Профессия "Пиротехник" (I'm gonna get this fire started)

*** Они впервые встречаются в квартире Лу Ханя, на новогодней вечеринке. Пожимая сухую комфортную ладонь и глядя в большие чистые глаза нового знакомого, Ифань думает, что это будет сладко, чересчур романтично и слишком недолговечно – светская интрижка, после которой можно будет видеться в компании общих друзей и не испытывать неловкости. Парня зовут Чанёль, у него нелепые оттопыренные уши, длинная шея и огромный потенциал сделать начало наступающего года приятным для Ифаня. Правда спустя пятнадцать минут тот почти готов изменить свое мнение на противоположное – вместо слащавого томного мальчика он получает крикливую квинтэссенцию энергии и вездесущности. Чанёль носится по гостиной, размахивая зажженной бенгальской свечой и неловко спотыкаясь о собственные длинные ноги, игнорируя угрозы Лу Ханя сломать ему нос, если на новеньком ковре останется хоть одна подпалина. Этот самый ковер настолько белоснежный и приторно неиспорченный, что Ифань и сам не прочь опрокинуть на него бокал красного вина. Чанёль – звезда вечера и гвоздь программы, он обнимается со всеми и смеется так громко, что Ифань слышит, как звенят бокалы с шампанским на кофейном столике, а в полночь, когда гости Лу Ханя в едином порыве отсчитывают последние секунды до наступления нового года, устраивает настоящее пиротехническое шоу. Пока с крыши многоэтажки, где живет Лу Хань, взлетают в мутное городское небо и разрываются там огненными цветами фейерверки, Ифань размышляет о санкционированности праздничной акции и максимальном размере штрафа, который можно получить за нарушение административного порядка на территории Республики Корея. Из оцепенения его выводит оглушительно громкий залп и счастливый смех окружающих, наблюдающих, как догорают, не долетев до поверхности крыши, химические искры салюта. Кто-то впихивает ему в руки хлопушку с обычными бумажными кружочками конфетти внутри, Ифань вздрагивает на счет «три», дергая за шнурок, и ловит на себе взгляд смеющихся глаз. Кончик носа щиплет легким морозцем, но в животе приятно тепло, а на душе непривычно спокойно. Ближе к утру, после того, как Лу Хань точным пинком под зад выпроваживает за дверь особо засидевших гостей, Ифань стоит на кухне в свете огоньков гирлянды, бестолково намотанной на какое-то деревоподобное растение в белом кашпо, и наблюдает, как за окном снег крупными сахарными хлопьями валится на беспокойный город. Он лениво тянет шампанское из высокого бокала с размазанными отпечатками пальцев на боках и думает, что забыл взять у Чанёля номер телефона и что, наверное, это к лучшему. Шаги Лу Ханя мягкие и по-хмельному неуверенные, и Ифань поворачивает голову в бок, отвлекаясь от снега и собственных мыслей. - Чанёль спрашивал о тебе. Кажется, он заинтересовался. Надеюсь, ты не против, что я немного поработал справочной службой. Лу Хань немного пьяный и по-домашнему уютный в своем белом свитере крупной вязки, и Ифаню хочется обнять лучшего друга просто так, но он только неопределенно ведет плечами и возвращается к прерванному занятию – мыслепаду. - Как он тебе, кстати? – Лу Хань игнорирует стильный черный табурет с изогнутыми ножками и садится на пол рядом с цветочным горшком, тяжело опираясь о стену. Ифань задумчиво хмыкает, водя пальцем по дутому стеклу бокала и оставляя на нем еще больше отпечатков: - Он кажется…легкомысленным. - Вообще-то, он – бывший сапер. Ифань давится шампанским и надрывно кашляет, хватая ртом воздух, а Лу Хань смеется, звонко и искренне, запрокинув голову назад. Он гонит Ифаня спать, потому что на часах – половина шестого и скоро приедет Сехун, который укатил отмечать Новый год к родителям. Ифань ворчит что-то про то, что их личная жизнь его не касается и вечно недовольное лицо Сехуна не тот подарок, что он просил у Санты еще на Рождество, но послушно бредет в гостевую комнату на диван. Ифань засыпает, завернувшись в одеяло и все еще сомневаясь в том, хочет ли, чтобы Чанёль ему позвонил. *** Вопреки ожиданиям Ифаня, Чанёль звонит только спустя неделю, когда новогодняя суета сходит на нет, а вера в чудеса притупляется до следующего года. Ифань скучает на работе, погруженный в утренние новости и безвкусный кофе, когда телефон оживает стандартной мелодией, высвечивая на дисплее незнакомый номер. - Привет! Это Чанёль! Пак Чанёль! Мы виделись на вечеринке у Лу Ханя! – орут с того конца провода, и Ифань морщится от громкого голоса, врезающегося в его такое идеальное утро и разносящего его вхлам. Ифань старается быть предельно вежливым и не повышать голос на собеседника, он отвечает, что да, помнит, да, рад слышать, да, сегодня свободен, и за всей этой борьбой с самим собой не замечает, как соглашается на ужин с Чанёлем. - Будь готов к семи. Я заеду за тобой, - заканчивает разговор тот и кладет трубку. Ифань недоуменно смотрит на телефон и думает, какого черта сейчас, собственно, произошло. Он скидывает Лу Ханю смс с текстом: «Если это твоих рук дело, готовь урну для праха. Я иду мстить», - и через минуту получает в ответ фотографию бабуина, демонстрирующего свою уродливую задницу. Ифань ржет, уткнувшись носом в клавиатуру и предполагает, что веселье только начинается. Чанёль проявляет нечеловеческую пунктуальность и ровно в семь заезжает на подземную парковку, где его уже ждет Ифань. Он перегибается через пассажирское сиденье и приглашающе распахивает дверцу старенького, видавшего виды Хёндэ. Черный цвет автомобиля в понимании Ифаня никак не вяжется с новогодним образом Чанёля, и он ждет от него, по крайней мере, лихачества на дороге или полной пепельницы окурков под приборной панелью. Но Чанёль держится за рулем, на удивление, уверенно и водит аккуратно, не рискуя своей и чужими жизнями. - Извини, что позвонил только сегодня. На работе был завал. Ну, знаешь, праздники – все хотят фейерверков, - он скашивает на Ифаня глаза и приподнимает уголки губ, не заканчивая улыбку. Ифань слышит в его голосе искреннее сожаление и, может быть, обещание, прозрачный, еще не до конца оформившийся намек, и почему-то не может перестать смотреть на его профиль. Он делает вид, что с интересом разглядывает салон автомобиля и пожимает плечами, не понимая, за что именно Чанёль извиняется. - Ну ты же позвонил. Ему улыбаются уже шире, и Ифань думает, что из всего этого может получиться что-нибудь действительно стоящее. Они ужинают в традиционном корейском ресторанчике с обилием мяса и овощей, Чанёль машет палочками для еды, оживленно рассказывая о том, какие новогодние проекты были особенно интересными и почему фейерверки на детских праздниках – его любимые. Он скачет с темы на тему, вспоминая, где и когда познакомился с Лу Ханем и почему испытывает неприязнь к его, тому самому, стерильному ковру, между делом вытягивая из Ифаня всю необходимую информацию. Ифань охотно делится историями из своей журналистской практики и искренне смеется над комментариями Чанёля. Они решают продолжить вечер за кофе, и Чанёль ведет его сначала в «собачье» кафе, где в окружении лохматых друзей человека и разноцветных керамических кружек выглядит особенно гармонично, а затем в джаз-бар с живой музыкой. Ифань не собирается пить, потому что не очень хорошо переносит алкоголь, но так сложно устоять перед захмелевшим Чанёлем с блестящими глазами. Он пропускает пару стаканчиков, которые тут же переходят в категорию «несколько», и чувствует жар в теле от разогнавшейся крови и озорного взгляда напротив. Когда духота становится совсем невыносимой, он тащит Чанёля на улицу, где свежий морозный воздух обжигает легкие и ластится к разгоряченному лицу. Ифань блаженно запрокидывает голову и выдыхает облачка прозрачного пара, а затем фыркает, пытаясь совладать со скользящими по ледяному накату ногами и не растянуться на тротуаре. Чанёль громко смеется, подхватывая его под руки и прижимая к себе. Ифань чувствует, как его дурное сердце прилипает к драпу пальто изнутри, когда их лица оказываются слишком близко. Он судорожно цепляется окоченевшими пальцами за плечи Чанёля и только сдержанно кивает, когда Чанёль мажет губами по его скуле и предлагает: - Поехали ко мне. У Ифаня кружится голова от смазывающихся огней за окном автомобиля, он беспокойно теребит пуговицу на расстегнутом пальто и рассеянно думает, что Чанёль совершенно не пьян, когда тот целомудренно берет его за руку и переплетает их пальцы, вместо того, чтобы стереотипно устроить ладонь на колене. Они едут в тишине, разбавленной звуком урчащего мотора, а потом целуются, как сумасшедшие, в темноте чанёлевской прихожей. Ифань теряется в логике происходящего, потому что все идет не по плану, точнее, несется с какой-то немыслимой скоростью в противоположном от запланированного направлении. Он обтирает собой все углы и стены, и теряет пальто где-то на пороге чужой спальни вместе с остатками неуверенности и здравого смысла. Путаясь в собственных ногах, штанинах и нижнем белье, он падает на неширокую кровать с ортопедическим матрасом, роняя Чанёля на себя. Утром он обязательно найдет свои перчатки, и шарф, и брюки, и, если повезет, носки, возможно, он неловко посмеется над безумной ночью и сбежит из квартиры, стараясь не смотреть на себя в зеркало и в глаза Чанёлю, но сейчас почему-то нет ничего важнее, чем подаваться навстречу горячим сухим губам и сильным пальцам. Последнее, о чем думает Ифань, проваливаясь в жаркое бессознательное марево, - это то, что он, кажется, слишком пьян и совсем немного опьянен этой стремительной близостью. *** Мозг Ифаня просыпается быстрее его тела, и он с ужасом понимает, что память вчера ни в какие голубые дали не отъезжала, а все фиксировала с особой тщательностью. Он помнит предыдущую ночь в таких непристойных подробностях, что хочет спрыгнуть с постели и заорать в свое оправдание: «Я не такой!» К несчастью, заорать не получается, равно как и совершить сколько-нибудь резкие телодвижения – его хватает только на невнятный хрип и едва заметное шевеление под весом одеяла и тяжелой руки, по-хозяйски перехватившей его поперек груди. Ифань успевает приоткрыть один глаз, пытаясь заново собрать собственную картину мира в единое целое, когда рядом наконец реагируют на его раздражающее копошение. Чанёль отрывает лохматую голову от подушки и смотрит на него, прищурив припухшие глаза: - Давай отложим твой побег на несколько часов. Сегодня суббота, и я хочу спать, - голос его, охрипший после недолгого сна, вибрирует у Ифаня между ключицами. – А потом ты, может быть, передумаешь, - добавляет он уже в подушку. Ифань хочет застонать и скинуть с себя обнаглевшую руку, которая так никуда и не исчезает с его груди, но вместо этого закрывает глаза и медитативно думает, перед тем как отключиться: «А что это я так распереживался?» Второе пробуждение Ифаня происходит уже в одиночестве. Он не чувствует чужого присутствия на кровати и с удовольствием потягивается, негромко охая от легкой боли в затылке. Чанёль заглядывает в комнату как раз в тот момент, когда Ифань, завернувшись до ушей в белую простынь, пытается решить, в каком порядке начинать искать свои вещи – в конце концов, привести себя в порядок можно и дома. Чанёль улыбается широко и искренне, как будто не он вчера притащил незнакомого человека в свою квартиру: - Доброе утро. Сначала душ – потом завтрак. Он кидает в Ифаня большое махровое полотенце и выходит из комнаты, пока тот забывает спросить, где здесь ванная. Ифань медленно сползает с кровати и не может выбрать между разочарованием и облегчением: так просто выставлять за дверь его никто не собирается. Чанёль кормит его полноценным английским завтраком и варит кофе на двоих. У него в холодильнике находятся молоко, и взбитые сливки, и даже мороженое, поэтому он порывается приготовить Ифаню кофе по-венски, отчего тот чувствует себя неловко и странно и все ждет, когда же Чанёль проколется. - Я… - начинает Ифань, неожиданно для самого себя краснея. Ему жизненно необходимо оправдаться хотя бы в собственных глазах. Чанёль машет на него руками и смотрит хитро: - Да знаю-знаю, ты не такой. - Откуда ты… - Ифань краснеет еще сильнее, борясь с желанием спрятать лицо в ладонях. - Ты вчера полночи это повторял, так что я тебе верю. Чанёль не может удержаться от смеха, когда на его кухне У Ифань, журналист со стажем и внушительным опытом за плечами, становится похож на застенчивую школьницу с лицом, напоминающим по цвету перезрелый помидор. Ифаню очень хочется окатить Чанёля кипятком. *** Ифань сам не понимает, как так получается, но они с Чанёлем начинают видеться каждые выходные. Чанёль забирает его с работы в пятницу, они вместе ужинают, и вечер, плавно перетекающий в ночь, заканчивается безудержным сексом и пробуждением в квартире Чанёля. Ифань регулярно пытается сбежать, но Чанёль мягко останавливает, молча прося задержаться еще немного – хотя бы на завтрак. Они не обсуждают вслух то, что происходит между ними, но Ифань носит в сумке запасную зубную щетку и компактный набор для бритья. На всякий случай. Одним субботним утром, когда Ифань уже стоит на пороге квартиры, готовый прикрыть за собой дверь, Чанёль берет его за запястье и смотрит в глаза. - Не уходи, проведи со мной выходные. Тогда Ифань в первый раз забывает свои вещи у Чанёля. В понедельник ему на телефон приходит сообщение с риторическим вопросом, чья же это синяя щетка стоит в стаканчике с зубной пастой. Ифань видит в этом упрек и чувствует, как в груди неприятно тянет. Он винит себя в фантазёрстве и ложных надеждах и просит Чанёля не беспокоиться, обещая все забрать, как только сможет. Чанёль перезванивает в течение двух минут. - Эй… - зовет он мягко и очень тихо, - ты можешь перевезти свои вещи ко мне, если хочешь. - А ты хочешь? – Ифань задерживает дыхание, стараясь не упустить ответ. - Хочу. Ифань чувствует себя так, будто ему сделали предложение, и старается не улыбаться слишком открыто. Еще через пару недель Чанёль вручает ему дубликат ключей от своей квартиры. *** В одну из пятниц Ифань просит Чанёля не заезжать за ним, потому что они с коллегами договариваются посидеть в баре после работы. В разгаре сеульская весна, в воздухе пахнет дождем и асфальтом, и за оживленной беседой Ифань выпивает чуть больше положенного, а потом ловит такси и зачем-то едет к Чанёлю. Чанёль, одетый в цветастый фартук поверх домашних штанов и футболки, встречает его смущенной улыбкой и руками, перепачканными в порохе. - Не волнуйся. Без детонатора оно все равно не работает, - он чешет пальцем подбородок, оставляя на нем след чего-то синего. Ифань пьяно смеется, упираясь ладонями в стены прихожей и запрокидывая голову. - Ты похож на доморощенного подрывника с замашками террориста. Чанёль меняется в лице, бледнея на глазах. Он стягивает с себя фартук, вытирая об него руки и оставляя на ближайшей дверной ручке, и уходит вглубь квартиры, бросая через плечо, что, если Ифань голоден, то ужин в холодильнике. Ифаню требуется ровно три секунды, чтобы осознать, что что-то произошло. Что-то не очень хорошее. Он неловко переминается с ноги на ногу, надеясь, что Чанёль вернется и объяснит, в чем дело, но Чанёль не возвращается. Ифань кусает губы и чувствует себя виноватым, скидывая уже не столь идеально начищенные ботинки и аккуратно пристраивая их на полку с обувью. Он двигается на ощупь вдоль темного коридора и шепотом зовет Чанёля, но в ответ получает только тишину и стыки на обоях. Ифань останавливается возле приоткрытой двери на балкон и не решается переступить порог. Чанёль мечется в замкнутом с трех сторон пространстве, зажав между зубами незажженную сигарету, и мнет в ладонях полупустую пачку. У него дрожат губы, дрожат руки, дрожат плечи – всего его сотрясает от внутренних переживаний, с наплывом которых не может справиться даже его натренированный годами в армии самоконтроль. Он зло вытряхивает сигареты себе под ноги и топчет их одну за другой, как будто у него с ними личные счеты, а потом вышвыривает измученную пачку с балкона вместе с дурными воспоминаниями. У Ифаня неожиданно остро колет в груди, как будто в сердце ему забивают длинный строительный гвоздь. Чанёль стоит, опершись локтями о перила и опустив голову, и Ифаню очень хочется обнять его со спины, но он сомневается. - Чанёль… Чанёль замирает, переставая дрожать на мгновение, но не оборачивается. - Знаешь… - начинает он внезапно, и Ифань уверен, что сейчас случится что-то очень важное – то самое важное, которое случается всего несколько раз в жизни – поэтому перестает дышать. - Знаешь… - собирается Чанёль с мыслями, и Ифань слышит в его голосе боль от пережитого когда-то давно. – Мне всегда хотелось связать свою жизнь с огнем. Понятия не имею, о чем я думал, когда поступал в военную академию, но в итоге оказался в инженерных войсках. Наверное, в этом была своя романтика. Он поднимает голову и смотрит на разрисованное световыми разводами небо, на котором совсем не видно звезд, а Ифань делает шаг вперед. - А потом в 2003, почти сразу после академии, я оказался в Ираке. Нам говорили, что мы едем восстанавливать Насирию, разрушенную в боях между американцами и иракскими повстанцами. Благородная цель для людей, втянутых в эту войну только потому, что их государство не посмело проголосовать против. Но то, что мы там увидели, будет приходить ко мне по ночам до конца моих дней. У Чанёля срывается голос, и он несколько секунд молчит, прежде чем продолжить, а Ифань становится ближе к нему еще на шаг. - Они жгли людей фосфором, простых жителей, которым не повезло родиться в той стране, бомбили гражданские здания, в которых еще оставались женщины и дети, расстреливали в упор только потому, что теоретически эти люди могли оказаться экстремистами. Знаешь, огонь, разъедающий человеческую кожу, уже не выглядит таким привлекательным. Чанёль говорит, и говорит, и говорит, возможно, впервые с тех пор вспоминая об иракском опыте вслух, а Ифань смотрит, как завороженный, на его затылок и плечи, и каждое произнесенное слово оседает тяжелым камнем в его желудке. - После возвращения я уволился из армии. Это было время затяжной депрессии и алкоголя. Я не ел, толком не спал, ни с кем не общался. Может, и сдох бы тогда, если бы не школьные друзья, которым приспичило найти меня после стольких лет. Они с таким энтузиазмом включились в воспитательный процесс, что у меня просто не осталось выбора, - Чанёль чуть поворачивает голову вбок, и Ифань видит уголок его грустной улыбки. – А потом я стал пиротехником. Он разворачивается к Ифаню, и тот жадно всматривается в его лицо, запоминая этот момент полной открытости и запретного откровения. Он нежно улыбается и распахивает руки в приглашающем жесте, Чанёль корчит смешную рожицу, бормоча что-то про «телячьи нежности», щелкает Ифаня по носу и падает в объятие. Ифань чувствует себя так, будто держит в руках все сокровища мира. *** В самом начале лета, когда Ифань почти совсем перебирается к Чанёлю, тот возвращается с работы цветущим и особенно воодушевленным. - Нас выбрали представлять Корею на Сеульском фестивале фейерверков! – кричит он с порога, подбрасывая в воздух любимую кепку с дурацкой бессмысленной вышивкой, и Ифань роняет на пол стеклянный стакан от неожиданности. Чанёль забегает на кухню, размахивая бутылкой шампанского, купленной в ближайшем супермаркете, и Ифань любуется его широкой улыбкой и искрящимися счастьем глазами. Он даже не успевает подумать о том, что это может закончиться очень плохо, когда раздается глухой хлопок и в потолок ударяет струя белой пены. Шампанское заливает половину кухни и лучшую половину Ифаня, а Чанёль смеется, как сумасшедший, поскальзываясь на мокром полу и приземляясь задницей в сладкую игристую лужу. У Ифаня никак не получается рассердиться, и он просто падает на колени рядом и крепко обнимает Чанёля. Все лето Чанёль проводит за работой. Он не расстается с ноутбуком ни на минуту, отвлекаясь на свои записи даже во время ужина, и, когда они занимаются любовью, Ифань в шутку просит его не останавливаться в середине процесса, чтобы записать очередную свою идею. Чанёль мстительно впечатывает Ифаня в матрас, и все претензии того гибнут на корню. На самом деле Ифаню нравится видеть Чанёля таким – вдохновленным, с головой погруженным в работу, с незатухающим огнем в глазах. Он ждет фестиваля едва ли не больше самого Чанёля и думает, что должен придумать что-нибудь особенное для этого дня, но в итоге приходит к назначенному месту в назначенное время с двумя банками пива. Ифаню хочется смотреть на фейерверк вместе с Чанёлем, но он понимает, что это невозможно, потому что Чанёль – тот, кто руководит парадом. Он завороженно смотрит на цветы, расцветающие в небе, спроектированные парижскими пиротехниками, и с нетерпением ждет финальной части в исполнении хозяев мероприятия. Но за французами следуют японцы, и Ифань залпом допивает пиво, с тоской поглядывая на наручные часы. Корейская часть начинается ровно в половину десятого, и Ифань понимает, что не способен оторвать глаз от того, что творится наверху. В каждой световой вспышке, рассыпающейся снопами искр, он видит лицо Чанёля и его довольную улыбку. Он знает, что двадцатиминутное шоу – результат труда целой команды, но никак не может отделаться от мысли, что Чанёлем пропитано само настроение представления. Перед завершающей десятиминуткой по небу расползается огромное красное сердце, распадающееся еще на десяток подобных, и Ифань вздрагивает, прикладывая руку к груди. Это так глупо, и банально, и по-детски, но Ифань идиотски улыбается, думая, что они стоят друг друга. Чанёль находит его только спустя час после завершения шоу. Он выглядит счастливым и немного смущенным. Ифаню хочется рассказать Чанёлю, как это было восхитительно и что он на самом деле все понял, но он только протягивает ему пиво и опускает глаза. Чанёль, на удивление, не смеется – только улыбается нежно и грустно, и прикладывает теплую банку к разгоряченному лицу. - Могу я считать это признанием? – спрашивает Ифань, и Чанёль кивает, смотря ему прямо в глаза. - Могу я считать это взаимностью? – спрашивает он, и Ифань просто берет его за руку.

~~~