокляты, чумные! - будто выплюнула крик и последние слова, которые словно гром прозвучали по всей площади, этим монстрам было не до смеха, но, вновь услышав мои предсмертные тихие крики и стоны от ярой боли, люд заверещал, и поднялось веселье. Мои останки догорали всю ночь, кто-то все еще бродил у места казни, дабы стащить какую-нибудь косточку на счастье, кто-то давно отдыхал в тени, кто-то обсуждал сие народное веселье... Но ровно через месяц весь город вымер от безжалостной чумы, и детей их постигла та же участь.