Летучий Голландец

       Весь мир рассыпался в глазах Уильяма на кусочки, уносимый соленым морским ветром. Все что он видел перед собой были лишь упрямые карие глаза светловолосого голландца. Его пальцы сжимали рубашку морского офицера. Самые страшные и запретные желания захлестывали юного священника с головой, но Томас склонился, прижимаясь лбом к его лбу, тем самым рассеивая самые жуткие страхи: — Уильям, я не смею тебя мучить, если ты боишься. Просто скажи мне, что ты уверен в своем решении, — это было последнее, что он хотел бы знать. И что он хотел бы понять о Уильяме Кроуфорде. — Ты удивляешь меня, — продолжая дрожать, молодой человек прижался к нему всем телом. — Как я могу ответить тебе что-то другое? — Ты ведь принадлежишь церкви... — Когда есть выбор, кому принадлежать - тому, кто спасет твою душу или наоборот затащит ее в ад - это самый сложный выбор. Но я всегда мечтал, чтобы человек которого я полюбил за его храбрость, ответил мне взаимностью, чтобы он увидел мои искренние чувства. И это помогло мне, — голос юного англичанина опустился до шепота.              Томасу стало горько от его слов. Но он не мог сделать ничего, чтобы подсластить эту боль. Он знал, что сделав то, чего так хотело его тело, он уже не попадет в рай, но был готов променять эту мечту на объятия темноволосого мальчишки. Он хотел лишь одного: чтобы Уильям остался с ним. Насовсем.        Томас не был уверен в правильности их общего решения, но удивлялся тому, как быстро чужая доброта может пробиваться под черствую корку других людей и залечивать их раны. Сквозь глупую гордость она способна пробиться даже в самую потерянную душу, и заставить слепого увидеть свою ошибку. Доброта не позволяет людям быть иными. Многие слои коры могут нарасти и сделать человека мертвым, но даже их будет недостаточно, если он поймет, какое прекрасное чувство он впускает в свою душу.        Уильям двигался спиной вперед, обратно в ту же каюту, где он провел так много дней в надежде на просвет. Однако, он и мечтать не смел, что чувства молодого офицера выплеснутся на него с такой горячностью и заведут их обоих в самую пучину. Но теперь все оказалось напрасным: и внутренняя борьба, и попытка силой воли подавить желание собственного тела. Оба молодых человека переживали десятки жизней на пути к тому, что ждало их впереди. Все силы, боль, гнев, раскаяние и тайная привязанность, что дремали в них, подавленные горечью недавних событий только и ждали малого толчка, чтобы произошел взрыв. Воля разума погасла перед возможностью получить долгожданное тепло другого человека перед лицом отчаяния.        Они неловко скатились по лестнице, не разрывая поцелуй. Уильям никогда не делал так, он не подпускал к себе никого даже близко и теперь его существо горело в сильных руках молодого офицера корлевского флота.        Томас разделял его чувства. Он получил в свое распоряжение непростого человека - это был Уильям, тот юноша, который мог спасти его своей чистотой. Меньше всего Томас хотел обращаться с ним грубо или сделать ему больно. Он причинил ему уже достаточно страданий.        Он на минуту оторвался, чтобы заглянуть в его замутненные глаза. — Пути назад уже нет, — тихо прошептал Томас. — Нет. Возможно, и не было с самого начала, — отозвался ему юный священник.        Он погладил свою погибель по волосам, по шее, обвивая его руками. Вдвоем они ввалились в каюту, прогоняя прочь все свои сомнения. Томас трясся, как будто на нем вовсе не было одежды. Она вся прилипла к телу в считанные секунды, и стало тяжело дышать. Стараясь согреть его, Уильям целовал его шею. Юный помощник капитана не давал ему отойти от себя даже на шаг.        Томас уже не мог останавливаться. Он не хотел. Он хотел, чтобы ушло отчаяние, хотел, чтобы они смогли высадиться на сушу. Хотел, чтобы у него было больше времени. Он снова нашел губы, которые судорожно выдохнули и на сей раз раскрылись полнее, пуская его внутрь.        Томас слегка застонал. Ногти мальчишки прошлись прямо по его спине, и он разгорался все большим желанием жить — пока это было возможно, рядом с ним. Офицер подхватил парня за талию, укладывая его на лопатки.        Томас не мог держать себя в руках, ему хотелось разорвать на утонченном брюнете всю одежду, сбросить ее далеко, чтобы покровы больше не были им нужны. Хейден не знал, куда они доплывут на своих сгнивших парусах, но даже если они были обречены и последнее, что оставалось — подарить частицу себя кому-то другому, забрав себе толику его души в ответ, он хотел сделать это. Умирать бесконечно и долго, до тех пор, пока не сорвется в пропасть дыхание, и пока руки не устанут сжиматься на влажной коже.        От двух соприкасающихся тел, которые искали утешения друг в друге, веяло жаром. — Я рад, что ты нашел в себе смелость, Томас. Боже, я так этому рад... — тихо и горячо шептал Уильям. — Мы будем наказаны за все наши грехи, — сбивчиво шептал помощник капитана, откидывая голову и подставляя шею под поцелуи. — Все будет хорошо, ты слышишь? — такой же сбивчивый шепот в ответ. — У нашей сказки будет счастливый конец!        Руки старшего помощника капитана бесконечно пытались загладить вину, пытались напомнить им обоим, что они еще живы. Тонкое и стройное тело под ним дрожало, но уже не от холода, а от жара, выгибаясь, шурша светлой кожей по простыням. Движения его были немного скованными, такими по-детски невинными, но лишь недолгое время, ведь с каждой секундой дыхание становилось все более влажным, а стоны постепенно переходили в тихие блаженные вскрики. Для двух душ уже не было возвращения назад, потому что и времени на этот путь тоже не осталось.        В один момент Уильям застонал, но вовсе не от боли. Его пальцы вгрызались в лопатки светловолосого офицера, заставляя того двигаться лишь сильнее, заставляя вложить всю душу и всю усталость, все напряжение в объятия и поцелуи. Он хотел этого так долго и теперь, получая это, чувствовал себя на вершине блаженства. Он ощущал ладонями сильное тело другого мужчины и его ладони на своей коже. Как он мог раньше жить без этого?        Время уже не отсчитывало секунды, но хлынуло потоком, словно океан вышел из берегов и захлестнул двух молодых людей.        Мучительный закат их жизней не приносил ничего, кроме страданий. Однако, Уильям был прав - оба они были одинаково прокляты. За равнодушие и гордость одних. За зависть и предательство других. И за собственное падение.        Но, по крайней мере, сейчас они оба не жалели ни о чем. Все потеряло смысл, осталась лишь глубина неведомого ему доныне измерения - спокойствие и тишина, в которые оба молодых человека погружались, как и всегда, когда были вдвоем. Горячие пальцы, переплетенные вместе, было всем, необходимым для того, чтобы ощутить себя человеком, целым и нашедшим новое, прекрасное чувство. Окончательно и навсегда они становились неотделимой частью друг друга. Тихий стон, один на двоих, и волны, теплые, словно пена, наплывающая на берег, было всем, что осталось от этой ночи и от их жизней. Каждый из них нашел что-то свое, но, к сожалению, слишком поздно, чтобы суметь это удержать.        Том крепче обнял черноволосого юношу и при слабом свете сумерек всмотрелся — лицо его было тихим, губы его приоткрылись, вздохнули изумленно и опустошенно. Уильям не отпускал его. Томас зарылся лицом в его плечо, прижался щекой к его виску. Его сознание померкло, а он лежал, ощущая, как блаженство ускользает от него. Невыносимо было расстаться с ним — расстаться теперь, когда оно ему принадлежало, пусть так недолго, но так прекрасно. — Тебе хорошо, Уильям? — спросил офицер у юноши, который едва дышал под ним. — Я не думаю, что когда-нибудь было или будет лучше. — Ты останешься со мной? — пересушенный поцелуй в мокрый висок, и прохладные соленые дорожки, берущие по щекам. Бегущие по сердцу.        Уильям лишь тихо кивнул, прикрывая усталые, глубокие карие глаза. — Не уйду… Я ведь тебе обещал.

За призрачной улыбкою скрывая Ложь, что в глубине души таится, На этот раз, сомненья отметая, Сотру кровавый след с пустой страницы В глазах твоих, бездонных, карих Мой рай течет глубокою рекою, И все, что в жизни важно, все, что знаю, Приобретает смысл рядом лишь с тобою. Мы уплываем, в пепел догорая, Для нас раскрыла ночь свои объятья Но больше мне не страшно, умирая Я знаю — ты со мной, мое проклятье. Я не молюсь ни дьяволу, ни Богу, Я много повидал на этом свете В тебе найдя покой, свою дорогу, Я перед небом больше не в ответе Исчезая в хаосе проклятом, Пусть не изменим времени границы, Но, может, встретимся еще, в кругу девятом, Где будешь ты мне бесконечно сниться. ( вдохновение из песни Malrun – Unsealed)

***        Их не приняли в индийском порту Ченнаи, точно так же, как и в соседнем Пондишери и в Тируванта. Люди боялись того, что мог принести с собой неизвестный корабль, на котором осталась всего лишь горстка бледных матросов с уставшими, измождёнными лицами и серой кожей.        Эпидемии и голод были нередкими гостями в Индии, поэтому в ответ на просьбу дать хоть какой-нибудь еды, Ван дер Деккен получил лишь презрительно брошенную ему под ноги связку бананов с гнилыми кончиками. — Все, что осталось, — пробормотал ему матрос с редкими волосами и темной, как обожженная земля, кожей, — вам здесь нечего искать! Уходите! – бросил он, закрывая ворота последнего порта, до которого им хватило сил добраться.        Никто из членов команды уже не питал ложных надежд на спасение – они поняли все еще с первого раза.        Оставшиеся матросы стояли на палубе и до боли в глазах смотрели на отдаляющийся берег, который мог бы быть их спасением, а в результате стал последним пристанищем.        Ван дер Деккен решил, что они, как истинные моряки, должны уйти в море, чтобы встретить там свой последний закат. Они знали, что им недолго осталось ждать – на остатках еды, на алкоголе, которого нашлось всего лишь несколько литров, они смогут протянуть максимум несколько дней.        Они не успели бы вернуться домой, и было решено больше не пытаться стучаться в ворота портов неродной страны, которая бессердечно отвернулась от людского горя.        Проклятый корабль в последний раз поднял свои паруса, уплывая за горизонт.        Их осталось всего пятеро через неделю. Густав и Блау, Томас и Уильям, а также Уилфорд Джоунс – матрос, который сражался с голодом до самого последнего момента.        Ван дер Деккен, гордый морской волк, не любящий показывать свои слабости, ушел в рубку и заперся там изнутри, больше никогда не выходя из нее. Никто не знал, что с ним стало — матросы не пытались тревожить его. Но по тому, что паруса галеона, наконец, опустились к вечеру их двадцатого дня пребывания на море, они поняли, что движением мертвого судна больше никто не управлял. Они остались одни в тихом и теплом море, где-то в районе мыса Доброй Надежды.        Запах гнили и разложения поселился на корабле. Трупы уже никто не выбрасывал за борт, потому что было некому выполнять эту работу. На это просто не осталось сил.        История о последнем плавании непотопляемого "Голландца", развязку которой никто не мог представить такой, плавно подходила к концу.

http://www.youtube.com/watch?v=IeXQK05ViHY" Soundtrack: Antonio Pinto— Soul Outside

***        Уильям перебирал ослабевшими пальцами волосы юноши, голова которого покоилась у него на коленях. Словно песок, пряди протекали под его огрубевшими подушечками, оставляя приятное щекочущее ощущение. Густав был неподалеку — сжавшись в три погибели, он прислонился спиной к мачте в попытке унять страшную резь в желудке, которая мешала ему даже говорить. Они едва дышали, но глаза всех троих без устали смотрели за горизонт. — Что бы ты… хотел увидеть … в последний раз, Густав? — тихо спросил Уильям, сглатывая сухим горлом. При полном отсутствии слюны это оказалось не так-то просто. — Блау. Набить ему морду за то, что он сожрал сегодня последний гнилой банан, — пошутил светловолосый матрос и тут же снова согнулся от безумной рези, скрутившей его по рукам и ногам. — Ч-ч-черт. Я бы хотел… Я бы хотел увидеть родных. Они ведь так и не узнают ничего о том, что со мной случилось.        Хейден поднял изможденное лицо, чтобы посмотреть на своего друга. Он мог говорить с большим трудом, и потому попытался вложить в свой взгляд всю теплоту и поддержку, на пока еще которую был способен. Уильям кивнул. — А ты? — он слабо потянул Томаса за прядку полос, чтобы тот не уходил от него. — Я… Я хочу увидеть рассвет, — отозвался он, подумав секунду, — рядом… рядом с тобой. С вами.        Густав протестующе заскрипел. — Ой, вот не надо лирики, Хейден. Пожалуйста, не при мне, — превозмогая боль, он с трудом поднялся, опираясь на перила. Ноги уже едва держали его, он еле мог передвигаться, но все равно оставался верен себе. Все такой же упертый и прямолинейный, идущий к своей цели несмотря ни на что. — Вы как хотите, ребята, а я — спать. Я планирую еще встретить закат, и не один, а потому … — он поджал губы, пытаясь скрыть от товарищей, что ему больно до белых пятен в сознании, — увидимся с вами завтра, на этом же месте. Я не прощаюсь.        Томас и Уильям кивнули ему, провожая взглядом исхудавшую спину и не пытаясь гадать, действительно ли увидят его. Время было слишком непредсказуемым по отношению к ним. Тихо скрипнула мачта. Чайка, севшая на нее, что-то крикнула своим товаркам, роящимся над стоявшим в тихой воде кораблем. И больше вокруг не слышалось ни звука. — А ты? — Томас поднял взгляд, заглядывая в блестящие, кажущиеся огромными на истончившемся лице глаза мальчишки, который, как и обещал, все еще оставался рядом с ним. — Я? — мягко усмехнулся Уильям, слабо проводя по его волосам. — Что хотел бы увидеть ты напоследок?        Юный священник задумался, но всего лишь на секунду. Ответ быстро созрел в его голове. — Я бы хотел увидеть того человека, который отпустил свой гнев и нашел свободу, пусть даже искать ее ему пришлось в вечной темноте. Он пытался идти в обратную сторону и вышел на свет.        Томас улыбнулся ему сухой и немного болезненной улыбкой. — Ты мой свет. Я выбрался из тьмы. Благодаря тебе.        Уильям кивнул. — Я знаю. И это твое самое большое достижение, — он слегка наклонился, поцеловав светловолосого офицера в чистый лоб.        Том провел рукой по его скуле. После этого его кисть слабо упала на ступеньки, глухо стукнувшись о них.        Карий взор устало посмотрел за горизонт. Алая полоска занималась там начинающимся пожаром, и Томас понял, что они успели.        Вне времени и пространства, вне того, что разводило их в разные концы, они все же смогли примириться со своими демонами и найти дорогу, каждый свою. Они справились с призраками прошлой боли и впустили в сердце чувство, которое помогло выжить в те моменты, когда стало особенно трудно.        Светловолосый молодой человек больше не искал правых или виноватых. Возможно, на все были свои причины, и сама судьба свела их вместе – всех на одном корабле, которому не было суждено найти свое пристанище. Но на душе у Томаса Хейдена, офицера королевского флота, достойного потомка известных путешественников, впервые за долгое время воцарилось спокойствие – как и на море, в котором он, все же, нашел свою свободу.        Ему даже были не нужны слова, чтобы рассказать о том, что творилось у него внутри, потому что слова есть лишь тени вещей, а тени никогда не показывают свет.        Но у него теперь был проблеск среди плотных облаков. Он получил его, как ценный дар, самое дорогое сокровище, которое было скрыто в самой глубине, и впереди простиралась целая вечность на то, чтобы остаться рядом с тем, кто подарил ему этот яркий лучик. До самой бесконечности. А может, и после …

Там, где в свет превращается тьма, И склоняется к ночи рассвет, Есть корабль, которого нет, Что не приняли в рай или ад. Бороздит он просторы морей, Обреченный без устали плыть Вечно проклятым призраком быть, По вине безрассудных людей Стонут громко, цепями скрипя, Души тех, кто уверенным был, Слишком жадным, и кто не ценил Жизнь, что есть от рожденья одна. Горе тем, кто заметит его, — Тайну, ждущую в темных волнах, Что раскрыла беды паруса, Увлекая несчастных на дно. Может, правда, кто знает ответ. Может, призрак из древних легенд — Про последний на море рассвет. И корабль. Которого нет.