Хлоя

- Не кричи, мам, ты не кричи. Ведь нельзя... и сердце больное, - так, захлебываясь в ночи, лепетала малышка Хлоя. Приложила ухо к стене и, дрожа от немого страха, прижимала мишку к себе, синяки уголком рубахи растирая, да поскорей – лишь бы папа ее не видел, среди многих других детей он одну ее ненавидел, и рука обжигала бок. - Но за что же, скажи, папа? – она глухо рыдала у ног и мечтала о взрослом брате, чтобы было кому сказать и спросить, отчего такое? Иногда ей хотелось летать, лишь бы не было этой боли. Поднималась тогда с колен и к окну, не забыв про мишку, подходила сквозь страха плен и, ощупав новые шишки, начинала тихонько петь, и стояли в глазах слезы. Ей так страшно было взрослеть, убивая мечтанья, грезы. От себя отрывая их, наполняясь отца злобой, не смотрела, как тот тих, и что нежен, ласков особо. Для нее это все - лишь ложь, и в ударах считает время. Знаешь, Хлоя, ты все поймешь, когда папа захочет денег, он отправит тебя по рукам. Или просто пинком из дома. А на коже – след от бычка. И как первым весенним громом осознанье всего придет. Как разменная ты монета, ты не думала наперед. Просто песня твоя спета. Ты сидишь в балконном углу, обкусав замерзшие пальцы: - Мам, я лучше просто умру... – мысли крутятся в бешеной сальсе. - Пап, пожалуйста, ну не пей... ведь краснеет лицо от пьянства. Эта девочка взрослых старей. И кружилась нелепо в танце, тихо плача совсем навзрыд и сжимая игрушку слабо. Третью ночь малышка не спит. Третью ночь ругаются гады. Сил не хватит, чтоб дальше мечтать. Синяков расцветают узоры. Хлоя слишком хотела летать... улетит. Под мигалками «Скорой».