Мы встретимся

Мне давно дали ясно понять, что жить в этом мире для меня - невозможно. Наверное, Мир просто не смог принять меня, может, я урод? Ну как-то же он задает критерии, или просто у него, как в большом стаде, для одной овцы не хватило куска здоровья? Я не был красив, умен, не отличался изобретательностью и выдающимися способностями, значило ли это, что Миру для меня не хватило всего? – Болезнь прогрессирует, опухоль выросла, и я даже не знаю, как вы, молодой человек, все еще стоите на ногах… – сухо проговорил врач. Его лицо искажала гамма недовольства, ведь ему перестанут платить бешеные деньги, ведь его источник доходов умрет. – Как? Скажите… скажите, что это неправда… Сколько нужно денег? Мы все заплатим… – мама привыкла за всю жизнь со мной мерить ее деньгами. Она была красивая, высокая, стройная женщина, по-домашнему теплая, но в этот год, в мой последний год, она подорвалась. Седые волосы, потрескавшиеся губы, синяки под глазами – теперь это было моей матерью, женщиной, которая отдавала все, в бессмысленных попытках оставить меня в живых, снова подарить жизнь. У меня не было ее проблем. Нет волос – нет проблем. - Мама, хватит. Мне надоело это слушать. – Сидя в кресле, я закинул ногу на ногу, по инерции качнув ею. Это защитная реакция от мира, который не смог принять меня. Это защитная реакция от жизни, которая покидает меня. Это просто каприз семнадцатилетнего подростка. – Вам лучше лечь в больницу прямо сейчас, мы и так долгое время это откладывали, – бубнил бородатый, – Тогда вы сможете продлить… то есть, я хотел сказать… – … я не собираюсь. – Поднявшись, при этом упираясь руками в подлокотники кресла, я выдохнул, посмотрев на маму. Ее лицо вытянулось, а глаза наполнялись слезами. Медленно, будто набухая… – Леон, послушайся хоть раз… Сделай так, как тебе велят. – Мама, а смысл? Я все равно умру, через минуту, две, может завтра, а может через месяц, но я все равно умру. Все умрут. – Я говорил это, усмехаясь, выпячивая вперед грудь, мол, смотрите какой я бесстрашный, а мне только семнадцать. Я понимал, что взболтнул лишнего, поэтому быстро, чтобы никто не успел окликнуть, я развернулся и вылетел через дверь, быстро ту захлопывая. За преградой послышался женский вой. «Она все-таки заплакала…» – горько усмехнувшись, я двинулся вперед, дабы скорее покинуть стены этой больницы. *** У меня была девушка, но о ней никто не знал. Я часто задумывался, а не плод ли она моего воображения? Ведь при моей опухоли и не такое возможно, но каждый раз я забывал у нее это спросить, раз за разом. Она любила меня такого: больного, с кучей недостатков, проблем и отсутствием волос. Она смеялась, говоря, что если я надену кожаную куртку и пару цепей, то буду шикарным панком и я смеялся вместе с ней. Это были единственные моменты, когда я смеялся, наверное, поэтому я и не рассказывал никому о ней, боялся, что Эми заберут, что она испарится прямо перед глазами. – Привет, – тихо, чтобы не нарушить ее покой, произнес я. Уже конец ноября. Холодные волны бились о скалы, слегла набегая на них. – О, ты пришел, – оторвавшись от рисования, девушка с черными волосами подскочила, отбрасывая небрежно кисть в сторону и кинулась ко мне на шею, слегка поджимая ноги. Я же, обняв ее за талию, удержал, шумно втянув носом чудный аромат сирени. – А как же иначе? – мы познакомились с ней в интернете. Наверное это глупо, но я понял что это «она» сразу, после пары сообщений. – Снова был в больнице? – отстраняясь, она заглянула мне в глаза и все проблемы, терзавшие меня, отступили. – Мне немного осталось… – я улыбнулся, а она улыбнулась в ответ. За что судьба так распорядилась? За что она дала мне Эмили? Если ей так нравится смеяться надо мной, то лучше бы вообще ничего не давала. – Знаешь, мне страшно… – вдруг проронила девушка, опуская голову вниз. – Что я буду делать без тебя? – ее плечи задрожали, а нос предательски шмыгнул. – А что ты хочешь делать со мной? – мне было тоже страшно. В груди все сворачивалось, скручивалось, перехватывало дыхание, заставляло коленки дрожать, и пальцы, в судорожной тряске, хвататься за ткань собственной одежды. Это был животный страх перед известной неизвестностью, но я не мог упасть на землю и заплакать как пятилетний мальчишка, хотя безумно хотелось. – Лео, ты идиот, – подняв голову, она посмотрела на меня зелеными глазами, в которых стояли слезы. – Я ведь… Мне отчего-то тоже захотелось плакать, но я еще не понимал, почему. – Я тоже люблю тебя, Эми, – это ее проблема – она никогда не могла сказать «люблю». Эмили могла написать об этом, нарисовать, спеть, но не сказать. – Дурак, – девушка снова кинулась мне на шею, тут же, как-то неуловимо, касаясь своими губами моих губ – это был наш первый поцелуй. – Мы встретимся на этом же месте, в этот же час, в эту же осеннюю слякоть. Обещай мне, чтобы не случилось, приходить сюда, когда тебе плохо, грустно и рассказывать мне обо всем, обещай. Я всегда буду здесь, Эми, – я улыбался, а в горле застрял липкий комок паники. Она, издеваясь, сжимала легкие, не пуская туда воздух, она крутила что-то в животе, заставляя трястись еще больше. У меня был дефицит кислорода. У меня был дефицит жизни. – Нет, Лео, ты не можешь, – замотав головой, девушка положила руки мне на щеки, – слышишь, ты будешь жить еще долго, очень долго. – Она выпустила серую струйку пара изо рта, кончик носа покраснел то ли от холода, то ли от слез. На скулах остались заметные лишь вблизи мокрые дорожки, но это придавало ей какой-то реальности. Я говорил ей, что мне страшно? Нет, никогда. Потому что я не боялся умереть, но с ее появлением в моей жизни, когда она просто ворвалась в нее, я понял, что жизнь – это нечто ценное. Мне было больно, и эта боль раздирала все тело. Мерзкая дрожь засела в самом сердце, заставляя миокард толкаться в груди с удвоенной силой. – Эми, ты настоящая? – я ощущал, как ее тело напряглось. Перед моими глазами начало все плыть, и пугающая черная пелена вот-вот хотела заполонить мой экран видения. Нельзя. Еще не время. Я столько не успел сделать, сказать… – Я люблю тебя, Лео, – закричала Эми, и страх отступил, вместе с реальностью. *** – Разряд! – кричали над ухом. – Это уже бесполезно, хватит мучить тело, – возмущались над другим слуховым органом. Я умираю? Вот так, в операционной, я умираю? Почему? Ответь мне, Жизнь, почему я? Неужели на меня, и правда, не хватило «всего»? Я сделала что-то плохое? Может, я не так верил в Бога? Хотя эта вера мне не помогла. Так почему? Я хочу жить. Мне страшно. Я ощущаю покалывание в кончиках пальцев, но уже не ощущаю ног. Я умираю? Наверное, мама плачет, а отец еще не знает, он, представляешь, на четырех работах умудрялся пахать, но ему уже будет не надо. Он вздохнет спокойно. Я умираю. Мне страшно, но если я скажу, что хочу еще хоть раз проснуться, что-нибудь изменится? Почему я, обретя смысл в этой Эми, в моей Эми, теряю жизнь? Я хотел жениться на ней, наверное, это по-мальчишески глупо, но я бы хотел видеть ее каждое утро, заваривающей себе кофе, а рядом с ней сына или дочь, неважно, главное пусть будут здоровы. Жизнь, ты ведь на самом деле не так жестока, какой хочешь показаться… Жизнь, пусть малышка Эми будет счастлива. Жизнь, я все равно любил тебя. Жизнь… *** На улице было холодно. Ноябрь, конец осени. Волны, как и год назад, бушевали, накатываясь на мокрые скалы. – Мы встретимся на этом же месте, в этот же час, в эту же осеннюю слякоть, да? – девушка с черными волосами запустила руки в свои локоны, осев на землю. Ее била странная дрожь, сопровождающаяся всхлипами, – Леон, представь, я смогла поступить на дизайнера, мои работы попали на выставку, а еще за мной ухаживает один молодой человек, но он – не ты, какой-то ненастоящий, какой-то расточитель жизни. Лео, я ведь сдержала обещание, так почему тебя тут нет? – подняв голову выше, девушка посмотрела на успокаивающееся море. – Мы встретимся на этом же месте, в этот же час, в эту же осеннюю слякоть, да?