Пепел

Руки художника трясутся, из-за чего на холсте, вместо прямых линий появляются кривые. Непонятно, что они образуют, просто линии и ничего больше. Некоторые пересекаются друг с другом, сталкиваясь однажды и расставаясь уже навсегда. Грустно? Они всего лишь линии, которые не отображают судьбы людей. Крепко сжимая во вспотевшей руке серый карандаш, художник продолжает черкать по холсту. Все ещё никакого образа, даже намека на раскрытие тайны картины. Какие-то линии и ничего больше. Но тут он берет в руки кисть, окрашивает серой краской и опускает в прозрачный стакан с водой. Она мутнеет, серые облачка краски оседают на дно. А художник рисует линии на холсте – толстые и грязные, почти прозрачные. Струйки серой краски скользят вниз, будто у плачущей девушки потекла тушь. Он морщится и опускает дрожащую руку на грудь, от чего-то больно. Кисть падает на пол, рука тянется за пачкой сигарет. Руки трясутся слишком сильно и сигарета падает на пол, а боль не утихает. Он закуривает со второй попытки, выдыхая облачка дыма на серый холст. Дым окутывает картину, поглощая её полностью. Художник, как завороженный, вынимает бычок изо рта, облизывает потрескавшиеся губы и продолжает рисовать. Рисовать пеплом, используя вместо карандаша недокуренную сигарету. Теперь картина приобретает смысл. Это мертвое дерево, ветки которого тянутся высоко вверх, но не дотягиваются, сталкиваясь друг с другом и расставаясь, ломаясь, не выдержав тяжести. То дерево – была душа отчаявшегося человека, на чьих ветках уже вряд ли вырастут зеленые листья. Он закрывает на пару секунд глаза, сглатывая слюну. Рука снова находит карандаш и внизу, он мелко, но изящно выводит всего одно слово «Сюмин» и сегодняшнюю дату. ~~~ Сюмин сидит в закусочной, отрешенно грызя карандаш. Здесь нельзя курить, поэтому он нервничает. Критически не хватает никотина в организме, из-за чего все мысли – сплошная каша, да ещё и с комочками. Сюмин ненавидит кашу. Обычно он редко выходит в свет из квартиры, но сейчас, он, со скучающим видом, оглядывается по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь, способного его заинтересовать. Пока ничего. Сюмин кидает быстрый взгляд на стойку официантов и, убедившись, что они не видят, украдкой достает из кармана пачку сигарет. Он закуривает, блаженно прикрывая глаза и с облегчением выдыхая табачный дым, позволяя ему окутать всего себя. Ввести в транс. Задохнуться. - Извините, сэр, здесь нельзя курить, - кто-то дотрагивается до его плеча и Сюмин распахивает глаза, поведя им, тем самым сбрасывая непрошенную руку. - Я знаю, - он делает ещё одну затяжку и стряхивает пепел в кружку с давно допитым кофе, его губы приоткрываются, медленными потоками выпуская изо рта витиеватые струйки дыма. – Все. Художник тушит сигарету о стол, вызывая отвращение у официанта, который уходит за стойку, чтобы потом возвратиться с совком для мусора и щеткой. Он сметает весь пепел в совок и, хмуро посмотрев на Сюмина, удаляется. - Благодарю, - усмехаясь, говорит художник, проводя официанта взглядом. Однако выражение его лица быстро возвращается к скучающему, он опускает глаза на блокнот, лежащий перед ним на столе и брови сразу хмурятся, вырывается разочарованный вздох. Страницы совершенно чистые, ни одного, даже маленького, наброска. Никаких идей. Ровным счетом – ничего. А по стеклу лениво ползут дорожки капель. Они никуда не спешат, им абсолютно все равно, что происходит с другими каплями, они никак не отреагируют, если столкнутся с другой дорожкой, просто потекут вниз по стеклу дальше, уже вместе. Вниз по стеклу. Куда-то в неизвестность. Сюмин наблюдает за ними, думая, что он тоже катится куда-то вниз. И не знает куда. Краем глаза он улавливает грязные красные кеды в клеточку, внезапно появившиеся около стекла. Нехотя, будто просыпаясь после недолгого сна, Сюмин переводит взгляд выше, пока не натыкается на лицо парня, подошедшего к закусочной. Его волосы, цвета осенней листвы, намокли и прилипли ко лбу, от виска к шее тянется мокрая дорожка дождевой воды, он внимательно, запрокинув голову наверх, – что сразу выделяло сильно выступающий кадык – рассматривал вывеску. Сюмин замер, не в силах отвести глаз. В следующую секунду карандаш встречается с пока что чистым белым листом блокнота, после, на котором появляется набросок-на-скорую-руку парня снаружи. Дождевая вода струится по его лицу серыми дорожками, почему-то создается впечатление, что парень истекает чернилами. Они просачиваются наружу сквозь кожу, дождь смывает все, что заточено внутри. Художник то опускает, то поднимает взгляд, не прекращая рисовать, пока не сталкивается глаза к глазам с ним. Мимолетный, ничего не выражающий взгляд. Он, наверное, даже не заметил самого Сюмина. Обидно... Художник смотрит на лист бумаги, испещренный линиями, складывающимися в обычный портрет необычного человека. Красные кеды около стекла исчезают также неожиданно, как появились. Знаете, обычно, линии, повстречавшись однажды, больше не пересекаются; разделившиеся капли, скорее, столкнутся с другой; люди, даже не обратившие внимание на человека, что так пристально смотрит на них, не находят его. А этот нашел. И даже проявил сожаление, такое ненужное и противное в эту минуту. Сюмин смотрит на стоящего перед ним озабоченного парня и давится слезами, не в силах выдавить хоть слово. Он не любит дождь, потому что тот всегда смывает с него непроницаемую маску безразличия, обнажая настоящие чувства, скрытые глубоко внутри. Замешательство. Угнетение. Сломленность. Одиночество. Страх. Он просто запутался и никак не может высвободиться, погружаясь все глубже в собственную трясину, отвергая каждого, кто пытается помочь. Потому что боится снова остаться один, твердо уверенный в том, что люди никогда не возвращаются, придя однажды. Рука парня мягко ложится на плечо Сюмина, пытаясь как-то успокоить, но он резко сбрасывает её. До боли сжатые зубы, заточающие внутри всхлипы и рыдания; угрюмый и нерадивый взгляд, но в глубине – нескончаемая боль. Сюмин заглядывает в теплые глаза парня в красных кедах и призраки прошлого всплывают в памяти. Художник уходит, надеясь больше не вернуться. Вечером он рисует одинокую фигуру человека, стоящего на набережной, залитой светом от фонарных столбов и понимает, что выронил блокнот где-то на улице. Очередная пачка сигарет, якобы помянуть утрату, выкуривается быстро. А вот острая боль в груди не проходит до рассвета. ~~~ Он стоит на набережной, облокотившись на перила, в руках какая-то потрепанная, разбухшая от влаги книжка. После вчерашнего дождя дышится легко, больше нет пыли ни на дорогах, ни в душе, а в воздухе витает вязкая сонливость раннего утра. Вдруг рядом появляется еще один человек. Он также опирается на перила и устремляет взгляд куда-то вдаль, пытаясь разглядеть что-то сквозь нависший над городом смог. На нем мятая черная рубашка, незастегнутая до конца, так, что шея оголена полностью. Болезненно бледная кожа и темные круги под глазами заставляют задуматься сколько дней подряд он не спал, а тонкие, все в мелких ожогах и синяках, пальцы наводят на мысли о нелегкой судьбе юноши. Только сейчас Лухану удается разглядеть его вблизи: впалые скулы, выпирающие ключицы, необычный разрез глаз и задумчивый взгляд. Сегодня он выглядит по-другому, будто кукла, которую, положишь на спину и она закроет глаза-стекляшки. Порыв ветра с хрустом перелистывает страницы блокнота, останавливаясь на размытом от воды портрете парня. Лухан смотрит на него и губы сами произносят вопрос, на который он не ждет ответа. - Это ведь я, да? Он чувствует неприятный запах табака, что ветер дует прямо в лицо. Юноша слева, кажется, совершенно игнорирует его присутствие, безмятежно куря сигарету. - Не мог бы ты... – Лухан хочет сказать, что ему противно и чтобы тот перестал, но не успевает договорить, опешив от следующих действий парня. Тот протягивает ему пачку сигарет, предлагая взять одну. Но Лухан же не курит! И никогда не курил! Хотя откуда ему знать... они совершенно незнакомые люди. - Я не курю, спасибо, - сдержанно отвечает Лухан, а парень, в ответ, пожимает плечами, пряча пачку в задний карман. Между ними повисает странная тишина. Какая-то она неправильная, односторонняя. Будто Лухан молчит, но молчит вместе с ним, а он оградился барьером и не слышит даже молчания. - Этот блокнот твой, хоть и с моим портретом, так что забирай, что ли... – Лухан неловко протягивает его парню, но тот даже глаза не скосил в его сторону. – Скажи уже что-нибудь, хотя бы ради приличия. На губах юноши появляется неуместная улыбка, он наконец поворачивается, смотря Лухану в глаза. Пальцы разжимаются, окурок падает в реку, а затем он просто разворачивается и уходит. Но останавливается, не пройдя и пяти метров, он не двигается с места, пока Лухан не догадывается пойти следом. Идут они всего минут десять, а Лухану кажется, что вечность. Кажется, он никогда так долго не молчал. «Может, этот парень немой?» Но, когда ключ поворачивается в замочной скважине, и дверь открывается, он слышит приглушенный резкий голос: - Проходи, располагайся, можешь чувствовать себя как дома и отдай мне блокнот. - Пожалуйста... – Лухан протягивает грязную книжку юноше, проходя внутрь квартиры и совершенно не чувствуя себя как дома. Здесь слишком пыльно, в стены въелся стойкий запах перегара, а на полу осел... – Пепел... Он везде. - Добро пожаловать в моё убежище, человек в красных кедах, видевший вчера мою слабую сторону. Теперь я должен тебя убить. Понятно, что он говорит не серьезно, выдает сквозящая насмешливость в голосе, однако Лухан все равно ежится от неприятных мыслей. - Убежище? Ты от чего-то прячешься? - Да. От мира. В квартире всего одна просторная комната, почти без мебели. В углу стоит двуспальная, аккуратно заправленная кровать, которой, судя по всему, давно не пользовались. Диван у окна глубоко продавлен, кое-где видны пружины, Лухан уверен, что от него ужасно болит спина. На диванной спинке небрежно лежит скомканный шерстяной плед. В противоположном углу вещей куда больше, а, точнее, картин. Десятки картин стоят вряд около стены и все серые, но очень красивые. - Многоликий человек, - шепчет Лухан, рассматривая одну из них, на которой изображено лицо парня, а вокруг него ещё множество его ликов. Их так много, что Лухан сбивается со счету и все они разные, но у настоящего из глаз текут слезы. Картина чем-то напоминает ему самого художника. - Сюмин? – читает Лухан надпись внизу холста. - Да. - А я... - Какая разница? Мы все равно больше не встретимся, - слова Сюмина поражают Лухана. - Почему? - Так всегда случается, - горько усмехается юноша, закуривая сигарету и тогда Лухану ещё больше становится жаль Сюмина. Почему он не видит ничего красочного вокруг? Почему все такое серое? Слишком много серого для одного человека. Лухан смотрит на отрешенный взгляд художника и понимает, что в этот раз «так всегда случается» не произойдет, потому что он не бросит его, как бросают на улице маленьких бездомных котят. Забавно, Сюмин сам привел его к себе в квартиру, но при этом считает, что они больше не встретятся. Судьба свела их уже трижды – это о чем-то, да говорит. Лухан видит, как страдает Сюмин, видит, как ему нужна компания, пусть он это яро отрицает, но, то, чему мы больше всего противимся, обычно именно то, чего хотим. Сюмин очень хочет быть нужным для кого-то, хотя и поступает в точности наоборот: избегает людей, новых знакомств, ограждает себя от всего. Его лучшие друзья – сигареты. Лухану кажется, что единственное занятие, в котором он раскрывается – это рисование. Он слишком погружается в свои мысли, не сразу заметив, что что-то не так. Сигарета вдруг падает из рук Сюмина и он кладет руку на грудь, сжимая мятую ткань рубашки в кулаке. Его лицо искажается от боли. - В чем дело? – Лухан падает на колени рядом с Сюмином, не пугаясь испачкать брюки, на его лице жирными буквами написано «паника», а юноша лишь улыбается сквозь горячку, на его лбу выступили бусинки пота, во рту пересохло. - Обычное дело, пройдет, - хрипит он. В этот момент ноги Сюмина подкашиваются и он падает на пол, так сильно закусывая губу, что на языке чувствуется металлический привкус крови. Хоть какая-то влага... – Воды... Лухана просить дважды не нужно, он тут же вскакивает на ноги и несется в конец комнаты, где расположен маленький закуток, называемый кухней. Он быстро наливает в мутный стакан воду из-под крана и бежит обратно к Сюмину, одной рукой приподнимая его, а другой подставляя стакан к губам. Сюмин пьет быстро и жадно, а потом опускает голову на колени Лухана и закрывает глаза. Его дыхание все ещё частое и неровное, но со временем Сюмин успокаивается, проваливаясь в прерывистый, напряженный сон. Лухан относит его на кровать, предварительно оттряхнув постельное белье от пыли. Уж много лучше, чем продавленный диван с торчащими наружу пружинами. Он не спешит уходить, садясь рядом и внимательно изучая Сюмина. Как странно, что даже квартира больше не кажется ему пыльной и нерадивой, просто тут слишком много места для одного человека. Лухан уже слишком много знает о Сюмине, чтобы просто так исчезнуть. - Я не брошу. Теперь нет. ~~~ Сюмин не знает, что Лухан делает в его квартире, почему запрещает ему курить и вечно роется в его холодильнике. Он не понимает, как парень с картины оказался рядом, при чем каждый вечер, да ещё так рядом, что на диване слишком тесно и жарко от прижатых друг к другу тел. Нет, Сюмин не против его компании, однако продолжает выгонять Лухана каждый день, вечер и утро, ведь это его квартира черт подери! Его кровать, его холодильник и его сигареты, которые нельзя выкидывать в урну! Только ночью, когда шипящие змеи, выползают наружу, выпуская яд прямо в его сердце, Сюмин разрешает Лухану остаться. Ему страшно, когда Сеул погружается во тьму, ему страшно, когда тьма начинает окутывать его с ног до головы, ему страшно, когда иней покрывает его тело и больше нет возможности говорить, потому что губы заледенели. Сколько не кричи, не надрывай голосовые связки – люди словно оглохли. Они не слышат отчаянного зова о помощи. А Лухан... он слышит отголоски. Пусть Сюмин ни разу не сказал ему чего-то хорошего и обнадеживающего, – все, что слышал от него Лухан, были ругательства и упреки – он остается рядом, помогает бросить курить, будит ночью, если снятся кошмары и вытирает холодный пот со лба. А когда становится совсем плохо, просто берет за руку и понимающе улыбается. Эта улыбка дарит Сюмину надежду, что все ужасы скоро закончатся, что взболтанный в чаше осадок, наконец-то уляжется на дно, что когда-нибудь, посмотрев по сторонам, он увидит не только серые цвета. Сюмин всегда сдерживается, не отвечая Лухану на улыбку, а потом жалеет. Он не думал, что это так трудно – поднять уголки губ. Наверное, сдвинуть с места фуру и то легче. Каждый раз, с угнетающим звоном разбитого стекла, попытки проваливаются и кажется, что вот сейчас Лухан перестанет так по-доброму смотреть на него, отбросит его руку, словно это грязная половая тряпка, и встав с места, скажет, что ему все это надоело. А потом уйдет без надежды на возвращение. Но вместо этого Лухан легонько сжимает руку Сюмина, как будто говоря «я понимаю, я подожду», и Сюмин пожимает руку в ответ, только чуть сильней. А в глазах появляется такая детская неуверенность и наивность. Как-то ночью, когда небо было на удивление безоблачным, Лухан вывел Сюмина на улицу, чтобы показать звезды. Прежде, художнику казалось, что они приспешники Сатаны, а сейчас он понимает, как ошибался. Сюмин все ещё не любит ночь, но звезды становятся неотъемлемой частью его жизни. А Лухан действует дальше, заставляя Сюмина посмотреть на мир за пределами его серой зачуханной квартирки и увидеть как много вокруг красок: огненный рассвет, темно-синяя вода в реке с белой, словно взбитые сливки, пенкой сверху, сочные зеленые листья на могучих ветках деревьев, бледно-голубое небо. - И твои красные кеды, - любовно добавляет Сюмин. - Не понимаю, чем они тебе так нравятся. - Потому что они – это ты. С каждым днем художник все больше замечает, что от случайных прикосновений Лухана маленькая частичка его души окрашивается в один из цветов радуги. А с каждым осознанным - он будто заново начинает жить. Сюмин заново учится делать первые шаги в новом для него мире, не смотря на трудности; коленки дрожат, от чего становится тяжелее держать равновесие, чтобы не упасть в грязную лужу. Художник просыпается по утрам, щурясь от солнца, словно маленький котенок высовывается в окно и рассматривает прохожих на улице. Раньше он не замечал какие они все разные. Вот идет мама с дочкой. Девочка держит в руке леденец и улыбается Сюмину, заметив его растерянный взгляд. Он сразу же прячется, не желая, чтобы девочка на него смотрела. Он ещё не готов к вниманию, обращенному на него. Всю жизнь он был один, предоставленный самому себе. Родители вечно на работе, а денег на няню не хватало, вот Сюмин и старался как-то занять себя сам. Он очень любил рисовать, но дома были только огрызки от сточенных простых карандашей, которые быстро закончились. Пришлось придумывать чем рисовать. Мальчик стал воровать из пепельницы окурки сигарет и водить ими по листу бумаги, оставляя пепельные линии. Тогда его жизнь и превратилась в одну сплошную прямую линию. - Тебе надо устроить выставку, - сказал как-то Лухан, наблюдая за тем, как Сюмин рисует. - Зачем? - Твои картины не могут пылиться в углу комнаты, их должны увидеть люди. Сюмин, у тебя же талант, как ты можешь позволять ему пропадать? - Тогда дай мне сигарету, - художник совершенно проигнорировал предыдущие слова Лухана. - Что? – опешил парень. – Эй, мы же вроде решили, что ты бросаешь. Или ты забыл как тебе было плохо, когда случился приступ? Сюмин, здоровье важнее какого-то никотина, почему ты не можешь понять? - Мне было куда хуже первый месяц без сигарет, уж лучше боли в груди, - огрызнулся художник. - Я не собираюсь курить, просто дай. Кое-что покажу... Лухан колеблется, медлит, а Сюмин спокойно ждет, когда тот соберется с мыслями. Наконец, Лухан поднимается с места и, словно в трансе, идет куда-то в глубь квартиры, возвращаясь с одной тонкой сигаретой. Сюмин улыбается, увидев, что ему верят. Он зажигает сигарету и ждет, когда она немного сгорит, после чего подносит её к холсту, а у Лухана вырывается сдавленный вскрик. Сюмин не обращает на это внимания, уже водя кончиком по бумаге, резкими движениями оставляя следы пепла на ней. И уже виден фонарь, тускло освещающий улицу, человек, запрокинувший голову наверх, его волосы прилипли к лицу – идет дождь. А кругом беззащитную фигуру окружает бесчувственная мрачная ночь. Картина из пепла. Картина о жизни Сюмина. И трудно сказать, кто на ней изображен. То ли сам Сюмин, то ли Лухан, ведь он выглядел абсолютно также, когда художник увидел его через стекло закусочной. - Я курил не ради никотина, я курил ради этого. И лучше пусть я умру, чем перестану писать картины пеплом. ~~~ Сюмин часто думает о том, кто такой ему Лухан. Вроде бы друг. Но разве с другом спят в одной кровати, потому что хочется ощущать жар от его тела? Разве глаза друга гипнотизируют больше, чем горящее пламя? Разве от случайного пересечения взглядов с другом, бросает в дрожь? Разве его губы могут манить так, словно это высокосортное вино? Разве можно хотеть друга? Хотеть каждой частичкой своего тела, каждой молекулой, каждым атомом. Всей душой. Полностью. Сюмин кусает губы. Лухан сидит на диване, листая какой-то журнал, не похоже, что бы он был сильно занят. Художник садится рядом и ждет от него реакции. - Ты что-то хотел сказать? – наконец спрашивает он. - Хотел... - Тогда я весь во внимании, - улыбается Лухан и Сюмин улыбается в ответ. Впервые. - Прости меня, Лухан. Прости за все, что я сейчас скажу, ладно? Я... понимаешь, я долго думал. И пришел к выводу, что ты мне нужен. Нужен со всеми своими заморочками, привычками, звездами, красными кедами, мягкими руками, добрыми глазами и со своими же темными углами внутри. Я до сих пор не понимаю, почему ты такой хороший, почему остался со мной, но ты остался, и теперь я не хочу тебя отпускать. Разве это плохо, что с тобой я чувствую себя сильнее? Я хочу, чтобы ты знал, что ты мне не просто друг, ты для меня некто больше, - Сюмин замолкает на пару мгновений, смотря Лухану в глаза. – Знаешь, что я понял за время, проведенное с тобой? Хорошо быть любимым, но ещё лучше, когда ты сам в состоянии любить искренне и чисто. Думаю, что я могу и... люблю. Тебя... Лухан смотрит на Сюмина и пытается осмыслить все только что сказанное. Жаль, что мысли спутались, а язык словно онемел, не желая шевелиться. - П-прости... – заикаясь шепчет Сюмин. Наверное, он только что потерял самого дорогого ему человека за всю прожитую им жизнь. Лухану хочется заорать от собственного идиотизма, потому что он так не издает и звука, стремительно приблизившись к Сюмину и замерев. А художник, пытаясь разобраться в ситуации, совершенно теряет связь со здравым смыслом и доверяется сердцу. Он нагибается к Лухану так, что их носы чуть ли не сталкиваются и наклоняет голову немного в бок. Мягкие губы утыкаются в крепко сжатые - напротив. Сюмин пробует их на вкус, аккуратно проводя языком по нижней губе Лухана, заставляя того подчиниться и открыть рот. Его язык медленно проникает в рот парня, проводя по небу, деснам, сплетаясь с его. Поцелуй получается ленивым и очень медленным, как ползущая минутная стрелка на часах. Лухан поддается на все ласки Сюмина, позволяя его рукам бездумно бродить по его телу. В какой-то момент они отстраняются друг от друга, а потом смеются оба, падая в горячие объятия. Взлетая ввысь, к звездам. ~~~ Сюмин организовал выставку, как и хотел Лухан. Все его картины были выставлены в маленькой галерее на всеобщее обозрение. Раньше художник ни за что бы не согласился на такое, отвязавшись тем, что люди просто не поймут его работ. Он бы скрылся за непробиваемой стеной самоуверенности. И он продолжал это делать ровно до тех пор, пока не появился человек в красных кедах, настолько выделяющихся на сером фоне, что заставили Сюмина обратить внимание на их обладателя. Контраст с окружающим миром был на лицо, художник никогда раньше не видел таких ярких людей... Самая выделяющаяся картина находилась в центре галереи. Ярко-красные кеды, промокшие от дождя и грязные от луж на асфальте. Они не идеальны, также, как не идеальны Сюмин и Лухан. Их любовь далека от совершенства, за которым они не гонятся. А зачем это? Разве вообще есть такое мистическое явление, как совершенство? Никто и ничто не совершенен, только потому, что все мы разные. Нет какого-либо одного идеала, к которому нужно стремиться. Просто нужно, чтобы ты был счастлив. По-настоящему. Тогда и странное слово «совершенство» забудется. В далеком прошлом, развеянном по воздуху, словно пепел выкуренной сигареты, Сюмин думал, что всегда будет двигаться по прямой линии и его это устраивало, но он не предусмотрел, что какая-то съехавшая с катушек кривая линия по имени Лухан, пересечется с ним, и ей так понравится, что она продолжит свой путь с неприметной прямой. Тогда они больше не будут ни прямой, ни кривой линиями. Теперь они – одно целое.